Доходили слухи, что Хмельницкий отошел к Чигирину, в свои родные места. Там он вырезал всю еврейскую общину во главе с реб Зхарьей, которого подверг перед смертью ужасным пыткам. Реб Зхарья погиб за веру, как истинный праведник. Все евреи Чигирина, надев талесы, собрались в синагоге, где приняли смерть. Ходили также слухи, что Хмельницкий сжег несколько городов, в том числе Злочев. Оставалась последняя надежда, что князь Вишневецкий скоро перейдет с войсками через Днепр. Ждали, что Вишневецкий с Божьей помощью победит злодея, и еврейский народ сможет вернуться на пепелища своих домов.
Скоро, однако, стало известно, что князь разбит Хмельницким. Вишневецкий отступил в Литву, и вся страна оказалась беззащитной перед врагом. На помощь из Варшавы нельзя было рассчитывать, потому что после смерти короля Владислава вельможи не могли прийти к согласию и выбрать нового правителя. Польское королевство превратилось в корабль без кормила.
Раввин Ехиел-Михл собрал на совет всех уважаемых людей, находившихся в Немирове. Нужно было решить, как действовать перед лицом опасности.
На собрании разгорелся жаркий спор. Одни считали, что нужно покинуть город и отправляться в лучше укрепленный Тульчин. Другие утверждали, что надо остаться в Немирове.
- Куда мы пойдем? Вся страна не может бежать. Где нам остановиться? И разве до Тульчина они не дойдут? Если, не дай Бог, не придет помощь, они захватят всю страну до Львова, а то и до Вислы. Не может же быть, чтобы вся Польша погибла. Не отдадут поляки свои города и деревни. Должна прийти помощь, они не бросят страну на произвол судьбы.
С такой речью выступил глава злочевской общины, и собрание согласилось: бежать некуда. Если вся огромная община Немирова, все его раввины, торговцы, главы ешив вынуждены спасаться бегством, значит, наступил конец света. Нет, польские вельможи не оставят Украину.
- Но что мы будем тут делать? - спрашивали евреи.
- В Немирове есть крепость. С одной стороны река, вокруг лес. Тут, слава Богу, собралось не меньше двух тысяч евреев. Надо взять в свои руки крепость, чтобы украинцы и поляки не сдали ее казакам, когда те подойдут к городу. Будем обороняться, пока не придет помощь из Польши. Непременно придет!
Этот совет пришелся всем по душе. Решили, что надо поступить, как предлагает глава злочевской общины.
Но в углу сидел портной и тихо бормотал:
- Мужество! Они хотят своим мужеством помочь Всевышнему? Приберегите его лучше для себя! Придет время, когда мужество понадобится для другого, более важного дела.
Но сейчас никто его не слушал. Главы общин, собравшиеся на совет у раввина, сами строили свои города, так же как Мендл. Они любили родные места, которые им пришлось покинуть, но в которые они надеялись вернуться. Поэтому все согласились с Мендлом.
С одной стороны Немиров был защищен рекой, с остальных окружен высокой каменной стеной. По углам стояли башни. В них нашли пару древних ржавых пушек, но к ним не было ядер, и никто не знал, как с ними обращаться. Сначала нужно было укрепить стены. Еврейские кузнецы обили ворота железом, выковали новые засовы. Вдоль стен поставили дополнительные деревянные укрепления, принесли лестницы, набрали камней, приготовили горшки с водой, чтобы лить кипяток на головы осаждающих.
В городе жило несколько сот поляков и человек двадцать немцев-ремесленников, которые умели стрелять из ружей, но им башни не доверили. Их поставили на лестницы у стен помогать отбиваться от казаков, когда те начнут штурм. Женщин и девушек евреи укрыли в башнях, а сами поднялись на стены.
В Немиров прибывало все больше народу. Из окрестных местечек стекались евреи и приносили печальные вести. Говорили, что Хмельницкий послал на город своего генерала Кривоноса с полчищем казаков и татар. Страх поселился в душах людей. В субботу раввин Ехиел-Михл собрал народ в синагоге и, облаченный в талес, вышел держать речь.
