XXI
- Давай повесим ее тут, - сказал Лусио. - Под вентилятором она высохнет в момент, а потом постелем обратно.
Нора отжала край простыни, которую застирывала.
- Знаешь, сколько времени? Полдесятого, и мы стоим на якоре.
- Всегда просыпаюсь в это время, - сказала Нора. - Есть хочется.
- И мне тоже. Наверняка, завтрак уже накрыли. На судне распорядок совсем другой.
Они поглядели друг на друга. Лусио подошел и нежно ее обнял. Она положила голову ему на плечо, закрыла глаза.
- Тебе хорошо? - спросил он.
- Да, Лусио.
- Ты, правда, меня немножко любишь?
- Немножко.
- А ты довольна?
- Хм.
- Недовольна?
- Хм.
- Хм, - сказал Лусио и поцеловал ее в волосы.
Бармен неодобрительно поглядел на пару, однако поспешил очистить для них столик, за которым перед тем завтракало семейство Трехо. Лусио подождал, пока Нора усядется, и подошел к Медрано, который ввел его в курс событий. Когда он пересказал все Норе, она просто не поверила. В общем, женщины выказали гораздо большее недоумение и недовольство поворотом событий, как будто бы каждая заранее составила свой маршрут, который с самого начала грубо нарушался. На палубе Паула с Клаудией расстроенно созерцали фабричный пейзаж берега.
- Подумать только: отсюда можно на автобусе добраться до дому, - сказала Паула.
- Мне начинает казаться, что это совсем не плохая мысль, - засмеялась Клаудиа. - Однако есть в этом что-то комичное, забавное. Остается только сесть на мель у острова Масьель, к примеру.
- А Рауль воображал, что не пройдет и месяца, как мы окажемся на Маркизских островах.
- А Хорхе спит и видит ступить на земли его любимого капитана Гаттераса.
- Какой у вас замечательный мальчик, - сказала Паула. - Мы с ним уже стали друзьями.
- Я рада, потому что Хорхе не так прост. Если ему кто-то не нравится… Боюсь, он в меня. Вы довольны, что отправились в это плавание?
- Пожалуй, довольна - не совсем то слово, - сказала Паула, моргая так, словно в глаза ей попал песок. - Скорее тешу себя надеждой. Дело в том, что мне надо было сменить обстановку, как и Раулю, вот мы и решили поплыть на пароходе.
- Но это не первое ваше путешествие?
- Да, шесть лет назад я была в Европе, и, по правде сказать, она мне не пришлась по душе.
- Бывает, - сказала Клаудиа. - Европа - это ведь не только галерея Уффици и Плас-де-ла-Конкорд. Для меня пока что она - такая, наверное, потому, что я живу в воображаемом, литературном мире. Но вполне вероятно, что разочарование окажется гораздо большим, чем можно представить себе, находясь здесь.
- Дело не в этом, по крайней мере в моем случае, - сказала Паула. - Откровенно говоря, я совершенно не способна всерьез играть ту роль, какую назначила мне судьба. Я выросла в среде, где все мечтали о жизненном успехе и личных свершениях, а я оказалась неудачницей. Здесь, глядя на Килмес и на реку цвета детского поноса, можно насочинять себе массу оправданий. Но в один прекрасный день попадаешь в другую обстановку, начинаешь соизмерять себя с другими образцами, например, оказавшись подле греческих колонн, и - падаешь еще ниже. Меня удивляет, - добавила она, доставая сигареты, - что некоторые путешествия не заканчиваются выстрелом в висок.
Клаудиа взяла предложенную сигарету и увидела семейство Трехо, которое приближалось к ним; с носовой палубы Персио приветственно махал ей рукой. Солнце начинало припекать.
- Теперь понимаю, - сказала Клаудиа, - почему вы понравились Хорхе, не говоря уж о том, что он неравнодушен к зеленоглазым. Хотя цитаты и вышли из моды, вспомните, что сказал один персонаж Мальро: жизнь ничего не стоит, но нет ничего ценнее жизни.
