Два дня спустя она приехала. Её кучер скорой рысью подъехал к самому подъезду отеля. Дама вышла. Игра в лаун-теннис сразу прекратилась; все гдядели на даму. У неё была большая шляпа и очень изящное платье; а когда она вышла из экипажа, все увидели, что она была очень молода.
- Моя фамилия Андерсон, - отрекомендовалась она хозяйке.
- Как её фамилия? - спросила консульша.
- Андерсон! - ответила фру Трампе, красавица.
- Вот как, ещё одна Андерсон! Скоро здесь от них проходу не будет!
Консульша была права - Андерсон оказалась почти невыносимой для всех, кроме мужчин. Но в их среду она внесла удивительное оживление. Это не так-то легко было понять сразу; она не была красива, и у неё не было блестящих глаз фру Трампе - их не приходилось и сравнивать. Но у неё были тёмные, опасные глаза; да, они у неё были. И брови её походили на две чёрные пиявки, повернутые друг к другу головками, и казались мистическими. Она была молода, и ротик у неё был, как цветок.
Хорошо…
Фру Андерсон по утрам вставала поздно, так что хозяйка должна была ей напомнить об установленном в отеле времени: первый завтрак ровно в 9 часов.
Фру Андерсон ответила:
- Я буду являться ровно в 9 часов - только не по утрам.
Тут даже и генеральный консул невольно посмотрел на неё. А она встретила его взгляд. Генеральный консул был так создан, что никто бы не мог научить его читать во взгляде. Он происходил из известного писательского рода и сочинял превосходные стихи о природе и людях.
Но что за откровенный пожар в этих женских глазах среди белого дня! Генеральный консул видел одно: это были глаза, в которых загоралась страсть.
Когда фру Андерсон получила счёт, она попросила повременить с уплатой. У неё сейчас не было денег, но, вероятно, на днях она получит.
Вечером она завела разговор со статским советником Адами. Он переживал вторую молодость, ту последнюю вспышку, когда старость становится неестественно молодою. Вопросы и ответы фру Андерсон доставляли плешивому господину громадное удовольствие.
Когда Адами позвала его жена, генеральный консул сразу занял его место.
Он долго дожидался этого.
Он начал так:
- Я завидовал статскому советнику, что он мог так долго говорить с вами.
- А я вас ожидала, консул, - ответила фру. - Между прочим, чтобы спросить вас кое о чём и и поблагодарить вас.
- За что это?
- Это ведь вы велели поставить цветы в мою комнату?
- Цветы? Я должен признаться… Вы получили цветы?
- Извините! - сказала фру. - Значит, я слишком много вообразила.
В голову генерального консула ударила поэзия при этих таинственных цветах, и он воскликнул:
- Боже, это я должен бы сделать! Мы все должны бы это делать! Каждый день!
- Я люблю цветы, - сказала фру, - но я слишком бедна, чтобы покупать их.
При этом вышло так, что она рассказала кое-что из своей жизни, и генеральный консул сделал то же самое. Никогда прежде он не был так общителен с посторонними. В конце концов он совершенно одурел.
Фру сказала:
- Но ведь вы женаты, господин консул!
- В любви больше счастья смотреть вперёд, чем назад, - ответил он со вздохом.
За обедом на следующий день генеральный консул сидел смущённый и взбудораженный. Объяснение было в том, что в салфетку фру Андерсон он засунул небольшое стихотворение. Когда она его нашла и начала читать, она крикнула своему соседу:
- Фу, здесь сегодня жарче, чем где бы то ни было!
Поговаривали, что это статский советник, старый плешивец, велел поставить розы в комнату фру Андерсон. Но сам он, говоря с фру, это отрицал.
- Нет, нет, это не я, - говорил он, - я не смею себе этого позволить.
Фру посмотрела на него вдруг в изумлении. Она слегка приподняла свои брови, эти две тоненькие пиявки, повёрнутые друг к другу головками, и сказала:
- О, как красиво это прозвучало! Ваш голос походил на басы арфы. Статский советник поёт?
