- Дело не только в этом. Я слышала кое-что...
- И что же ты слышала?
- Будто она вам надоела, будто вы ее не любите. Относитесь к ней не так хорошо.
- От кого ты слышала эту ужасную ложь?
- Это не имеет значения.
- Имеет! Элида, ты несправедлива ко мне! Я хочу знать, кто посмел это сказать!
- Это не имеет значения. Я не могу тебе сказать.
- Но ведь это ложь! Ты все придумала!
- Зачем, скажи на милость, мне это придумывать?
- Тебе просто нужен предлог, чтобы забрать ее у меня.
- Дорогая Кьерсти, спасибо тебе, ты нам очень помогла, дело не в этом... Но давай вспомним, что мы взрослые люди.
- Взрослые люди? Думаешь, это по-взрослому - забрать маленькую девочку из дома, который она считает своим?
- Ты обещала сказать ей, кто ее настоящие родители. Фредрик не виноват в том, что он заболел и умер.
- Я много раз говорила ей об этом. А вот что такой маленький человек понимает, это уже другое дело. Вчера она страшно разволновалась, когда ты приехала так неожиданно. Ребенку недостаточно просто рассказать. Надо считаться и с его чувствами.
- Милая Кьерсти, я родила десять детей. Думаешь, я не знаю, что у детей есть чувства?
Этому нужно было положить конец. Йордис влетела в кухню. Так быстро, что дверь даже не успела скрипнуть. Она остановила их голоса. На кухне вдруг стало очень тихо. Подойдя к столу, она забралась на колени к маме Кьерсти. Эта Элида сидела по другую сторону стола и следила за Йордис глазами. Сегодня ее лицо было мокрым от слез.
Мама Кьерсти обняла Йордис и прижалась губами к ее щеке. Но потом произнесла то, что было гораздо хуже, чем просто некоторое время. Гораздо, гораздо хуже.
- Милая Йордис, мы как раз говорили о том, что ты должна поехать и навестить маму Элиду и своих братьев и сестер. Это очень интересно. А потом ты сможешь вернуться... домой... через некоторое время.
Мама Элида привезла ее в такое место, которое называлось домом в Стренгельвоге. Это был дом человека, которого звали Ханс Улаи, он почти не бывал дома, уходя в море на своем рыбацком боте. И Йордис прожила в его доме гораздо дольше, чем некоторое время. Каждый день она надеялась, что это будет последний день ее пребывания у Элиды. И каждый раз ошибалась.
Ей рассказали о ее братьях и сестрах. Считая ее самое, всех детей было столько, сколько пальцев на обеих руках. Детей Ханса Утаи она не считала, ведь они не были детьми Элиды. Большинство детей жили уже не дома. Некоторые были даже совсем старые, старше двадцати лет, кто-то женился, кто-то вышел замуж, они жили и работали в других местах. Двое, Карстен и Хельга, продолжали жить у своих приемных родителей. Йордис казалось, что их она помнит. Но для этого ей приходилось напрягать память.
Сама она была тут чужая, ее привезли только на некоторое время. Агда, напротив, была здесь своя и знала всех, кто жил по соседству. Кроме того, она ходила в школу, и у нее был пенал с карандашами.
Йордис набралась храбрости и сказала Элиде, что хочет вернуться домой -- ей недостает по ночам мамы Кьерсти!
- Может, она не знает, где я? И поэтому не приезжает за мной? - спросила она однажды.
- Знает. Но мы договорились, что ты пообвыкнешь у нас еще немного, прежде чем она приедет к нам в гости, - ответила Элида, посадила Йордис к себе на колени и покачивала до тех пор, пока Йордис не повеселела и не соскользнула на пол.
- Позвони ей и скажи, что я уже пообвыкла и она может приехать. Мне очень не хватает ее по ночам.
- Посмотрим, что я смогу сделать, - сказала Элида. Но было ясно, что это не настоящий ответ.