- Хотелось бы знать, чем кончил этот персонаж, - сказала Паула, и Клаудиа услышала, как изменился ее голос. Она положила ей руку на плечо.
- Не помню, - сказала она. - Возможно, и выстрелом. Но, скорее всего, стрелял в него другой.
Медрано посмотрел на часы.
- По правде говоря, это становится скучным, - сказал он. - Поскольку мы остались почти что одни, не отрядить ли нам кого-нибудь и попытаться пробить стену молчания?
Лопес и Фелипе согласились, но Рауль предложил всем вместе отправиться на поиски офицеров. Но носу не было никого, кроме двух белобрысых матросов, которые только кивали головами и ограничились парой фраз на незнакомом языке - не то норвежском, не то финском. Они прошли по коридору правого борта и не встретили никого. Дверь в каюту Медрано была приоткрыта, и стюард приветствовал их на не родном для него испанском. Лучше, если они поговорят с мэтром, который сейчас, наверное, накрывает столы к обеду. Нет, на корму пройти нельзя, а почему - он не знает. Капитан Ловатт, да. Как, уже не капитан Ловатт? До вчерашнего дня был капитан Ловатт. И вот еще: он убедительно просит сеньоров запирать двери на ключ. А если у них есть ценные предметы…
- Ну что ж, пошли на поиски достославного мэтра, - сказал Лопес, подавляя скуку.
Они без особого желания вернулись в бар, где Лусио с Атилио Пресутти обсуждали, почему "Малькольм" встал на якорь. Бар выходил в читальный зал, где тускло поблескивал рояль скандинавской марки, и в столовую таких размеров, что при виде ее Рауль восхищенно присвистнул. Метрдотель (наверняка это был метрдотель, потому что у него была улыбка метрдотеля и он отдавал распоряжения хмурому официанту) расставлял по столикам цветы и раскладывал салфетки. Лусио и Лопес выступили вперед, и метрдотель вопросительно поднял седые брови и поздоровался с ними довольно равнодушно, однако вполне вежливо.
- Видите ли, - сказал Лопес, - эти сеньоры - и я тоже - несколько удивлены. Уже десять часов, а нам все еще не сообщили ничего относительно плавания в целом и планов на ближайшее будущее.
- Ах, относительно плавания, - сказал метрдотель. - Я полагаю, вам раздадут проспект или расписание. Я сам не очень в курсе.
- Тут никто не в курсе, - сказал Лусио немножко громче, чем было необходимо. - Вы считаете прилично - держать нас в этом… в этом месте? - заключил он, покраснев и никак не находя нужного тона.
- Сеньоры, приношу вам свои извинения. Я не думал, что сегодня утром… У нас очень много работы, - добавил он. - Обед будет вам подан ровно в одиннадцать, ужин - в двадцать часов. Чай будет накрыт в баре в семнадцать часов. Те, кто пожелает обедать и ужинать у себя в каюте…
- Кстати, о пожеланиях, - сказал Рауль, - я бы хотел узнать, почему нельзя пройти на корму.
- Technical reasons, - быстро ответил метрдотель и тут же перевел фразу на испанский: по техническим причинам.
- На "Малькольме" авария?
- Нет-нет.
- Почему же мы все еще не вышли в море и все утро стоим на якоре?
- Мы отплываем сию минуту, сеньор.
- Куда?
- Не знаю. Полагаю, что об этом вам сообщат в проспекте.
- Можно поговорить с офицером?
- Мне сказали, что офицер во время обеда придет приветствовать вас.
- А радиограмму нельзя послать? - перевел Лусио разговор в практическую плоскость.
- Куда, сеньор?
- Как - куда? Домой, ваша милость, - сказал Мохнатый. - Узнать, как поживают родственники. У меня там двоюродная сестра, на минуточку, с аппендицитом осталась.
- Бедняжка, - посочувствовал Рауль. - Ну что ж, будем надеяться, что под закуску мы сможем лицезреть оракула. А покуда я лично пойду любоваться килмесским берегом, родиной Викторио Касполо и других выдающихся деятелей.
