Принцесса ответила холодно и насмешливо:
- Ты гордишься тем, что являешься царем народа, который отличается умением воевать с женщинами?
- Поразительно! Вы знаете, что обязаны этим египтянам своей жизнью? Вы оказались в их власти и, убив вас, они не нарушили бы правила, которые установил ваш отец, когда подставил женщин и детей под стрелы.
- Ты считаешь, что я ровня этим женщинам?
- Чем вы отличаетесь от них?
- Извини, царь. Не могу представить себя равной с твоими женщинами или свой народ равный твоему народу, если только хозяева не стали рабами. Тебе известно, что наша армия не испытала унижение от поражения, когда покидала Фивы. Наши воины презрительно говорили: "Наши рабы взбунтовались, мы вернемся и разберемся с ними".
Царь окончательно вышел из себя и крикнул:
- Кто хозяева и кто рабы? Вы ничего не понимаете, высокомерная девочка! Вы родились в этой долине, которая вдохновляет мужчин к славным и честным делам. Но если бы вы родились на сто лет раньше, то очутились бы среди бесплодных пустынь холодного севера, и никто бы не стал величать вас принцессой, а вашего отца царем. Ваши люди явились из тех пустынь, незаконно захватили нашу долину и превратили ее великих людей в своих рабов. Затем ваши люди по невежеству и высокомерию стали утверждать, будто они принцы, а мы крестьяне и рабы, что они белые, а мы смуглые. Сегодня справедливость восторжествовала, хозяева займут прежние места, а рабы снова станут рабами. Белый цвет кожи станет символом тех, кто бродит по холодным пустыням, а смуглый цвет кожи - символом хозяев Египта, которых облагородили лучи солнца. Такова бесспорная истина.
Сейчас гнев вспыхнул в груди принцессы, кровь прилила к ее лицу. Она презрительно ответила:
- Я знаю, мои праотцы пришли в Египет из северных пустыней, но как ты мог упустить из виду, что они были царями этих пустынь до того, как пришли сюда, и благодаря силе стали хозяевами этой долины? Они уже были хозяевами. Эти гордые и достойные люди не знали иного средства, как добиться цели, кроме меча. Мои люди не скрывались под одеждами торговцев с тем, чтобы напасть на тех, перед которыми только вчера падали ниц.
Царь смотрел на принцессу жестким и пронзительным взглядом и видел, что она одержима гордостью и жестокостью, которая никогда не смягчится и не уступит места страху. Властность и высокомерие, свойственные ее народу, завладели принцессой. Охваченный негодованием, царь испытывал горячее желание осадить и унизить Аменридис, особенно после того, как она оскорбила его чувства своей гордостью и высокомерием. Надменным, тихим голосом он сказал:
- Не вижу смысла продолжать разговор с вами. Я не забуду, что я царь, а вы пленница.
- Пусть я пленница, если тебе угодно. Но никому меня не унизить.
- Наоборот, вы защищены моей милостью, так что подобная смелость вам идет.
- Смелость никогда не покидает меня. Спроси у своих людей, которые захватили меня, прибегнув к коварству, и они скажут тебе, что я сохранила смелость и презрение к ним в самый решающий и опасный миг в моей жизни.
Царь пренебрежительно пожал широкими плечами, повернулся к столу, взял свой шлем и надел его. Не успел он сделать шаг, как принцесса сказала:
- Ты говорил правду, когда сказал, что я пленница. Твой корабль ведь не место для пленниц. Отведи меня к пленным из моего народа!
Он гневно посмотрел на принцессу и, чтобы подразнить и напугать ее, сказал:
- Все не так, как вы воображаете. По традиции пленные становятся рабами, а пленницы пополняют гарем победившего царя.
Глаза принцессы сделались круглыми. Она возразила:
- Но я принцесса.
- Вы были принцессой, теперь вы пленница.
- Всякий раз, когда вспоминаю, что спасла тебе жизнь, я сожалею об этом.
