- Нет. Я написал ей письмо, но ответа не получил. Если ты включишь свет, то я покажу тебе ее портрет.
Браш вытащил из бумажника и развернул сложенную газетную вырезку. На пожелтевшей бумаге была изображена Марион Траби.
- Я везде спрашивал о ней, - продолжал Браш, - но думаю, она скрывается. Возможно, она лежит где-нибудь больная. Если я найду ее, то буду помогать ей до конца жизни. Вот посмотри, здесь говорится, что она родилась в одиннадцатом году в Уэйко, штат Техас. Я написал в тамошнее почтовое управление, но мне ответили, что никто по фамилии Траби у них не проживает.
- Итак, получается, что все твои главные жизненные принципы внушены тебе шестнадцатилетней девчонкой, накачавшей себя наркотиками?
Браш не отвечал.
Буркин едко продолжал:
- Ты только вдумайся. Все это идет вместе - Добровольная Бедность и рождественские корзинки для грабителей. Все одно к одному. Ты перенял свои бредовые идеи от полуспятившей девки. Они ничего общего не имеют с реальной жизнью. Ты живешь в мутном, ирреальном наркотическом бреду. Подумай над этим. Послушай, чудак, разве ты не понимаешь, что религия - это всего лишь трепет малодушия? Ею человек заклинает себя самого, потому что у него нет мужества взглянуть прямо в лицо жизни и смерти. Если ты учился в таком респектабельном колледже, у тебя была возможность ближе познакомиться с этими вещами. Ты всю свою жизнь прожил среди недоумков. Тебе просто еще не попадался человек, который в самом деле имеет достаточный мыслительный опыт.
- Лучше останови машину, - деловито сказал Браш. - Я выйду. - И добавил, сорвавшись на крик: - Ты всех считаешь безмозглыми дураками, у кого есть хоть капля религиозного чувства!
- Я мог бы поспорить с тобой. Я мог бы тебе показать истинное положение вещей. Но стоит только мне начать, как уже через две минуты ты начинаешь вопить как недорезанный поросенок и пытаешься выпрыгнуть из машины. Ты не хочешь взрослеть - вот в чем твоя беда. Ты ничего не читал; ты ничего не видел, за исключением, разумеется, сумасшедших глаз какой-то малолетней истерички и нескольких старых тупиц в своем Баптистском колледже. Ладно, черт с тобой! Если ты боишься истины, давай разговаривать о чем-нибудь другом.
Браш хранил молчание. Наконец он тихо произнес:
- Что бы ты ни говорил, я не изменю своим принципам.
- Уже половина двенадцатого, - вдруг решительно сказал Буркин. - Давай условимся: ты даешь мне говорить ровно полчаса, не больше, и в эти полчаса не возражаешь - согласен?
Браш смотрел перед собой.
- Где ты учился? - спросил он.
Буркин назвал один из восточных университетов.
- Но это ничего не значит, - добавил он. - Кроме этого я прошел еще целую кучу разных курсов. Я хорошо поработал над своим образованием. Я целый год провел в Берлинском университете. Я полгода жил в Париже. Я не торчал часами, слушая глупости, в техасских вагонах для курящих и не зачитывался газетными вырезками из контор "Газета-почтой". Дай мне полчаса.
- Я и на свои собственные сомнения трачу слишком много времени, - тихо сказал Браш. - Зачем еще добавлять к ним чужие?
- Что же ты так боишься сомнений? Существуют и более страшные вещи. Бегство, например. Ты просто полон стремления к бегству. Ты даже не хочешь оглянуться вокруг. Ты гроша ломаного не дашь за истину!
- Я знаю истину и без тебя.
- Прекрасно. Но тогда, если ты уже знаешь истину, почему бы тебе с полчасика не послушать о моих заблуждениях?
В этот момент Браш почувствовал себя несчастным как никогда. Он искоса взглянул на Буркина, затем медленно поднес свои наручные часы к лампочке на приборной доске.
- Время пошло, - угрюмо выдавил он.
