Ковшик с маслом, стоивший жизни
Нет ничего прискорбнее, чем прожить весь век в одиночестве.
В краю Кавати, в деревне Хираока, жила женщина, родом из семьи, некогда знатной, лицом и фигурой превосходившая многих, так что о ней даже песню сложили, в которой называли горным цветочком. Неизвестно, по какой такой горестной карме случилось, что она одиннадцать раз выходила замуж, но всякий раз мужья ее умирали, исчезая, как талый снег по весне. Оттого-то местные жители, поначалу страстно о ней вздыхавшие, со временем стали ее бояться, так что никто и заговорить-то с ней не решался. Восемнадцати лет она овдовела, и так, во вдовстве, дожила до восьмидесяти восьми лет.
Горькая это доля - слишком долго зажиться на свете! От былой красоты ее и следа не осталось, волосы поседели, и стала она таким страшилищем, что боязно и взглянуть. Но так уж устроена жизнь человеческая, что и хотел бы смерти, да ведь сам собой никак не умрешь; вот она и добывала себе пропитание тем, что пряла хлопчатую пряжу. Дрова, горевшие в очаге, в ночное время заменяли ей светильник, и хоть света этого не хватало, денег на покупку масла у нее не было. А посему она воровала в глухую ночную пору масло из светильника в храме местного божества и, зажигая его, пряла свою пряжу.
Как-то раз собрались прихожане.
- Очень странно, что ночь за ночью перед изваянием бога гаснет светильник! Иссякает масло - какая тварь, какой пес тому причиной? Хотя мы и слова-то эти вымолвить недостойны, но сияние сего светильника озаряет весь край Кавати, и если он гаснет, значит, сторожа в храме не усердны. Нынешней же ночью во что бы то ни стало выведаем, в чем тут дело! - Так они тайно между собой договорились, вооружились копьями и луками, оделись как надобно, незаметно пробрались во внутреннее помещение храма и стали ждать, что будет дальше.
И вот, когда все миряне уснули и пробил колокол, возвещающий полночь, пред алтарем появилась ведьма, такая страшная, что от страха все лишились сознания. Случился тут среди них человек, особенно искусный в стрельбе из лука. Вложил он в свой лук раздвоенную в хвосте стрелу, прицелился поточнее, спустил тетиву, и стрела, угодив точно в цель, насквозь пронзила худую шею старухи, так что голова отскочила. И вдруг голова эта стала изрыгать пламя и взмыла к небу. Когда рассвело и труп как следует рассмотрели, оказалось, что это та самая известная всей деревне старуха. И не нашлось тут ни единого человека, кто бы ее пожалел.
С тех пор голова старухи появлялась каждую ночь, пугая путников на дорогах, так что они от страха лишались чувств. А из тех, кого настигал огонь, извергаемый этой головой, никто не прожил более трех лет. Огонь сей и ныне часто появляется в поле, одним скачком перелетая три, а то и целых пять ри. И мчится он при этом с такой скоростью, что и глазом моргнуть не успеешь. Любопытно только, что, когда огонь уже совсем близко, стоит лишь промолвить слова "Ковшик с маслом!", как он сразу же гаснет.
Деньги, что валяются на земле
Кто честен во всем, того Небо своей милостью не оставит…
Некий человек, уроженец города Осака, долгое время жил и торговал в Эдо. Сколотив богатство, коего хватило бы ему до конца дней, он снова вернулся в Осака и проводил время в досуге и праздности.
Однажды, когда он любовался искусно составленным букетом из осенних цветов и трав, из селения, что на Востоке, прислали ему красивые грибы с алыми шляпками. В это самое время зашел к нему сосед и спросил:
- Что это за растение?
Хозяин ответил:
- Оно зовется "душа-корень" и растет в Стране святых мудрецов.
И сосед, поверив этим словам, лишь взирал на грибы с благоговением, не решаясь даже коснуться их, - настолько простодушен и честен был это человек.
- Я пришел к вам сегодня потому, - сказал он, - что у меня здесь, в Осака, дело не спорится так, как надо. Вот и надумал я тоже съездить хоть раз в город Эдо, чтобы хорошенько там заработать. Вы жили в том городе много лет и хорошо знаете тамошние обычаи и порядки. Посоветуйте, каким делом выгоднее всего заняться.
Хозяин ответил:
- Сейчас самое верное дело в Эдо - подбирать денежки, что валяются на дороге!