- О, нет, я не пою. То есть немного, когда-то, конечно.
Он стал совсем как молодой человек. Это, наверно, здоровый воздух и море сделали его таким здоровым и пылким! Статская советница послала за ним, но он не пошёл.
- Я не пойду, - сказал он, - пускай она меня оставит в покое. И чего от меня хотят?
Фру Андерсон кивнула головой и согласилась, что, конечно, он мог продолжать сидеть.
- Ведь мы можем разговаривать о делах, - сказала она. - В таком случае вы можете же остаться?
- Да, с вами я охотно бы делал дела, фру. Послушайте. Пусть между нами будет хоть маленькое дело.
- А не большое?
- Хотя бы и большое. Чем больше, тем лучше. Ха-ха-ха! Благослови вас Бог!
Но фру Андерсон говорила это серьёзно: она хотела застраховать его жизнь - застраховать его.
- Вот что! - сказал статский советник, поражённый. - Разве фру агент?
- Да, уже несколько лет. Я должна была помогать моему мужу зарабатывать кусок хлеба. Что же прикажете делать…
И, затем она продолжала пояснять, что она не хочет его обобрать, вовсе нет нужды, чтоб это была большая сумма.
- Ну, - сказал статский советник, - уж если это делать, то лучше на большую сумму. Да оно, пожалуй, и умно в общем быть застрахованным.
- Бумаги для подписи я должна послать домой моему мужу, - сказала фру. - А для соблюдения формы вас должен освидетельствовать врач страхового общества, хоть вы и кажетесь здоровым, как юноша.
- Доктор скоро приедет.
Встретив свою жену, статский советник заявил коротко и ясно:
- Я занимался делом и не мог прийти. Что тебе от меня нужно?
- Ты занимался делом? С нею?
- Я застраховал свою жизнь. Это очень важно быть застрахованным. Она - представительница лучшего общества.
- Худшего общества, - ответила статская советница двусмысленно, - она представительница наихудшего общества!
Статский советник был очень рад доставить удовольствие фру Андерсон.
Он сам настаивал, чтоб дело было сделано поскорее, и, когда приехал врач, статский советник пошёл на освидетельствование в прекрасном расположении духа.
Он, разумеется, ни на что не жаловался.
Фру пожала ему руку и поблагодарила его.
- Неужели я действительно оказал вам этим услугу? - спросил он.
- Большую услугу. Помощь. Я больше ничего не скажу.
Тогда статский советник дал восторжествовать лучшему в своей натуре и воскликнул:
- Я надеюсь, что уговорю и генерального консула сделать то же самое, если вы придаёте этому значение.
Фру Андерсон назвала его своим другом и благодетелем. И, оглянувшись вокруг, она прелестно покраснела.
- Я думаю, нам лучше это сделать, пока здесь врач страхового общества, - сказал статский советник генеральному консулу. - Мы, наверно, делаем этим фру большое благодеяние. Она прямо ничего не сказала, но…
- А мне она прямо сказала, что она бедная, - ответил генеральный консул. - Я нахожу, что это большая беда. Прелестное дитя и опасные глаза.
И в нём заговорил поэт: он не хотел отставать и решил застраховаться в такую же большую сумму, как и статский советник. У него, кроме того, была ещё особая причина оказать фру Андерсон эту услугу: она только что поблагодарила его за стихи с таким чувством, которое иначе и назвать нельзя было, как взрывом.
- А что, если бы мы застраховали также наших жен? - блеснула у него идея.
- Что? Наших жен? - спросил статский советник. - Нет, это не идёт, я с моей не слажу. Понимаете, освидетельствование. Ни за что!
- А что касается меня, я нахожу, что мы почти обязаны это сделать.
Настала пауза. Статский советник глубоко задумался.