Время от времени Йордис хотелось побыть одной и подумать о маме Кьерсти. Это почти всегда совпадало с желанием пописать. Что было удачно, ибо только в уборной она была предоставлена самой себе. Дети могут утонуть на пристани или во время прилива, говорила Элида. Или в ямах, где режут торф. Но в уборную Йордис разрешали ходить одной. И она шла, даже если ей туда было не нужно.
Бывало, у нее там ничего не получалось. А иногда бывал понос. Тогда она сидела в уборной, пока кто-нибудь не приходил туда. Отверстие было слишком большое. В нем можно было бы повиснуть, зацепившись руками и коленями, и словно потеряться там в темноте. Но в последнюю минуту прибежала бы мама Кьерсти и вытащила бы ее оттуда.
Однако вместо нее пришла Элида и позвала Йордис. Услышав высокий голос Элиды, Йордис решила исчезнуть. Но тут прибежал Ханс Улаи и дернул дверь с такой силой, что крючок не выдержал. К счастью, Йордис успела поднять штаны и потому не опозорилась.
- Мы за тебя испугались. Ты должна отвечать, когда мы тебя зовем, - сказала Элида, беря ее за руку.
- Дорогая Элида, пожалуйста, отвези меня сейчас же домой к маме Кьерсти. Я чувствую, что она ужасно скучает по мне, - сказала Йордис и умоляюще, как могла, посмотрела на Элиду. А потом невольно заплакала.
- Я уж и не знаю, Элида, правильно ли то, что ты делаешь, - вздохнул Ханс Улаи и ушел на пристань.
- Теперь твой дом будет там, где живу я, Йордис. Твой папа Фредрик тоже считал, что мы не должны больше расставаться! - сказала Элида.
- Но мне все равно хочется домой, - осмелилась сказать Йордис. - Папа Рейдар тоже хочет, чтобы я вернулась. Я это чувствую! А он очень строгий. Пошли им сказать, чтобы они приехали за мной.
Элида тоже заплакала. Они сидели на пороге уборной и не знали, что делать. Потому что не знали, что именно правильным считает Ханс Улаи. В конце концов Элида повела ее к дому. Не поднимая глаз от земли, она объяснила Йордис, что неизвестно, смогут ли Кьерсти и Рейдар тотчас за ней приехать. Может быть, позже.
- Я могу сама позвонить и спросить их об этом, если ты проводишь меня к телефону.
- Не надо, я им напишу и спрошу, можно ли тебе приехать к ним в гости. - Элида присела перед ней на корточки и прижала ее к себе. От нее пахло брусничным вареньем, которое она варила. Но это ничего не изменило.
- В гостях я здесь, у тебя и у Ханса Улаи. И я гощу у вас уже очень долго.
- Посмотрим, что можно сделать, - сказала Элида и поправила Йордис растрепавшуюся косичку.
Когда они вернулись к варенью и все стало как всегда, Йордис забралась на ящик с торфом и закрыла лицо руками.
Но они не приехали.
- Мы с тобой пойдем встречать Агду из школы, вот только доварю это варенье, - сказала Элида.
Йордис сползла с ящика, у нее было чувство, будто в голове у нее начался насморк. Когда она вышла на крыльцо, она увидела, что Агда уже вернулась из школы, ее ранец стоял у стены хлева. Сама она убежала в каменный домик, который они построили вместе. Ничего не сказав Элиде, Йордис пошла к ней.
- Ты не видела моей разбитой чашки с цветочками? Я пользуюсь ею, когда ко мне сюда приходят гости, - сказала Агда и строго посмотрела на сестру.
Йордис отрицательно помотала головой.
- А я все-таки думаю, что ее взяла ты! - сказала Агда и вздохнула.
- Нет!
- Покажи свои карманы!
Терпение Йордис лопнуло, и она убежала.
Мир почернел. Поля, камни на берегу, волны, увенчанные белыми барашками, и морская .даль. Море стало черным. Небо стало черным. Вскоре Йордис так запыхалась, что ей пришлось перейти на шаг. Она шла по дорожке, посыпанной гравием, между каким-то домом и лодочными сараями. Сараи были закрыты, у Йордис не хватило сил, чтобы открыть большие двери и зайти внутрь. Она продолжала идти вперед.
