Условный знак
На заре, ещё до появления на корабле водоносов, Пифагор прошёл на корму. Кормчий лежал на подстилке у весла с открытыми глазами. Услышав шаги, он поднял голову.
- Тебе чего? - спросил он по-эллински.
- Да вот хочу узнать, сколько дней пути от Китиона до Навкратиса, - ответил Пифагор по-финикийски.
Кормчий повернулся на бок.
- Да ты говоришь по-нашему! Не с Кипра ли?
- Немного говорю, - сказал Пифагор, присаживаясь. - Я, как все, самосец, но в Сидоне и Тире в юности жил почти три года.
- Редко эллины по-нашему изъясняются, если они не с Кипра, - заметил кормчий. - Что касается твоего вопроса, при северном ветре в корму - а другие ветры в эти месяцы здесь не дуют - до Египта от южного берега Кипра не более трёх суток. На вёслах было бы дней шесть тянуть, а то и семь. Но тебе, насколько я понимаю, в Навкратис не к спеху?
- Пожалуй, - отозвался Пифагор. - У нас на Самосе говорят: "Поспешность к лицу только глупцу". Я слышал, что наш крайний срок - полнолуние, а до него ещё десять дней.
На мол в сопровождении воинов вышли водоносы. Кормчий, дав знак своему помощнику спускать трап, стал у мачты рядом с лестницей в трюм. Один за другим носильщики поднимались по дощатым мосткам, пружинившим под их ногами, и с шумом сбрасывали с голых потных плеч свои ноши. Один из бурдюков привлёк внимание Пифагора. На нём охрой был выведен треугольник. В центре его - какая-то фигурка. Наклонившись, Пифагор разглядел медвежонка с уморительной мордочкой.
Волна радости захлестнула Пифагора. Он мог бы запеть, если бы не соседство кормчего.
- Тебя как зовут?
- Мисдес. Тебя же, я знаю, все называют Пифагором. И что ты, Пифагор, думаешь насчёт этого раскрашенного бурдюка?
- Должно быть, кто-то с берега нам знак подаёт. Держитесь, мол. Ждут вас хорошие вести.
- Что ж, будем держаться, хотя времена страшные. Слышал ли ты, что персы в Египте вытворяют? Люди от отчаяния в Ниле топятся. А нашим родичам, картхадаштцам, война из-за собак объявлена. И какое им дело, что кто ест...
- Собака у персов священное животное, - заметил Пифагор. - Ведь они бродячим собакам и птицам с кривыми когтями отдают на съедение своих покойников.
Кормчий всплеснул руками:
- Настоящие дикари! Надо же такое! Телами родителей собак кормить...
Пифагор пожал плечами:
- Таковы их обычаи. И конечно, есть собак, да и не только собак, но и других животных - это варварство, но с ним надо бороться не оружием, а убеждением. Однако довольно об этом. Скажи, Мисдес, когда тиряне отмечают великий праздник Мелькарта?
Финикиец разгладил пальцами морщины на лбу.
- Праздник будет через четыре дня. А что?
- Просто так. Был я в Тире как раз в этот день. Хотелось проверить, не изменила ли мне память. Как сейчас помню. В проливе между Тиром и материком корабли всех основанных Тиром колоний, ночью же в гавани - факельное шествие. Удивительное торжество - единение рождённых от одного корня. Такое же не мешало бы ввести и эллинам.
Абдмелькарт
Полдня корабли шли, не теряя из виду берег, сверкавший подобно створке драгоценной раковины. Кажется, именно здесь родилась Афродита, сделав остров привлекательным для обитателей Азии и Европы, селившихся рядом и сменявших друг друга на протяжении столетий.
