Плясали вовсю. Помимо полицейского, который должен был блюсти порядок, содержатель залы сам поставил от себя распорядителя, у которого была палка и который повсюду расхаживал, не спуская глаз с танцующих. Каждый раз, когда кончался какой-нибудь танец, мужчины должны были подходить к эстраде музыкантов и уплачивать по десяти эре. Если у кого-нибудь являлось желание смошенничать, распорядитель осторожно ударял его своей палкой по плечу, если же какому-нибудь кавалеру приходилось таким образом несколько раз напомнить об установившемся порядке, на него начинали смотреть, как на подозрительную личность, и в крайнем случае даже выводили. Вообще, порядок был удивительный.
Вальс, мазурка, экоссес, рейндлендер, вальс…
Я обратил внимание на одного кавалера, танцевавшего без устали все время, это был высокий молодец, арапского вида, очень ловкий, вообще кавалер хоть куда, и дамы охотно танцевали с ним. "Да не Солем ли это отличался там?"- подумал я.
- А вы не хотите танцевать?- спросил я столяра Николая.
- Нет,- ответил он с улыбкой.
- Так мы можем уйти, если хотите.
- Да… хорошо,- ответил он, а сам сидит на месте.
- Вы думаете о чем-то другом? Долгое молчание.
- Я сижу тут и думаю о том, что у меня в усадьбе нет лошади. Я на себе вожу весь навоз и все дрова.
- Потому-то вы и стали таким сильным.
- На этих днях мне придется отправиться домой, чтобы навозить из лесу дров на зиму.
- Да, вам придется это сделать.
- Что я хотел сказать?- продолжал он, напрягая свою память, и замолчал.
- Что такое?
- Нет, об этом не стоит и думать. Было бы очень хорошо, если бы вы отправились со мной вместе, но у меня такая скверная комната.
- Я? Почему? Впрочем, эта мысль вовсе уж не так дурна.
- Да неужто? А это было бы очень хорошо!- сказал столяр.
Тут до меня доносится из залы имя Солема. Ну, да вон он стоит там, приосаниваясь, это, действительно, Солем с Торетинда своей собственной персоной. Он стоит один, он раздражен, он говорит и называет себя по имени - Солем! По-видимому, у него не было определенной дамы на весь вечер, я видел, как он брал первую попавшуюся даму для танцев. Но вот случилось так, что он поклонился даме, у которой был уже кавалер; кавалер покачал головой и сказал ему, что его дама не пойдет с ним. Солем намотал это себе на ус. Он дал парочке протанцевать следующий танец, а после этого опять склонился перед дамой. Он получил во второй раз отказ.
Да и дама эта была не совсем-то обыкновенная - она была или утонченная кокетка, или сама невинность, Бог ее знает. Белокурая, высокая, греческого типа, в черном платье без всяких украшений. Боже, до чего она была тиха и скромна! Конечно, это была девушка с улицы, но она была так скромна, это была монахиня порока, и лицо у нее было такое чистое, как у раскаявшейся грешницы. Что за удивительное создание!
Это была подходящая дама для Солема.
Когда кавалер этой дамы во второй раз отказал ему, то он стал громко кричать, хвастать и говорить, что он Солем, Солем. Но это всем надоело, его бахвальство никого не удивляло, здесь люди привыкли ко всему. Распорядитель подошел к Солему и попросил его успокоиться, и в то же время он указал ему на дверь, возле которой стоял полицейский. Это сейчас же укротило бурю. Солем сам сказал:
- Да, тише! не будем устраивать скандала!- Однако он не терял из вида гречанку и ее кавалера.
Он ничем не проявлял себя в течение двух танцев и сам приглашал дам и танцевал. Набралось много народу, многим не хватало места посреди залы, и они ждали своей очереди у стен.
Тут случилось нечто.
Одна пара упала. Это был Солем со своей дамой. Падая, он сбил с ног другую пару; это была как раз гречанка со своим кавалером они повалились на пол. Солем был очень неловок, он заболтал ногами и руками и свалил еще одну пару. Посреди залы образовалась целая куча барахтающихся людей, раздались крики и ругательства, все толкали и лягали друг друга. Солем руководил катастрофой очень ловко и со злым расчетом, одна пара за другой валилась на пол. Распорядитель старался навести порядок своей палкой и предлагал всем встать; подошел даже сам полицейский, музыка перестала играть. Солем был настолько умен и вместе с тем труслив, что воспользовался замешательством и улизнул в дверь.
Упавшие мало-помалу встали. Одни потирали себе руки и ноги, другие старались стереть с платья пыль, одни смеялись, другие ругались; у кавалера гречанки оказалась рана на виске, из нее струилась кровь, и он держался за голову. Послышались вопросы, как зовут того долговязого парня, устроившего эту свалку.