Царь спокойно ответил:
- Пусть память об этом остается с вами! Именно поэтому я спас вас от повстанцев, которые хотели отправить вашу голову Апофису.
Он повернулся к ней спиной и удалился, охваченный гневом и негодованием. Гвардейцы отдали ему честь. Царь приказал им поднять паруса и направить корабль к северной части Фив и тяжелыми медленными шагами пошел к носу корабля, вдыхая воздух влажной ночи. Корабль, рассекая мрак, плыл дальше по вечному течению Нила в сторону Фив.
Царь смотрел на город, стараясь забыть тревоги, терзавшие его душу. Корабли флота, стоявшие на причале у города, были освещены, а высокие дворцы погрузились во мрак, после того как владельцы покинули их и бежали. Вдали, среди дворцов и садов, показались огни факелов, которые несли радостные люди, праздновавшие победу. Ветер донес эхо их голосов, радостные крики и пение гимнов. На устах царя появилась улыбка, он понял, что Фивы встречают Армию освобождения с восторгом и благодарностью, которую та заслужила за победы и бессмертные подвиги.
Корабль приблизился к царскому дворцу, прошел рядом с ним, и царь увидел, что там горят лампы. Окна и сад были освещены. Яхмос догадался, что Гур к его приезду хочет вернуть дворцу ту роль, которую тот играл во времена Секененры. Яхмос посмотрел на место стоянки кораблей у сада и с болью вспомнил ночь, когда царское судно увезло его семью далеко на юг, когда позади кровь лилась рекой.
Он расхаживал по палубе, его взгляд возвращался к запертой каюте принцессы. Тогда он спрашивал себя с недовольством и раздражением: "Зачем они привели ее ко мне? Зачем они привели ее ко мне?"
16
Утром следующего дня Гур, командиры и советники нанесли царю ранний визит на корабле, стоявшем на причале к северу от Фив. Царь принял их в своей каюте, они пали ниц перед ним. Гур размеренным голосом сказал:
- Пусть Бог наградит тебя радостным утром, победоносный царь! Мы оставили позади ворота Фив. Сердца жителей трепещут от радости и желания увидеть лик покровителя и победителя.
- Пусть Фивы радуются, - ответил Яхмос. - Но мы встретимся лишь после того, как Бог дарует нам победу.
- Среди народа идет молва, что царь идет на север и рад любому, кто готов следовать за ним, - сказал Гур. - Мой повелитель, не спрашивайте о радости, которая переполняет сердца молодых людей, или о том, что они не отпускают офицеров, прося зачислить их в армию божественного Яхмоса!
- Вы посетили храм Амона? - улыбнувшись, спросил царь своих людей.
- Мы все вместе посетили храм, солдаты спешили туда, руками трогали углы здания, касались лицами земли перед входом в него, обнимали жрецов. Было принесено множество жертв, жрецы пели гимн бога Амона, их молитвы эхом отдавались среди стен храма. Любовь растопила все сердца, жители Фив вознесли общую молитву. Нофер-Амон продолжает оставаться затворником.
Царь улыбнулся и, повернувшись, увидел, что командир Яхмос Эбана безмолвно стоит в стороне. Он дал ему знак подойти и, когда командир приблизился, положил руку ему на плечо.
- Яхмос, неси свою долю горя и не забывай девиз своей семьи "Будь храбрым и приноси жертвы".
Командир склонил голову в знак благодарности - сочувствие царя немного утешило его. Царь взглянул на своих людей и сказал:
- Посоветуйте, кто достоин стать губернатором Фив и взять на себя тяжелую задачу привести город в порядок?
Командир Мхеб сказал:
- Лучший человек на эту важную должность - мудрый и преданный Гур.
Однако Гур тут же возразил:
- Мой долг пристально следить за слугами повелителя и не оставлять его.
- Ты прав, я не могу обойтись без тебя, - согласился Яхмос.
