Самый великий среди вас догадался под конец жизни, что существует всеобщая причинно-следственная связь, что видимые миры согласуются между собой и подчиняются невидимым мирам. Он просто в отчаяние пришел, пытаясь установить абсолютные правила! Подсчитывая эти миры, как виноградинки рассеянные в воздухе, он объяснял их гармонию законами планетарного и молекулярного притяжения; и вы приветствовали этого человека! Ну хорошо! Повторяю вам, он умер в отчаянии. Если предположить равными центробежные и центростремительные силы, которые он придумал, чтобы объяснить вселенную, та должна была бы остановиться, а ведь он признавал существование движения в неопределенном направлении; если же предположить неравенство этих сил, из этого немедленно вытекало бы смешение миров. Следовательно, его законы вовсе не были абсолютными, существовала некая проблема еще более высокого порядка. Впрочем, разве помешала ему констатация связи между звездами и центростремительным действием их внутреннего движения искать свою виноградную лозу, свою удачу? Несчастный! Чем больше он расширял пространство, тем тяжелее становилось его бремя. Он говорил вам о гармонии частей; но куда двигалось целое? Он созерцал бесконечное, с точки зрения человека, пространство, заполненное этими группами миров, лишь ничтожная часть их доступна телескопу, а их грандиозность обнаруживается скоростью света. Это блаженное созерцание открыло перед ним бесконечные миры, которые, будучи высажены в этом пространстве подобно цветам на лугу, рождаются, как дети, растут, как люди, умирают, как старики, живут, усваивая из своей атмосферы вещества, годные для питания, у них есть центр и принцип жизни, их существование гарантировано расстояниями между ними; подобно растениям, они поглощают и поглощаются, составляют жизнеспособное целое со своей судьбой. Вот что потрясло этого человека! Он ведь знал, что жизнь - результат соединения вещи с ее принципом, что смерть или инерция и, наконец, сила тяжести - результат разрыва между предметом и свойственным ему движением; и тогда он предвосхитил возможность гибели этих миров, если бы Бог лишил их своего Слова. Он принялся искать следы этого Слова в Откровениях! Вы решили, что он свихнулся, знайте же: он стремился оправдать свой гений. Вильфрид, вы пришли, чтобы просить меня разрешить ваши проблемы, унести меня на дождевом облаке, погрузить меня в фьорд, из вод которого я бы вновь возникла в образе лебедя. Если бы наука и чудеса были целью человечества, Моисей оставил бы вам дифференциальное исчисление; Иисус Христос осветил бы вам темные закоулки ваших наук; Его апостолы сказали бы вам, откуда исходят эти огромные потоки газа или плавящихся металлов: будучи привязаны к ядрам, они вращаются, чтобы затвердеть, ищут свое место в пространстве, врываются, иногда с невероятной силой, в определенную систему, устанавливают контакт с какой-нибудь звездой, разрушаются при столкновении или уничтожают своими смертоносными газами. Вместо того чтобы заставлять вас жить в Христе, святой Павел объяснил бы вам, почему пища осуществляет невидимую связь всех творений и видимую связь всех живых видов. Сегодня самым большим чудом было бы найти квадрат, равный кругу, вы считаете эту задачу неразрешимой, но, разумеется, она решается в ходе миров пересечением с определенной математической линией, чьи витки предстают взору тех, кто достиг высших сфер. Поверьте мне, чудеса в нас самих, а не вне нас. Так свершались естественные события, которые воспринимались народами как сверхъестественные. Был ли не прав Бог, свидетельствуя свою мощь одним поколениям и отказывая в этом другим? Никому не заказано мечтать. Ни Моисей, ни Иаков, ни Зороастр, ни Павел, ни Пифагор, ни Сведенборг, ни самые таинственные Вестники, ни самые блестящие Божьи Пророки не превзошли тот уровень, который и вам по силам. Только народам даны моменты, когда они преисполняются верой. Если бы материальная наука служила целью человеческих усилий, признайтесь, во всех ли случаях общества - эти большие