Гость принял эти слова за чистую правду.
- Вот занятие, до которого еще никто не додумался, - сказал он, - непременно последую вашему совету, стану подбирать деньги и благодаря вам вернусь домой разбогатев.
Такая доверчивость показалась хозяину чрезвычайно забавной; он дал этому человеку немного денег на дорожные расходы и написал рекомендательное письмо одному доброму знакомому: "Податель сего направляется на заработки в Ваши края. Всецело поручаю его Вашим заботам". Письмо он отдал тому соседу. Вскоре сосед прибыл в Эдо, поселился при конторе по найму слуг, куда его рекомендовали, и на следующий день, надев куртку, вышел из дома; возвратился он уже после захода солнца, и так продолжалось десять дней кряду.
Хозяин конторы встревожился.
- Куда это вы ходите каждый день? - спросил он. - И даже не спросите у меня совета, каким делом вам лучше всего заняться.
- Почтенный хозяин! - отвечал тот. - Вам одному скажу все без утайки: я приехал сюда, чтобы подбирать деньги, что валяются на земле!
Хозяин стал смеяться до слез и решил, что его знакомый из Осака нарочно прислал сюда этого человека, чтобы подшутить над ним.
- Ну и как? - спросил он. - Вы каждый день уходите из дома; удалось ли вам что-нибудь подобрать?
- Да вот только вчера мне целый день не везло, в остальные же дни я подбирал, и немало, - отвечал тот. - Один раз пять моммэ серебром, другой раз - семь, потом кинжал с отломанным кончиком, карманную гирю от весов, украшение от ножен, - чего-чего только не валяется на дороге. Я все поднимал, и теперь у меня четыре сотни разных предметов!
Хозяин был поражен.
- Ну и чудной же у меня постоялец! - сказал он своим соседям.
- Это просто неслыханно! Подумать только, приехать для этого так издалека! В наши дни - и вдруг столь чистосердечный и простодушный человек! Пусть же найдет он побольше, чтобы повесть о нем осталась в назидание потомкам! - решили соседи и, собрав пять рё золотом, подбросили ему на дороге.
И тот человек скоро разбогател, приобрел дома на самой людной торговой улице и, год за годом отмечая в многолюдном Эдо новогодние празднества, украшал сосновыми ветками коньки крыш собственных владений, тянувшихся длинным рядом. Дела его процветали.
Из сборника
"Двадцать непочтительных детей страны нашей"
Добро и зло в одной упряжке недолго ходят
Хороших друзей встретишь нечасто, дурных же - сколько угодно. Жили в Хиросиме два приятеля. Не зная удержу в погоне за развлечениями, они, что ни вечер, садились в лодку и гребли в направлении известного своими веселыми кварталами городка Миядзима, в провинции Аки, покрывая расстояние в пять ри скорее, чем сгорит фитиль длиною в один сун. Настолько были они схожи меж собой и нравом, и обликом, что других таких не только в Хиросиме, но и во всем широком свете не сыщешь. Одного из них звали Биттюя Дзинсити, другого - Канатая Гэнсити. Трудиться они не желали, сидели на шее у родителей, и только и знали, что пускать по ветру денежки, накопленные отцами за долгие годы. Не мудрено, что дома Биттюя и Канатая, некогда слывшие чуть ли не самыми богатыми в тех краях, со временем пришли в упадок, а по прошествии десяти лет и вовсе обнищали.
Незавидная участь выпала отцам этих повес: всю молодость они трудились в поте лица, а на старости лет некому было о них позаботиться. Просыпались они с пустым желудком и спать ложились с пустым желудком. Была у одного из дружков сестра на выданье. Как полагается, мать заблаговременно начала готовить для нее приданое - одежду и всякую домашнюю утварь, только непутевый братец и это прибрал к рукам, продал, а вырученные деньги прокутил. Пришлось отправить ее в чужой дом в услужение, - нынче не сьщешь чудака, который взял бы в жены девушку без приданого. Глядя, как печется о своей сестре хозяйский сын, бедняжка еще больше обижалась на брата.