Буркин начал издалека - с джунглей и пещерного человека. Он сделал экскурс в древнюю мифологию. Он бросил взгляд на Землю с точки зрения астрономического времени. Затем он разоблачил беспочвенные притязания субъективного религиозного опыта, нелепость противоречивых молитв и эгоистический страх человека перед вымиранием человечества как вида. Наконец он сказал:
- Если бы ты читал побольше, я бы показал тебе всю бессмысленность схоластических доказательств существования Бога; я показал бы тебе, как в человеке зарождается комплекс зависимости. Полчаса истекли?
Браш медленно произнес:
- Когда ты начинал свою речь, я думал, что ты будешь говорить о вещах, которые перевернут мои взгляды и потрясут меня. Ты говорил три четверти часа и сказал одну-единственную вещь, имеющую ко мне хоть какое-то отношение..
Голос его все нарастал:
- Я полагаю, что сумел бы изложить эту тему получше, чем это сделал ты. Потому что ты слишком мало времени потратил на свои мысли, чтобы сделать их достойными моего внимания. Разве ты не понимаешь, что ты не можешь знать ничего о религии, пока не будешь жить ею?
- Не ори, пожалуйста!
- Все, что ты сделал, - это лишь подумал о религии… Но этого мало, чтобы заявить, будто ты знаешь, что она такое. Даже твои сомнения нельзя назвать настоящими сомнениями.
- Я не глухой, говорю тебе. Заткнись и сядь.
- Ты…
- Ох, да заткнись же наконец!
Некоторое время они молчали. Наконец въехали в какой-то поселок. Огни уже были погашены, только в окнах закусочной невдалеке от дороги горел свет.
- Я выйду здесь, - сказал Браш.
Буркин остановил машину. Левая половина его лица снова задергалась. Браш поставил чемодан на землю.
- Я должен тебе три доллара за выбитое стекло, - сказал он, - и еще доллар за бензин.
- Вот именно!
- Получи. Прощай, - сказал Браш, протянув руку.
Буркин уехал ничего не ответив.
Глава 12
Канзас-Сити. Серьезный разговор в парке. Свадьба. Почти американская семья
Браш вернулся в Канзас-Сити поездом. Впервые в жизни он путешествовал в поезде в воскресенье. И все-таки он опаздывал на встречу у Публичной библиотеки. Ему едва хватило времени, чтобы забежать к себе - теперь он снимал комнату у миссис Кубински, - переодеться в свой лучший костюм и заскочить на минутку к Элизабет. Девочка пришла к Куини грустным большеглазым бледным ребенком, немытым и больным. Теперь она поправилась, повеселела. Куини в двух словах отчиталась Брашу в расходах на содержание ребенка.
Девушки ожидали на ступенях перед библиотекой, когда Браш, запыхавшись, подбежал к ним. Они сделали вид, что не замечают его, увлеченные разговором.
- Я опоздал всего на одну минуту, - сказал Браш, переводя дыхание. - Еще час назад я был далеко от города.
- Это моя сестра Лотти, - сказала Роберта.
- Да, - сказал Браш улыбаясь, - я помню вас еще с того вечера на вашей ферме.
Лотти бросила на него быстрый взгляд, но ничего не ответила. Она была не такой высокой, как ее сестра; у нее были карие глаза и каштановые волосы, а на лице - скука.
- Лимонаду хотите? - спросил Браш. - Пойдемте в кафе, чем-нибудь вас угощу.
Разговор завязывался с трудом. Девушки сидели перед стойкой на высоких табуретах и вертели в руках свои стаканы с коктейлем.
- Если мы отправимся в парк, что на скалах, вам не будет слишком холодно? - спросил Браш.
- Нет. Думаю, что нет, - сказала Лотти.
Они сели в трамвай. Трамвай был переполнен, и Роберту оттеснили от Лотти и Браша.
- Чем вы увлекаетесь? - спросил Браш.
- Я? - удивилась Лотти. - Ох, ничем я не увлекаюсь. Я хорошо знаю лишь свиней да цыплят, мистер Браш, - сказала она и добавила сухо, бросив на него быстрый взгляд: - Ведь я всего лишь фермерская дочь. Я не разбираюсь в высоких материях.