- Братья! Мы не знаем, что нам предстоит, - говорил раввин. - Плохие времена настали для Немирова. Может, Всевышний желает, чтобы мы погибли за нашу веру. К этому мы готовы. Но, может быть, врагу не нужны наши тела, может быть, ему нужны наши души. Для тел мы приготовили защиту, укрепили городские стены. Но приготовили ли мы защиту для наших душ? Если, не дай Бог, враг придет и скажет: "Отдай мне твою душу, и я пощажу твою жизнь", хватит ли у нас сил, чтобы не пожалеть ни себя, ни наших жен, ни детей и погибнуть, как погибли десять великих мучеников и другие праведники?
Тихо стало в синагоге. Не слышно ни вздохов, ни плача, только глаза горят на побледневших лицах.
Вдруг кто-то выкрикнул:
- Слушай, Израиль, Господь Бог наш, Господь один!
И все, как один человек, повторили:
- Слушай, Израиль, Господь Бог наш, Господь один!
Голос раввина зазвучал мягче, он начал успокаивать народ:
- Но не забывайте о заповеди беречь свою жизнь. Покончить с собой - страшное преступление. Жизнь человека дороже всего, нельзя жертвовать ей ни за серебро и золото, ни за наши святые книги. Вы принадлежите не себе, а Всевышнему. Только за Него мы можем погибнуть.
Плакали люди в синагоге. Семьи собирались вместе, жены, мужья и дети прощались, утешали друг друга. Но окрепли души людей после речи раввина.
На другое утро дозорные с башен увидели в степи огромное облако пыли. Как только они передали тревожную весть, мужчины заняли места на стенах, держа заранее приготовленные камни и топоры. Женщины подносили котлы с кипящим маслом. Вдруг у стен появился городской голова пан Кошницкий и с ним еще несколько вооруженных саблями поляков. Поляки кричали:
- Что вы делаете? На кого приготовили камни и кипящее масло? На солдат князя Вишневецкого, которые пришли спасти вас от казаков? Вы что, не узнаете польского белого орла на красных знаменах? Не видите павлиньих перьев на головах солдат? Где вы видели, чтобы холопы одевались в горностаевые кунтуши? Не можете разглядеть, что у солдат усы от уха до уха, а не висячие, рачьи, как у казаков? Открывайте ворота князю Еремиашу, несите медовые пряники его героям! Они пришли спасти вас, ваших жен и детей!
И действительно, над облаком пыли реяли красные знамена, на них сияли в солнечных лучах белые орлы, обещая помощь и спасение. Радостный крик пронесся над стенами:
- Помощь! Помощь идет!
Женщины с детьми на руках выходили из башен, поднимались на стены и, увидев красные знамена, говорили:
- Чудо свершилось, Бог послал спасение!
Весь Немиров высыпал на улицы, люди появлялись из убежищ, из домов, из подвалов. Толпа текла к воротам, чтобы увидеть польских солдат. Некоторые уже успели надеть праздничную одежду, евреи со свитками Торы в руках готовились встречать князя. Мальчишки забирались на стены, чтобы посмотреть на героев. Только матери пытались спрятать своих дочерей.
Но вот солдаты уже близко, а евреи не спешат открывать ворота. Вот подъехал всадник с белым флагом, остановил коня и закричал:
- Открывайте ворота солдатам князя Вишневецкого!
- В сторону, евреи, в сторону! Открыть ворота, польские солдаты пришли, - кричит пан Кошницкий.
- Увидим, что это за солдаты, когда подойдут поближе, - отвечают евреи.
Войско не спешит подойти к городу, остановилось на отдых в ближайшем лесочке. Подъезжают только глашатаи и трубачи, требуют открыть ворота, но евреи будто не слышат.
- Откуда нам знать, кто это. Пусть подойдут поближе, тогда увидим.