Затем Гур высказал свое мнение:
- Есть человек, обладающий великими достоинствами и опытом, он прославился мудростью и необычным мышлением - это Тутти-Амон, служитель храма Амона. Если моему повелителю угодно, пусть он возложит на него обязанность заниматься делами Фив.
- Мы объявляем его губернатором Фив, - согласился Яхмос.
Затем царь пригласил всех отведать завтрак за его столом.
17
Днем солдаты залечивали раны, отдыхали и восстанавливали силы, пели песни и пили. Те воины, которые были родом из Фив, стремились скорее вернуться домой, где сливались сердца и общались души. Столь велики были радость и прилив чувств, что Фивы казались пульсирующим сердцем мира. Однако Яхмос не покидал корабль. Он вызвал офицера, отвечавшего за принцессу, и спросил о ней. Офицер ответил, что та провела ночь, не прикоснувшись к еде. Царю пришла в голову мысль перевести ее на другой корабль под опеку преданных офицеров, но он так и не принял определенного решения. Яхмос не сомневался, что Гур недоволен ее присутствием на корабле. Он догадывался, что гофмейстеру трудно понять, почему дочери Апофиса оказывают такую честь. Царь хорошо знал Гура, думавшего только о борьбе за Фивы. Царь же обнаружил, что его чувства не находят выхода и бьют через край. Он никак не мог забыть о каюте с пленницей или перестать желать ее, вопреки недовольству и гневу. Гнев не убивает любовь, а только скрывает ее на короткое время так же, как пелена, затуманившая чистое зеркало, исчезает, и зеркало снова становится ясным. Царь не стал предаваться отчаянию и тешил себя, что принцесса, возможно, страдает от уязвленной гордости. Возможно, гнев исчезнет, и она обнаружит любовь, которая скрывается за показной ненавистью. Ненависть и гнев умрут и уступят место любви. Разве не она тогда спасла ему жизнь, проявив к нему сочувствие и любовь? Разве не она расстроилась тем, что его нет, и написала ему письмо с укором, пытаясь скрыть муки тайной любви? Разве могут эти чувства угаснуть из-за порыва гордости и гнева?
Он ждал до вечера и направился к каюте принцессы. Гвардеец отдал честь и шагнул в сторону. Фараон вошел, лелея большие надежды. Он увидел, что принцесса сидит неподвижно и безмолвно, ее голубые глаза смотрят подавленно и с тоской. Такое настроение принцессы причиняло царю боль, и он подумал: "Фивы, невзирая на свои просторы, оказались слишком тесными для нее. Какие чувства принцесса может испытывать сейчас, когда она заточена в небольшой каюте?" Он неподвижно стоял перед ней, она села прямо и дерзко посмотрела на него.
- Как вы провели ночь? - тихим голосом спросил Яхмос.
Аменридис не ответила, опустила голову и уставилась в пол. Он с тоской смотрел на ее голову, плечи и грудь. Яхмос повторил свой вопрос, чувствуя в то же время, что надежда еще не угасла.
- Как вы провели ночь?
Казалось, принцесса будет упорствовать в своем молчании, но она резко подняла голову и сказала:
- Это была самая плохая ночь в моей жизни.
Царь не обратил внимания на ее тон и просил:
- Почему? Разве вам чего-то не хватает?
Она ответила тем же тоном:
- Мне всего не хватает.
- Как это так? Я распорядился, чтобы офицер, опекающий вас…
Принцесса раздраженно прервала его:
- Даже не трудись говорить о подобных вещах! Мне не хватает всего, что я люблю. Мне не хватает отца, моих людей и свободы. Однако у меня есть все, что я ненавижу: эта одежда, пища, каюта и гвардейцы.
Царя снова охватило разочарование, он чувствовал, как исчезают его надежды и все, чего он так страстно желал. Его лицо напряглось. Он спросил:
- Вы хотите, чтобы я избавил вас от плена и отправил к отцу?
Аменридис решительно покачала головой и резко ответила:
- Ни за что!
Он посмотрел на нее с удивлением и смятением, но принцесса продолжила тем же тоном:
- Чтобы потом не говорили, будто дочь Апофиса унизилась перед врагом своего великого отца или ей понадобилось утешение.
Надменность и гордость принцессы вызвали в нем гнев и отчаяние.
Царь сказал:
- Вы не стесняетесь демонстрировать свое высокомерие, ибо уверены в моем сочувствии.
- Ты лжешь!
Лицо царя побледнело, он сурово посмотрел на принцессу и сказал:
- Как вы черствы, вы совсем не ведаете, что такое горе и боль! Вы знаете, какое наказание полагается за оскорбление царя? Вам доводилось видеть, как женщину бьют плетью? Стоит мне только захотеть, и вы будете валяться в ногах моего нижайшего по положению воина и молить о прощении.
Царь долго смотрел на нее, пытаясь выяснить, какое впечатление произвела на нее эта угроза. Но принцесса лишь посмотрела на него жестким пристальным взглядом и резко ответила:
- Мы из тех людей, к чьим сердцам не знает дороги страх и чью гордость не могут растоптать те, кто хватает с неба звезды.
Почему бы ему не пристыдить принцессу и не втоптать ее гордость в грязь? Разве она не пленница, которую он может низвести до положения рабыни? Однако эта мысль пришлась ему не по душе. Царь рассчитывал на более любезный поворот в разговоре. Его охватило разочарование, гордость оказалась задетой, а гнев усилился. Не выдавая своих чувств, он воздержался от желания унизить Аменридис и сказал не менее властным тоном, чем принцесса:
- В мои намерения не входит подвергнуть вас мучениям, и этого не случится. Воистину было бы странно истязать столь прелестную рабыню, как вы.
- Нет! Я гордая принцесса!
- Вы были ею до того, как попали в мои руки и стали пленницей. Я охотнее заключу вас в мой гарем, нежели стану истязать. Все решит моя воля.
- Тебе следует знать, что ты имеешь право решать за себя и свой народ, но твоя рука не коснется меня, пока я жива.
Царь пожал плечами, будто серьезно не воспринимал ее слова.
Но Аменридис продолжила:
- По традиции, унаследованной от предков, мы не принимаем пищу, пока не умрем с честью, если оказываемся в унизительном положении и теряем надежду на спасение.
Царь с презрением сказал:
- Правда? Однако я видел, как доставленные ко мне судьи из Фив падали ниц и ползали передо мной, взглядами моля о пощаде.
Лицо принцессы побледнело, и она не промолвила ни слова.
Царь уже был не в состоянии слушать ее, он испытывал горечь разочарования и не мог больше оставаться в каюте. Собираясь уходить, он сказал:
- У вас нет необходимости воздерживаться от пищи.
Он ушел разгневанный и подавленный и решил отправить принцессу на другой корабль. Однако как только гнев угас, царь, оставшийся наедине с собой в каюте, передумал и не отдал приказ.
18
К царю в каюту явился Гур и сообщил:
- Мой повелитель, посланники от Апофиса просят разрешения явиться перед тобой.
- Что им угодно? - спросил удивленный Яхмос.
- Они говорят, что привезли твоему высочеству послание, - ответил гофмейстер.
- Пусть войдут немедленно! - велел царь.
Гофмейстер вышел из каюты, отправил офицера к посланникам, вернулся к своему повелителю и стал ждать. Вскоре явились посланники в сопровождении офицеров гвардии. Их было трое, впереди шел главный, двое несли ларец из слоновой кости. Судя по ниспадавшим одеждам, это были распорядители двора с белыми лицами и длинными бородами. Они подняли руки в приветствии, но не поклонились и остановились в явно вызывающей позе. Яхмос гордо ответил на их приветствие и спросил:
- Что вам угодно?
Главный из посланников ответил надменно с чужеземным акцентом:
- Командир…
Гур не дал ему договорить то, что он намеревался сказать, и заметил с присущим ему спокойствием:
- Посланник Апофиса, ты разговариваешь с фараоном Египта.