- Интересно, - сказал Медрано Раулю, когда они, не слишком ободренные, выходили из столовой. - У меня ощущение, что мы влипли в крупную заварушку. В общем-то забавную, но неизвестно, чем она кончится. Как, по-вашему?
- Not with a band, but a whimper, - сказал Рауль.
- Вы знаете английский? - спросил его Фелипе, пока спускались на палубу.
- Разумеется, - Рауль посмотрел на него и улыбнулся. - Я сказал "разумеется" потому, что все, кто меня окружает, английским владеют. Я думаю, вы тоже учите его в школе.
- Немножко, - сказал Фелипе, учившийся только для экзаменов. Захотелось напомнить Раулю, что тот предлагал ему свою трубку, но стало неловко. Не то чтобы неловко, но показалось, что надо подождать удобного случая. Рауль рассуждал о том, как важно знать английский, и слушал себя с насмешливой жалостью. "Неизбежная первая фаза игры, - думал он, - разведка: поиски и находки, первая прикидка…"
- Становится жарко, - сказал он машинально. - Обычная на Ла-Плате влажность.
- Да-да. Рубашка у вас, наверное, мировая. - Фелипе набрался духу потрогать двумя пальцами ткань. - Наверняка нейлон.
- Нет, всего лишь шелковый поплин.
- А выглядит как нейлоновая. У нас есть один учитель, так у него все рубашки - нейлоновые, он привозит их из Нью-Йорка. Мы прозвали его Стиляга.
- А чем вам нравится нейлон?
- Ну… ну, все его носят, и реклама во всех журналах. Жаль только, что в Буэнос-Айресе он слишком дорогой.
- А вам лично чем он нравится?
- Тем, что гладить не надо, - сказал Фелипе. - Постирал рубашку, повесил - и готово дело. Стиляга нам рассказывал.
Рауль разглядывал его в упор, доставая сигареты.
- Вижу, Фелипе, у вас есть практическая жилка. Однако едва ли вам самому приходится стирать и гладить рубашки.
Фелипе густо покраснел и взял предложенную сигарету.
- Не подсмеивайтесь надо мной, - сказал он, отводя взгляд. - Просто нейлон, для всяких путешествий…
Рауль кивнул, помогая ему выйти из положения. Нейлон, разумеется.
XXII
К правому борту "Малькольма" подходила лодка, в которой сидели мужчина и парнишка. Паула и Клаудиа помахали им рукой, и лодка подошла ближе.
- Почему вы стоите тут? - спросил мужчина. - Поломка?
- Загадка, - ответила Паула. - Или забастовка.
- Какая может быть забастовка, сеньорита, наверняка, поломка.
Клаудиа открыла кошелек и показала две бумажки по десять песо.
- Сделайте нам одолжение, - сказала она. - Подойдите к корме и посмотрите, что там происходит. Ну да, к корме. Посмотрите, нет ли там офицеров, или, может быть, что-нибудь чинят.
Лодка стала отходить от борта, и мужчина, явно смущенный, не сказал ни слова. Парнишка принялся торопливо выбирать якорный канат.
- Недурная мысль, - сказала Паула. - Однако до чего же нелепо, вам не кажется? Посылать лазутчика, какой абсурд.
- Не больший, чем, например, пытаться угадать пять цифр из всех возможных комбинаций. В этом абсурде есть свои закономерности, хотя, возможно, я просто заражаюсь идеями Персио.
Она стала объяснять Пауле, кто такой Персио, и не очень удивилась, обнаружив, что лодка все больше удалялась от "Малькольма", а лодочник даже не обернулся.
- Austuzie femminile потерпели поражение, - сказала Клаудиа. - Одна надежда - мужчины что-нибудь узнают. Вы оба довольны каютой?
- Да, вполне, - сказала Паула. - Для такого маленького парохода каюты просто замечательные. Но бедняга Рауль скоро начнет жалеть, что взял меня с собой, потому что он - воплощенный порядок, а я… Вам не кажется, что разбрасывать вещи где попало - удовольствие?