- Солем,- сказала одна из дам.
По адресу Солема раздались угрозы; стали требовать, чтобы его нашли и привели для расправы.
- Чем же он виноват?- заступились за него дамы. О, Солем и дамы!
Между тем гречанка тоже поднялась с пола, она будто вышла из ванны. Все ее черное платье было покрыто пылью, оно было усеяно звездами. Дама была очень смущена тем, что лежала на полу под всеми этими людьми, она сконфуженно улыбнулась, когда ей показали, что гребень, сдерживавший ее греческий узел, сломался.
ГЛАВА XXXIII
Сегодня 1-ое октября. Прошло сорок лет с тех пор, как мы расчищали дома снег треугольником. Увы, я могу вспомнить уже то, что было сорок лет тому назад.
Пока я еще ничего не упускаю из вида, но все проходит мимо моего носа. Я сижу на хорах и смотрю вниз. Если бы столяр Николай был более наблюдателен, то он заметил бы, как я сжимаю руки и делаю себя еще более смешным проявлением своего волнения, игрой моих лицевых мускулов; но, к счастью он ребенок. И вот я ушел домой и водворился на своем месте. Мой адрес - угол за печкой.
Снова наступает зима, север покрывается пеленой снега, англосакский театр.
И для меня наступает тяжелое время, колесо мое останавливается, мои волосы перестают расти, мои ногти перестают расти, ничто не растет за исключением моих дней. И хорошо, что дни мои растут, отныне это хорошо.
* * *
В течение зимы не происходит ничего особенного… ах да, у Николая в первый раз в жизни завелось пальто. Оно ему не нужно, но он завел его, ради приличия, как он говорит, и пальто это дорогое, стоило двадцать крон наличными, но он получил его за восемнадцать! Несомненно, Николай гораздо более доволен своим пальто, нежели Флатен своим.
Кстати, пора вспомнить про Флатена. Его друзья устроили в честь его прощальный пир или, вернее, мальчишник: он женится. Это мне рассказала фрекен Торсен, когда я случайно повстречался с нею снова под фонарем у ее дома.
- И вы не носите траур?- спросил я.
- Ах нет,- ответила она с улыбкой.- Ведь я об этом уже давно знала. А, кроме того, я вовсе уже не такая постоянная, право, не знаю.
- Мне кажется, вы совершенно верно определили себя. Она удивилась.
- Каким образом?
- Мне кажется, вы очень переменились с лета. Вы были такая положительная, все для вас было ясно, вы знали, чего хотите. Куда же девалась ваша маленькая горечь? Или у вас нет больше оснований для горечи?
Это были жестокие слова, но ведь я был для нее как бы отцом и я желал ей добра.
Она шла, поникнув головой, погрузившись в думы. Потом она сказала нечто необыкновенно разумное:
- Летом я как раз была лишена куска хлеба. Говорю вам все, как было. Мне отказали от места, а ведь это нечто очень серьезное. И вот на некоторое время я задумалась. А потом… право, не знаю… я уже не молода, но, вероятно, я и не достаточно стара. У меня есть две сестры, вот они очень положительные и постоянные, обе они замужем, и они очень серьезно относятся к жизни, хотя и моложе меня. Не понимаю, что делается со мною.
- Хотите пойти со мной в концерт? - спросил я.
- Сейчас? Нет, спасибо, я не так одета. Пауза.
- Но как это мило с вашей стороны, что вы предложили мне это!- сказала она вдруг радостно,- это было бы очень весело, но… Нет, теперь я вам расскажу об этом обеде, мальчишнике… Господи, чего только они не придумали!
