Однако этот миг счастья длился недолго. Поднявшись выше и обозначив перспективы жизни, солнце поблекло и превратилось в обыкновенный день, напомнив об обыденности и бренности мира. Очарованные и одновременно растерянные спускались они тогда с высот своих чувств на грешную землю, где было все, как всегда: и эти кровавые войны, и революции, и политика, и погоня за деньгами, и где была лишь капелька надежды на то, что увиденное ими чудо вновь когда-нибудь повторится. Эта капелька только и питала их все эти годы, не давая им упасть и запутаться в череде мировых обстоятельств. Она сохраняла им силы и веру в то, что все у них будет когда-нибудь хорошо…
Глава двенадцатая
1
Обычно к командировке готовишься загодя, однако на этот раз все вышло как-то быстро. Не дав даже закончить начатые дела, более того, попрощаться с женами, их посадили на самолет – все, ни пуха ни пера. Но почему именно они… – не понял Алексей. Вон их сколько – "зеленых" лейтенантиков – бесцельно бродит по казенным коридорам, любой бы сошел. Нет, им обязательно подавай тех, у кого и без того дел невпроворот.
А тут еще эта шифрограмма из Москвы, будь она неладна. Ее Жакову доставили прямо на дом, когда была глубокая ночь. Он еще выговорил тогда бойцу: дескать, не мог утра подождать? А тот: срочная, товарищ капитан!
Прочитал тогда Алексей бумагу и тут же за голову схватился. Да что они – с ума, что ли, все посходили в этом Кремле? Ведь сейчас тут такое начнется!..
Это был приказ, отправленный в адрес политических отделов соединений и оперативных групп СМЕРШ, находившихся в Корее: обеспечить всемерную поддержку здешним властям в их стремлении в ближайшие время начать коренные социально-экономические преобразования в этой стране.
"Ну хотя бы чуток подождали", – подумал Жаков. Вот наладилась бы немного жизнь – тогда другое дело. А пока еще все так зыбко. Ни тебе гражданской власти, ни государственных институтов – ничего. Беднота – ладно, той терять нечего, но попробуй сейчас тронь этих всех купцов да заводчиков – такой вой поднимут! Это ж у них собственность придется отнимать, а он помнит, как они с братом даже за единственную лошаденку, которую у них забрали в колхоз, готовы были советской власти горло перегрызть. А тут не лошаденка, тут цена вопроса намного выше.
Жаков тут же живо представил себе, как поведет себя здешнее население, когда утром узнает, что его ждет впереди. Известие это явно произведет эффект разорвавшейся бомбы. Куда там Хиросиме! И сразу отвернутся от него все эти довольные жизнью люди, которые еще недавно заискивали перед ним и его женой, сразу перестанут приглашать к себе в гости, наносить визиты, просто дружески улыбаться… Боже мой, какая чудовищная ошибка! Японцы и те не отнимали у этих людей всю их собственность – лишь заставляли платить налоги в императорскую казну. Оттого и отношение к ним со стороны здешней публики было более-менее лояльное. Конечно, русским они не преминули пожаловаться на оккупантов, но это в основном так, для порядка. Чтобы, значит, найти сочувствие у новых завоевателей, а заодно и выказать свою лояльность к ним.
Но потерю собственности они не переживут. Неизвестно, как они себя поведут, только на русских они теперь будут смотреть как на врагов.
Так оно и вышло. Не успело местное радио, а за ним и газеты сообщить новость, как город забурлил. Все вдруг пришло в движение. На улицах появилось большое количество автомобилей, в том числе и грузовых, которые вдруг нескончаемым потоком потянулись в сторону юга. Туда, где хозяйничали американцы. Даже ночью не прекратилось это движение. А утром недалеко от города под железнодорожным мостом военный патруль обнаружил двух повешенных советских бойцов, у которых на шее висели дощечки с корявой, сделанной наспех надписью на русском: "Смерть оккупантам!"
"Началось! – сокрушенно вздохнул Жаков. – Впрочем, все это я предполагал. Но это только цветочки – ягодки будут впереди".
