- Ты все время это повторяешь, но я здесь, и наша любовь поддержит и исцелит нас. Мы сможем трудиться, зарабатывать деньги, но даже если мы будем очень бедны, это не изменит…
- Нет, нет, нет! Говорю тебе в последний раз…
- О мой дорогой, я так устала, давай прекратим эту борьбу! Я хочу прилечь, давай хотя бы полежим вместе, отдохнем, ну пожалуйста, любовь моя, пойдем со мной, пойдем вместе…
Она встала и протянула ему руку.
Он долго смотрел на нее, потом взял протянутую руку и покорно пошел с Розалиндой в спальню. Там они сели каждый на свой край кровати лицом друг к другу.
Розалинда была на грани обморока. Ее ошеломило острое ощущение томления собственной плоти, какого она никогда еще не испытывала, - тело словно распадалось на части, болезненно, мучительно, как под воздействием электрического разряда. Отклонившись назад, она стащила через голову платье. Туан сидел неподвижно, наблюдая за ней, его взгляд был спокойным, задумчивым и каким-то отрешенным, будто он уже давно видел Розалинду именно такой в своих мечтах. Его губы разомкнулись, он глубоко дышал, потом начал расстегивать рубашку, но вдруг остановился.
- Иди ко мне, обними меня, Туан, дорогой мой, мы победили…
- Возможно, ты победила, дитя мое. Так или иначе, остается лишь подождать и увидеть…
- Ну, слава богу, наконец все это позади, - говорил Оуэн, сидя в кухне и наблюдая, как Джексон готовит на завтрак рататуй. - Но все же это каприз - удрать с австралийцем. Интересно, он приехал за ней или был здесь все время?
- Интересно, - согласился Джексон.
- Но она могла бы объявиться и пораньше! А также вовремя сообразить, что ей нужен этот австралиец, а не наш бедный Эдвард.
- Это уж точно, - подтвердил Джексон.
- Она заставила всех нас пройти через ад, особенно Эдварда, разумеется, но и Бенета тоже. Мне очень жаль, что она не вышла замуж за Эдварда. В ту ночь - вы были тогда в Лондоне, - когда эту ужасную записку подсунули под дверь… Интересно, как все же они это устроили - находился ли ее австралийский друг здесь, не он ли написал за нее эту записку? Хотя нет, записка ведь была написана ее рукой. Или она просто поняла, что Эдвард не ее судьба, что, в сущности, она его не любит, а вся эта затея - дело рук Бенета?
- Возможно, - не стал возражать Джексон.
- Эдвард вел себя весьма неопределенно, не правда ли? Бенет сказал, что нашел его страшно подавленным, когда навещал в Хэттинге. А Эдвард из тех, кто если уж впадет в депрессию, то не выходит из нее никогда.
- Может быть, - сказал Джексон.
- Дорогой, вы ведь останетесь со мной? Вы слышали, как я разговаривал с Бенетом, когда он позвонил и спросил, не известно ли мне что-нибудь о вас? Я чуть не поперхнулся! Ладно, не буду к вам приставать, по крайней мере сейчас. Просто я так рад, что вы со мной. Я ведь подумываю о самоубийстве. Впрочем, это скучная тема. Вы уже знаете, что Милдред укатила в Индию. Я этого не мог перенести, но, возможно, кто-то из ее богов привел вас ко мне вместо нее. Конечно, вы пока не оправились от шока, хотел бы я знать, что Бенет… Ладно, не буду проявлять любопытства, что бы там ни случилось, он - круглый дурак. Не исключено, что я пойду и отхлещу его кнутом, нет, не буду, наверняка вы мне этого не позволите, вы так великодушны… Черт побери, кто это? Дорогой, пойдите посмотрите: неужели это Бенет? Так скоро? Нет, лучше я сам пойду - это может быть кто угодно.
Звонок у входной двери продолжал звонить. Оуэн открыл. На пороге стояла Милдред.