Она была права, веселая молодежь наделала много глупостей,- молодые люди ребячились и вели себя глупо, но не все в их поведении было так плохо. Начали с того, что пили вино тысяча восемьсот двенадцатого года. Нет, начали с того, конечно, что Флатену послали пригласительный билет; он был разрисован красками и представлял собою легкомысленную картинку в рамке, на ней было указано только место и время, а, кроме того, было написано: Ballade, Bachiade, Qffenbachiade, Bachanal. Потом виновнику торжества говорили речи по случаю того, что он покидает холостую жизнь и товарищей, и говорили все зараз, так что ничего не было слышно. Была тут и музыка, которая играла почти все время. Под вечер все это надоело, были позваны замаскированные девушки, которые танцевали некоторое время, но так как было выпито слишком много шампанского, то танцовщицы должны были удалиться. После этого молодые люди спустились в ворота гостиницы, чтобы поймать чтонибудь "случайное". Их расчеты оправдались: с воротами поровнялась молодая женщина с ребенком на руках; так как шел снег, то она тщательно обернула ребенка тряпьем.- "Тпру!"- крикнули молодые люди, останавливая ее. - "Это твой ребенок?"-"Да".-"Мальчик?"-"Да". Они вступают с ней в разговор. Это была молодая и худая женщина, по всей вероятности, служанка. Все начали рассматривать мальчика, а Хельгесен и Линд, оба очень близорукие, вытирали даже очки и надели их. "Ты, что же, идешь топить мальчика, что ли?"- спросил кто-то.-"Нет",- ответила изумленная девушка. Тут кто-то другой заметил, что бессердечно задавать такой вопрос, и тот, кто задал его, согласился с этим. Он принес свой дождевой плащ и накинул его на плечи девушки. После этого он стал щекотать мальчика и заставил его улыбнуться - это был удивительный ребенок: человек, тряпье и грязь в одном свертке.- "Бедное, незаконное дитя,- сказал он,- рожденное девушкой!"-"Это сказано лучше!"- подхватили остальные.- "Надо будет кое-что устроить",- сказали они. -"Где ты живешь?"- спросили они девушку.-"Я жила там-то и там-то",- ответила она.-"Жила? В таком случае мы сделаем вот что",- говорит один, вынимая из кармана бумажник. Остальные следуют его примеру и сейчас же собирается большая сумма денег, которые переходят в руку девушки.- "Погоди, стоп, с меня это слишком мало, ведь я задал такой бессердечный вопрос",- говорит один.-"И с меня мало,- говорит другой - потому что мы подумали то, что ты сказал. Теперь же мы соберем маленький капитал для сына этой девушки". Начинается новый сбор. Хельгессен исполняет должность кассира. Вдруг Бенгт зовет извозчика, предлагает девушке сесть и садится рядом с ней.
"Я сейчас, я только съезжу в Лангесгате",- кричит он. "Бенгт повез ребенка к своей матери",- говорит кто-то. Тут наступило молчание.- "Послушай, Больт, это, наконец, смешно, ведь у тебя глаза влажные. Неужели можно плакать изза каких-то шиллингов?" - "А сам-то ты?- отвечает Больт,- ты весь размяк, словно баба". В увеселениях недостатка не было, появился новый "случай". По улице идет крестьянин и ведет корову, он направляется к мяснику.- "Послушай, наш гость хочет проехаться на твоей корове, сколько ты за это возьмешь?"- спросил молодой Роландсен. Крестьянин засмеялся и покачал головой. И вот они купили корову и сейчас же заплатили за нее.- "Подожди минутку",- крикнули они крестьянину. Они налепили на корову бумажку, а на бумажке написали адрес знакомой барышни.- "Иди по этому адресу",- сказали они крестьянину. Только они успели отпустить крестьянина, как возвратился Бенгт. - "Где ты был?"- спросили его собутыльники.- "Старуха согласилась!"- ответил он только. "Урра!- крикнули все,- выпьем за здоровье мальчугана! Пойдемте в кафе! Неужели она действительно согласилась? Урра, да здравствует старуха! Чего же мы здесь стоим? Пойдемте же в кафе".- "Пойдемте?"- засмеялся кто-то.- "Нет, конечно, нет, мы поедем! Ха-ха-ха! Человек! Автомобилей!" Лакей бросается к телефону. Все это занимает много времени, становится уже поздно, но господа ждут. Рестораны уже запирают, люди выходят из них толпами. Наконец появляются автомобили, десять штук, на каждого по одному; все рассаживаются.- "Куда?- спрашивают шоферы.- К следующему подъезду",- отвечают им. И вот десять автомобилей подъезжают к следующей двери в том же доме,- там было кафе; там господа вышли и торжественно расплатились с шоферами. Кафе оказалось запертым.- "Взломаем дверь" - предложил кто-то. - "Само собою разумеется!"- ответили остальные. И вот все сразу бросились на дверь - бум! и дверь распахнулась. Ночной сторож бросился к ним, он поднял крик, но они стали обнимать его, гладить, потом бросились к стойкам, поставали перед ним несколько бутылок, и себе взяли также. Выпили вина, прокричали "ура" в честь мальчика, матери Бенгта, матери мальчика, ночного сторожа, любви и жизни. После этого они приложили ко рту ночного сторожа несколько ассигнаций и привязали их к его голове платком. Сделав это, они снова отправились в зал. Начался ужин, тарелка Флатена представляла собою розовую атласную туфлю со стеклянной подкладкой. Все пили и ели, пока не выбились из сил. Между тем утро уже было недалеко, и Флатен начал раздавать сувениры. Один получил часы, другой бумажник, но он был пустой, третий булавку для галстука. Наконец, он снял башмаки и отдал по одному башмаку, затем последовала очередь брюк и рубашки, и кончилось тем, что Флатен очутился голым. Принесли подушек из гостиницы, красных шелковых подушек, и Флатена прикрыли ими. Флатен заснул, а остальные девять человек сидели и охраняли его. Он проспал целый час, наступило утро и Флатена разбудили; он вскочил, подушки посыпались на пол, и он стоял совершенно голый. Сейчас же послали к нему домой за платьем. И снова начался кутеж…
Мы обменялись с фрекен Торсен несколькими замечаниями по поводу ее рассказа, и она добавила еще кое-что, о чем забыла упомянуть. В заключение она сказала:
- Во всяком случае девушке с ребенком повезло.