Перед новогодним праздником последние остатки былого благополучия истаяли, точно лед на солнце, и молодые кутилы окончательно впали в нищету, даже огонь в очаге им теперь нечем было развести. Чтобы как-то поправить положение, в ночь Сэцубун Дзинсити и Гэнсити надвинули на глаза бумажные капюшоны, хотя в темноте их и так никто не узнал бы, и вышли на улицу просить подаяние. Правду говорят: чтобы быть попрошайкой, особой выучки не требуется, но стыда не смыть до самой смерти. Так они ходили от дома к дому и, не щадя горла, всю ночь истошными голосами вопили:
- Счастья вам, хозяева, и долголетия! Прожить вам не меньше девяти тысяч лет, подобно Дунфан Шо, - однако с подаяниями им не везло: к утру у них оказалось на двоих всего восемнадцать медяков да двести зерен вареной фасоли.
Решив, что этак долго не протянешь, они бросили родителей на произвол судьбы, а сами в поисках удачи подались на восток.
В городке Окаяма в провинции Бидзэн у них кончились припасенные на дорогу деньги. Там они и застряли и снова принялись попрошайничать. Однако с виду они мало походили на нищих - белизна их лиц и щеголевато зачесанные волосы внушали подозрение. И вместо подаяний на новоявленных попрошаек сыпались грубые окрики:
- Проваливайте отсюда, прочь с дороги!
Теперь, когда кутилы оказались без крова, так горько им было вспоминать безвозвратно ушедшие счастливые дни, так стыдно было своих нищенских отрепий, что они не успевали утирать непрошеные слезы.
Надобно заметить, что в то самое время в провинции Бидзэн в большом почете было Учение сердца, и людские сердца устремились к добродетели. Поскольку сам князь оказывал милости тем, кто проявлял верность высшему и почтение к родителям, все становились на стезю благочестия, и в стране той царили мир и спокойствие.
Потерпев неудачу на поприще нищих, Дзинсити и Гэнсити смекнули, что скорее добьются удачи, если станут следовать законам этой страны, и, подговорив двух немощных стариков, пустились на новую уловку. Дзинсити смастерил тележку, в каких возят калек, усадил в нее семидесятилетнего старика и, возя тележку по городу, со слезами в голосе причитал:
- Помогите, люди добрые. Сжальтесь над несчастными горемыками. От роду мне двадцать три года, сам я из земли Аки. За какие прегрешения выпала мне такая тяжкая доля, что я не могу прокормить своего батюшку и вынужден покрывать себя позором, прося милостыню?!
Все сочувствовали его горю и не скупились на подаяния. Вскоре риса и медных монет набралось столько, что они уже не умещались в тележке.
Не отставал от своего приятеля и Гэнсити. Посадив на плечи другого старика, он тоже ходил по городу, причитая и прося подаяния. Видя, сколь велико его сыновнее благочестие, люди не оставались безучастными и к его беде.
Через некоторое время Дзинсити и Гэнсити поставили на пустоши бамбуковую ограду и, собрав сухие ветки, построили себе хижины, в которых можно было укрыться от дождя и росы. После ночей, проведенных под открытым небом, житье в этих убогих лачугах казалось им невиданным счастьем. Зачерпнув в глиняный котелок водицы из болота, они ссыпали в него без разбора все подаяния, собранные за день: и нешелушеный рис, и рис нового урожая, и красный рис, и красную фасоль. Получалось месиво, но они и тому были рады. Была бы, как говорится, плошка да крыша над головой, было бы чем набить живот, - большего они и желать не могли.
Вернувшись домой, Дзинсити заставлял старика растирать ему спину, а по ночам велел отгонять комаров. Когда же притомившийся за день старик ненароком засыпал, тот, не считаясь с его годами, нещадно пинал его в бок и орал:
- Ух, старый болван, ничего толком сделать не можешь!
- Негоже так обижать старика, - не раз говорил приятелю Гэнсити. - Ведь он тебе названый отец. Лишь благодаря ему ты не помер с голоду. Нельзя забывать добро!
Однако от этих слов Дзинсити приходил в еще большую ярость. С тех пор стоило приятелю попросить у него лучину или какую-нибудь другую мелочь, как он сразу же отвечал отказом.
Но Небо, как известно, судит по справедливости и каждому воздает за добро и зло. Не прошло много времени, как люди отвернулись от Дзинсити, перестали подавать ему милостыню, и он стал бедовать пуще прежнего. Что же до Гэнсити, то ему, напротив, с каждым днем подавали все больше. Теперь в непогожие дни он мог оставаться дома. И так он заботился о своем старике, точно тот был ему родным отцом.