- Понятно, - протянул Браш, чувствуя неловкость.
Лотти отвернулась от него и уставилась в окно, словно сидела рядом с незнакомым человеком.
Браш кашлянул несколько раз, затем сказал:
- Когда мы доберемся до парка, я покажу вам следы, оставленные ледником.
- Извините, что? - не поняла Лотти.
- Понимаете, северные полярные льды доходили даже сюда. Они остановились примерно там, где сейчас Канзас-Сити. Вот откуда получились реки. Эти места - прямо здесь, где мы едем, - были покрыты слоем льда толщиной в две тысячи футов. Тяжесть была такая страшная, что даже продавила землю до самой Пенсильвании и Оклахомы.
- Ого!
- Ну и, конечно же, эта ледяная стена ползла и двигала перед собой огромные камни, целые куски скал, которые потом остались на земле, когда лед растаял. Я все это покажу вам в парке.
- Это будет здорово! - восхищенно воскликнула Лотти. Она повернула голову и посмотрела назад, где через пять мест сидела Роберта.
- И когда же все это произошло? - спросила она.
- Около восьми сотен тысячелетий назад.
Лотти посмотрела на него с холодным недоверием и снова отвернулась. Немного помолчав, Браш заговорил с девушкой тихо и настойчиво:
- Лотти, я хочу, чтобы ты помогла мне уговорить Роберту. Для меня это чрезвычайно важно.
- Ох, это мне не очень по душе, - сказала Лотти и добавила быстро: - Но я пока не совсем хорошо знаю вас.
- В тот момент, когда я поступил неправильно, - тихо сказал Браш, - у меня не было времени, чтобы исправить дело.
- Вы оба поступили неправильно. Но теперь все кончено; теперь уже ничего не поделаешь, - решительно ответила Лотти. - Во всяком случае, давайте сначала доедем до парка, а там поговорим.
Браш искоса взглянул на нее.
- Можно, я кое-что скажу перед тем, как мы сменим тему? - спросил он.
- Пожалуйста. Что же?
- Постарайся не поддаваться предубеждению против меня, пока не узнаешь меня получше. Я ведь не просто странствующий коммивояжер.
Лотти со слабой улыбкой посмотрела на него.
- Кажется, я это понимаю, - сказала она, и Брашу после этих слов стало гораздо легче.
Выходя из трамвая, Лотти, ко всеобщему удивлению, вдруг озорно щелкнула сестру по лбу.
Оказавшись в парке, они выбрали скамейки с видом на реку. Лотти села в середине и принялась чертить по земле острым кончиком своего зонтика. Браш помедлил минуту и сразу заговорил о главном:
- Лотти, пойми, всякий серьезный человек должен согласиться с тем, что я уже фактически являюсь ее супругом.
- Нет.
- Как ты не понимаешь, что мы не сможем больше вступать в брак, пока кто-нибудь из нас не умрет? Это… это одна из Десяти Заповедей.
Лотти закусила верхнюю губу и не отрывала от земли взгляда. Браш привел новый аргумент:
- Лотти, чего Роберта хочет? Навсегда остаться в ресторане? Мне кажется, там ей очень плохо. Я задолжал ей на всю ее оставшуюся жизнь, и я в состоянии отдать свой долг. Я получаю хорошую зарплату и не знаю, что делать с деньгами. Чего она хочет, можешь ты мне сказать?
- Если уж говорить правду, мистер Браш, она…
- Не забывайте, что я тоже здесь, Джордж, Лотти! Ты не забыла, что я твоя сестра?
- Хорошо, хорошо. Джордж, говоря начистоту, больше всего на свете Роберта хочет, чтобы…
Она искоса взглянула на сестру. У Роберты по щекам текли слезы. Лотти замолчала. Затем встала и прошептала на ухо сестре:
- Роберта, ты бы пошла погуляла здесь поблизости несколько минут, пока я с ним поговорю. Ну правда, а то мне неудобно.