- Она должна это сделать! - воскликнул он вдруг. - Я сейчас же пойду к ней.
Редко видывала статская советница своего супруга таким решительным; он не терпел решительно никаких возражений.
- Мы обязаны это сделать! - сказал он, повторяя слова генерального консула.
- Мы обязаны?
Тут статский советник проявил всю быстроту соображения и хитрость: он совсем не потерялся и, сделав торжественно кивок годовой, сказал;
- Да, мы обязаны. У нас есть дочь, которая нас когда-нибудь да покинет.
И, несмотря на то, что дочь была уже замужем, с богатым приданым, возражать статскому советнику, при его торжественности, было совершенно, совершенно невозможно.
У доктора была бездна работы по освидетельствованию многочисленных знатных персон и по выдаче им аттестатов, сообразно их различным состояниям. Доктор был молодой человек, темноглазый, в светлом платье. Лев Оксенштанд не мог с ним соперничать и обращался в полное ничтожество в те дни, когда иностранный доктор пребывал в отеле. Вначале лев попробовал было быть равнодушным, но когда даже глаза фру Трампе, и те начали блестеть при виде доктора, он потерял всякое равновесие.
- Вы со мной играли! - говорил он фру Трампе.
В один прекрасный день она ответила ему:
- Я вовсе с вами не играла. Но я не так к вам расположена, как бы вам того хотелось. Да и что из этого вышло бы? Ведь я замужем, подумайте.
- Вы должны были говорить так с самого начала!
- Но ведь мы останемся самыми лучшими друзьями, не правда ли? - добавила она.
Тут лев рассмеялся.
- И вы будете мне, как сестра - так, кажется, это говорится?
Но она потеряла голову и по вечерам разговаривала в саду с доктором.
- Я знаю кое-кого, кто бы мог быть гораздо счастливее, - сказала она и вся побагровела.
- Но ведь это не вы?
- Нет, именно я. Вы - доктор и должны это понять. Опасно быть в деревне и так основательно поздороветь от воздуха и моря. А здесь даже не с кем говорить. До вас тут никого не было.
Прошёл мимо лев Оксенштанд. Казалось, он разыскивает кого-то, чтобы убить.
- Эта фру Андерсон может быть с вами, когда ей вздумается, - сказала фру.
Доктор рассмеялся.
- Только тогда, когда у нас дела, - сказал он. - Мы страхуем людей. Она загребает деньги. Покажите мне ваше кольцо. Дайте же мне вашу руку. Нет? Ну, только на минутку?
- Нет, я не смею. А фру Андерсон это делает?.. Хорошо, вот я кладу мою руку в вашу, как будто бы я вам что-то разрешаю. Но, Боже, я вовсе этого не делаю, я вам ровно ничего не разрешаю, - поймите меня хорошенько. Послушайте, что вы делаете?
Она вырвала у него руку.
Но он успел уже её поцеловать.
- Какая теплая и хорошенькая ручка! - произнёс он. Прошла мимо фру Андерсон. Загорелась ли в ней ревность? Её глаза так удивительно сверкнули, когда она их увидела. Фру Андерсон гордо продолжала свой путь, но когда Оксенштанд, сидя на веранде, заговорил с нею, она отозвалась на это с необычайной горячностью. И затем они долго сидели, ведя возбуждённый разговор, будто желая показать тем двум в саду, что они обрели друг друга. Фру Андерсон не боялась больше никаких счетов. Она платила в отеле, как будто бы маленький долг ддя неё ничего не значил.
Статский советник в тёмные вечера бросал в её окно в первом этаже большие букеты. Нечего и говорить, что у всех фру, здесь находившихся, она была в полной немилости, но её это не касалось. Казалось, что у неё было каменное сердце по отношению ко всем, кроме некоторых, кем она интересовалась. Таким образом у неё не появилось ни малейшего сочувствия к её несчастному конкуренту, страховому агенту Андерсону. Он был буйвол и ничего не говорил сердцам. Из тех немногих слов, которыми они обменялись, стоявшие вокруг могли понять, что они желали друг другу лишь смерти и разорения.