- Боже праведный! Ты снова вернулась, вот сука! Я думал, ты ушла насовсем! Или ты явилась сказать последнее чертово "прости"? Что тебе нужно? Если ты собираешься уезжать, то для меня лучше, чтобы ты уехала прямо сейчас. А если намерена снова проливать прощальные слезы, проклятие… просто если… а, ладно, входи. Иди в гостиную, хорошо? Я кое-что делаю на кухне. Только не начинай сразу плакать. Ну почему все меня донимают? Иди, иди и, пожалуйста, не высовывай носа из гостиной, пока я не закончу свои дела, а то я рассержусь.
Оуэн подтолкнул Милдред вверх по лестнице и закрыл за ней дверь гостиной. Потом побежал в кухню и закрыл дверь там. Джексон удивленно приподнял брови.
- Послушайте, ни звука, это Милдред, будь она проклята, я не хочу, чтобы она вас увидела, просто сидите тихо, хорошо? Я постараюсь избавиться от нее как можно скорее, обещаю, оставайтесь здесь, дорогой мальчик, закройте эту чертову дверь и ни в коем случае не открывайте ее, - попросил художник.
Джексон кивнул.
Оуэн поспешил обратно в гостиную.
- Итак, ты снова вернулась. Или нет? Здесь тебе оставаться нельзя, понимаешь? Ну ладно, полагаю, ты явилась, чтобы рассказать свою историю. Момент на редкость неподходящий, но, черт с тобой, садись, я тоже сяду.
История Милдред вкратце была такова. Она выставила свою квартиру на продажу, но еще не решила, где именно ей поселиться в Индии, и отправилась в Британский музей посоветоваться со своими богами, однако не получила от них вразумительного ответа. Сама она склонялась к Калькутте, местопребыванию матери Терезы, идеальному приюту абсолютной нищеты и страданий, где, как бы скромен ни был человек, он может принести и свой скудный дар. В период этой болезненной неопределенности, наложив на себя своеобразную епитимью, она поехала в Ист-Энд, чтобы заранее подготовиться к ужасным сценам, которые ей предстояло узреть в Индии. И там, войдя в первую попавшуюся церковь, познакомилась с англиканским священником. Милдред была до глубины души тронута его смиренной, бескорыстной, святой жизнью, тем, как умеет он указать свет сломленным людям, ищущим у него утешения.
Разумеется, Милдред доводилось видеть немало таких людей, как он, но пример его простой жизни, свидетельство существования столь чистого сердца поразили Милдред именно в тот момент, когда она ждала просветления и предвидела, что ее вот-вот озарит. И тут ей стало ясно, что, в конце концов, совсем не обязательно ехать в Индию, ведь то, чего она искала, - перед ней. В этом новом свете самым необходимым казалось сохранить христианство в форме, которой требует время, новый век, сделать его способным конкурировать с другими великими религиями, умеющими соединять прошлое с будущим, в чистой форме сохранить суть духовности, дорожить тем, что является глубоко истинным для верующего, и сберечь это на грядущие времена. Это глубокое мистическое понимание, некогда свойственное христианству, впоследствии было вытравлено великими научными достижениями и высокомерием нового христианского мира, который представлял своего Христа и своего Бога в виде окостеневших педантичных фигур, больше не вызывающих доверия. Реальной же является мистическая суть христианства, какой видели ее великие мистики - Экхарт, святой Иоанн Крестный , Тереза Авильская , Юлиана Норвичская , - какой видят ее и сегодня несколько великих современных святых.
- Вот что следует проповедовать теперь, вот что необходимо сейчас Западу. И поэтому именно здесь, - завершила свой рассказ Милдред, - в Лондоне, мне предназначено смиренно проповедовать новую религию, а отнюдь не в Индии. Я даже пошла в Британский музей, долго стояла там перед большим изображением Шивы, и он кивнул мне!
- Ты меня сразила, - признался Оуэн. - А как насчет того твоего священника, когда ты за него выходишь замуж?