человеческие общежития - были бы развеяны силой Провидения? Если бы цивилизация была целью Вида, погиб ли бы разум? Остался бы он чисто индивидуальным? Величие всех когда-то великих наций основывалось на исключениях: как только исключению приходил конец, умирало и могущество. Если бы Ясновидящие, Пророки, Вестники занялись Наукой вместо того, чтобы опираться на Веру, не попытались бы они воздействовать на ваши головы, а не на ваши сердца? Все они приходили, чтобы направить народы к Богу, все провозглашали святой путь, говорили вам простые слова, ведущие к небесному царству; все пылали любовью и верой, все вдохновлялись Словом, парящим над народами, соединяющим, оживляющим, поднимающим их, Слово это никогда не служило людской корысти. Ваши великие гении, поэты, ученые исчезли вместе с их городами, Пустыня одела их в свои песочные одежды, тогда как имена этих добрых пастырей, до сих пор благословляемых, оказываются сильнее катастроф. Мы ни о чем не можем договориться. Мы разделены пропастями: вы держитесь потемок, а я живу в истинном свете. Ожидали ли вы именно этого слова? Я произношу его с радостью, слово может изменить вас. Знайте же, что есть науки материи и науки духа. Там, где вы видите тела, я вижу силы, чье изначальное встречное движение отражает их взаимное притяжение. Для меня характер тел - показатель их принципов и знак их свойств. Эти принципы порождают тонкости, ускользающие от вас, связанные с центрами. Разные виды, в которых жизнь распределяется, служат непрерывными источниками, сообщающимися друг с другом. У каждого из видов - своя особая продукция. Человек - следствие и причина; он питается, но и сам питает. Называя Бога Творцом, вы умаляете Его роль; Он не создал, как вы думаете, ни растений, ни животных, ни звезд. Мог ли Он использовать несколько способов? Не соблюдал ли Он единство композиции? Кроме того, разве Он не сформулировал принципы, которые должны были развиваться по Его общему закону и в зависимости от той среды, в которой они могли бы действовать? Итак, одна субстанция и движение; одно растение, одно животное, но непрерывные отношения. В самом деле, все аналогии основаны на близком сходстве, и жизнь миров направляется к центрам страстным желанием, как голод толкает вас утолить его пищей. Вот пример аналогий, связанных со сходствами, - вторичный закон, на котором покоятся творения вашей мысли; музыка, небесное искусство - пример осуществления этого принципа: не является ли она комплексом звуков, гармонизированных Числами? Не служит ли звук разновидностью воздуха - сжатого, растворенного, отраженного? Вам известен состав воздуха: азот, кислород и углерод. Вы не можете получить звук в вакууме, поэтому ясно, что музыка и человеческий голос - результат организованных химических веществ, которые действуют в унисон с подобными же веществами, подготовленными в вас вашей мыслью, скоординированными при помощи света - великого кормильца вашего земного шара. Приходилось ли вам наблюдать за скоплениями селитры, отложенными снегами, за разрядами молнии, за растениями, выдыхающими в воздух металлы, содержащиеся в них, не задумываясь о том, что солнце соединяет и распределяет тонкое вещество, питающее все на Земле? Как сказал Сведенборг: "Земля - это человек!" Ваша нынешняя наука, возвышающая вас в собственных глазах, - пустяк по сравнению с лучами, которыми переполнены Ясновидящие. Хватит, хватит меня расспрашивать, мы говорим на разных языках, на какое-то время я воспользовалась вашим, чтобы вызвать проблеск веры в вашей душе и дозволить вам ухватиться за полу моего плаща, увлечь вас в прекрасные края Молитвы. Богу ли опускаться до вас: скорее, вы должны тянуться к Нему! Если человеческий разум сразу же исчерпал себя, безуспешно пытаясь своими силами постичь Бога, не очевидно ли, что следует искать другой путь, чтобы познать Его? Этот путь в нас самих. Ясновидящий и Верующий именно потому и способны заметить Зарю, что взор их более проницателен, чем у тех, кто не способен оторвать свой взгляд от земли.