Агент Андерсон имел вид опаснейшего заговорщика.
В одну тёплую ночь статский советник сидел, высунувшись в окно, и прохлаждался. Было темно, и слышался только шелест деревьев в саду. Бросив взгляд вниз, на окна фру Андерсон, он увидел, что они были закрыты, лампа была потушена - вероятно, фру спала. Но вдруг он заметил в темноте, что одно из окон фру отворилось, и из него выпрыгнул на землю мужчина. Статского советника Адами больно кольнуло, и в эту ночь он не мог заснуть.
На утро он ходил один со своей ужасной тайной, но к полудню уже не мог с нею совладать и, отправившись к фру Мидьде, посвятил её в это дело.
Оказалось, что двое жильцов в отеле, только тут впервые познакомившиеся, прекрасно уже поладили друг с другом. Вероятно, здоровый воздух совершает такие великие вещи.
- Да что же тебе за дело до фру Андерсон? - сказала фру Мильде.
- Я этого не выношу, - ответил статский советник. - Ночью должен быть покой.
Фру Мильде кинулась ему на шею, и плакала, и заклинала его думать исключительно о ней. Исключительно! В противном случае она не вынесет.
- Да, да, да! - сказал статский советник. - Ну, конечно, исключительно. Но…
Фру Мильде только сильнее плакала и упрекала его, что он изо дня в день обещал ей прийти, но не приходил.
- Ты занят этой иностранкой, - жаловалась она, - и не думаешь больше обо мне.
- А не можешь ли ты, между прочим, сказать мне, Что это за повеса, который посещает её ночью? - спросил статский советник, погружённый в свои мысли.
Тогда фру Мильде вспыхнула:
- Вот видишь, ты опять думал: о ней! Нет, я не вынесу этого!
И статский советник принужден был пробыть у неё добрых полчаса и ласкать её, и делать всё возможное, чтоб привести её снова в хорошее настроение. Уходя, он сказал ей, полный достоинства:
- Я думаю, впрочем, дело идёт к тому, что мы станем больше друг для друга, чем брат и сестра.
И не удивительно ли, что фру Мильде счастливо успокоилась и без слёз выслушала слова статского советника. Она снова уселась на диван и вскоре после впала в приятную дремоту.
А статский советник понёс свою тайну дальше, к генеральному консулу.
- Я, конечно, не подозреваю в этом ночного посетителе вас, - сказал он генеральному консулу. - А вы, без сомнения, не подозреваете меня.
- Никогда в жизни - горячо воскликнул генеральный консул.
И у них подернулись влагой глаза от взаимного доверия.
Они рассуждали о случившемся и предугадывали, что виновником был лев Оксенштанд. Решено было, что и впредь статский советник будет присматривать за соблазнительными окнами фру.
- Всё-таки очень досадно, - сказал статский советник, - что доступ туда получил этот Оксенштанд. В действительности ведь мы - вы и я - были настоящими её друзьями.
- Если это Оксенштанд, то я поговорю с хозяйкой, - сказал генеральный консул. - Он должен будет выехать отсюда. Я этого не потерплю.
Статский советник ответил:
- Я тоже не потерплю. Я совершенно не спал ночью…
Что касается Оксенштанда, то он подавал повод к большому подозрению. Он всё больше и больше увлекался фру Андерсон и обращался к ней при всех с любезностями. А его прежняя любовь, красавица, отходила от него всё дальше в тень.
Он отозвал Отто Менгеля, коммерсанта, в сторону и начал говорить с ним о деньгах - о больших деньгах, о новом займе.
- Нет, - сказал ростовщик, - нарастает слишком крупная сумма. У вас, верно, есть затруднения и с тем, что вы уже получили.