От этого старик из соседней лачуги еще пуще горевал о своей несчастливой доле, еще больше досадовал на Дзинсити. В конце концов он решил откусить себе язык и так свести счеты с жизнью.
А старик этот, да будет вам известно, был вовсе не подлого происхождения, а вел свой род от самураев, известных в провинции Этиго.
- Так уж случилось, что, став ронином, я был вынужден скрываться от людей, и вот теперь, на старости лет, мне приходится влачить жалкое существование, - сказал он однажды Гэнсити, когда Дзинсити не было поблизости. Не сдерживая слез, он продолжал: - С жизнью мне расставаться не жаль, не хочу только стать после смерти добычей собак и волков. Поэтому прошу вас предать прах мой земле.
Гэнсити проникся еще большим состраданием к несчастному старику и молвил в ответ:
- Коли суждено вам будет умереть, я исполню вашу волю. Но пока я здесь, никто не посмеет больше дурно обходиться с вами. Теперь вы можете ни о чем не беспокоиться.
Старик склонил голову и, отирая рукавом слезы, с благодарностью произнес:
- Радостно мне слышать эти слова.
В этот миг перед хижиной появился некий человек, по виду путник. Слуги вели под уздцы его коня и несли паланкин. Он спешил, видно, по какому-то делу. Остановившись, человек этот некоторое время пристально глядел на старика, затем спросил:
- Скажите, почтенный, ваше имя не Хасимото Такуми?
- Неужели это ты, Кинъя? - удивился старик. Видно, крепки были узы, связывавшие отца с сыном.
- Какое счастье, что я вас отыскал! - воскликнул путник. - Когда мы расстались, я отправился в Бусю в поисках службы и после долгих мытарств наконец поступил в услужение к князю из восточной провинции. Мне положили жалованье, как и прежде, - пятьсот коку риса. Испросив отпуск в пятьдесят дней, я отправился разыскивать вас, отец. Этот срок подходит к концу, и я совсем было отчаялся вас найти. И вот наконец мы все же встретились. Не отвернулось еще, значит, от меня самурайское счастье.
Старик, в свою очередь, поведал сыну о тяготах, какие выпали на его долю за время разлуки. Слушая отца, Кинъя не успевал осушать слезы.
Тем временем вернулся Дзинсити. Увидев незнакомца, он остолбенел от страха. Кинъя же схватил его и гневным голосом произнес:
- Такую бездушную тварь, как ты, не следовало бы оставлять в живых, но я не стану тебя убивать. Однако знай: тебе не избежать кары за твои злодеяния!
С этими словами Кинъя разнес в щепы хижину Дзинсити. И снова на том месте стало пустое поле.
- А вас, - сказал он Гэнсити, - я принимаю к себе на службу.
Затем Кинъя посадил отца и второго старика в паланкин и вместе с ними отправился на восток.
Так и остался Дзинсити ни с чем, если не считать разбитой посуды, черпачка из раковины да старой циновки, которая почти не спасала от утренней росы и вечернего ветра. Вот какая беда постигла Дзинсити! Вскоре пошла о нем дурная молва, и люди изгнали его из тех мест. Теперь ему даже голову приклонить было негде.
Первый снег застал его у храма Сёсядэра в провинции Харима. Там он и нашел свою погибель - закоченел и умер.
Приписка, оставленная на изголовье
В последнее время у столичных жителей вошло в обычай, чуть перевалит им за сорок, обривать голову и удаляться на блаженный покой. Впрочем, если есть деньги, бритая голова не помеха в развлечениях - даже таю в веселых кварталах охотно выходят к таким гостям. А мальчики-лицедеи и подавно не гнушаются водить с ними дружбу. Что ни говори, передав сыну хозяйство, можно жить без хлопот и волнений; подобное благо ни на что не променяешь. А вот женщины глупы, им до самой смерти жаль уступать невестке бразды правления в доме. Как поглядишь, таковы нравы не только в столице, но и в провинции.
Жил в уезде Хата провинции Тоса человек по имени Кацуоя Скэхати, мастерил рыбацкие лодки. Дело свое вел с умом, так что не только лодки его выдерживали натиск морских волн, но и сам он мог устоять перед любой житейской бурей и постепенно разбогател. Был у него сын по прозванию Скэтаро. Смышленый от рождения, он во всем старался помочь отцу, и каждый его нахваливал, наполняя сердце Скэхати радостью.