Слышите эту истину? Самые точные из ваших наук, самые смелые размышления, самые прекрасные Озарения, - облака. Над ними Святилище, из которого исходит истинный свет.
Она села и замолчала, на ее спокойном лице не было и тени волнения вроде того, что охватывает ораторов даже после самых спокойных импровизаций.
Вильфрид наклонился к уху господина Беккера:
- Откуда у нее все это?
- Не знаю.
"На Фалберге он был более мягким", - отметила про себя Минна.
Прикрыв рукой глаза, Серафита упрекнула с улыбкой:
- Вы слишком задумчивы сегодня, господа. Вы относитесь ко мне и Минне как к мужчинам, с которыми привычно говорить о политике или коммерции, а ведь мы - девушки, и вы должны рассказывать нам сказки за чаем, как это делается на наших вечеринках в Норвегии. Ну же, господин Беккер, расскажите какие-нибудь из неизвестных мне саг! Например, сагу о Фритьофе, вы ведь верите в эту хронику и обещали поведать мне о крестьянском сыне, у которого был говорящий и имеющий душу корабль. Я мечтаю о фрегате "Эллида"! Не на такой ли вот фее с парусами должны плавать девушки?
- Уж коли мы возвращаемся в Жарвис, - сказал Вильфрид, не отрывавший глаз от Серафиты, как вор, укрывшийся в тени, от сокровищницы, - скажите, почему вы не выходите замуж?
- Вы все рождаетесь вдовцами или вдовами, - ответила она. - Моя же свадьба была подготовлена со дня рождения, я невеста...
- Чья? - в один голос отозвались все.
- Позвольте мне сохранить секрет, - ответила она. - Обещаю вам, если этого захочет наш Отец, пригласить вас на эту таинственную свадьбу.
- Это случится скоро?
- Жду.
Последовала долгая пауза.
- Пришла весна, - прервала молчание Серафита. - Уже грохочут воды и взрываются льдины. Не пора ли нам приветствовать первую весну нового века?
Сопровождаемая Вильфридом, она подошла к открытому Давидом окну. После длительного молчания зимы весенние воды бушевали подо льдом и отзывались музыкой во фьорде: очищенные пространством звуки накатывались, как волны, наполненные светом и свежестью.
- Ну хватит, Вильфрид, хватит мрачных мыслей! Если они окончательно овладеют вами, вам же труднее придется. Кто не прочел бы ваши желания в искорках ваших взглядов? Будьте великодушны, сделайте хоть шаг к добру! Согласитесь, превзойти человеческую любовь означает полностью пожертвовать собой ради любимой. Повинуйтесь мне, я поведу вас по пути, который приведет вас к высотам, о которых вы мечтали, любовь там будет воистину бесконечной.
Серафита оставила Вильфрида в глубокой задумчивости.
"Уж не пророчица ли это милое создание, ведь только что молнии вырывались из ее глаз, слово ее гремело над мирами, она занесла секиру сомнений над нашими науками? Уж не приснилось ли нам все это?" - думал Вильфрид.
- Минна, - сказал Серафитус, вновь подходя к дочери пастора, - орлы летят на падаль, голубки - к живым родникам под зеленую и мирную тень. Орел поднимается к небесам, голубка спускается с них. Не надоело ли тебе пребывать в краю, где не найти ни источника, ни тени? Совсем недавно ты не могла без паники смотреть на пропасть, береги же свои силы для того, кто полюбит тебя. Пойдем, бедная девочка, теперь ты знаешь - у меня есть невеста.