Милдред рассмеялась и заявила, что теперь надеется сама быть рукоположена.
- Я еще возьму в руки потир!
- А потом захочешь Грааль, - подхватил Оуэн. - Посмотри-ка, как у тебя заблестели глаза!
- Грааль и есть потир! - ответила ему Милдред. - Извини, что отвлекла, но я должна была сообщить тебе, что я все еще здесь. Не сердись на меня, милый Оуэн. А теперь мне пора идти.
- Хорошо, хорошо. Во всяком случае, я рад, что ты будешь устраивать свое действо здесь, а не там. Но этого священника - ко всем чертям!
Он повел ее вниз и уже на пороге, увидев в ее глазах слезы, поцеловал. Она обняла его за шею. В этот момент зазвонил дверной звонок.
- Черт побери! - выругался Оуэн и, подтолкнув Милдред к выходу, открыл дверь.
На пороге стоял Бенет.
- Но что конкретно вы написали в том ужасном письме? - громко спросил Оуэн.
Чтобы предотвратить возможную дискуссию между Бенетом и Милдред на пороге дома, он вытолкал Милдред за дверь, втянул Бенета внутрь и потащил его вверх по лестнице в гостиную, где с извинениями сообщил, что ему нужно срочно сбегать на кухню кое-что поставить на плиту. Закрыв дверь в гостиную, он действительно бросился на кухню, где шепотом сообщил Джексону: "Бенет!" - снова закрыл Джексона в кухне и побежал обратно к Бенету, плотно прикрыв за собой дверь гостиной.
Нечасто доводилось Оуэну видеть Бенета таким расстроенным. Тем не менее у него не было ни малейшего желания помочь гостю облегчить душу, напротив, он твердо намеревался наказать провинившегося. Из бессвязного бормотания Бенета можно было лишь понять, как он сожалеет о том, что оставил Джексону такое ужасное письмо.
- Ну… я написал, что сыт по горло, потому что он вечно отсутствует… - ответил Бенет на вопрос Оуэна.
- Ну да, постоянно где-то кого-то спасает. С тех пор вы его не видели? Но что еще вы написали в том письме?
- Что он пьян, а он действительно был пьян там, в Таре, я никогда его таким не видел: он спал в гостиной на диване, напившись едва не до смерти.
- А что он вам сказал?
- Ничего, я его не будил, просто написал письмо, оставил в холле и уехал в Пенн.
- О небеса! Это все?
- Еще я написал, что мне нужен кто-нибудь более надежный и что Джексон принимал у себя женщину…
- О! А это правда?
- Я так подумал… Но так ли это на самом деле, не знаю. Еще я написал, что, судя по всему, ему у меня стало скучно, что мое терпение лопнуло и что я уезжаю в Пенн, а когда вернусь в Тару, чтобы там и следа его не было.
- А они были?
- Ни единого.
- Так вы должны быть довольны.
- Я все время убеждал себя, что поступил разумно, а с его стороны было очень разумно уйти, но потом…
- Потом у вас возникли другие мысли?
- Я пожалел о содеянном, страшно огорчился и не мог понять, почему поступил столь опрометчиво. Мне следовало подождать и поговорить с ним. Возможно, он заболел; в конце концов, я так мало о нем знаю…
- О, мы все очень мало о нем знаем. Не думаю, что мы увидим его снова.
- И еще я начал думать о дядюшке Тиме…
- Да, дядюшка Тим, безусловно, любил Джексона, они великолепно понимали друг друга, а после смерти Тима… Я тогда еще подумал, что Джексон не останется с вами надолго.
- Я видел сон: дядюшка Тим посмотрел на меня, потом перевел взгляд на пол - на полу лежала длинная черная тень… Это был… Джексон.