Уже скоро город стал неузнаваемым. Встали заводы и фабрики, закрылись двери мелких мастерских, магазинчиков, харчевен, перестали вести прием частные клиники. Вслед за этим на улицах исчезли улыбки, и в глазах людей появились не то страх, не то растерянность.
Однажды, придя поздно вечером домой, Алексей застал свою жену в слезах.
– Ты что это? – спросил. – Или что случилось?..
– Случилось… – сказала она и протянула ему какую-то записку.
"Капитан! Если ты не уедешь из этого города, мы убьем тебя и твою мадам", – прочитал он.
Ну, это было уж слишком. Тут же пришлось организовать охрану дома, кроме того, с этой поры Нина ходила на работу только в сопровождении ординарца Васи Гончарука. Она было хотела протестовать: дескать, со мной ничего не случится – это тебе, Леша, нужна охрана, но он и слушать ее не стал. Его же теперь охранял вооруженный винтовкой кореец из местной службы государственной безопасности – этакий невысокий молодой человек, у которого была большая голова и крепкие узловатые руки. "Крестьянский сын", – тут же определил Жаков и проникся к нему уважением. А тот вскоре и выручил его.
Был обеденный перерыв. Вместо того чтобы ехать домой, Жаков, вспомнив, что еще накануне его повар отпросился у него по каким-то срочным делам, решил пообедать в ресторанчике. Он тогда сразу обратил внимание на этого скромно одетого человека средних лет, который, как только они с охранником вышли из здания комендатуры, медленно поплелся за ними следом. Те вошли в ресторан – и он за ними.
Юркий официант в синем авасэ, которое было надето поверх длинного нижнего кимоно, усадил капитана на циновку за низенький столик, что находился в самом центре небольшого помещения, украшенного разноцветными бумажными фонариками, тогда как его охранник остался караулить у дверей. Что же касается незнакомца, то он расположился в углу, укрывшись за лимонным деревом, которое росло в неимоверно большом глиняном горшке. Там было меньше света, а он, видимо, не хотел, чтобы видели его лицо.
Алексей тогда и не заметил, как этот незнакомец очутился подле него.
– Коннитива! – произнес тот, и в его руках сверкнул нож.
Жаков инстинктивно почуял беду и отпрянул в сторону, одновременно опрокинув на незнакомца глубокую чашку с горячей рисовой лапшой, которую он перед тем обильно полил корейским соусом и с которой еще только намеревался расправиться с помощью двух деревянных палочек.
Тот вскрикнул от боли и попытался стряхнуть с себя остатки испорченного блюда, но длинная корейская лапша повисла на нем, словно серебряный "дождь" на новогодней елке, и никак не хотела подчиняться. Вот эти несколько секунд замешательства и спасли капитана. Выбив нож у незнакомца, он свалил его на пол. Но не тут-то было! Тот оказался человеком подготовленным. Вывернувшись, он тут же без подготовки нанес Алексею ногой мощный удар в живот, отчего у того перехватило дыхание. Незнакомец потянулся за ножом… В этот момент и прозвучал выстрел…
– Ну что же ты наделал! – пожурил своего телохранителя Алексей. – Видишь, не дышит… А нам бы надо знать, кто его подослал.
Кореец его не понимал.
– Хоросе, капитана, хоросе! – растянув в улыбке свой белозубый рот, кивал он ему. – Пав-пав – хоросе!..
Ну что мог ему сказать на это капитан? Тот и впрямь поступил "хоросе". Он выполнил свой долг, спас начальника. Теперь его свои обязательно наградят. И, что самое интересное, об этом похлопочет сам Жаков. Ведь этому корейцу некогда было рассуждать, что да как. Срезал подлюгу из "винтаря" – и все дела. Это Алексей теперь ломает голову над тем, кому это понадобилось его убивать. Но на то он и контрразведчик, чтобы докопаться до сути. А телохранителя ругать не надо. С него взятки гладки. Алексей сам виноват в том, что не забил тревогу, когда ему показалось, что за ним следят. Не сработал на опережение – вот он и результат. Нет, не чутье его подвело – подвела беспечность. А ведь он опытный контрразведчик, ему непростительно. Впрочем, и на старуху бывает проруха. Посчитал, что война закончилась, – вот и успокоился. А она, оказывается, не закончилась. Она продолжается. Пусть тайная, но это все равно война. Иначе бы Алексея не пытались убить. А здесь пытаются. Но почему? Почему?..
