- Если ты ждёшь увлекательного рассказа, должен тебя разочаровать, - начал Абдмелькарт. - В летописях Тира сообщается о шестидесяти гаулах, посланных для основания колонии у выхода Внутреннего моря в океан. Путь в океан некоторым из покинувших родину показался слишком утомительным. Среди них были и мои предки Баркиды. Место, что они выбрали для посадки, привлекло их бухтой и вот этим ныне застроенным домами холмом. Так в один год возникло два города: у выхода в океан - Гадес, а здесь - Бирса. Вместо одной дочери у Тира оказалось сразу две, ревнивые и жадные к славе и богатству. Одна, та, что у уст океана, мнит его своим законным супругом, но он, неверный, открыл свои богатства и другой, и стала она через двести лет от основания Бирсы больше и богаче своей матери Тира и приняла новое название - Картхадашт. Именно от этого времени у нас ведётся отсчёт лет жизни нашего города, ибо Бирса, к которой мы подходим, была вовсе не городом, а только лишь крепостью. Конечно, наши недруги, сицилийские эллины, рассказывают об основании нашего города по-другому. По их словам, основательницей нашего города была преступница Дидона, обокравшая царя Тира, своего брата, и отправившаяся на чужбину из страха перед наказанием. Здесь она будто бы обманула местного вождя, уговорив его продать клочок земли размером с бычью шкуру. Разрезав её на ремни, беглянка захватила всю эту землю до моря. И скажи, на кого рассчитана эта басня?
- На того, кто не знает эллинского и финикийского языков, - отозвался Пифагор, - ибо ему не ясно, что на твоём языке Бирса - крепость, а на нашем - шкура. Вообще же басни - злой рок, висящий над прошлым всех великих народов. И творят их все кому не лень - и друзья, и враги. Выдумка с Бирсой, пожалуй, самая безобидная из них.
С плоской кровли храма Баал-Хаммона открывался вид на занятый Кархедоном полуостров. Стена обегала всё его огромное пространство, то спускаясь в низину, то взбираясь на холмы. Сверху она казалась змеящейся дорогой, столь же широкой, как улица, по которой они недавно шли. В лучах утреннего солнца блестели окаймлённые зеленью черепичные кровли Магары, городского района, населённого знатью и богатыми судовладельцами. За заполненным человеческими фигурками квадратом агоры тянулась ещё одна стена, а за нею открывалась словно бы проведённая циркулем голубая окружность военной гавани с маленьким островком в центре. Корабли не были видны, но можно было догадаться, что они под кровлей обнимавших искусственное озеро доков. Узкий проход соединял внутреннюю гавань с треугольником внешней.
- Вот твои корабли, - сказал Абдмелькарт. - Знал бы ты, какой из-за них пришлось выдержать бой. Я его выиграл. Ты сможешь покинуть город. Путь твой будет проходить вдоль западного побережья Сикелии, чтобы твоим планам не смогли помешать наши соперники.
- Неужели они существуют? - спросил Пифагор.
- Наш город может показаться неодолимым только чужестранцу с высоты Бирсы, - улыбнулся суффет. - Ведь наше сухопутное войско состоит из наёмников, содержание которых для нас обременительно, а управление требует высочайшего, доступного немногим искусства. Мы можем положиться только на корабли. Так что в этом плавании тебе не увидеть ни Акраганта, ни Сиракуз.
Абдмелькарт шлёпнул себя по лбу.
- Совсем забыл! Подойдём поближе к храму.
Они остановились у медной фигуры огромного быка с наклонённой головой, словно готового броситься на первого встречного.
- Я не знал, что кархедонцы почитают быка, - сказал Пифагор.
- Это чудовище мы захватили при взятии Акраганта.
- Почему чудовище?
- Таковым сделал его Фаларид.
- Это, кажется, правитель Акраганта? - вспомнил Пифагор.
Суффет наклонился и показал на брюхе быка крышку с запором.