"Море, - думал Пифагор, - будучи такой же частью космоса, как земля, небо, ночь, огонь, вобрало в себя все их качества. В нём глубина Неба, непрозрачность Земли, полыхание Огня, прохлада Ночи. Оно - вечное колебание материи. Ведь Посейдон - это бог колебаний. Раскатистый хохот, содрогающийся в схватках земли, грохот туч, разрезаемых зигзагами молний, - это его эхо. Оно - кипящий котёл превращений. Данный живым существам мозг - его слепок. Его размытые, неизведанные дали - память.
Буря - его безумие. Насколько же непохожей кажется его стихия на видимую поверхность земли!"
Как ни пытался Пифагор отвлечь себя размышлениями, волнение не проходило, и он подошёл к кормчему.
- Как бы ты себя повёл, Мисдес, если бы вдруг появилась флотилия Картхадашта?
- С тех пор как у нас на острове обосновались персы, картхадаштцы обходят Кипр стороной. А почему ты спрашиваешь?
- Да ведь из-за них нам приходится плыть в Египет.
- Трудно сказать, - проговорил кормчий не сразу. - Наверное, не стал бы от них бежать. Да и ход у их кораблей быстрее, чем у меня.
К борту "Миноса" приблизилась кархедонская гаула с опущенными вёслами. Между судами образовалась медленно сужающаяся полоска воды. Мисдес перебросил за борт канат, который кархедонцы тут же закрепили. На палубу самояны перешёл муж плотного телосложения в синем одеянии и, внимательно оглядев всех, двинулся к Пифагору.
- Тебя приветствует суффет Абдмелькарт, - представился он. - Я возглавляю посольство, ежегодно отправляемое к нашей матери Тиру с дарами от преданной дочери. Война не могла помешать выполнению священного долга, но для охраны посольского судна выделены эти военные корабли. Поэтому мы и оказались в этих водах. Знал ли ты об этом, отправляя ко мне своего вестника?
- Я был уверен, что посольство должно посетить Тир, и догадывался, что на Кипр, захваченный персами, оно заходить не станет. Таков мой расчёт.
- Не только разумный, но и взаимовыгодный, - подхватил суффет. - Я обещаю сделать всё, чтобы картхадаштцы не рассматривали вас как пленников, а ваши суда как военную добычу.
- Я надеюсь.
- Теперь же я отправлю посольское судно в Тир и буду сопровождать твои корабли до Картхадашта, где на совете будет решаться ваша судьба. Мои корабли пойдут сзади, чтобы вас охранять от всяких неожиданностей.
- Но сначала, видимо, мы зайдём в Кирену, - заметил Пифагор.
- Мы на это рассчитывали, ибо на пути к Тиру всегда останавливались в этом прекрасном городе, отдыхали там и набирали в бурдюки благоуханную воду Кирены. Ныне же, как нам удалось выяснить, царь киренян Аркесилай отдал себя и свой народ Камбизу и платит ему дань.
- А ведь отец этого Аркесилая пользовался у нас на острове гостеприимством. Я видел его мальчиком, и до сих пор на Самосе растёт сильфий, посаженный с его помощью.
- Я этого не знал, - сказал суффет. - Но кто в наше время помнит о благодеяниях, оказанных отцам? Так что нам придётся сделать первую остановку только в нашей гавани близ жертвенника Филенов.
- Филенов? - удивился Пифагор.
- Это братья, наши воины, сражавшиеся с киренцами и павшие в битве с ними, - пояснил суффет. - Мы им поклоняемся и приносим жертвы.
Приблизившись к Пифагору, он добавил:
- Твой посланец Абибал, видимо, из тех людей, кто помнит добро. Он рассказал о тебе много хорошего, и мне думается, что в Картхадаште у нас будет время поговорить по душам.
С этими словами суффет покинул судно. Мисдес принял брошенный ему с палубы канат, и корабли разошлись.
Наедине с собой
Корабли шли в стадии от берега, пышущего жаром, как раскалённая печь. По ночам оттуда доносился рёв зверей.
"Залмоксис мог бы услышать больше", - подумал Пифагор.