Между двумя домами, стоявшими близко друг к другу. Между садовой изгородью и сточной канавой. Мимо черной кошки, сидевшей и умывавшейся в этом черном мире. Мимо человека в черной кепке, который остановился и сказал, чтобы она шла домой. Но она сделала вид, что не слышала его слов.
В конце концов она села на каменное крыльцо, в камне были дырки, словно кто-то продолбил их со злости. Вскоре к ней подошла какая-то женщина и присела перед ней на корточки.
- Здравствуй! Ты пришла по делу? Ведь ты младшая дочка Элиды, верно?
Йордис не ответила.
Женщина достала из кармана передника кусочек бурого сахара и с улыбкой протянула его ей. Йордис увидела, что у женщины во рту не хватает двух передних зубов. Но она была не старая. Еще неизвестно, человек она или нет. Может, это ведьма? Может, она забирает детей, которые попадаются ей на пути? Совсем как Элида?
- Я не живу у них! Я дочка мамы Кьерсти! - крикнула она и пустилась бежать.
Добежав до хлева Ханса Улаи, она оглянулась, не бежит ли за ней та женщина. Никто за ней не бежал.
На Рождество в гости приехала сестра Хельга. Ей было уже четырнадцать, и Йордис решила, что никогда не видела более красивой девочки. Она была красивая и серьезная, даже когда смеялась. Впрочем, это не имело значения, потому что она была очень добрая. И была похожа на ангела с картинки, что висела раньше у Йордис над кроватью. Сестры, Агда и Йордис, ходили за Хельгой по пятам, но она никогда на них не сердилась. Напротив, провожала их, когда они шли по заснеженной дороге в лавку. Держала их за руки.
Хельга приехала ненадолго. Она не собиралась жить в Стренгельвоге, потому что ей нравилось жить у приемных родителей на Эльверхёе. Она сказала, что будет там конфирмоваться, потому что училась там в школе и там ее дом. Йордис хотела спросить, больно ли конфирмоваться, но каждый раз ей что-то мешало.
Наконец Рождество кончилось, однако Хельга не уехала, хотя ее вещи были уже уложены. Элида считала, что Хельга нужна Йордис.
- Но у нее есть ты и Агда, - возразила Хельга, замерев с вилкой в руке.
На кухне их было четверо. Хельга помогала Элиде убирать после обеда, а Йордис с Агдой, сидя на большом ящике с торфом, разглядывали глянцевые картинки Хельги, которые Агда хотела у нее выпросить.
- Сейчас не время говорить об этом, - сказала Элида, опуская на горячую плиту круги от конфорок один за другим. Последним она опустила круг на среднюю конфорку. Потом аккуратно повесила кочергу на медный штатив. В черноте печки послышался гул, опасный гул.
Йордис поняла, что Хельга из-за нее не может вернуться к приемным родителям и на конфирмацию. Говорить об этом было нельзя, и радоваться этому - тоже, хотя она как раз обрадовалась. Хельга проплакала весь вечер. Они спали в одной комнате, поэтому Йордис могла тоже поплакать. Агда, правда, сказала, что плакать из-за этого глупо, однако все-таки заплакала. Она тоже была рада, что никто никуда не уехал.
Когда Хельга распаковала чемодан, она сказала, что теперь все стало черной ночью и снежными сугробами.
После этого она стала еще серьезнее. Она написала письмо своим приемным родителям и начала учиться в школе в Стренгельвоге. И она не сердилась на Йордис, как можно было подумать. Но научила ее буквам. И когда однажды Йордис вместо того, чтобы спать, лежала и думала о маме Кьерсти, Хельга шепотом позвала ее:
- Мне так холодно. Ляг ко мне!
Йордис взяла свою перину и оказалась словно в теплой пещере вместе с Хельгой.
Время шло быстро и беспорядочно. Люди говорили уже о лете. Хельга конфирмовалась, и ее приемные родители приехали в гости.
Мама Кьерсти и папа Рейдар не приехали.
До конфирмации Йордис было еще далеко.