Главный посланник сказал:
- Война еще продолжается, и ее исход не ясен. Пока у нас есть солдаты и оружие в руках, Апофис остается фараоном Египта. Другого фараона нет.
Яхмос жестом дал Гуру знак молчать и обратился к посланникам:
- Говорите о том, ради чего вы пришли сюда.
Главный посланник сказал:
- Командир, в тот день, когда мы отступили из Фив, крестьяне похитили ее царское высочество принцессу Аменридис, дочь нашего повелителя Апофиса, фараона Египта, сына нашего бога Сета. Наш повелитель желает знать, жива ли его дочь или же крестьяне убили ее.
- Ваш хозяин помнит, как он поступил с нашими женщинами и детьми во время осады Фив? Он не забыл, как подставил их под стрелы сыновей и мужей? Стрелы разорвали их тела на куски, а ваши трусливые солдаты скрывались за ними.
Посланник резко ответил:
- Мой повелитель не уклоняется от ответственности за свои дела. Война - смертельная битва, и жалость способна привести лишь к поражению.
Яхмос с отвращением покачал головой и ответил:
- Наоборот, в войне противоборствуют солдаты, ее исход определяет сильный, а слабые страдают. Война для нас борьба, в ходе которой нельзя отказываться от жизненных и религиозных ценностей… поразительно, как он может спрашивать о дочери, если держится таких взглядов на войну.
Посланник высокомерно ответил:
- Мой повелитель спрашивает о ней по причине, которая известна ему одному. Он не просит пощады, да и сам не станет щадить никого.
Яхмос задумался, не понимая, какая причина побудила врага наводить справки о своей дочери.
Поэтому он произнес ясным голосом, в котором звучало презрение:
- Возвращайтесь к своему хозяину и скажите ему, что крестьяне благородные люди, они не убивают женщин, и что египетские воины считают ниже своего достоинства убивать пленных. Его дочь пленница и пользуется великодушием тех, кто пленил ее.
На лице посланника появилось выражение облегчения. Он сказал:
- Эти слова спасли жизни многих тысяч твоих людей - женщин и детей, которых царь взял в плен. Их жизни зависят от жизни принцессы Аменридис.
Яхмос сказал:
- А ее жизнь зависит от их жизней.
После некоторых раздумий посланник сказал:
- Мне приказано не возвращаться, прежде чем я не увижу ее собственными глазами.
На лице Гура появилось недовольное выражение, но Яхмос опередил его и сказал:
- Ты увидишь ее своими глазами.
Главный посланник указал на ларец из слоновой кости, который держали двое его спутников, и сказал:
- В этом ларце одежда принцессы. Ты позволишь оставить ларец в ее каюте?
Царь подумал и сказал:
- Можешь оставить его.
Однако Гур наклонил голову к повелителю и прошептал:
- Сначала необходимо досмотреть эту одежду.
Царь согласился с мнением гофмейстера, тот велел поставить ларец перед Яхмосом. Царь сам открыл его и начал доставать из него содержимое, один предмет одежды за другим. Вдруг он наткнулся на маленькую шкатулку. Царь взял ее, открыл и обнаружил в ней ожерелье с изумрудным сердцем. Сердце царя затрепетало, когда он вспомнил, как принцесса из множества драгоценностей выбрала именно это ожерелье. Тогда его звали Исфинисом, и он продавал драгоценности. Лицо царя покраснело.
- Разве в тюрьме уместно держать безделушки? - спросил Гур.
- Это ожерелье - любимая драгоценность принцессы, - ответил посланник. - Если командиру угодно, мы оставим его. Если нет, заберем с собой.
- Не случится ничего плохого, если оставить это ожерелье, - сказал Яхмос.
Затем царь обратился к офицерам и приказал им отвести посланников в каюту принцессы. Посланники удалились, офицеры последовали за ними.