Минна поднялась и подошла с Серафитусом к окну, где стоял Вильфрид. Все трое услышали, как вздымается Зиг под натиском поверхностных вод, которые уже вырывали деревья из плена льдов. Фьорд вновь обрел голос. Иллюзии были развеяны. Все восхищались природой, освобождавшейся от оков, казалось, она отвечала мощным согласием Духу, чей голос только что разбудил ее.
Трое гостей загадочного существа покинули его, преисполненные неясным чувством, в котором смешалось все: сон, оцепенение, изумление; это не было ни сумерками, ни зарей, но порождало жажду света. Все были погружены в размышления.
- Я начинаю думать, что она - Дух в человеческой оболочке, - сказал господин Беккер.
Вернувшись к себе, Вильфрид, уже спокойный и убежденный, пытался осмыслить, можно ли бороться с силами, обладавшими таким божественным величием.
Минна спрашивала себя: "Но почему же он не принимает моей любви?"
V. Прощание
Человек обладает свойством, огорчительным для лиц, склонных к медитации, пытающихся найти смысл движения обществ и подчинить движения рассудка законам развития. Какой бы важности ни был факт, даже если бы он был сверхъестественным, каким бы грандиозным ни было публично сотворенное чудо, молния этого факта, гром этого чуда утонули бы в океане морали, чья поверхность, слегка потревоженная каким-нибудь мгновенным всплеском, тотчас восстановила бы свою обычную размеренную жизнь.
Не так ли, чтобы быть услышанным, Голос проходит через пасть Животного? А Рука выводит буквы на фризах залы, где развлекается Двор? Освещает ли Око сон короля? Придет ли Пророк растолковать сон? Возрождается ли призванный на небо Мертвый в светлых краях, где оживают его способности? Уничтожает ли Дух Материю у подножия мистической лестницы Семи Духовных миров, вздымающихся этажами в пространстве и падающих каскадом сверкающих волн на ступени небесной Паперти? Внутреннее Откровение может быть сколь угодно глубоким, а внешнее - очевидным, уже на следующий день Валаам сомневается в своей ослице и в себе самом, Валтасар и Фараон заставляют двух Ясновидцев - Моисея и Даниила - комментировать Слово. Но вот является Дух, возносит человека над землей, поднимает к нему моря, показывая ему их дно, исчезнувшие виды, оживляет для него высохшие кости, чей прах покрывает большую долину: Апостол пишет Откровения! Двадцать веков спустя человеческая наука одобрит апостола и превратит его образы в аксиомы. Ну и что! Масса продолжает жить, как она жила вчера, как жила во времена первой олимпиады, на следующий день после Сотворения Мира или накануне великой катастрофы. Сомнение покрывает все своими волнами. Те же волны разбивают, одним и тем же движением, человеческий гранит, ограничивающий океан разума. Человек задается вопросом, видел ли он на самом деле увиденное, слышал ли услышанное, был ли факт фактом, а идея идеей, затем, снова воспрянув духом, думает о своих делах, повинуется любому слуге, идущему за Смертью, забытью, обволакивающему своим черным плащом старое Человечество, о котором успело забыть новое. Человек не останавливает свой ход, свой биологический рост до дня, пока Секира не обрушивается на него. Эта мощь волны, этот напор соленых вод тормозят любой прогресс, но они же несомненно предупреждают также и смерть. Лишь души, подготовленные служить вере среди высших существ, способны обнаружить мистическую лестницу Иакова.