Хельга, Агда и Йордис собирали морошку на болотах Ханса Улаи. С болот открывался бескрайний вид, деревья здесь не росли. Дома превратились в маленькие кубики где-то на краю мира и едва не падали в море. Небо тоже было бескрайним, невозможно было представить себе что-нибудь более бескрайнее и большое. Пряно пахло вереском и бочагами. Бочаги следовало обходить, а то в их бездонности можно было исчезнуть навсегда. Так сказала Хельга.
Руки быстро сделались липкими, зато их можно было лизать. У сестер был с собой хлеб и сок. Вскоре они нашли плоский камень, на котором было удобно расположиться и поесть. Плоский камень так далеко на болотах Хельга назвала неестественной прихотью Господа Бога. Она знала все. Агде нравилось есть незрелую морощку без хлеба. Хельга сказала, что у нее заболит живот, но Агда ее не послушала.
- Незрелая морошка такая красивая, - примирительно заметила Йордис.
- Все зависит от того, какой цвет человек любит больше, красный или желтый, - сказала Хельга и улыбнулась своей серьезной улыбкой.
С болота летели мухи, они тоже любили морошку. Девочкам приходилось все время обмахиваться.
- Расскажи, как умер папа Фредрик, - неожиданно попросила Агда и раскусила незрелую морошку. У нее были темные волосы, такие же, как у Хельги и Йордис. И маленькое хорошенькое личико. Она была похожа на котенка, который был у Йордис, когда она жила у мамы Кьерсти.
Теперь он, наверное, уже вырос.
Хельга помедлила, а потом начала рассказывать. Она всегда интересно рассказывала.
- Ну, слушайте... - начала она. - Он приехал в Хавннес к Саре Сусанне и послал за нами, за теми детьми, которые оставались на Севере. Тетя Кьерсти тоже приехала с тобой, Йордис. К счастью, до того, как папа умер, мы с Карстеном успели прокатить его на больших санях вокруг дома. Ему хотелось еще раз увидеть Млечный Путь и Орион... снизу. Он так смеялся, что нам приходилось останавливаться и вытирать пену у него с усов.
- Я тоже его хорошо помню! - с торжеством подхватила Агда. - Он был такой прозрачный, с черными усами. Когда он смеялся, он держался за грудь. Чтобы у него не выпало сердце.
- Нет, это из-за боли, - объяснила Хельга.
Когда Хельга произносит слово боль, это совсем не то, что сделать кому-то больно, подумала Йордис. В нем есть как будто что-то священное.
Это означает, что человек избран, чтобы умереть.
Не когда-нибудь позже, а сейчас.
Сразу.
- Вот так и получилось. Папа умер. Лежал белый и неподвижный. Я одна разговаривала с ним после того, как он умер, - вздохнула Агда.
- Нет, ты ошибаешься. Когда люди умирают, они не разговаривают, после них остаются только мысли и одежда, - грустно сказала Хельга.
- Мысли? - шепотом спросила Йордис.
- Да, о том, что они нам говорили, и всякое такое, - объяснила Хельга.
На какое-то время все заслонили мухи и болото.
- Как думаешь, папа Фредрик говорил мне что-нибудь, чего я не помню? - спросила Йордис и положила в рот ягоду.
- Не сомневаюсь. Подумай, и ты непременно вспомнишь.
- Я это и хотела сказать. Расскажи еще о том, как он умер! - попросила Агда.
- В тот день мы все сидели за завтраком. Прибежала мама в одной ночной сорочке. Она остановилась в дверях, но не закричала. Только сказала: для нас с Фредриком жизнь кончилась. А Сара Сусанне обняла ее и сказала: девочка моя. Потом стало очень тихо. И так было уже до самых похорон. На гробе лежал только бессмертник, ведь была зима. Однако бессмертник долго держится. Сара Сусанне его не любит, но, по ее словам, так захотела мама. После похорон я узнала, что последним желанием папы было, чтобы все его дети жили вместе в одном доме. Поэтому мы теперь живем у Ханса Улаи. Ведь он вдовец, и ему нужна мамина помощь. Сара Сусанне просила маму хорошенько подумать перед тем, как она снова выйдет замуж. Но мама сказал, что ей думать не нужно. Если ей так повезло, что она один раз в жизни встретила Любовь, то теперь ей остается только радоваться, если она выйдет замуж за доброго, здорового человека, у которого есть свой дом и усадьба. Сара Сусанне с ней согласилась. Вот и все, - сказала Хельга и убрала остатки еды.