- Жиды, трусы, как же вы напуганы! Откройте ворота, выпустите меня к ним. Если не вернусь, значит, это казаки, моя смерть. Если вернусь, значит, наши. Никто из вас мне не нужен, один пойду, а вы можете прятаться под подолами ваших жен, - проклинал евреев пан Кошницкий.
Евреи открыли калитку в воротах. Глашатай повел Кошницкого к лесу, где стояло войско. Немало времени прошло, но вот он появился на белом коне, держа в руке польское знамя. Его сопровождали двое трубачей. Евреи смотрели со стен. Сыграли трубы, и пан начал читать во весь голос:
- "Именем князя Руси Еремиаша Вишневецкого, владельца Немирова, приказываю немировским жителям открыть ворота солдатам его светлости".
- Да здравствует наш спаситель князь Вишневецкий! - ответили со стен. Ворота распахнулись.
Евреи вышли встречать солдат князя. А из леса, беспорядочно размахивая знаменами, с криками "ура" уже неслось к воротам войско. Встречающие испуганно остановились. Не так войско входит в свой собственный город. Но было слишком поздно: в ворота уже ворвались первые всадники. Теперь их узнали по длинным рачьим усам, и крик пролетел по улицам:
- Казаки! Казаки!
Глава 6
Немиров
Все это выпало нам, но мы не забыли Тебя
и не нарушили завета Твоего.
(Псалмы, 44: 18).
В городе началась паника. Женщины хватали детей, мужчины - что попало, и бежали. Но никто не знал, куда бежать. Одни кричали: "На кладбище! Раввин там. Лучше умереть у родных могил!" "К реке!" - кричали другие. Но казаки уже были у них за спиной. Тут и там слышались крики девушек и молодых женщин, которых казаки хватали и затаскивали на лошадей. Но вскоре крики затихли, слышался только глухой топот копыт.
Тихо и пусто стало на узких улочках, будто весь город вымер. Валялись в грязи страницы святых книг, окровавленная одежда, мужские шапки и женские чепцы, домашняя утварь, обрывки талесов и человеческие тела. И уже не разобрать было, чье это тело, чья одежда. Все перемешано, растоптано конскими копытами. Только из домов, из-за закрытых дверей и ставней доносятся шум и голоса.
Показался из дома казак, полуголый, в висящей лоскутами рубахе, в одной руке держит серебряный подсвечник, другой рукой тащит за собой девушку в разорванной одежде, с растрепанными волосами. Девушка пытается вырваться, колотит казака кулаком по голой спине, но он только смеется. Еще один казак выходит из другого дома, несет на плече девушку, потерявшую сознание. Казаки останавливаются, кладут на землю свои жертвы, как связанных телят, начинают меняться девушками, торгуются, доплачивают друг другу подсвечниками, отрезами шелка, шубой, парой сапог. Совершив обмен, расходятся, таща свою добычу.
Из переулка появляются трое. Они пьяны, пот блестит на жарком солнце, катится по выбритым головам с длинными чубами, по лицам, по спинам. Один несет голое тельце ребенка, непонятно, живого или мертвого. Казаки орут, передразнивая еврейского мясника: "Свежая телятина, двенадцать грошей фунт, кошерная, покупайте!"
Наконец все затихает. Только донесся еще с окраинной улочки топот ног и короткий, тут же прервавшийся крик. Всюду валяются пьяные казаки, полуголые, обмотанные женскими шелковыми платками. Рядом - женские и детские тела. Кожаные переплеты еврейских книг, кусок пергамента от свитка Торы, порванные талесы и шубы, оловянные тарелки с остатками еды, куски турецкого ковра - все растоптано, все смешалось с кровью и пролитой водкой. Не понять, кто мертв, кто жив, но кажется, что все пьяны, и живые, и мертвые…
Долог летний день, казалось, не будет ему конца, и не будет конца ужасу и страданию. Проходят часы, но все так же светло и жарко. Но вот из степи начали надвигаться тени, и вскоре ночь укрыла город. Спокойно, черно вокруг, сияют звезды, на болотах квакают лягушки и гудят комары. Все как всегда. Но в опустевших домах - мертвая тишина. Только слышно, как кто-то играет на лире, и поет, и плачет над чьей-то судьбой.