- Вовсе нет. Вы ошибаетесь. А кроме того, скоро умрёт мой дядя. Я только что получил письмо - он умрёт в самом скором времени.
- Будем надеяться! - сказал Отто Менгель. Но помочь льву он больше не хотел.
Тогда для льва настали мучительные дни. Он уже заявил, что желает застраховаться у фру Андерсон, и вот не мог теперь сдержать своего слова. Наконец в один прекрасный день он получил телеграмму о смерти дяди, и Отто Менгель, коммерсант, был тут как тут с деньгами. Таких сказочных процентов ещё в жизни не платили. И тем не менее Оксенштанд промолчал, потому что телеграмма была написана им самим.
В одну из следующих тёмных ночей снова открылось окно фру Андерсон, и снова выпрыгнул из него мужчина. Бедняга статский советник Адами, находившийся на своём сторожевом посту у окна, всё видел, но предпринять ничего не мог. Зато он взял с собой генерального консула, чтобы рассмотреть следы под окнами фру.
- Это совсем особенные следы, - сказал генеральный консул.
- Это сапоги с железными подковами, - ответил статский советник. - Нечто подобное тому, что носят мужики.
Ночью они разглядели всю обувь, выставленную для чистки в коридор, и нашли пару сапог с железными подковами: они принадлежали страховому агенту Андерсону.
Никогда ещё две старые ищейки не были так поражены. Но оба были возмущены до глубины души. В течение утра они сделали несколько небольших намёков агенту и не пощадили и легкомысленную фру от легких уколов.
- Под вашими окнами ночью кто-то был, - сказал статский советник.
- Да, - сказал также генеральный консул, - как раз под вашими окнами.
- Что вы говорите? - ответила фру, - уж не воры ли?
- Среднего роста мужчина, лет тридцати, в тёмном платье. В сапогах с железными подковами, какие носят крестьяне.
- Я не решусь больше там спать, - сказала фру. И она не спала там больше.
Днём фру нигде нельзя было найти. За обеденным столом её место стояло пустое. Рядом с ним было другое пустое место: врача страхового общества. Но где же они? Где они могут быть? - спрашивал каждый. Агент же страхового общества кусал свои усы и на вид был твёрд, как заговорщик. Его физиономия не сделалась мягче и тогда, когда хозяйка попросила его в свой кабинет и сообщила ему, что ночью видели, как он в окно уходил из комнаты фру Андерсон.
- Ну, так что же? - сказал Андерсон.
- Господин директор должен уехать, - сказала хозяйка. - Ничего подобного я у себя не могу допустить.
Андерсон пробормотал:
- Что я был у неё и должен теперь уехать - это ещё не худшее.
- Я послала за экипажем для вас.
- Но худшее то, что они уехали, - добавил Андерсон. - Не можете ли вы мне сказать, по крайней мере, куда они уехали?
- В этом я не могу вам служить, - ответила хозяйка.
Андерсон продолжал говорить с самим собой.
- Я давно уже их подозревал. Но я надеялся, что она сдержится в чужом месте.
- Мне думается, что это вы не могли сдержать себя.
Андерсон начал раздражаться и ответил:
- Я же должен был ходить к ней, чтоб приводить в порядок бумаги, я должен был подписывать полисы. Разве вы не понимаете этого?
- Какое вам дело до её полисов? Чужой дамы?
- Она? Чужая дама? Она же моя жена.
- Ваша жена? - проговорила хозяйка недоверчиво.
- Она моя жена! - закричал агент Андерсон. - Мне не удавалось здесь сделать дело, тогда я выписал её. А она взяла да и уехала с доктором. Они меня надули, они забрали с собою все деньги.
Тогда хозяйка замолкла на целую минуту, раздумывая об этом. У неё всё ещё оставалось кое-какое подозрение.
- Собственную жену можно ведь посещать и днем, - сказала она в виде лёгкой попытки.
- А разве нельзя посещать собственную жену и ночью? - спросил Андерсон с горечью.