- Да… Полагаю, мы никогда не узнаем, что с ним случилось. Он растворился - возможно, умер от горя, убил себя, например бросился под поезд или еще что-нибудь…
- О, как бы я хотел, чтобы этого идиотского письма никогда не существовало! Господи, ну зачем я написал это письмо - такое злобное, мстительное? Должно быть, в тот момент я сошел с ума…
- Ничего не поделаешь - некоторые люди очень чувствительны. Думаю, Джексон удалился, спрятался в какой-нибудь жалкой конуре и умирает там от голода, одиночества и печали… Он был таким безответным… Вероятно, он просто почувствовал, что пробежал свою дистанцию…
- О, Оуэн, я никогда не перестану мучиться. Он ко мне не вернется… я его больше не увижу… и виноват я сам!
Глава 8
Рано утром, положив что-то в карман, Эдвард вышел из своего лондонского дома. Шагал медленно, глубоко дыша. Галстук он выбирал очень тщательно, но в последний момент снял его и оставил дома. Его поведение, походка, взгляд - все было настолько странным, что прохожие удивленно смотрели на него и даже, поворачиваясь, провожали глазами. Он как будто маршировал, размахивая руками, при этом не было похоже, чтобы он спешил, скорее, находился в состоянии непреклонной, хотя и спокойной, решимости. Рот у него был полуоткрыт, невидящий взгляд устремлен вперед. Со стороны Эдвард походил на человека, решившегося расстаться с жизнью, только что совершившего убийство или намеревающегося вот-вот его совершить. Казалось, в любой момент он может, не сгибаясь, плашмя упасть лицом вниз.
Подойдя к месту, которое, судя по всему, было пунктом его назначения, он начал сбавлять и без того медленный шаг, а также оглядываться, вертя головой направо и налево. В какой-то момент он почти остановился возле фонарного столба, неторопливо поднял руку и, по-прежнему глядя прямо перед собой, ухватился за него. Выражение его лица изменилось, во взгляде появилось замешательство, как у человека, проделавшего долгий путь и вдруг обнаружившего, что заблудился. Какая-то сердобольная женщина даже остановилась и заговорила с ним. Эдвард медленно повернул голову и молча уставился на нее. Женщина испуганно заспешила прочь. Это привело Эдварда в чувство, он медленно зашагал дальше, при этом на его лице появилась страдальческая гримаса, словно он что-то мучительно искал или раскаивался в каком-то ужасном поступке. Незнакомый священник не выдержал и пошел за ним, но вскоре решил, что он просто пьян. Наконец Эдвард остановился на углу и расправил плечи. У него даже вырвался какой-то нечленораздельный звук вроде короткого вскрика то ли птицы, то ли маленького зверька. Постояв, он выбрал направление и пошел уже быстрее, на ходу тряся головой, словно хотел очнуться от сна. Остановившись перед домом, он немного помедлил и позвонил в звонок.
Дверь открыла Анна Данарвен. Когда она увидела, кто стоит на пороге, у нее перехватило дыхание. Казалось, Анна готова упасть, но уже в следующее мгновение она широко распахнула дверь. Эдвард вошел и молча остановился в холле. Анна закрыла дверь и прошла мимо него в гостиную. Он последовал за ней. Комната была залита солнечным светом. Обернувшись к нему, Анна спросила:
- Что тебе нужно?
- Ты знаешь, что мне нужно, - ответил Эдвард.
Анна села на кушетку возле камина и закрыла лицо руками. Он взял стул, поставил его напротив и деловым тоном добавил:
- Жениться на тебе, разумеется…
Она подняла голову, и их взгляды встретились. Эдвард протянул руку, Анна сжала ее обеими ладонями. Из ее глаз полились слезы. Эдвард не шелохнулся. Через несколько секунд Анна отпустила его руку, он пересел на кушетку рядом с ней, и они, закрыв глаза, обнялись.
- Слава богу! - прошептала Анна.
Разомкнув объятия, они посмотрели друг другу в глаза.
- Прости, - сказал Эдвард. - Мне очень жаль. Но я не знал, что делать. Разумеется, с тех самых пор я постоянно думал об этом…
- Я тоже. Порой это было невыносимо. Но я не знала, что именно тебе известно.
