- Не знаю, что вы подразумеваете под неприятностью, - сказал он, пожав плечами. - Но все равно большое вам спасибо, господин судья.
Они пожали друг другу руки, и Браш сел в машину рядом с Буркином. Буркин угрюмо вцепился в руль. Обернувшись, Браш на прощанье махнул рукой судье, мэру и начальнику тюрьмы, которые стояли у ворот и смотрели вслед удалявшейся машине, пока она не скрылась из вида.
Глава 11
Путь в Миссури. Главным образом разговоры, включая и религиозные. Джордж Браш снова нарушает ахимсу
Когда они оказались за городом, Буркин спросил:
- Куда тебе надо?
- Вообще-то в Канзас-Сити, если это тебе по пути, - сказал Браш. - Видишь ли, я намерен жениться в следующий понедельник, в крайнем случае во вторник, и хочу в это воскресенье все подготовить к свадьбе.
- Вот это да! Ты мне об этом не говорил.
- Ох, это долгая история, и я не буду ее сейчас рассказывать.
- Мне, в общем-то, все равно, куда ехать. Но мне хотелось бы узнать вот о чем. Чего это ради судья и мэр сами приехали в тюрьму и выпустили нас? Что это за плутовство? Они в этом городе все посходили с ума? Или ты им запудрил мозги?
Браш рассказал ему все подробности судебного разбирательства.
- Ну и ну! - выдохнул в восторге Буркин, качая головой. - Такое продолжение! Ты неплохо показал себя в этой истории, Браш. Но я думаю, ты не долго будешь носиться со своими идеями и скоро их выбросишь из головы. Когда-нибудь ты так надоешь этим буржуа, что они разделаются с тобой.
Браш вопросительно посмотрел на приятеля, но ничего не сказал. Машина мчалась по равнине. Высокая силосная башня показалась в отдалении среди строений фермы, в стороне от дороги. Угасал бесцветный закат, на небе появились первые звезды.
- Стой! - воскликнул Браш, когда они промчались мимо человека с поднятым большим пальцем. - Подвези его!
- Ни за что в жизни!
- Остановись, говорю! - крикнул Браш, хватаясь за руль.
- В этих краях попутчиков не берут, - сказал сердито Буркин. - Это небезопасно.
Браш ухватился за рычаг ручного тормоза.
- Что ты всего боишься?! - воскликнул он с чувством.
- Да потому, что это может быть еще один грабитель, дурья твоя башка! Он отберет у нас машину.
- Я куплю тебе новую, - пообещал Браш. - Никогда не проезжай мимо голосующих. Понял? Ведь у нас же есть свободное место.
Буркин нажал на педаль тормоза.
- Ну, если ты такой богатый, то пожалуйста, - сказал он. - Под твою ответственность.
Человек, увидев, что машина останавливается, побежал к ним.
- Садись, земляк! - свойски пригласил Буркин, широко распахивая дверцу. - Считай, что это твоя машина!
Новый пассажир разместился на заднем сиденье среди чемоданов, машина набрала скорость, и только тут Браш узнал этого человека.
- Ба! Да это же тот самый грабитель, который хотел ограбить миссис Эфрим! Буркин, слышишь? Я тебе рассказывал о нем, - воскликнул Браш с удивлением.
Человек тоже узнал Браша. Он тут же рванулся к дверце, но выпрыгнуть на ходу у него не хватило духу.
- Я хочу выйти! Мне надо! Остановите машину! - истошно завопил он. - Отпустите меня!
- Заткнись! И сядь на место, - сказал Буркин. - Мы пальцем тебя не тронем. Однажды тебя, кажется, уже избавили от полиции, не так ли, Браш? Поэтому сиди и молчи в тряпочку, понял? А ты, Браш, не мучь его своими проповедями. Бедняга и так достаточно от тебя натерпелся.
- Я не хочу дальше ехать с вами, парни. Остановите, дайте я слезу! - продолжал канючить грабитель, но, не получив ответа, замолчал и впал в мрачную задумчивость.
Браш сказал на ухо Буркину:
- Хотел бы я знать, о чем он думает. Для меня это очень важно. Я считаю, это самое главное - знать, что происходит в голове у человека, когда он сталкивается с ахимсой.
- Ничего у него там не происходит, - ответил Буркин. - Все, на что он способен, - это несколько физиологических реакций. Этот тип, я уверен, смотрит на жизнь, как лиса на курятник.
- Ты не прав, - покачал головой Браш. - У него есть душа, сложная человеческая душа, как у всякого другого человека.
- Отпустите меня, парни! - снова заныл их подневольный пассажир. - Выпустите меня, я пойду пешком…
- Как тебя звать? - спросил Буркин.
- Хокинс.
- Куда ты направляешься?
Хокинс хранил молчание. Буркин продолжал допрос:
- Чем ты занимаешься? У тебя есть профессия? И вообще, Хокинс, расскажи-ка нам о себе. Впереди у нас еще два или три часа езды. Давай рассказывай.
Но Хокинс не желал рассказывать о себе.
Браш тихо сказал Буркину:
- Вот видишь! Он чувствует себя очень неловко. Именно этого я и ожидал. В Библии сказано: если человек сделал тебе что-то плохое, ты должен дать ему шанс сделать тебе еще хуже; подставь ему правую щеку, если он ударил тебя по левой. Это из Нагорной проповеди. Но я всегда считал, что изменения должны быть небольшими. Если ты будешь абсолютно добр с человеком, который содеял тебе зло, то окончательно опозоришь его. Наверное, нет на земле человека плохого до такой степени, чтобы поступать с ним таким образом. Понимаешь? Ты в ответ на зло должен быть также и чуточку злым; только в этом случае оскорбивший тебя сохранит свое достоинство. Понял, что я имею в виду?
- Нет. Это для меня слишком утонченно, - ответил Буркин.
Подслушав кое-что из их разговора, Хокинс осмелел.
- Если вы не выпустите меня отсюда, я вам все тут перебью! - вдруг заорал он и тут же высадил локтем боковое стекло.
Тогда Браш перегнулся через спинку своего сиденья и отвесил Хокинсу хорошую оплеуху.
- Сиди смирно, Хокинс, а то! - сказал Браш, помахав перед его носом своим кулачищем.
- Я тебя не узнаю, Браш! - захохотал Буркин. - Похоже на то, что ты больше не веришь в ахимсу.
- Но ведь я не покалечил его, - шепнул ему Браш. - Это я экспериментирую!
Несколько минут ехали в молчании. Вдруг Браш ощутил неожиданный удар сзади, по затылку.
- Хокинс! - укоризненно посмотрел он на съежившегося под его взглядом пассажира. - Вот этого как раз тебе не следовало бы делать.
Наклонившись к Буркину, Браш шепнул:
- Ну как, интересно? Ты понял, что все это означает? Это означает, что плохой человек не может просто так вынести благодеяние, в частности предыдущий мой воспитательный акт. Сейчас я его немножко припугну, чтобы пощадить его человеческое достоинство.
Браш развернулся, чуть не весь перелез к сжавшемуся на заднем сиденье Хокинсу, ухватил его за отвороты пиджака и тряхнул так, что едва не перевернул автомобиль.
- Не знаю, как насчет достоинства, а голова у него в самом деле чуть не отвалилась, - охнул Буркин, следивший в зеркало за экспериментами Браша.
Через некоторое время машина въехала в какой-то поселок. Буркин поинтересовался через плечо:
- Как насчет поужинать с нами, Хокинс?
- Не хочется, - буркнул тот.
- Не падай духом, Хокинс! - усмехнулся Буркин, начинавший уже чувствовать к неожиданному попутчику легкую жалость. - Подумаешь, тряхнули разок! Ну и что? Пойдем перекусим. Мы заплатим за тебя.
Хокинс, не отвечая, хмуро блестел глазами из своего угла.
Едва они остановились у закусочной, Хокинс тут же выпрыгнул из машины и стрелой помчался по переулку прочь.
Браш захохотал ему вслед.
- Я думаю, это вполне подтверждает все, о чем я тебе говорил, - сказал он.
Буркин не спорил.
Они уселись на высокие табуреты перед стойкой, съели по нескольку гамбургеров и запили их обжигающим кофе. Когда с ужином было покончено, Буркин спросил:
- Ну и как они там, в суде, восприняли твою теорию Добровольной Бедности?
- Я думаю, хорошо. По крайней мере они слушали меня.
- Послушай, Браш, ты хоть однажды кого-нибудь убедил в этой теории?
- Наверняка сказать нельзя, - пожал плечами Браш. - Я думаю, эти мысли должны созреть в голове у каждого человека и, возможно, будут оказывать влияние на его поступки гораздо позже.
Они заказали еще по куску пирога.
- Например, - продолжал Браш, - однажды я разговаривал на эту тему с миллионерами.
- О Боже!
- Это был единственный раз в моей жизни, когда я встретил миллионеров, и, естественно, мне было очень интересно пообщаться с ними. Когда я еду в поезде, я стараюсь поговорить с каждым. Однажды я разговорился с молодой четой, и разговор каким-то образом свелся к моей теории Добровольной Бедности.
Буркин захохотал, но тут же подавился пирогом и закашлялся, так что Брашу пришлось несколько раз хорошенько стукнуть приятеля по спине.
- Я тебе рассказывал об этой парочке, - продолжал Браш. - Она, кажется, была школьным учителем в маленьком городке в Оклахоме и вышла замуж за парня, который работал носильщиком на вокзале. У него была красная шея, красные руки - он все время работал на улице. Но он был добрым, серьезным парнем. И она тоже была серьезной девушкой. Они оба мне понравились. И я, знаешь ли, рассказал им о своей теории Добровольной Бедности. Они сходили позавтракать в вагон-ресторан и опять вернулись, потому что им хотелось поговорить об этом еще. Они были так взволнованны! И потом мимоходом рассказали мне свою историю. Говорили они сразу оба, и она все время держала его за руку. Оказалось, они купили участок земли, а потом геологи обнаружили на нем залежи нефти. Они стали обладателями капитала почти в три миллиона долларов и не знали, что делать с этими деньгами.
- Мне не терпится узнать конец всей этой истории, - сказал Буркин. - Скажи сразу, сколько они тебе отвалили.
- Естественно, я не взял у них ни цента, - ответил Браш.
- Ладно, продолжай.
- Словом, они не знали, что делать с такими огромными деньгами. Они уже кое-что подарили и городской больнице, и городскому парку. А потом устроили раздачу провизии всем беднякам в городе. Но вскоре они поняли, что поступают глупо, раздавая еженедельно сотни корзинок с продуктами.
- Короче, что ты им посоветовал?
- Ты и сам можешь догадаться. Я сказал им, что они не будут по-настоящему счастливы до тех пор, пока владеют таким большим состоянием. Я посоветовал ей вернуться в школу и учить детей, а ему - вернуться на вокзал и носить чемоданы.
- Великолепно! А ты не думаешь о том, что все горожане успели их возненавидеть?
- Да, горожане их возненавидели сразу же, как только они прекратили бесплатную раздачу продуктов. И все-таки моя парочка не захотела перебраться в другой город.
- Надо было посоветовать им на время уехать за границу.
- Они уезжали за границу. Они полагали, что это потребует большой части их капитала, но когда вернулись, то обнаружили, что потратили всего две тысячи долларов. Они сказали, что ни в чем себе не отказывали, но не привыкли тратить деньги на глупости.
- Ну и что они тебе ответили, когда ты попытался обратить их к Добровольной Бедности?
- Девушка расплакалась.
- Итак, они попытались всучить свои капиталы тебе?
- Видишь ли, они вернулись из вагона-ресторана в мое купе как раз потому, что хотели дать мне часть своих денег. Они были методисты, читали Библию и считали, что каждый год должны жертвовать одну десятую своих доходов. Только они не знали, как это осуществить наилучшим образом. Возникла глупейшая ситуация, потому что они должны были выйти на следующей станции и поэтому торопились. В общем, муж сел за столик, достал ручку и стал выписывать чек в две тысячи долларов на мое имя.
- И ты его не взял?!
- Разумеется, нет. Я не мог принять этот чек. Разве не понятно, что эти деньги были бы пожертвованием только мне одному, а не многим нуждающимся? Это, кстати, еще одна моя теория. Если ты даришь что-нибудь без души…
- Ох, довольно! Не надо. Меня интересуют только факты. Оставь свою теорию себе. Итак, ты расстался с этими миллионерами?
- Да.
- И это вся история?
- Да.
- Ну, тогда идем в машину и поехали дальше.
Они вышли на тротуар. Буркин вдруг шумно вздохнул и сказал Брашу ни с того ни с сего:
- Господи, какой же ты глупый!
Они ехали в молчании. Браш чувствовал, что его спутник полон самого мрачного негодования. Наконец Буркин произнес с угрюмой тяжестью в голосе:
- Впрочем, и то хорошо, что ты еще не совсем переполнен этой дрянью. М-м-да! Пожалуй, ты натворишь немало неприятностей, дурача людей и ломая им жизнь. Ты ведь можешь основать новую веру или что-нибудь в этом роде!
- Что ты подразумеваешь под дрянью?
- Мозги. Мозги, мой милый. Личность… Дрянь…
Браш несколько минут молчал. Потом произнес:
- Не совсем хорошо так говорить.
- Можешь не соглашаться, дело твое.
Скоро невдалеке показались огни следующего городка. Браш потянулся к заднему сиденью, где лежали его вещи.
- Наверное, я выйду где-нибудь здесь, - сказал он, пытаясь вытащить из кучи вещей свой чемодан.
- Что случилось? Черт! Да что с тобой?!
- Я не хочу ехать с тобой дальше, если ты так думаешь обо мне.
Буркин был потрясен:
- А что я сказал?
- Ты считаешь, что у меня нет… мозгов или личности. Мне еще тогда, в тюрьме, не понравилось, как ты сказал про Новый Завет. И шуточки твои… о женщинах не очень-то, знаешь ли… В общем, я думаю, мне лучше выйти прямо здесь. Будь добр, останови машину.
- Черт побери! Вылезай ко всем чертям и стой на дороге! - в ярости воскликнул Буркин. - Я не собираюсь чесать языком впустую и уговаривать тебя, словно девушку. Вылезай, пока я сам не выкинул тебя отсюда. Резонер чертов! У тебя в башке один ветер. Убирайся вон!
Браш никак не мог вытянуть свой чемодан из-под груды вещей Буркина, заваливших половину заднего сиденья. К тому же ему вдруг понадобился носовой платок: от обиды на глаза навернулись слезы. Буркин бросил на него колючий взгляд, всмотрелся и воскликнул:
- Ох, да ты пустил слезу, что ли?
Вдруг он расплылся в улыбке:
- Ну ладно, покричали, погорячились - и хватит, о’кей? Браш, ты молодчина. Подожди, положи чемодан на место, оставь его. Я извиняюсь. Я больше не буду. Я извиняюсь за все.
Браш упрямился.
- Я не могу оставаться здесь… Ты не принимаешь меня всерьез, - заявил он.
- Нет-нет, наоборот! С чего ты взял? У тебя все в порядке. Останься. Я не могу бросить тебя здесь, в этой глуши. Я извиняюсь и уверяю тебя, что отношусь к тебе вполне серьезно. Я просто не согласен с тобой, вот и все. Но я отношусь к тебе вполне серьезно.
- Ладно, - смягчился Браш. - Мне бы не хотелось расставаться с тобой из-за этой глупой ссоры. Мне, конечно, приходилось терпеть и не такое, но только от старых друзей, которых я знаю давно. Вот почему я, как ты выразился, "пустил слезу".
Браш вытер глаза; путешествие продолжалось. Время от времени Буркин начинал смеяться, вспоминая минувшую размолвку. Браш чувствовал себя неловко, но потом тоже стал понемногу сконфуженно улыбаться. Наконец он тихо произнес:
- Мне кажется, я понимаю, что ты имел в виду, сказав, что я - резонер. Ты не первый говоришь такое. Но это вовсе не так. Это просто единственный способ моего самовыражения; он проистекает из моих главных представлений о жизни. Ты меня понимаешь?
- Понимаю, понимаю. Давай не будем больше об этом, - сказал Буркин.
Стояла прохладная звездная ночь. Перед ними лежала прямая дорога через прерию.