После того как Серафита, подвергшаяся такому серьезному допросу, развернула перед собеседниками Божественное пространство, подобно тому как прикосновение к органу заполняет церковь мощными звуками, обнаруживая целый мир музыки, торжественные волны которой добираются до самых неприступных сводов и переливаются, как лучи света, в самых легких цветах капителей, Вильфрид возвратился к себе, напуганный тем, что увидел мир в руинах, а на этих руинах неведомые волны света, разлитые руками Серафиты. На следующий день он все еще думал об этом, но страха больше не было; он не чувствовал себя ни разбитым, ни изменившимся; его страсти, идеи проснулись - свежие и острые. Он отправился отобедать к господину Беккеру и нашел его полностью погрузившимся в "Трактат о чарах, заклинаниях, колдовстве", который пастор листал с утра, чтобы поддержать своего гостя. С детской непосредственностью ученого он отмечал страницы, на которых Жан Виер приводил подлинные доказательства, подтверждавшие возможность событий, случившихся накануне: ведь для ученых идея - событие, хотя самые крупные события воспринимаются ими с большой натяжкой как идея. На пятой чашке вечер для обоих философов потерял свою таинственность. Небесные истины оказались более или менее убедительными и поддающимися логике рассуждений. Серафита же показалась им достаточно красноречивой девушкой; следовало отдать должное ее очарованию, соблазнительной красоте, завораживающим жестам, всем этим ораторским приемам, благодаря которым актер вкладывает в одну фразу целый мир чувств и мыслей, даже если в действительности фраза эта зачастую вульгарна.
- Ба! - сказал добрейший священник, с легкой философской гримасой размазывая соленое масло по тартинке. - Последнее слово этих прекрасных загадок зарыто на шесть футов в землю.
- И все же, - заметил Вильфрид, кладя сахар в чай, - не представляю себе, как шестнадцатилетняя девушка может познать столько вещей, в ее словах спрессован такой опыт!
- Ну и что, - сказал пастор, - прочтите историю молодой итальянки, которая с двенадцати лет говорила на сорока двух языках, древних и современных; или историю монаха, который обонянием угадывал мысли! В трудах Жана Виера и в дюжине трактатов, я могу дать их вам почитать, есть тысячи доказательств этому.
- Согласен, дорогой пастор, но для меня Серафита - божественная женщина, которой хотелось бы обладать.
- Она - сам разум, - задумчиво отозвался господин Беккер.
Прошло несколько дней, снег в долинах незаметно растаял, подобно новой траве зазеленели леса, норвежская природа прихорашивалась к своей однодневной свадьбе. В эти дни, хотя и потеплело, Серафита не выходила на улицу, оставаясь в одиночестве. Затворничество любимой женщины особенно раздражало Вильфрида, усиливало его страсть. Когда же это невыразимое существо приняло Минну, та заметила в Серафитусе разрушительные следы внутреннего огня: голос его стал глубоким, кожа приняла золотистый оттенок; и если до этого поэты сравнивали белизну кожи Серафиты-Серафитуса с чистотой алмазов, теперь она светилась топазовым блеском.
- Видели ее? - спросил Вильфрид, который бродил вокруг "шведского замка" и ожидал возвращения Минны.
- Скоро мы потеряем его, - ответила девушка, глаза ее наполнились слезами.
- Мадемуазель, - воскликнул иностранец, сдерживая голос, возбуждаемый гневом, - не играйте мной. Вы можете любить Серафиту лишь так, как одна девушка может полюбить другую, а вовсе не такой любовью, какую она вызывает во мне. Вы не представляете, какой опасности подвергаетесь, разжигая мою ревность. Почему я не могу быть рядом с ней? Из-за вас?
- Понятия не имею, - ответила Минна, внешне спокойно, хотя ужас овладевал ею, - но по какому праву вы вторгаетесь в мое сердце? Да, я люблю его, - продолжила она, вновь обретая смелость убеждений и готовность защищать религию своего сердца. - Но моя ревность, вполне естественная в любви, никого не страшит здесь. Увы! Я ревную к тайному чувству, владеющему им. Между ним и мной лежит пространство, которое я не в силах преодолеть. Я хотела бы знать, кто - звезды или я - любит его больше, кто из нас больше способствовал бы его счастью? Почему я не смею откровенно сказать о своей любви? Перед лицом смерти мы можем позволить себе признаться в своих чувствах. Сударь, Серафитус скоро умрет.