Впрочем, тут и так ясно. Врагов у него теперь больше, чем звезд на небе. Куда ему только не подсовывали эти записки с угрозами! Утром встать не успеет, как ему уже несут очередное послание: так, мол, и так, если сегодня же не освободишь из тюрьмы такого-то, то тебе конец. Приезжает на работу – та же картина.
Сам он плевал на все эти угрозы, а вот за Нину боялся. Уже была одна попытка напасть на нее – спасибо Васе, который оказался на месте. Но ведь и Вася может однажды недоглядеть. Он ведь не Бог, он обыкновенный солдат, у которого просто нюх собачий. Отправить бы ее на родину – хватит, навоевалась. Иным мужикам не довелось столько испытать, как ей. Маленькая, хрупкая – и за что ей такое! Есть ли справедливость на свете? И если она есть, тогда почему беда не отпускает ее? Неужели все ее раны и контузии не стали ей платой за нормальную жизнь?
2
То, что за ним началась охота, Алексей не сомневался. Оставалось только выяснить, кто стоит за всем этим. Глаза ему решил открыть вездесущий Ли…
Как обычно, в то утро Гончарук ровно в семь подал машину, и Жаков, прихватив с собой приставленного к нему телохранителя, отправился в комендатуру. С некоторых пор Вася серьезно стал опасаться за жизнь начальника и потому уговорил его уволить корейского шофера – не доверяю, говорит, я этим местным – и сам сел за руль. Ли уже был на месте. В ожидании капитана он сидел в его приемной и слушал, как что-то монотонно отстукивала на клавишах старенького "Ундервуда" секретарь Жакова сержант Петрова – маленькая веснушчатая женщина средних лет, которая служила в особом отделе корпуса с самого Сталинграда и которую теперь командировали в Гензан в помощь Алексею. Поздоровавшись, Жаков прошел в свой кабинет. Ли Ден Чер – следом.
– Капитана, я знаю, кто хочет тебя убивать! – едва они переступили порог кабинета, заявил переводчик.
– Ну и кто же? – усаживаясь за стол, спросил Алексей.
– Это Кван Пен Сон… Твой садовник, капитана, – не моргнув глазом, выпалил Ли. – Я говорить ему, что скоро капитана его арестуй, и он решил твоя убивать…
Жаков побагровел.
– Как?.. Разве мы с тобой не договаривались, что ты оставишь все свои домыслы при себе? Ну, отвечай?..
Переводчик сделал жалобное лицо и опустил глаза.
– Говорила капитана… Однако Ли не послушался… – он вздохнул.
А произошло следующее. Вечером третьего дня Ли Ден Чер решил заглянуть на огонек к Жаковым, чтобы передать им учебник корейского языка, который они давно искали. Прежние учебники не годились, потому как были написаны на чужом языке, а этот специально был составлен для русских эмигрантов.
У входа в дом он застал садовника и повара, которые, усевшись на корточки, играли в го. Вечер выдался теплым, а к тому же хозяев не было на месте, поэтому грех был не воспользоваться этим. Оставив в доме книгу, Ли хотел направиться к калитке, когда его что-то заставило остановиться. Он подошел к играющим. Немного понаблюдал за игрой и вдруг:
– Ну что, Кван Пен Сон, не пора ли и тебе бежать к американцам? – спросил он садовника.
Тот сделал удивленное лицо:
– А зачем мне бежать? У меня дом, семья в Гензане.