- А я не знал, чего ты хочешь.
- Неужели? Я ведь приехала специально, чтобы увидеть, как ты женишься на другой женщине! Это была настоящая мука, окончательная утрата всех надежд.
- Анна, не нужно, я был как в аду.
- А разве ты этого не заслужил? Ты ведь собирался жениться на Мэриан и только чудом избежал этого брака!
- О боже! Да, я видел тебя в церковном дворе.
- И я видела тебя возле церкви - ты прятался за надгробиями.
- Да, я хотел увидеть вас обоих.
- Ну конечно… обоих!
- Потом я надеялся встретиться с тобой где-нибудь - у Бенета или…
- Я старалась держаться подальше, потому что знала… если увижу тебя на людях, могу…
- А я думал, ты меня избегаешь.
- Только в этом смысле. А теперь, мой милый мальчик…
- Еще может случиться что угодно. Ты должна спасти меня.
- Я должна спасти нас троих, раз и навсегда! Ты никому не проговорился?
- Нет, разумеется нет!
- И я никому ничего не сказала.
- А он?
- Он?.. Ну, ты сам увидишь, не бойся. Он очень разумный мальчик и болтать не станет.
- Ты хочешь сказать, он знает? Впрочем, я так и предполагал.
- Это было неизбежно. Не знаю как, но он догадался!
- И что теперь будет?
- Пусть все идет как идет. Мы сильны, он тоже. И я уверена, что все будет хорошо.
- Ну так… Могу я жениться на тебе немедленно?
- Хорошо, но я не помню, сколько времени на это обычно требуется в Англии…
- А мы поедем куда-нибудь в другое место.
- Можно, но только не навсегда. Эдвард, не бойся, единственное, главное - ты в конце концов пришел. О, я просто не могу поверить!
Они снова закрыли глаза и обнялись, потом опять, отстранившись, долго смотрели друг на друга.
- Анна, ты такая молодая.
- Да, да, да, пусть будет так! Но почему ты не пришел раньше?
- Я ждал знака… Нет, не ждал, я просто потерял надежду. Поскольку все кругом казалось таким безумием…
- И я ждала сигнала. Я даже ездила в Липкот, чтобы посмотреть на Хэттинг хоть мимолетно, хоть издали.
- А я был там?
- Не знаю. Я хотела лишь попрощаться… я была так несчастна.
- Прости. Мы продадим Хэттинг.
- Нет, зачем? Мы ни в коем случае не станем его продавать!
- Ну вот, мы снова спорим. Ладно, не будем продавать!
- О мой дорогой, ты проделал такой долгий путь и вернулся наконец домой. Ты был так храбр, мой милый рыцарь!
- А он? Я чувствовал, что все против меня. И что-то ужасное еще может случиться.
- Ты имеешь в виду Брэна?
- Я могу потерпеть поражение. Где он?
- В саду. Позвать?
- Так сразу?.. Впрочем, давай, а то я умру от неопределенности.
Пока Анна бегала за Брэном, Эдвард сидел с закрытыми глазами, наклонившись вперед и стискивая голову руками. Услышав торопливые шаги на ступеньках, он быстро встал и приложил руку к сердцу.
Войдя, Брэн сразу бросился к Эдварду. Поначалу тот даже подумал, что мальчик собирается его атаковать. Но уже в следующий момент они, сжимая друг друга в объятиях, упали на диван, и Эдвард понял, что нечто - самое важное - свершилось.
- О, Эдвард, Эдвард…
- О, Брэн, дорогой Брэн, ты не сердишься на меня?
- Я люблю тебя, я люблю тебя, я все время надеялся, что однажды ты придешь, я так долго ждал тебя, а потом стал думать, что ты не придешь никогда…
- Ну вот, теперь я пришел, что бы люди ни говорили, я пришел, и отныне мы будем вместе, правда?! О, как я счастлив, мальчик мой, мое дорогое, дорогое дитя!