Роберта кивнула, поднялась и пересела на другую скамейку. Лотти продолжала:
- Она хочет, чтобы отец ее простил. - Браш в изумлении широко открыл глаза. - Она хочет, чтобы ее простил отец, - только и всего. Нас у него трое, и она - самая любимая. Для него это был такой удар! Нет, правда!
- Я об этом ничего не знал, - прошептал Браш, - я ничего не знал о том, что с ней произошло…
- Ох, Джордж, если бы вы видели, что творилось у нас дома в то время! - начала Лотти, но, подавив желание выложить Брашу все подробности, вернулась к прежней мысли: - Я думаю вот что: если такое возможно, то, когда она узнает вас поближе и все прочее, - короче, если вы с Робертой поженитесь, то через несколько дней вы приедете к нам, чтобы он убедился, что вы не какой-нибудь бродячий коммивояжер… Вы поговорите с ним о Библии и все прочее… Вот тогда он простит Роберту.
- Отлично, Лотти. Именно этого я и хотел.
- Но, Джордж, вы же понимаете! Что хорошего, если вы поженитесь, а любить друг друга не будете? Я думала…
Браш склонился к ней и горячо произнес:
- Я буду любить ее очень сильно. Я буду любить ее изо всех сил. Она не будет обижаться на меня. Я скажу тебе по секрету: в мире есть только одна девушка, которую я люблю больше, чем Роберту…
Лотти широко раскрыла глаза и посмотрела на него долгим грустным взглядом. Потом улыбнулась и положила руку ему на плечо.
- Джордж, ты ненормальный, - сказала она.
- Да, - торопливо ответил он, - я знаю, что ты имеешь в виду, но если ты присмотришься, то заметишь, что я очень логичен.
Наступила пауза. Браш нагнулся и, посмотрев на свои туфли, спросил:
- Лотти… а почему ваш отец выгнал Роберту из дома?
- Почему?.. Потому… потому что…
В ожидании Браш поднял на нее взгляд.
- Она… очень сильно мучилась; она болела… Я думаю, ты догадываешься.
- Нет… Я ничего не знал.
- Конечно, ты не мог ничего знать.
- Я ничего не знал… - вздохнул Браш.
- Да. У нас на ферме… Мы все так переживали… И папа, и мама, и Роберта, и я…
Они взглянули друг другу в глаза.
- Лотти, ты чудесная девушка, - сказал Браш. - Мне кажется, я знаю тебя очень давно.
Лотти смутилась, отвела взгляд в сторону.
- Я думаю, все устроится, - сказала она почти неслышно. Она хотела сказать что-то еще, но ей было очень трудно говорить. Она смешалась, глупо хихикнула и нервно всплеснула руками.
- Я подумала о том, что ты… ты мог бы жениться на Роберте, чтобы отец простил ее… И тут же уедешь куда хочешь… А через некоторое время она даст тебе развод…
Браш густо покраснел.
- Нет, - покачал он головой. - Видишь ли, это невозможно по двум причинам. Во-первых, я не признаю разводов, для меня развода не существует. Если тебе интересно, я потом объясню, почему. А во-вторых, я никогда не поступаю только для виду. Я… Это не в моих правилах. Ох, Лотти, разве ты не видишь, что я не такой? Все будет хорошо, Лотти. У нас с Робертой будет настоящая американская семья.
- Ну что ж, я сказала все, что требовалось. Теперь вы с нею сами решайте, как вам быть.
- Но ты можешь хотя бы посоветовать ей поверить мне и согласиться выйти за меня?
- Джордж, пока люди сами не полюбят друг друга, я думаю, что не стоит…
- Лотти, когда ты принимаешь трудное решение, ты что, всегда знаешь, что делать? Ты же стараешься сначала понять, в чем суть. Ты же не станешь поступать как тебе хочется, верно? Ты постараешься рассмотреть дело со всех точек зрения. А не только с точки зрения твоих собственных интересов. И это совершенно правильно в подобном случае. Лотти, я беру всю ответственность на себя. Я знаю, что я прав. У меня есть средства. Я уверен, что буду любить и беречь Роберту до самой своей смерти.
- Ладно, - сказала Лотти.