Этому Ли замолчать бы, а он снова открыл рот:
– Ваши-то почти все уже убежали, а ты все сидишь. Или тебя что-то держит? – он усмехнулся. – Думаешь, мой начальник не знает, что ты за рыба? Знает! Ну ничего, скоро таким, как ты, придет конец. – Он торжественно посмотрел на садовника. – И тебя он арестует. Вот только кое-какие сведения соберет…
Настроение у садовника испорчено – какая уж тут игра!
– Ну ладно, вы разговаривайте, а я пойду, – видя такое дело, произнес повар и поднялся с земли. – Обед надо готовить.
– Иди, иди, Ким Ден Сан! – сказал ему Ли. – Что тебе сидеть с этим злодеем? Сторонись его, он – враг!
Обо всем этом Ли и рассказал капитану. Тот был вне себя от ярости.
– Я тебя выгоню! – не сдержавшись, воскликнул он. – Разве могут такие болтуны работать у меня? Ты же, сукин сын, провалил все дело.
Ли и не возражал. Да, дело он провалил, но ведь так хотелось сказать в лицо этому Кван Пен Сону все, что он думает о нем.
– Ладно, иди! – приказал ему капитан. – Но далеко не отлучайся – ты мне скоро понадобишься.
Когда Ли ушел, он вызвал к себе Гончарука. "Давай-ка, возьми пару бойцов из комендантского взвода и дуй за садовником. И чтобы через десять минут он сидел у меня".
Васе не надо было ничего объяснять – он все понял с полуслова. Спросил только мимоходом: дескать, кто теперь у вас за садом будет следить? Сад-то уж больно хорош – не запустить бы…
Когда садовника брали, он даже не сопротивлялся, что очень удивило Гончарука. А он-то готовился потягаться с ним силой. Струхнул, что ли, этот Кван? Сдался без боя – тогда какой же ты самурай или кто ты там?..
Его привезли со связанными руками.
– Развязать? – втолкнув арестованного к начальнику в кабинет, спросил Гончарук. – Да вы не бойтесь, товарищ капитан, я рядом буду, – улыбнулся он.
Алексей усмехнулся:
– Я, Вася, ничего уже в этой жизни не боюсь, разве что дураков…
О дураках он неспроста вспомнил. Это они мешают людям жить, часто говорил он Гончаруку. А их, мол, везде хватает – и в политике, и на базаре, и даже в родной нашей армии. Не было бы их, мы давно бы жили при коммунизме. И родное правительство он не побоялся поругать при подчиненном, заявив, что только дураки могут принять решение о начале строительства коммунизма в бедной, еще не успевшей отойти от долгой оккупации стране. Мол, это то же самое, если бы в каменном веке людей выгнали из пещер и заставили сесть на трактор. Дойди эти слова до чужих ушей, Жакову бы точно не поздоровилось. Но он знал, что Вася не из тех, кто сдает своих. Потому и доверял ему.
– Ладно, развяжи его, – сказал капитан. – А сам постой за дверью…
– Но так ведь он… – кивнув на садовника, хотел было что-то сказать ординарец, но Жаков остановил его:
– Иди, говорю! Да заодно кликни там Ли Ден Чера. Скажи, начальник срочно зовет…
Кван с самого начала вел себя как-то странно. Глаз он не опускал и говорил ровно и спокойно.
– Назовитесь своим полным именем, – макнув перо в чернильницу и придвинув к себе поближе листок бумаги, приказал ему капитан. Чтобы было лучше дышать, он расстегнул у кителя верхние крючки. Он бы и пуговицы расстегнул, однако это было бы уже чересчур – не дома же на диване сидит.
Ли перевел Квану слова капитана, и тот без запинки назвал себя: Кван Пен Сон.
– Это ваше настоящее имя? – поднял на арестованного глаза Алексей.
– Да, – твердо ответил тот.
Жаков покачал головой.
– А по нашим сведениям, у вас другое имя. Вы не тот, за кого себя выдаете… – прищурив левый глаз, произнес он.