* * *
На ночном кладбище, в тишине, что-то движется. Из-за надгробий появляются живые мертвецы. Некоторые закутаны в талесы, некоторые - в праздничных белых халатах, многие не успели надеть погребальное облачение, но тоже прячутся на кладбище: если погибать, то лучше здесь, у могил предков. Целый день ожидали смерти, но смерть не пришла.
Из города доносятся крики погибающих. Уже прочитали предсмертные молитвы, каждый отыскал могилы своих близких и ждет возле них. Но день уже клонится к вечеру, а из города никто не появился. Крики затихли, и в людях вновь проснулась надежда. Оторвавшись от могил, мертвые заговорили друг с другом:
- Слава Богу, конец месяца, луны нет.
- Может, они скоро уйдут.
- Или помощь придет.
- Тссс…
Многие заранее готовят себе погребальное облачение. Теперь те, кто успел захватить на кладбище саваны, надели их: может, казаки примут за покойника, а если все же суждено погибнуть, то лучше быть готовым к погребению. Казалось, мертвые поднялись из могил и ходят среди живых.
- Нет у кого-нибудь кусочка хлеба? Сил нет, есть хочется, - спрашивала у всех старая еврейка в саване.
- Давно на том свете, а все еда на уме, - заметил кто-то.
- Что поделаешь? Пока душа в теле, без еды никак, - ответила женщина.
* * *
Семья Мендла тоже была на кладбище. Когда пришло несчастье, Мендл, как и многие другие евреи, хотел переправиться через реку, чтобы бежать в Тульчин. Но, увидев панику, царящую на берегу, решил, что, раз смерти все равно не избежать, лучше встретить ее на кладбище, среди своих. Целый день каждую минуту Мендл и его родные ждали смерти, не раз прощались друг с другом, прочитали предсмертную молитву. Шлойме старался утешить родных как мог. Говорил, что они попадут в рай, как все, кто погиб во имя Господа, рассказывал, какое там солнце, как встречает прибывших небесное воинство, как мудрецы и праведники сидят с коронами на головах и Всевышний учит с ними Тору, а ангелы играют на арфах. О будущем мире, где пребывают праведники всех поколений, Шлойме много читал в святых книгах и знал о нем гораздо больше, чем о настоящем. И что такое этот мир, где правят злодеи, где властвует ужас, по сравнению с будущим, вечным миром?
Шлойме удалось успокоить родных, они были готовы к предстоящему испытанию. Счастливы были родители, что их сын тут, рядом, что он стал их утешителем в этой великой беде. Они забыли о страхе, освободились от него и видели только вечный покой, уготованный им после смерти, и уже ждали ее как избавления.
Шлойме и его молодая жена сидели, прислонившись к надгробию. Ночь окутала их, звезды сияли в небе, с берега, из долины, долетали крики казаков, вспыхивали и гасли огоньки выстрелов, иногда слышалось чье-то приглушенное рыдание. Двойра прижимается к мужу. Не смерти она боится, - боится расставания, ей страшно потерять радость, которую она так недавно узнала. Теснее, крепче прижимается она к нему: пусть лучше они погибнут вместе, чем будут разлучены.
- Шлойме, мы только начали жить и уже должны расстаться. Не дал мне Бог стать матерью твоих детей.
- Двойра, Бог нас соединит, если мы хотим прийти к Нему в святости и чистоте. Там, на небе, мы вечно будем вместе, удостоимся видеть Божественный свет, пока не придет Избавитель, пока его рог не воскресит мертвых.
Внезапно их страх превратился в радость. Они сами не поняли, как это произошло, но почувствовали, что тишина и покой спустились на землю, легко стало у них на сердце, и вернулись слезы, высушенные близостью смерти. Улыбаясь сквозь слезы, Двойра сказала:
- Шлойме, я больше не боюсь смерти. Почему же они не придут, не освободят нас? Так хорошо было бы сейчас умереть! Так же хорошо, как опять пойти с тобой к свадебному балдахину.
- Не надо, Двойра. Пока мы живы, надо просить о жизни, а не о смерти.
- Для Всевышнего все возможно. Да, Шлойме, мы будем жить. Я так хочу жить для тебя, Шлойме, так хочу…
- Тише, Двойра, тише.
- Я так хочу быть с тобой, на этом свете или на том. Жить и знать, что ты со мной, - говорила Двойра, засыпая в объятиях Шлойме.
Шлойме сидел, не шевелясь, смотрел на жену. Такой слабой, такой беззащитной и прекрасной была она сейчас! Ему казалось, что он ее не узнаёт, все земное покинуло Двойру, небесный свет сиял на ее лице, будто это не она, а праматерь Рахель спустилась с неба, будто это сама Божественная душа явилась оплакать разрушенный Храм.
Глава 7
По воде
С наступлением ночи в людях проснулась надежда и воля к жизни. Мендл позабыл о смерти, энергия снова вернулась к нему. Он огляделся по сторонам. Все поняли, о чем он думает. Мендл посмотрел на спящую Двойру.
Она молода и красива. Если казаки схватят ее, они оставят ее в живых, но сделают с ней то, что хуже смерти. Все это понимали, хотя никто не высказал эти мысли вслух.
Тем временем кладбище пришло в движение. Люди появлялись из укрытий, собирались вместе, о чем-то тихо говорили. Это еще больше ободрило Мендла. Он встал.
- Мендл, куда ты?
- Хочу подойти к забору, посмотреть, может…
- Мендл…
- Тише.
- Куда ты пошел? Я тебя не пущу! - Юхевед попыталась остановить его. - Если умирать, лучше умрем вместе.
- Подойду к забору, может, есть какая-то надежда.
Двойра проснулась. Спросила, испуганно глядя по сторонам:
- Кто это играет? Я слышала музыку во сне.
И правда, издали доносился тихий звон крестьянской лиры. Страх вернулся. Кто-то сказал, что это идут казаки. Люди снова начали прятаться среди могил, старались не дышать, матери укрывали платками детей, чтобы те не закричали. Тихо стало на кладбище, только шелестели листья верб, а звон лиры все приближался.
Наконец струны смолкли и кто-то позвал:
- Евреи, пора! Чего вы ждете?
В слабом свете звезд стоял старый нищий с лирой в руке.
- Кто ты?
- Не узнаете? Это я, портной. Я говорю по-украински, вот и затесался среди гоев. Уходите скорее! Я слышал, они говорили, что на кладбище спряталось много евреев со своим золотом и серебром. Когда рассветет, они придут. Уходите!
- Куда?
- Река сейчас спокойная. Злодеи веселятся в городе, пьянствуют и грабят. Несчастен тот, кто это видел! Попробуйте перебраться на тот берег, здесь очень опасно.
Люди снова зашевелились, черные тени двигались среди надгробий, тихо переговариваясь друг с другом. Вдруг кто-то бросился бежать, кто-то вскрикнул.
- Тише, услышат, - отозвалось несколько голосов.
- Что вы делаете? Гои заметят.
- По одному, по одному, через поле, - командовал кто-то.
Все кладбище пришло в движение, только Мендл продолжал сидеть, пристально глядя на Двойру и сосредоточенно размышляя. Кладбище пустело, но он не поднимался с места.
Вдруг кто-то бросился Мендлу в ноги:
- Панычу, спасайся, ночь темна, беги.
Это была Маруся. Увидев Двойру, она кинулась к ней:
- Доченька моя!
Семья Мендла была поражена появлением старой служанки, все обрадовались, на минуту забыв об опасности.
- Зачем ты пришла? Почему ты не в городе? Тебе там ничего плохого не сделают.
- Что ж вы думаете, я брошу своих хозяев, а сама пойду гулять с казаками? Уж лучше вместе с вами погибнуть. Кто делил со мной кусок хлеба, с тем хочу жить и умереть.
- Но как ты нас нашла?