- Все решает Сара Сусанне? - спросила Йордис.
- Нет, мама и Ханс Улаи, - твердо ответила Хельга.
Позже, когда они синими болотами уже возвращались домой, Агда призналась, что она боится попасть на небо, к Господу Богу. Потому что до этого человека обязательно должно рвать, в комнате у него плохо пахнет, и ему приходится писать в банку, которую потихоньку выносят из комнаты, прикрыв ручным полотенцем. Все ходят на цыпочках и желают, чтобы больной поскорее улетел к Богу и близкие смогли бы похоронить его и поплакать без помех.
- Мне страшно, когда мужчины плачут, - призналась Агда.
- Вы еще не скоро отправитесь к Богу, - улыбаясь, утешила ее Хельга.
Сначала ей еще предстоит научить их вязать.
У них осталась фотография папы Фредрика. Она не висела на стене в гостиной, но стояла в комнате Элиды. Чтобы посмотреть на нее, нужно было объяснить, зачем ты туда идешь. Даже Хансу Улаи.
Элида клялась и божилась, что написала маме Кьерсти.
Но мама Кьерсти не приехала.
Сестра Эрда была уже взрослая. Однажды она тоже приехала в дом Ханса Улаи. Она часто жаловалась, что вся нагрузка ложится на нее, потому что старшие сестры - Селине, Фрида и Анни - думают только о себе. Они сбежали от ответственности. Элида сказала, что это неправда.
- Неправда? Может, они здесь и мы их просто не видим?
На такие вопросы Элида не отвечала.
Иногда Эрда жаловалась в хлеву так громко, что ее жалобы долетали до дома. Сначала Йордис думала, что она сердится. Но оказалось, что нет. Она просто объясняла, как все есть на самом деле. Это означало, что все могут знать ее мнение. В том числе и соседи. Однажды кто-то забыл закрыть калитку, и соседские коровы попали на их картофельное поле. С крыльца кухни Эрда закричала соседу, который как раз проходил мимо:
- Убери к черту своих тварей с нашей земли!
- Эрда! - Элида вздохнула.
- Помолчи, Эрда, и лучше помоги мне их прогнать, - сказал Ханс Улаи, он уже направлялся на поле.
Сосед тоже пришел, и все окончилось тихо и мирно.
Однажды Эрда влепила Агде оплеуху за то, что та пролила молоко на стол. Этого Элида уже не стерпела и крикнула погромче самой Эрды:
- Что сказал бы отец, если бы он тебя сейчас увидел?
Эрда замолчала и вытерла пролитое молоко.
Если Эрда кричала и сердилась по-настоящему, лучше было держаться от нее подальше, виноват ты или нет. Однако она нередко и смешила весь дом. Рассказывала что-нибудь забавное или передразнивала соседей.
Обычно она доила коров и убирала в хлеву. Но если она видела подходящий к берегу карбас с рыбаками, то бегом бежала к причалу, чтобы встретить Бьярне, сына Ханса Улаи. Худощавого, красивого и серьезного. Бьярне решил, что ему во что бы то ни стало нужна только Эрда. И помешать этому не могла даже она сама.
- Бьярне не рыбак, ему нужно учиться в торговом училище, тогда он далеко пойдет, - сказала она однажды.
- Кому не хочется пойти далеко и работать головой, но на это не проживешь, - ответил ей Ханс Улаи. Было не похоже, чтобы он рассердился.
- С такой головой, как у него, можно заниматься чем угодно. Если зимой будет хороший лов, он заработает деньги и поступит в торговое училище, - сказала Эрда и хлопнула Бьярне по спине.
Он держал на коленях Йордис и показывал ей, что у человека десять пальцев, и если убрать пять пальцев, то у него останутся пять других, то есть целая рука.