- Позови ее к нам, пожалуйста. И еще, Лотти, послушай! Мы с нею купим где-нибудь чудесный дом, и ты будешь приезжать к нам каждое воскресенье на обед, и вся ваша семья с фермы тоже будет приезжать к нам. Это будет чудесно, ты увидишь. У меня ведь очень хороший голос, тенор, и меня всегда просят что-нибудь спеть. Лотти, все началось очень плохо, но зато очень хорошо заканчивается. Все заканчивается самым наилучшим образом! Теперь ты понимаешь, как это важно?
Лотти в легком ошеломлении от обуревавших ее противоречивых чувств направилась к сестре. Они долго о чем-то шептались.
- Он - сумасшедший! - сказала Роберта.
- Да, - сказала Лотти, - я уже поняла. Но он довольно привлекателен в своем сумасшествии. - Она улыбнулась. - Я бы вышла за него без колебаний.
- Ты?!
- Да. А что? Пожалуй, вышла бы. Только он меня не просит.
Тут они обе заулыбались и закрылись платочками.
- Смотри, Роберта, если он еще раз угостит нас мороженым, я так и сделаю! - смеясь, пригрозила Лотти.
- Но, Лотти, он же настоящее чудовище!!
- Я знаю. Но я думаю, стоит отдать ему предпочтение перед многими. Сравни его с Гасом Брудакером или Оски Дискауэром, например. Кроме того, он просил передать тебе, что у него чудесный голос - тенор.
- О чем мы с ним будем разговаривать?
- О чем?
- Да. О чем нам говорить? О чем мы с ним будем говорить, когда поженимся?
- О! Да он просто переполнен разговорами. Ты не слышала, как он рассказывал мне о леднике, который дошел до самого Канзас-Сити? И потом, он ведь богат, так что ты сможешь заиметь свое радио.
- Он богат?
- Он так говорит. Поторопись, Берта, думай скорее. Он ждет тебя. А то он решит, что мы смеемся над ним.
- Лотти, помоги мне! Что мне делать?
- Не спрашивай меня. Или ты его не любишь?
Роберта покачала головой, ее лицо омрачилось.
- Ты же знаешь, почему я никогда не смогу полюбить его.
- Послушай, Роберта, он никогда не будет об этом напоминать тебе, никогда. Я знаю. Ничего плохого я в нем не заметила. Он по-своему глуп, но он добрый, очень добрый. Если ты просишь у меня совета, то вот: ты должна выйти за него. А потом повезешь его к папе.
- Ну что же, хорошо. Я сделаю, как ты говоришь, - сказала, поднимаясь, Роберта.
- Подожди, я вытру нос, - попросила Лотти, снова достав платочек.
Пока сестры совещались, Браш в раздумье сидел на скамейке. Лотти оставила ему свой зонтик, и теперь он чертил в задумчивости острым его наконечником по земле перед собой, сам не замечая, что выводит его рука. Сначала это была большая буква "Р", означавшая имя Роберты. Затем на нее легла буква "А" - Адель, вдова, к которой он сватался в двадцать первый день своего рождения. Потом появилась буква "Ф" - Фрэнси, мисс Смит, молодая преподавательница химии в старшем классе школы в Ладингтоне. Рядом почему-то начертилось "М" и "А" - Марион Атли. Потом "Д" - Джесси Мэйхью; потом "В", "С", "К". Потом острый наконечник легкого дамского зонтика зачеркнул все нарисованное и вновь начертил большую букву "Р". Браш видел, что Роберта и Лотти смеются, прижав платочки к губам. Смеются или плачут?
Наконец сестры рука об руку подошли к Брашу. Он встал, не зная, к чему готовиться.
- Перед тем как я еще раз попрошу тебя, Роберта, выйти за меня замуж, - сказал он глухо, - я должен сказать тебе еще кое о чем. Я совсем забыл тебе сказать, что я… что у меня есть маленькая девочка. Мой друг умер и оставил мне свою маленькую дочь. Это самый чудесный ребенок в целом свете; я уверен, ты полюбишь ее.
На взгляд Роберты, это ничего не меняло в ее положении. Она приняла его предложение.
Он взял ее за руку и сказал: