Содержание:
Ихара Сайкаку: - журавль, летящий к западу 1
Сборник - "Рассказы из всех провинций" 6
Из сборника - "Двадцать непочтительных детей страны нашей" 21
Из сборника - "Дорожная тушечница" 26
Из сборника - "Записки о хранителях самурайской славы" 33
Сборник - "Повести о самурайском долге" 36
Из сборника - "Новые записки о том, что смеха достойно" 39
Из сборника - "Превратности любви" 42
Из сборника - "Сопоставление дел под сенью сакуры в нашей стране" 44
Из сборника - "Заветные мысли о том, как лучше прожить на свете" 47
Из сборника - "Последний узор, сотканный Сайкаку" 62
Из сборника - "Ворох старых писем" 66
Иллюстрации 72
Примечания 73
Ихара Сайкаку
Рассказы из всех провинций
Ихара Сайкаку:
журавль, летящий к западу
"Отпускать шутки и писать остроумные вещи есть свойство умов великих…" Эти слова Сервантеса можно с полным правом отнести к знаменитому "осакскому насмешнику", вошедшему в историю японской литературы под именем Ихара Сайкаку (1642–1693).
Ихара - фамилия писателя, Сайкаку - псевдоним, который по смыслу составляющих его иероглифов означает "Журавль, [летящий к] западу". Оба эти слова несут повышенную семантическую нагрузку: журавль - символ долголетия, запад - в буддийской символике - Чистая Земля, рай будды Амитабхи. Однако в японском языке существует и нарицательное слово "сайкаку" со значением "находчивость", "смекалка", "деловая сметка". Не исключено, что писатель вкладывал в свой псевдоним и этот смысл, намекая тем самым как на свое купеческое происхождение, так и на словесную находчивость, прославившую его как литератора.
Сайкаку занимает почетное место в ряду писателей-классиков своей страны. Его произведения переведены на многие языки мира. В Японии написаны сотни книг и статей, посвященных различным сторонам его творческой биографии. И все же Сайкаку по сей день остается одной из самых загадочных фигур в истории японской литературы.
Певец любовной страсти - и суровый моралист, призывавший читателя остерегаться женских "хитростей" и "проказ".
Жизнелюбец, человек отнюдь не аскетического мировоззрения - и отшельник, окончивший свои дни в уединенной хижине.
Летописец города, не боявшийся "рыскать по грязным закоулкам современной жизни" (так неодобрительно отозвался о нем его великий современник поэт Басё) - и виртуозный мастер поэтических сцеплений, намеков и реминисценций.
Романист, воспитанный на традициях средневековой литературы - и смелый ниспровергатель литературных норм и приличий.
Профессиональный сочинитель, работавший по заказу издателей, принужденный ориентироваться на вкусы публики - и создатель бессмертных шедевров, пленяющих богатством фантазии и поныне хранящих свое живое обаяние…
В предлагаемую вниманию читателей книгу включены произведения Сайкаку, написанные в разные годы и в разных жанрах. Каждому из них присущи свои особенности, свои характерные черты. Но, взятые вместе, они образуют некую художественную целостность. Во всем, что создано писателем, безошибочно угадываются черты его зоркого, ироничного таланта. Творчество Сайкаку - плод индивидуального художественного стиля и индивидуального художественного сознания.
Рождение этой новой и неповторимой по своему своеобразию творческой личности было обусловлено характером эпохи, которой принадлежат и знамением которой служат сочинения Сайкаку.
XVII век был поворотным этапом в жизни Японии. В 1603 году князь Иэясу, основатель могущественной династии Токугава, сокрушив сильных и непокорных противников, провозгласил себя сёгуном - верховным военным правителем и объединил раздробленную на отдельные феодальные княжества страну в централизованное государство. Отошли в прошлое века кровавых междоусобиц и смут, установился долгожданный мир, и Япония вступила в новый период своей истории.
Началась так называемая "эпоха Кинсэй" (буквально - "ближние века"), длившаяся более двух с половиной столетий и занимающая промежуточное положение между Средневековьем и Новым временем.
Главной приметой этой эпохи стал невиданный расцвет городской цивилизации. Центрами культуры были уже не дворцы и не монастыри, а крупнейшие города того времени - Киото, сохранивший величие и престиж древней столицы Японии, новая сёгунская столица Эдо, порт Нагасаки, единственный, куда разрешалось заходить иностранным торговым судам. И, конечно же, родной город Сайкаку - Осака, о котором русский книжник, автор рукописной "Космографии" 1670 года, сообщает:
"…Есть город Оссакая, славен и вельможен. И волен во всем. Во всех восточных царствах славнейший. К тому городу из разных окрестных государств с разными товарами приезжают, ярмонки и торговли великие бывают. Жители того города - торговые люди. Средней статьи жители - всяк имеет 10000 золотых червонных и больше. А большой статьи - несказанного богатства купцы".
Сословная система того времени выражалась формулой: "самураи, земледельцы, ремесленники, купцы". Поставленные феодальным законом на низшие ступени социальной иерархии, не обладавшие ни привилегиями, ни какой-либо политической властью, горожане, особенно купечество, сосредоточили в своих руках реальную экономическую мощь и огромные богатства. В финансовую зависимость к ним все чаще попадали феодалы, которых те ссужали деньгами под залог рисового пайка. Богатые купцы окружали себя роскошью, способной вызвать зависть даже у представителей самурайской знати.
В 1649 г. правительство издало указ, свидетельствующий не столько о жесткой притеснительной политике властей в отношении горожан, сколько об экстравагантности вкусов последних: им запрещалось носить повседневную одежду из шелка, жить в трехэтажных особняках, украшать жилище золотой и серебряной фольгой, пользоваться лаковой утварью, расписанной золотом.
В произведениях Сайкаку можно встретить немало иронических замечаний по поводу овладевшего горожанами духа расточительства. "В последнее время, - писал он, - купеческие жены сплошь и рядом потянулись к роскоши. При том, что у них нет недостатка в одежде, каждая норовит заказать себе к новогоднему празднику наряд по последней моде. Ей угодно, чтобы он был сшит из самого дорогого шелка, да еще расписан самым изысканным узором, так что плата мастеру перекрывает стоимость самой материи… Пояс ей подавай из настоящего атласа, какой в старину завозили к нам из Китая. Право, уж лучше бы она опоясалась монетами из чистого серебра! Гребень у нее в волосах, должно быть, тянет на два золотых - с таким же успехом она могла бы украсить прическу тремя полновесными мешками риса!"
Городская жизнь XVII века была, как никогда прежде, интенсивной и разнообразной. Быстро разрастались торговые улицы, с ними соседствовали кварталы увеселительных заведений и театров. Эти "нехорошие места" служили центром притяжения и для знати и для незнатного люда.
Гетера - законодательница мод, певица и музыкантша, обученная не только тайнам "науки страсти нежной", но и искусству поэзии, каллиграфии, аранжировки цветов, - влекла к себе сердца как светских щеголей, так и представителей художественной элиты. Ремесло жрицы продажной любви не считалось позорным. Напротив, образ "юдзё" - "девы веселья" был овеян романтическим ореолом и, по идущей от средневековья традиции, ассоциировался не только с женской красотой, но и с высшей мудростью: переменчивость ее сердца олицетворяла непостоянство всего сущего как универсальный закон бытия.
Эпоха Сайкаку, какой ее запечатлело искусство, проникнута ощущением пышности, свободы и праздника, что вполне объяснимо, если оглянуться на предшествующие века японской истории, сопровождавшиеся жесточайшими потрясениями и катаклизмами. И хотя, как у всякой эпохи, у нее имелась и своя неприглядная изнанка, это было время, когда, по выражению американского исследователя Ховарда Хиббетта, "недуги сёгуната, ставшие уже хроническими, еще не успели перейти в стадию обострения".
Правительство Токугава поощряло просвещение. Князю Иэясу, первому сёгуну из династии Токугава, приписывается следующее высказывание: "Как может человек, далекий от Пути Просвещения, должным образом управлять страной? Единственным способом приобщения к знаниям служат книги. Посему издание книг есть первый признак хорошего правителя". Под просвещением в ту пору понималось прежде всего приобщение к конфуцианскому учению, ставшему государственной идеологией. С этой целью в стране было создано множество школ, как правительственных, так и частных. Наряду с выходцами из привилегированного сословия возможность учиться в них получили и дети горожан.
С ростом грамотности возникла потребность в книгах. Дорогостоящие рукописи не могли удовлетворить возросший читательский спрос. С появлением в 20-х годах XVII века коммерческой печати широкое распространение получило книгопечатание способом ксилографии. Оттиснутые с резных деревянных досок, книги стали издаваться большими тиражами, с превосходными черно-белыми иллюстрациями и выполненным каллиграфической вязью текстом. Они были сравнительно недороги, доступны даже небогатым людям.
Значительное место в книжной продукции XVII века занимали произведения японской классической литературы X–XIV веков: "Повести Исэ", "Повесть о Гэндзи", "Записки у изголовья", "Дополненное собрание рассказов из Удзи", "Записки от скуки", "Собрание старых и новых песен Ямато", "Сто стихотворений ста поэтов" и др. В числе первых коммерческих изданий того времени оказывались и некоторые сочинения китайских авторов, например, собрание судебных казусов Гуй Ваньжуна "Сопоставление дел под сенью дикой груши" (XII в.) и сборник дидактических притчей XIII в. "Двадцать четыре примера сыновней почтительности". В ходе приобщения к литературному творчеству представители новой японской интеллигенции, формировавшейся главным образом из горожан и захудалых самурайских родов, осваивали художественное наследие прошлого.
На протяжении XVII столетия городская культура проделала большой путь. Чутко реагируя на происходившую в обществе смену нравственных приоритетов и эстетических предпочтений, она менялась сама и одновременно меняла облик того, что принято именовать японской художественной традицией. Эта культура демократична и носит по преимуществу светский характер. Буддийские идеи и символы, определявшие существо интеллектуальных и художественных движений предыдущих эпох, утратили свое универсальное значение и подверглись заметному переосмыслению под натиском новых представлений о мире, диктуемых опытом повседневной практической жизни и обусловленными ею ценностями.
Для обозначения земного бытия культура XVII века по-прежнему использовала известное еще со времен раннего средневековья слово "укиё" ("плывущий", быстротечный, изменчивый мир), но теперь оно отражало не столько буддийскую идею иллюзорности и непостоянства всего сущего, сколько представление о сиюминутных радостях и удовольствиях "мира сего":
Жизнь - всего лишь наважденье,
Но ведь хороша!..
Станет плоть бесплотной тенью,
Отлетит душа.
Наслаждайся же покуда,
Балуй естество:
Пей, да пой, да веруй в чудо -
Больше ничего!(Перевод А. А. Долина)
В XVII веке слово "укиё", не утратив традиционных смысловых коннотаций, приобрело и такие новые значения, как "чувственный", "легкомысленный", "современный". На языке эпохи выражение "одержимость укиё" означало пристрастие к посещению веселых кварталов, "разговоры об укиё" - пикантные сплетни, "напевы укиё" - модные песенки вроде приведенной выше, а если кого-нибудь называли "укиё-отоко", можно было не сомневаться, что речь идет о щеголеватом повесе. Укиё, изменчивый, превратный, но от этого тем более привлекательный, а главное, соразмерным человеку мир - краеугольное понятие культуры того времени.
Осознание самоценности земного бытия было открытием, за которым, однако, стоял духовный опыт культуры XIV–XVI веков, развивавшейся под знаком дзэн-буддизма. Дзэнская мысль о тождестве эмпирического и истинно сущего, суетных страстей и просветленного бесстрастия послужила той почвой, на которой взросла жизнелюбивая, гедонистическая культура XVII века. Сутолока повседневной жизни проникала в литературу, на театральные подмостки, в условно-декоративный мир живописи, освежая и обогащая язык искусства. Складывался новый художественный стиль, в котором "умозрение" средневекового художника вытеснялось реальным "зрением", а обобщающей символике классических образов противопоставлялась сила непосредственного чувства и яркость конкретного жизненного наблюдения.
Расцвет этого нового по духу и стилю искусства приходится на последнюю четверть XVII века - период, который, по выражению Дж. Сэнсома, стал для Японии "скромным ренессансом". Именно тогда, вдохновляя друг друга, творили поэт Мацуо Басё, драматург Тикамацу Мондзаэмон, живописец и мастер жанровой гравюры на дереве Хисикава Моронобу. К этому блистательному созвездию талантов принадлежал и Ихара Сайкаку.
"Это по-голландски!"
Имя Сайкаку прославили его прозаические сочинения, между тем свой путь в литературе он начал как поэт.
Подобно многим выходцам из состоятельных купеческих семей, завершив курс начального образования в приходской школе, он пятнадцатилетним юношей стал обучаться поэзии, что для человека с литературными амбициями было равнозначно получению серьезного филологического образования.
В то время непревзойденным мастером и наставником молодых поэтов считался Мацунага Тэйтоку (1571–1653). Он и его последователи с благоговением относились к традициям старины и прививали своим ученикам навыки виртуозного владения техникой версификации.
Годы ученичества были для Сайкаку временем погружения в мир классической литературы и приобщения к тайнам мастерства, однако жестко регламентированный набор поэтических средств ограничивал возможности самовыражения, без которого не мыслил себе творчества молодой поэт.
В 60-е годы XVII века большую известность в поэтических кругах приобрела возглавляемая Нисиямой Соином (1605–1682) осакская школа "Данрин", приверженцы которой экспериментировали со стихом, вводили в поэзию новые темы и образы, подсказанные городской жизнью того времени. Они стремились вернуть вознесшемуся над повседневностью литературному слову его первоначальную простоту и конкретность. Их излюбленным стилем был пародийный гротеск, наибольшим же признанием у них пользовались произведения, как можно менее похожие на "классические" образцы.
В среде сторонников этой школы получили распространение так называемые "докугин хайкай" - "сольные" выступления поэтов, пришедшие на смену коллективному сочинению "стихотворений-цепочек" (рэнга), одному из видов традиционного поэтического творчества. "Докугин хайкай" давали возможность стихотворцам вырабатывать собственный стиль, привносить в поэзию индивидуальное авторское начало.
Эта атмосфера творческой свободы и несогласия с традицией не могла не импонировать Сайкаку, который с первых же самостоятельных шагов на поприще поэта отстаивал за собой право писать иначе, чем требовал шлифовавшийся веками поэтический канон. В предисловии к одному из ранних стихотворных сборников он писал:
"Некто спросил: "Почему вы предпочитаете поэзию, свободную от общепринятых правил?" Отвечаю: "Мир поэзии сделался мутным. Лишь я один прозрачен. Зачем же, хлебая этот мутный суп, вылизывать еще и осадок?" И далее: "От стихов, которые приходится то и дело слышать, уши покрываются плесенью, а язык зарастает мхом. Они никуда не годятся и напоминают ворчание немощных стариков".
Идеалом Сайкаку было творчество, "свободное от общепринятых правил". Созерцательности средневековой рэнга он противопоставил спонтанность внезапной остроты, традиционной поэтической лексике - стихию просторечия, закрепленным в каноне законам поэтической дикции - живую, часто насмешливую разговорную интонацию.
Новации Сайкаку в области стихотворного языка вызывали критику со стороны поэтов-традиционалистов, пренебрежительно именовавших его "Голландцем". В те времена Голландия была единственной европейской страной, с которой торговала Япония, и поэтому воспринималась как символ всего чуждого, непривычного, экзотического, экстравагантного. "Даже малые дети в Нагасаки, - замечает в этой связи Дональд Кин, - кричали: "Это по-голландски!", когда кто-нибудь из них нарушал правила игры". Называя поэзию Сайкаку "голландской", ревнители чистоты поэтического стиля выводили его творчество за пределы искусства. В мире традиционной поэзии он и впрямь казался чужестранцем.