Садовник взглянул на него с удивлением:
– Я говорю правду, начальник… Мое имя Кван Пен Сон…
– Врешь! – не выдержав, грохнул кулаком по столешнице капитан. – Ты – Ким Пен Хва! У нас есть данные, что ты агент американской разведки и тебя специально подослали ко мне…
Глаза садовника покрылись легкой мутноватой поволокой. От прежнего спокойствия не осталось и следа – наружу медленно выползал этот всепоглощающий страх за свою жизнь. Кван с отчаянием помотал головой.
– Нет, я Кван! Спросите мою жену… – попросил арестованный.
– Жену? – переспросил капитан. – Но какая же жена выдаст своего мужа!.. У тебя есть другие свидетели?
– Нет…
– Нет?.. – Жаков хмыкнул. – Скажите, – немного успокоившись, снова переходит он на "вы". – Скажите, где вы жили до того, как попали в Гензан?
– В Пусане, – выслушав перевод, произнес садовник.
– В Пусане? Где это? Уж не за тридцать ли восьмой параллелью?
– Там, там, – поспешил подтвердить догадку начальника Ли. – Это большой порт… Американская зона…
Жаков даже крякнул от удовольствия.
– Ну вот, что и требовалось доказать! – сказал он и машинально потер руки. – Конечно, кто тут может знать Квана? Потому его и забросили к нам, – сделал он вывод. Он некоторое время о чем-то думал. – Ну, пойдем дальше?..
А дальше он задавал вопросы, на которые Кван часто не отвечал, делая вид, что он не понимает капитана. Когда Алексей спросил его, где он проходил диверсионно-разведывательную подготовку, тот только пожал плечами. Дескать, никакой подготовки он не проходил, а в Гензан переехал с семьей только потому, что много хорошего слышал о русских. "Врешь ведь!" – снова хотелось крикнуть капитану, но он сдержал себя. Сидел бы сейчас здесь вместо меня Гоша Бортник – ты бы быстро забыл про "хороших русских". Что ни говори, а порой крепкий кулак лучше всякого психолога способен скорректировать наше сознание. Хотя нет, с кулаками тут никак нельзя. Зло – оно затягивает. Человек ведь существо слабое: он всегда ищет легкий путь, чтобы добраться до цели. Даже формулу специальную для этого нашел: дескать, цель оправдывает средства. По этой формуле сейчас многие живут, но ведь это же махровое средневековье! Гитлер тоже по этой формуле жил – и где он сейчас?..
– Господин Кван или как там вас?.. – произнес Жаков. – Я должен заявить вам следующее: чистосердечное признание только облегчит вашу участь… Вы же, я думаю, не хотите оставить свою семью без кормильца?.. Кстати, сколько у вас детей?
– Пятеро… – ответил Кван.
– Вот. И их всех поднять надо. А я знаю, как это трудно, – сам в большой семье вырос. В три года лишился отца, потом умерла мать… И остались мы сиротами. Это хорошо еще, что советская власть не дала нам умереть с голоду, а так бы… – он тяжело вздохнул. – В общем, я не хочу, чтобы такая же участь постигла ваших детей. Поверьте, нет в мире ничего дороже, чем родные дети… Вас ничто не оправдает, если вы их предадите.
Выслушав перевод, Кван побледнел.
– Я не хочу… не хочу их предавать!.. Но я ни в чем не виноват, поверьте мне! – воскликнул он.
– Врешь! – снова грохнул кулаком по столешнице капитан. – Ты все врешь!.. Ну, будешь говорить правду?.. Нет?.. Василий! – позвал он Гончарука. – Давай, веди его в тюрьму!
Вася связал Квану руки и, ткнув дулом автомата в спину, велел идти вперед.
– Расстреляй его, капитана! – когда они остались вдвоем, сказал Ли. – Все равно он ничего не сказать.
– Ишь ты, быстрый какой! – усмехнулся Жаков. – А вдруг он ни в чем не виноват?
– Нет, нет, ты не прав, капитана! Виноват он, осень виноват! Расстреляй его! А то сбежит – беда будет…