- Нет, не кажется, ведь и дом, и сын - все на мне. Правда, иногда… Да нет, все-таки я люблю находить нижнее белье в ящике для белья, и тому подобное.
- Рауль поцеловал бы вам руку, если бы вас услышал, - засмеялась Паула. - Сегодня я начала день с того, что, кажется, почистила зубы его щеткой. А ему, бедняге, так нужен покой.
- Для этого в его распоряжении целый пароход, на котором почти спокойно.
- Не знаю, он почему-то нервничает, его бесит эта история с кормой, на которую вход воспрещен. Правда, Клаудиа, Раулю со мной будет очень плохо.
Клаудиа почувствовала, что за ее настойчивыми повторениями кроется желание сказать что-то еще. Клаудиа не испытывала особого любопытства, но Паула ей нравилась, нравилась ее манера смотреть, смаргивая, ее порывистость.
- Я полагаю, что он уже привык к тому, что вы можете воспользоваться его зубной щеткой.
- Дело не в щетке. Я теряю его книги, проливаю кофе на ковер… а щетку его я не трогала до сегодняшнего утра.
Клаудиа улыбнулась и ничего не сказала. Паула колебалась, потом взмахнула рукой, словно отгоняя муху.
- Наверное, лучше сказать вам сразу. Мы с Раулем - просто друзья.
- Он очень симпатичный человек, - сказала Клаудиа.
- Поскольку никто на пароходе или почти никто этому не поверит, мне бы хотелось, чтобы по крайней мере вы это знали.
- Спасибо, Паула.
- Это я должна говорить спасибо, что встретила такого человека, как вы.
- Да, иногда бывает… И со мной - тоже, бывает, хочется сказать спасибо просто за то, что этот человек рядом, за то, что кивнул понимающе или просто молчит. За то, что знаешь: можно говорить с ним, можно сказать то, что не сказал бы больше никому, и за то, что это оказалось так легко.
- Как подарить цветок, - сказала Паула и чуть дотронулась до плеча Клаудии. - Но мне нельзя доверяться, - добавила она, убирая руку. - Я способна на страшные гадости, я - ужасная подлюга и по отношению к себе, и к другим. Бедняга Рауль терпит меня до поры до времени… Вы не представляете, какой он хороший, какой понимающий, может, потому, что он не воспринимает меня в реальности; я хочу сказать, что существую для него только в плане как бы абстрактно-интеллектуальном. Если бы по какой-то невероятной случайности мы вдруг переспали с ним, я думаю, он бы уже наутро меня возненавидел. И не он первый.
Клаудиа повернулась спиной к реке, пытаясь уйти от палящего солнца.
- Вы мне ничего не скажете? - хмуро спросила Паула.
- Ничего.
- Ну что ж, может, так лучше. Зачем вешать на вас свои проблемы?
Клаудия уловила в ее тоне досаду и раздражение.
- Мне думается, - сказала она, - если бы я задала вам вопрос или отпустила какое-нибудь замечание, вы бы сразу почувствовали ко мне недоверие. Нормальное и непримиримое недоверие одной женщины к другой. Вы не боитесь так откровенничать?
- Откровенничать… Не было никаких откровений. - Паула расплющила только что закуренную сигарету. - Я всего-навсего показала вам свой паспорт, ужасно боюсь, как бы меня не приняли за то, чем я не являюсь, что такой человек, как вы, может по чистому недоразумению проникнуться ко мне симпатией.
- И отсюда - Рауль и все эти ненормальности, и любови, мимо которых вы проходили… - Клаудиа рассмеялась и вдруг наклонилась и поцеловала Паулу в щеку. - Какая дурочка, какая жуткая дурочка.
Паула опустила голову.
- Я гораздо хуже, чем вы думаете, - сказала она. - Главное - вы мне не доверяйте, не доверяйте.