Браш получил приказ говорить не умолкая, чтобы не позволить водителю уснуть за рулем. И он пустился объяснять тонкости торговли учебниками. Исчерпав эту тему, он перешел к воспоминаниям о своих дорожных приключениях. Он поведал о том, как встретил однажды великую певицу мадам де Конти, - это было в Айове, на музыкальном фестивале, - и как она довольно горячо увлеклась им и даже подарила свою фотографию, подписав: "Моему хорошему другу, истинному американцу Джорджу Бачу, сыну чаяний Уолта Уитмена". И о том, как ему сулили тридцать пять тысяч долларов за женитьбу на Миссисипи Кори. И о том, как он просидел четверо суток без еды, чтобы лучше почувствовать, каково приходится русским студентам, и разделить страдания Махатмы. И о том, как однажды отправился в путешествие на автобусе из Абилина, штат Техас, в Лос-Анджелес, чтобы увидеть океан.
Буркин слушал его с пристальным вниманием, в котором под конец стало чувствоваться даже что-то зловещее.
- Как все это у тебя началось? Где ты впервые подхватил эту заразу? Я о религии. Дома?
- О нет. Мои домашние ни во что не верят. Они просто живут день за днем, вот и все. Не хочется вспоминать об этом. Когда я учился в колледже, я первый год жил точно так же. Интересовался только спортом да собирал марки. Но однажды что-то произошло со мной, и я преобразился; это было где-то в середине второго курса.
- В каком колледже ты учился?
- Баптистский колледж Шилока, в Ванаки, штат Южная Дакота, - очень хороший колледж. Я был старостой группы и очень интересовался политикой - школьной политикой, я имею в виду. Однажды мне на глаза попалась афиша: в наш городок приехала девушка-евангелистка. Она установила тент недалеко от железной дороги и выступала дважды в день, собирая массу людей. Ее звали Марион Траби. На афише был ее портрет; она показалась мне такой привлекательной, что я не удержался и в первый же вечер отправился к ее тенту, чтобы только посмотреть на нее. Ну вот. Оказалось, что она не только очень красивая девушка, но еще и прекрасный оратор. В этот вечер и произошло мое преображение, и я с тех пор стал интересоваться религией. С того самого момента моя жизнь совершенно переменилась. Я ходил на все ее выступления и с тех пор больше не пропускал ни одной лекции по истории религий, которые нам читали в колледже. Еще одно важное событие в моей жизни произошло, когда я прочитал о Ганди. Я попробовал жить так, как он предписал сам себе, и это, знаешь ли, натолкнуло меня на множество интересных идей…
- Постой. Ты сам, лично, хоть раз поговорил с той девушкой-евангелисткой?
- Минуту или две, не больше, - с неохотой ответил Браш.
- Что ж так мало? Что-то произошло между вами? - Буркин с неожиданным хищным любопытством всмотрелся в лицо Браша.
- Мне бы не хотелось об этом рассказывать, - замялся Браш, - но если уж ты настаиваешь… В самый последний вечер, после выступления, когда все уже стали расходиться, я решил пойти к ней в палатку и сказать ей, что ее слова перевернули все в моей душе. Наверное, думал я, она очень устала выступать два раза в день, всю неделю подряд, да еще петь гимны… И кроме того, она ходила среди собравшихся людей, беседовала с ними, убеждала, кто сомневался… Я не хочу рассказывать об этом, потому что ты не поймешь моих чувств… В общем, я дождался, пока все разошлись, чтобы поговорить с ней наедине. Там у них не было никаких дверей, так что постучать я не мог и просто вошел без стука. Она сидела в небольшой такой раздевалке и стонала…
- Как это - стонала?
- Да, стонала и охала. А какая-то старуха стояла над ней и втыкала ей в руку шприц.
- Да ты что!
- Теперь-то я, конечно, знаю, что это они там делали. Но даже после этого мои новые идеи не потеряли для меня своей ценности, и я считаю, что она сделала много хорошего и мне, и сотням других людей.
- Ты разговаривал с ней?
- Да, но она уже почти ничего не соображала. Старая ведьма тут же выпроводила меня.
- Ты потом встречал ее хоть раз?