Всё чаще мысли его возвращались к дням, проведённым с этим мальчиком, словно бы посланным ему свыше. Порой он видел в нём самого себя, юного, обращённого к загадочному миру. О, как ему хотелось рассказать Залмоксису обо всём, что ему пришлось пережить в годы странствий! Такого желания у него не возникало при общении с кем-либо другим, ибо все они - Метеох, Анакреонт, Эвпалин - были лишены связи с миром, откуда исходят лучи мрака. Конечно же сам Пифагор знал о нём не больше, чем о знойном материке, показывавшем лишь свою прибрежную кромку, но из этого загадочного мира к нему подчас поступали сигналы как видения и сны. Иногда огромным напряжением воли он мог сам посылать такие сигналы - ведь отец воспринял один из них. Теперь же Пифагору казалось, что такое ему, возможно, удастся и с близким по духу Залмоксисом. И он неотступно думал об Индии, оживляя в памяти её природу и лица её людей в надежде, что мальчик услышит его и найдёт возможность повторить его путь.
И вот он уже снова в лесных дебрях, в сплетённом из ветвей и листьев шалаше, и учитель втолковывает ему одну из историй, сочинённых поэтом, имя которого Вальмики - Муравей. И он ощущает причастность к природе, позволяющую ему не только предсказывать землетрясения - этому его учил Ферекид, - но и воспринимать гармонию, возникающую при движении небесных светил.
Картхадашт
Привет тебе, дочь Океана,
Прибежище наше от бурь,
Где в берег оттенка шафрана
Вливается бухты лазурь.
С высот опоясанных Бирсы
На море взирает Танит,
И всех, кто пред нею склонился,
Она от напастей хранит.
Две декады спустя Пифагора как наварха приведённых в город кораблей торжественно принимал Малый совет Картхадашта. За длинным прямоугольным столом - советники, с каждой стороны по четырнадцать. На пальцах, а у кого и в ноздрях - золотые кольца. Двойные подбородки.
Лбы в морщинах, лысины, седины. Умные проницательные глаза, устремлённые к двери из чёрного дерева с рельефно вырезанным знаком хранительницы Совета богини Танит.
Дверь распахивается. На пороге муж в пурпурном одеянии до пят, подпоясанном ремнём из витых золотых нитей. Суффет Абдмелькарт. Рядом с ним чужеземец, совершенный, как изваяние эллинского бога, но в потёртом дорожном гиматии и босиком.
Шарканье ног, вскинутые в приветствии ладони, шелест одежд, удивлённые возгласы. Вошедший подходит к узкой стороне стола и опускается на сиденье со спинкой из слоновой кости. Советники садятся. Пока суффет представлял гостя как человека, оказавшего государству услугу, Пифагор, слушая вполуха, оглядывал лесху, великолепное убранство которой соответствовало славе и могуществу владычицы морей. На стенах поблескивали серебряные чеканные блюда и чаши, пластины, инкрустированные золотом севера - янтарём, ожерелья из драгоценных камней, раковины неведомой формы, шкуры каких-то животных.
- Как видите, - доверительно проговорил суффет, - сегодня со мной нет никого, кто должен переводить речь чужеземца. Он в этом не нуждается, ибо превосходно изъясняется на нашем языке.
Сидящие в зале оживились. Ведь из-за вражды с эллинами Сикелии недавно запрещено изучение и использование в общественных местах эллинского языка. Ловко же удалось суффёту обойти этот запрет.
Абдмелькарт оглядел зал.
- После завершения церемонии, - закончил он, - наш гость собирается обратиться к вам с приветствием. Пока же я передаю слово глашатаю.
Абдмелькарт тяжело опустился на сиденье. Глашатай зачитал проект постановления об объявлении Пифагора, сына Мнесарха, почётным гражданином Картхадашта и вручении в признание его заслуг золотой цепи.
После принятия постановления под одобрение присутствующих суффет надел на шею сидевшего рядом с ним гостя массивную золотую цепь со знаком Танит из янтаря.