* * *
Нелли сочла оранжевую блузку слишком смелой, но донья Росита более снисходительно относилась к современной молодежи. Мать Нелли заняла промежуточную позицию: сама по себе блузка хорошая, но ярковата. Когда же поинтересовались мнением Атилио, тот здраво рассудил, что такая блузка на женщине не рыжеволосой едва ли будет бросаться в глаза, но лично он ни в жисть бы не позволил своей невесте так заголяться.
Солнце жарило, и они пошли прятаться под тент, который только что натянули два матроса. Все, довольные, расселись в разноцветных шезлонгах. Единственное, чего не хватало - чая-мате, а виновата была донья Росита, она не захотела брать с собой термос и сосуд для мате в серебряной оправе, подаренный отцом Нелли дону Курсио Пресутти. В душе сожалея о своем промахе, донья Росита, однако, вслух высказалась в том смысле, что не совсем прилично пить мате на палубе первого класса, а донья Пепа возразила, что это можно было бы делать и в каюте. Мохнатый предложил подняться в бар выпить пива или сангрии, но дамы предпочли остаться в удобных креслах и любоваться рекой. Дон Гало - каждый раз, когда его спускали по лестнице, женщины наблюдали за этой процедурой с расширенными от ужаса глазами - снова появился, вступил в беседу и поблагодарил Мохнатого за помощь, которую тот оказывал его шоферу при проведении столь деликатных операций. Сеньоры и Мохнатый хором заверили, что иначе и быть не может, а донья Пепа спросила Дона Гало, много ли он путешествовал. Ну, разумеется, мир повидал, особенно - в районе Луго и в провинции Буэнос-Айрес. Плавал он и в Парагвай, на судне Михановича, ужасное было плавание, в двадцать восьмом году, жара стояла страшная…
- И всегда?.. - Нелли деликатно кивнула в сторону кресла и шофера.
- Ну что вы, детка, что вы. В те поры я был посильнее Паулино Ускудуна. Однажды в Пеуахо в лавке случился пожар…
Мохнатый сделал знак Нелли наклониться, чтобы он мог шепнуть ей на ухо.
- Сегодня моя старуха встанет на рога, - сообщил он. - Она зазевалась, а я сунул в чемодан два кило мате "Салус" и кувшинчик для заварки. После обеда придем сюда с травкой - у них челюсти отвалятся.
- Ой, Атилио! - сказала Нелли, не отрывая восхищенного взгляда от блузки Паулы. - Ты просто, ой, ну ты просто…
- Как же она взовьется… - сказал Мохнатый, довольный жизнью.
Оранжевая блузка привлекла внимание и Лопеса, который, наведя порядок в каюте, спустился на палубу. Паула читала, сидя на солнцепеке, и он, облокотившись о борт, ждал, пока она поднимет на него глаза.
- Привет, - сказала Паула. - Как дела, профессор?
- Horresco referens, - пробормотал Лопес. - Не называйте меня профессором, не то я выкину вас за борт вместе с вашими книжками.
- Это книга Франсуазы Саган, уж она, во всяком случае, не заслужила такого обращения. Вижу, свежий речной воздух разбудил в вашей крови пиратские наклонности. Взбегать по трапу, сбегать по сходням, так?
- Вы читали романы про пиратов? Добрый знак, очень добрый. По опыту знаю, что самые интересные женщины в детстве увлекались мальчишескими книгами. Например, Стивенсоном?
- Да, конечно, своими пиратскими познаниями я обязана отцу. Он из чистого любопытства собирал серию "Тит-Битс", в ней был замечательный роман под названием "Сокровище острова Черной Луны".
- Да-да, я его тоже читал! У пиратов были умопомрачительные имена, например Сенакериб Эдемский или Смит Маракаибский.
- А вы не помните, как звали того задиру, который бьется и умирает за правое дело?
- Конечно, помню: Кристофер Даун.
- Мы с вами - родные души, - сказала Паула и протянула ему руку. - Да здравствует черный пиратский флаг, а слово "профессор" вычеркнем навеки.