- Сюда, - продолжил он, - Фаларид загонял свои жертвы и разжигал под брюхом костёр. Вопли несчастных в раскалённой меди слышались мычанием. Вот те, кто обвиняет нас в жестокости. Не подумай, что моими устами говорит зависть к удачливому сопернику. Твои корабли до Эрика поведёт один из местных жителей Сикелии - Дукетий. Побеседуй с ним, и ты узнаешь, как эллины обращаются с другими народами. Вслед за Регием, куда тебя доставит Дукетий, ты можешь остановиться в любом из эллинских городов южного побережья Тиррении - в Кротоне, Сибарисе, Таранте, Метапонте, а оттуда, если пожелаешь, продолжить свой путь куда угодно.
- Я понимаю твоё беспокойство, Абдмелькарт, - сказал Пифагор. - И я согласен с решением Совета. Наши корабли не дадут никому опасного перевеса над вашим флотом. Более того, я могу тебе твёрдо обещать, что ни сейчас, ни в будущем не стану поддерживать твоих недругов.
- Я счастлив, что отразил грозившую тебе опасность, - проговорил суффет. - Мои предки, нарушив данное им предписание о месте основания колонии, оказались у истоков вражды финикийцев и эллинов. Я хочу исправить эту оплошность. Наше будущее не на берегах этого большого озера, какое мы называем морем, а в океане, где имеется множество побережий и островов, полных сокровищ.
Глаза Пифагора загорелись.
- Я видел океан с берегов Индии и понимаю, о чём ты говоришь.
- Ты был в Индии?! - воскликнул Абдмелькарт. - Тебе известен путь в страну, дающую нам слонов?! Ты великий мореплаватель?
- О нет. Я простой пешеход. Мореплавателем я стал лишь на сороковом году жизни, когда над моей родиной нависла беда. Меня не интересовали золото и драгоценные камни Индии. Меня привлекла древняя мудрость. Она движет мною и теперь. Она ищет выхода, чтобы не замкнуться в себе. Она ненасытна.
- Ты употребил слово "ненасытна". Ненасытен не только дух. Почему бы нам не продолжить наш разговор за трапезой? Обещаю тебе - собачины не будет.
- Надеюсь, что также телятины, баранины и свинины, - добавил Пифагор.
- Как?! - воскликнул суффет. - Ты вообще не употребляешь мяса?
- Камбиз объявил вам войну из-за собак. Мне бы его власть... Я бы ополчился против всех, кто питается теми, в ком бессмертная душа.
Суффет с удивлением взглянул на своего спутника, видимо желая возразить, но, в последнее мгновение поняв, что Пифагор шутит, только улыбнулся.
Яблоко Пифагора
Запряжём мы все ветры в морские свои колесницы
Из ливанского кедра и тонкого нильского льна,
Океанские зори нам однажды раскроют ресницы,
И у Южного Рога на гребень поднимет волна.
- Ну как? - спросил Абдмелькарт, показывая на накрытый овощами и фруктами стол. - Это, надеюсь, тебя устроит?
- Я не ем ничего, в чём есть или была душа, и радуюсь изобилию плодов Семлы.
- Первый раз слышу это имя, - признался Абдмелькарт.
- У фракийцев оно обозначает и почву, и весь наш мир. Родственные фракийцам фригийцы, обитающие напротив нашего Самоса, Семлу называют Семелой и почитают как великое божество, мать Диониса.
- Может быть, ты всё же вкусишь какой-либо из даров этой Семлы, или Семелы? - предложил суффет.
Пифагор потянулся к серебряному блюду с яблоками и взял самое крупное, но, к удивлению Абдмелькарта, не поднёс его ко рту, а стал ловко вертеть пальцами.
- Этот плод евреи, страну которых я посетил по пути из Тира в Вавилон, признают первым, который вкусила женщина, сотворённая из бедра первого мужа. Нелепая басня. Мужское и женское изначальны, как мгла и свет. Я же хочу обратить внимание на форму этого плода. По закону подобия такую же форму должен иметь мир, в котором мы живём.
- Но ведь считают, что Земля - диск.
- Как я имел возможность убедиться, о форме Земли и о том, какие силы поддерживают её в пространстве, нет единого мнения. В Индии полагают, что плоская Земля покоится на слонах. В дни, когда мой отец был ещё мальчиком, египетский фараон Нехо, которого, кажется, мучил тот же вопрос, что и нас с тобой, приказал финикийцам, своим подданным, оплыть Ливию.
- Да-да, мне известно об этом великом плавании наших предков, славу которого присвоил себе фараон с этим именем, - вставил Абдмелькарт.
- В Тире, - продолжил Пифагор, - мне показали отчёт мореплавателей, и я обратил внимание на то, что, плывя на юг, они достигли выжженной солнцем земли, южнее которой становилось всё прохладнее и прохладнее. Это позволило мне составить мнение о форме Земли.
Пифагор пододвинул к себе светильник и поднёс к нему яблоко.
- Представь себе, что светильник - Солнце, а яблоко в моей руке - наша Земля. Солнечные лучи падают на выпуклую часть. - Он провёл ногтем полоску. - Вот здесь - невыносимая жара. А здесь, по обе стороны полосы, - прохладнее и прохладнее. А здесь...
- Здесь сплошной лёд! - вставил суффет.
- Как ты догадался?!
- Не догадался, а знаю от застрявшего в этих льдах нашего наварха Гимилькона, моего родственника. Однажды по пути к острову, населённому кельтами, ураганный ветер занёс его гаулу в край вечного холода. Судно вмёрзло в лёд, и во мраке вокруг него с рёвом ходили медведи цвета того же льда.
- Белые медведи! - воскликнул Пифагор. - Наверное, отважный наварх, о котором ты говоришь, направлялся на остров к западу от Европы. В донесении нашего морехода Колея он назван Оловянным. А вот есть ли океанские острова к западу от Ливии?
Абдмелькарт задумался.
- Не буду говорить с чужих слов! Три дня назад возвратился из плавания мой сын.
Суффет хлопнул в ладоши. Появившийся почти мгновенно слуга был послан за юношей. Пока его искали, суффет успел рассказать Пифагору о кораблях с переселенцами, которым предстояло обосноваться на океанском побережье Ливии, против Гадеса.
Сын суффета оказался худощавым юношей лет тридцати со светлыми вьющимися волосами и голубыми глазами, более похожим на эллина, чем на финикийца.
- Ганнон! - обратился Абдмелькарт к сыну. - Мой друг Пифагор интересуется океанским побережьем Ливии и островами к западу от него. Если я не ошибаюсь, мне кажется, какой-то остров за последнее время был там открыт.
- Гадесцы давно знали об этом острове, - отозвался Ганнон. - Прошёл слух, будто года три назад туда был занесён бурей тирренский корабль. Проверяя это, я побывал в Тиррении и побеседовал с кормчим. Он мне сообщил, что остров расположен в четырёх днях плавания от Ливии и что на нём имеются судоходные реки и роскошные леса, могущие прокормить своими плодами большое войско. После высадки колонистов я надеюсь побывать на этом острове, а также совершить плавание к Южному Рогу, к могучей реке, которая, как говорят, полна крокодилами.
- Не от этой ли реки отходит Нил? - поинтересовался Пифагор.
- О землях и народах к югу от великой пустыни нам известно лишь от чернокожих рабов, которые попадают на наш рынок. И я вряд ли смогу проверить верность полученных от них сведений. Моя задача - очертить линию океанского побережья материка с бухтами, мысами и реками и дать его описание для будущих мореходов.
- И тогда, - вставил Пифагор, - вместо чертежа центральной части Внутреннего моря на стене, что в здании вашего Совета, появится чертёж океанского побережья Ливии?
- При этом заселённого нашими поселенцами! - воскликнул Абдмелькарт. - Довольно нам квакать вокруг этой лужи, подобно лягушкам! Нас ждёт океан. Мы направим туда наши морские колесницы и запряжём в них океанские ветры. Мы достигнем Южного Рога и вдоль южного побережья Азии двинемся к Индии, стране сокровищ.
Пифагор поднял яблоко.
- Или воспользуетесь более коротким, западным путём в эту страну чудес, где мне посчастливилось побывать, - путём, которым не плавал ещё никто, и тогда вы убедитесь сами и сможете сказать остальным, что Земля имеет форму шара, совершеннейшую из форм.
Отец и сын обратили на яблоко заворожённые взгляды.
- Может быть, нам удастся сделать и это, - проговорил Абдмелькарт после долгой паузы. - И если вдруг между Ливией и Индией окажется какой-нибудь неведомый материк или остров, мы назовём его Пифагореей.
Дукетий
Трое суток попутный ливийский ветер без устали гнал обретшие свободу корабли. На палубах вовсю шла игра. Потрескивание парусов дополнялось стуком костей и азартными выкриками. Кто-то изготовил крюк и поймал на кусок прогнившего мяса жадную морскую лисицу. Её долго тянули за кормой, а затем искусно вытащили на палубу и под радостные вопли прикончили. Забавы прекращались лишь с появлением встречных кораблей. Тогда все сбегались на один из бортов и пялились на проходящих, как на невидаль.
Чего только не везли в Кархедон - и рыжеволосых, скованных по двое рабов, видимо кельтов, и необструганные брёвна, и слитки меди. На второй день плавания обогнали корабль с железными клетками на палубе. В них перевозили зверей Ливии. Особенно самосцев поразил страус, о котором они много слышали, но увидели впервые. Никомах уверял, что зверей везут на продажу к тирренам, которые, по его словам, держат их в огороженных местах в своих поместьях, а в городах показывают охочей до зрелищ толпе.
Кормчий, коренастый великан с тяжёлым взглядом, вёл самосскую флотилию древней морской дорогой.
"И что нас ждёт впереди? - думал Пифагор, засыпая. - Встретятся ли на пути сирены, или лестригоны, или обойдётся без приключений? В это время года Посейдон милостив. Но удастся ли избежать встречи с сикелийскими эллинами? Ведь в Кархедоне могли быть их лазутчики, а невооружённые корабли для них желанная и лёгкая добыча".
На заре до Пифагора донеслись звуки оживлённой речи. Кормчий, беседовавший со своим юным помощником, не выглядел столь суровым и недоброжелательным, каким он показался Пифагору на первый взгляд. Имя Дукетий, сообщённое ещё Абдмелькартом, не было финикийским, как и облик кормчего. Непонятна была и речь. Впрочем, некоторые её слова по звучанию напоминали ионийские, и одно из них, с которым младший обращался к старшему, - "патя" - было понятно: "отец".
Подойдя ближе, Пифагор обратился к кормчему по-финикийски:
- Не прими, Дукетий, моё любопытство за назойливость. Меня заинтересовало, на каком языке ты говоришь с сыном.
- На сикелском, - пояснил кормчий, скосив взгляд на Пифагора. - Ты, наверное, слышал о моём народе.
- Конечно, - отозвался Пифагор. - О сикелах мельком вспоминал наш певец Гомер, рассказывая о плаваниях в этих местах своего героя Одиссея.
- А как ты догадался, что у второго весла мой сын? - перебил сикел. - Ведь он весь в мать, да будут к ней милостивы подземные боги. Туя была шарданкой...
При этих словах глаза Пифагора застлал туман. День сменился ночью. На берегу близ дуба пылал раздуваемый ветром костёр. Голос Дукетия стал затихать, и его заменил другой, уводивший в прошлое. Затем выплыло и лицо Анкея. Праотец вспоминал о своей юности.
- Так мы вошли в устье великой реки и всю ночь плыли против её течения. На заре нас встретили туземцы на барках из папируса. Вперёд рванулся корабль шарданов, на котором были также сикелы. Я - вслед за ним. Завязался бой. В нас летели тысячи стрел. Одна угодила мне в плечо. Вытащив наконечник, я оглянулся и увидел, что следовавшие за нами карийцы и ахейцы обратились в постыдное бегство...
Когда посветлело, выплыло напуганное лицо кормчего, и Пифагор услышал:
- Вот ты и ожил. Только я тебе начал рассказывать про странствия родичей моей жены, вижу, ты глядишь сквозь меня, вроде бы заснув с открытыми глазами.