Пифагор поднялся.
- Отцы великого города, - начал он, - благодарю вас за оказанный мне почёт. Я воспринимаю эту награду как воспоминание о тех далёких временах, когда ещё не было ни Мидии, ни Персии, когда не существовало вражды между финикийцами и эллинами, когда сидонянин Кадм основал семивратные Фивы, обитатели острова Эвбеи беспрепятственно селились близ Библа, когда в воображении эллинских сказителей океан был рекой, а Внутреннее море заселено Скиллой, Харибдой, сиренами и другими дивами и чудовищами. Открывателями торговли и мореплавания на этом море были ваши предки, отличавшиеся пытливостью ума и предприимчивостью. Это они проложили путь в океан, к землям, богатым драгоценными металлами. Так пусть же золото и серебро не разделяет завистью и враждой тех, кто живёт под одним солнцем, а соединяет их, как братьев, населяющих одну землю, полную ещё загадок и тайн.
Лесха взорвалась рукоплесканиями. Такой речи здесь ещё не произносил никто. Уже входя в зал совета, Пифагор обратил внимание на стену, украшенную цветными камешками, но только выходя он понял, что это начертание владений Кархедона. Синим цветом было обозначено Внутреннее море, голубым - змейки рек, жёлтым - суша, чёрными точками - города. Наряду с ливийским побережьем вырисованы треугольник Сикелии и Ихнуссы в форме следа человеческой ступни. Интерес Пифагора не остался незамеченным.
- В годы составления этого плана, - сказал Абдмелькарт, - когда был ещё жив мой дед, чьё имя я ношу, нам принадлежала большая часть побережий двух великих островов и все окружающие их островки. Тогда, как я слышал, советники проходили мимо этой карты с высоко поднятой головой, а теперь стыдливо прячут глаза. Эллины, основав многочисленные города, загнали нас в западный угол острова. Тесня сикелов, они захватили равнинную его часть, дающую им хлеб и поставляющую рабов.
- Успехи эллинов в этих морях для меня не новость, - проговорил Пифагор. - Но какое мне дело до их завоеваний и богатств. Я вспоминаю медную доску Анаксимандра, дающую поверхностные и неточные представления об ойкумене, и сравниваю её с этим великим творением, позволяющим совершить мысленный облёт островов, увидеть окружающие их островки, вступить в бухты, полюбоваться Этной. Я вовсе не думаю о том, кто сейчас живёт в этих чёрных точках. Я счастлив, что мне, первому из эллинов, привелось увидеть это чудо. Любое открытие, кому бы оно ни принадлежало - эллину, вавилонянину, египтянину или финикийцу, - рано или поздно станет всеобщим достоянием. И я это понял ещё раньше, во время странствий по миру. Многое разделяет смертных, которые его населяют, делая их врагами, - боги, языки, предрассудки. Познание мира, в котором мы живём, будет способствовать объединению народов и прекращению вражды между ними.
- Прекрасная мысль! - отозвался Абдмелькарт. - Но человечество для мира не созрело, и я не уверен, что люди когда-нибудь её воспримут.
Собрание
Приближаясь к торговой гавани, Пифагор услышал шум голосов. У борта "Миноса" теснились люди в эллинских одеяниях. Мелькнули знакомые лица. Самосцы явно поджидали его. "Конечно же, - подумал он, - давно мне пора встретиться с согражданами, не догадывающимися ни о моих планах, ни о препятствиях, стоящих на пути. Да и мне неизвестно, что их волнует, к чему они стремятся".
- Выделите представителей! - прокричал Пифагор, пробиваясь к сходням. - Нам есть о чём поговорить.
И вот представители кораблей устроились на палубе и даже на канатах и перилах. Подождав, пока смолкнет гомон, Пифагор сказал:
- Нет смысла выслушивать ваши вопросы и недоумения. Я их понимаю. Ответить на главный из них - куда мы направляемся, - не смогу: он как раз сейчас решается на совете кархедонцев. Помолимся нашей Гере-заступнице, чтобы решение оказалось для нас благоприятным.