- Да и ребенку также,- заметил я.
- Конечно. Но слыхали ли вы когда-нибудь о такой выходке! Бедная старушка, которой подбросили ребенка!
- Как знать, быть может, вы на это когда-нибудь взглянете иначе.
- Вы думаете? Во всяком случае было бы гораздо лучше, если бы я получила все эти деньги, которые они собрали для ребенка.
- И на это вы когда-нибудь посмотрите иначе.
- Почему? Когда?
- Когда у вас будет мальчик, который будет улыбаться.
- Фу, как вам не стыдно говорить так!
Она, вероятно, не поняла меня, она по-детски смутилась, и, чтобы загладить свою неловкость, я спросил наудачу:
- Что же, хорошо там покормили на этом пиру?
- Не знаю,- ответила она.
- Как же вы не знаете?
- Господи, да ведь я не была там,- воскликнула она в крайнем изумлении.
- Нет, конечно, нет. Но я думал, что…
- Вот как, вы думали! - сказала она еще более тоном. И она сложила и разняла руки, как это делала летом.
- Нет, уверяю вас, я ничего не думал, мне только казалось, что вы интересуетесь хозяйством, ведь вы учитесь готовить…
- Значит, вы занимаете меня разговорами, применяетесь к моему уровню?
Пауза.
- Впрочем, вы правы, я должна была узнать, чем там угощали, но забыла об этом.
Она была очень нервна в этот вечер. Любопытно, неужели Флатен не интересует ее больше? Я спросил несколько неуверенно.
Она была очень нервна в этот вечер.
- Вы не сказали мне еще, на ком Флатен женится.
- В ней нет ни капли красоты,- ответила она вдруг.- Но зачем вы хотите это знать? Вы с ней незнакомы.
- Значит, Флатен будет заниматься делом отца?- продолжал я.
- О, этот вечный Флатен! Мне кажется, он интересует вас гораздо больше, чем меня. Займется ли Флатен делами отца, я не знаю.
- Я думал, что раз он женится…
- Но ведь она тоже очень богата.. Нет, он, конечно, не будет заниматься делами отца. Он как-то говорил мне, что хочет издавать газету. Что же тут смешного?
- Я не смеялся.
- Нет, вы засмеялись. Итак, Флатен хочет издавать газету. А так как Линд издает собачью газету, то Флатен будет издавать человеческую, - сказала она.
- Человеческую газету?
- Да. И вы должны подписаться на нее,- сказала она посмотрев мне прямо в глаза.
Конечно, она говорила все это в величайшем возбуждении, которого я ничем не мог объяснить, и я ничего не ответил. Я пробормотал только:
- Да? Что же, пожалуй. А она вдруг заплакала.
- Дорогое дитя, не плачьте, я не буду вас больше мучить.
- Вы не мучаете меня.
- Нет, я говорю не то, что надо, я не умею найти надлежащего тона.
- Нет, говорите… Это не оттого… я сама не знаю…
О чем же мне было говорить? Но, так как больше всего интересует каждого человека он сам, то я и сказал:
- У вас, вероятно, просто нервы расстроены и на то есть какая-нибудь причина, но это пройдет. Все-таки… хотя и не сразу, но на вас все же подействовало то… что он ушел от вас. Но имейте в виду…
- Вы ошибаетесь,- сказала она и покачала головой,- в сущности, это ничуть не затронуло меня, но я просто была когда-то чуточку влюблена в него.
- Но вы как-то говорили мне, что он был единственный.
- О, вы понимаете, это может иногда только так казаться. Но, разумеется, я была влюблена и в других, этого я не отрицаю. Нет, Флатен был просто очень мил со мной, иногда катал меня и приглашал на вечеринку и тому подобное. И потом, я гордилась тем, что он продолжал свое знакомство со мною, несмотря на то, что мне отказали от места. Я могла бы даже получить место в конторе его отца, но я не хотела. Я теперь ищу себе какое-нибудь место.
- В самом деле? Лишь бы вы нашли хорошее место!
- Вот именно. До сих пор, однако, я ничего не нашла. Но, конечно, чтонибудь да найдется. А к лавке старого Флатена я как-то не подхожу.