- Да. Мне, кажется, что-то пригрезилось, - ответил Пифагор, проводя ладонью по лбу. - Я словно перенёсся в то время, когда лелеги, мои предки, совершали вместе с сикелами поход на Египет. Это было тогда, когда эллинами себя называло крошечное племя, жившее в горах, а все острова, большие и малые, принадлежали нам, народам древнего корня, - карийцам, шарданам, тирренам, лелегам, пеласгам. По матери я не иониец, а лелег с острова близ материка, западной частью которого владеет сейчас царь персов. Но ты о чём-то меня спросил?
- Как ты узнал, что это мой сын?
- По одному произнесённому тобою слову. Я, в отличие от остальных эллинов, не интересующихся чужими языками и называющих всех, кто не говорит по-эллински, варварами, пытаюсь увидеть в каждом из языков тропу, ведущую в прошлое, когда мир был иным, чем ныне.
Юноша, как заметил Пифагор, не отрываясь смотрел на него, машинально двигая веслом.
- Ты меня не познакомил с сыном, - обратился Пифагор к кормчему.
- Это мой младший, Тилар, - сказал Дукетий. - Он знает язык эллинов и читать по-эллински умеет. А старший у меня воин.
- Мне показалось, Тилар, что тебя заинтересовали мои мысли, - обратился Пифагор к юноше.
- Ещё бы! - заговорил юноша. - Меня тоже влечёт старина. Но из наших песен не узнаешь о плаваниях древних народов. Они прославляют Адрана, в честь которого дали имя моему брату, наших покровителей паликов, прозорливого царя Кокала. Эллины, поселившиеся у нас в Энне, называют Адрана по-своему, Аресом, а паликов - Диоскурами. Картхадаштцы же именуют Адрана Мелькартом. А о Кокале, стремясь присвоить нашу славу, эллины присочинили, будто бы у него нашёл убежище человек, прилетевший с какого-то далёкого острова и создавший для него много полезного - неприступную столицу, лечебные паровые бани в подземной пещере и много другого.
- Не мешало бы нам, сикелам, объединиться, - вмешался Дукетий, - и с помощью Адрана прогнать с острова эллинов. Ведь когда-то славный царь Кокал правил всей Сикелией... Но вот, смотри, показался Эрик.
Пифагор повернул голову.
Прямо впереди на фоне неба вырисовывался конус зелёной горы со срезанной верхушкой. Она возвышалась над уходящим к востоку плоским побережьем.
- Эрик. Один из трёх мысов нашего острова, - пояснил Дукетий. - Здесь мы наберём воду и отдохнём.
- Можно, отец, я покажу Пифагору эти места? - спросил Тилар.
- Конечно же, - сказал Дукетий, улыбаясь. - Поведи его на гору. Жаль, что она не так высока, как Этна. Далеко с неё не увидишь.
Эрик
Небольшая гавань не без труда вместила самосскую флотилию. Пока самосцы, высыпав на берег, радовались возможности размяться, Пифагор в сопровождении Тилара поднимался на вершину горы, к городку элимов, расположенному на северном её склоне.
До этого дня Пифагор был уверен, что Сикелия до финикийцев и эллинов была заселена племенами сиканов и сикелов. Об элимах он никогда не слышал.
- Элимы занимают всё западное побережье, - объяснял юноша. - Мы переселились на остров, занятый сиканами, из Тиррении, они же гордятся, что переправились сюда на кораблях под водительством своего родича троянца Энея. Будто бы здесь он похоронил своего отца Анхиза.
"Какая странная фантазия, - подумал Пифагор. - Самозванство целого народа. Наверное, эти элимы услышали легенды от местных эллинов и им полюбилось имя троянцев или они сочли выгодным иметь знаменитую родню, чтобы не сгинуть в безвестности?"
Тропинка, выведя на плоскую вершину Эрика, незаметно перешла в хорошо утоптанную дорогу. По её обочинам среди зелени виднелись плиты с рельефным изображением полумесяца и финикийскими надписями. Наклонившись над одной из них, Пифагор прочитал: "Украшение Ваала".
- Как это понять? - обратился он к юноше.
- Это титул владычицы Танит, к её храму нас выведет эта дорога.
- Элимы почитают картхадаштскую богиню? - удивился Пифагор.