Обведя собрание взглядом, Пифагор продолжал:
- Рассмотрим положение, в котором мы оказались. По закону войны мы - пленники Кархедона. Декаду назад мы были воинами и гребцами флота царя царей Камбиза, а ещё ранее - самосцами, которых Поликрат принёс в жертву ради спасения острова от разграбления и сохранения единоличной власти. Кархедонцы могут отнять эти корабли, а нас сделать рабами. У меня есть некоторые основания надеяться, что этого не произойдёт и нам будет разрешено выйти в открытое море. Поэтому уже сейчас надо подумать о том, кому принадлежат вот эти корабли, на которых нас отправили в египетское рабство.
- Конечно, нам! - послышался возглас. - Ведь Поликрат, посылая корабли Камбизу, от них отказался, а Камбиз кораблей не получил.
По голосу Пифагор узнал в говорившем храбреца, на Кипре едва не разрушившего его планов.
- Ты прав, Леонтион, - согласился он. - Поликрат потерял право на эти суда, а Камбиз его не приобрёл. Но это не значит, что корабли принадлежат только нам. Это собственность всех самосцев - и тех, кто остался на Самосе, и тех, кто его покинул, опасаясь преследований. И если мы не хотим нарушить божественных и человеческих законов, следует вернуть корабли тем, на чьи средства они строились. Разумней всего привести их на Пелопоннес, где находятся наши изгнанники.
- А кому нужны эти корабли пустыми? - возразил юноша. - Ведь мы оказались в морях, через которые самосец Колей проложил путь в Тартесс. Почему бы нам не направиться к океану и не возвратиться, как он, с серебряными якорями?
- Правильно! Правильно! - раздались голоса.
Пифагор поднял руку:
- Бесспорно, вернуться с серебром лучше, чем с пустыми руками. Но в Элладу уже более ста лет никто не возвращался с якорными камнями из серебра. Морями, по которым когда-то так свободно плавали наши предки, ныне владеют кархедонцы, и, поверь, они выпустят нас отсюда, лишь будучи уверены, что мы поплывём не на запад, а на восток.
Собрание неодобрительно зашумело. Но тут на канаты поднялся человек лет сорока.
- Можно, я скажу? - обратился он к Пифагору и, не дожидаясь ответа, быстро заговорил:
- Вы знаете меня. Моё имя Никомах. Я родом из Посидонии. Я бывал по торговым делам и здесь. Мне известно, что даже своих союзников - тирренов кархедонцы не пускают по побережью Ливии западнее Прекрасного Мыса и топят их корабли, если кормчие не докажут, что они занесены туда бурей. Стоящая у Геракловых столпов кархедонская эскадра пострашнее трёхглавого Гериона, которого силой и хитростью одолел Геракл.
- Поймите же, - заключил Пифагор, - у нас нет иного пути, кроме возвращения в Эгеиду, и мы должны быть счастливы, если нам разрешат это сделать. Вы сейчас разойдётесь по кораблям и обсудите сказанное у себя. Заодно изберите триерархов, чтобы на следующей экклесии они выражали мнение не только своё, но и всей судовой команды.
Бирса
Пифагор и суффет шли вымощенной каменными плитами улицей между шестиэтажными громадами домов. Навстречу, заполняя всё пространство, двигалась толпа. Белые, смуглые, чёрные лица. Невиданные одеяния. Смешение языков.
- Вавилон Ливии! - вырвалось у Пифагора. - Конечно же я много слышал о Картхадаште, но увиденное превосходит воображение. Не только мой Самос, но самый крупный из ионийских городов Милет по сравнению с твоей родиной - захолустье. И представь себе, мне ничего не известно о начале этого великого города, кроме, пожалуй, того, что его метрополия - окаймлённый водами Тир.