Ладошка Молли скользнула в его ладонь, и он ответил ей крепким, ласковым пожатием.
– Папа! Миссис Хэмли! Я знаю, что вы оба поймете меня… но нельзя ли мне вернуться домой? Я здесь очень-очень счастлива, но… Ах, папа! Было бы намного лучше, если бы я осталась с тобой дома.
В душу ему закралось неприятное смутное подозрение. Он развернул дочь к себе и пристальным взглядом впился в ее невинное личико. Под его изучающим взглядом Молли жарко зарделась, но в ее чудесных глазах читалось одно лишь удивление, а не какое-либо иное чувство, которое он страшился там увидеть. На мгновение мистер Гибсон заподозрил, что влюбленность юного рыжеволосого мистера Кокса зажгло ответный огонь в груди дочери, но спустя мгновение он понял, что ошибался.
– Молли, во-первых, ты ведешь себя невежливо. Сейчас я даже не представляю, как тебе удастся вымолить прощение и помириться с миссис Хэмли. А во-вторых, неужели ты полагаешь себя умнее меня? Или, возможно, ты думаешь, что я не хочу, чтобы ты была дома, рядом со мной, если бы все было в порядке? Так что оставайся там, где ты есть, и будь благодарна за это.
Молли знала отца достаточно хорошо, чтобы понимать – вопрос с продлением ее пребывания в Хэмли решен окончательно и бесповоротно. А потом ее вдруг захлестнуло ощущение того, что она ведет себя крайне эгоистично и неблагодарно. Оставив отца, она подошла к миссис Хэмли, наклонилась к ней и поцеловала, не сказав, правда, при этом ни слова. Миссис Хэмли взяла ее за руку и подвинулась, освобождая ей место на софе.
– Я сама намеревалась просить вас продлить визит Молли во время вашего следующего посещения, мистер Гибсон. Мы с нею стали добрыми друзьями, не так ли, Молли? А теперь, когда этот славный племянник мисс Эйре…
– Лучше бы его выпороли, – заявил в ответ мистер Гибсон.
– …дал нам такой замечательный повод, я оставлю Молли у нас надолго. Но вы должны почаще заглядывать к нам. Вы же знаете, что вас здесь всегда ждет свободная комната… И я не понимаю, почему вы не можете отправляться в свои утренние обходы из Хэмли, а не из Холлингфорда.
– Благодарю вас. Не будь вы так добры к моей маленькой девочке, я бы, не исключено, ответил бы какой-нибудь грубостью на ваши последние слова.
– Прошу вас, не стесняйтесь. Вам самому станет легче, когда вы выскажете то, что у вас на душе.
– Миссис Хэмли уже поняла, от кого я унаследовала свою грубость, – с торжеством заявила Молли. – Это у нас наследственное.
– Я собирался сказать, что приглашение переселиться в Хэмли – типично женская идея – сплошная доброта и ни капли здравого смысла. Как, скажите на милость, меня смогут разыскать мои пациенты, если я окажусь в семи милях от того места, где мне полагалось бы быть? Они наверняка пошлют за другим врачом, и уже через месяц я буду разорен.
– А разве они не смогут послать за вами сюда? Посыльный ведь стоит очень недорого.
– Представьте себе старого Гуди Хенбери, который с трудом доковылял до моей приемной, стеная на каждом шагу, а в ответ ему говорят, что надо проделать еще семь миль! Или возьмем другую противоположность: не думаю, что нарядный грум леди Камнор будет мне благодарен за то, что ему придется скакать в Хэмли всякий раз, когда его хозяйка пожелает увидеть меня.
– Что ж, сдаюсь и признаю вашу правоту. Я – всего лишь женщина. Молли, и ты тоже! Ступай и закажи клубнику со сливками для своего отца. Такое скромное поручение как раз и подобает женщине. Клубника со сливками – сплошная доброта и ни капли здравого смысла, поскольку от них у него случится несварение желудка.
– Прошу вас говорить исключительно за себя, миссис Хэмли, – жизнерадостно заявила в ответ Молли. – Вчера я съела целую корзинку клубники, а сквайр лично сходил на маслобойню и принес большущую миску сливок, когда застал меня за этим занятием. А сегодня я чувствую себя, как всегда, то есть прекрасно, и несварение со мной и рядом не стояло.
– Она – славная девочка, – сказал мистер Гибсон, когда Молли, упорхнув прочь, оказалась вне пределов слышимости. Это был не вопрос, а утверждение, поскольку он не сомневался в том, что услышит. В глазах его светились нежность и доверие, пока он умолк в ожидании ответа, который не заставил себя долго ждать.
– Она – само очарование! У меня нет слов, чтобы передать вам, как мы со сквайром привязались к ней. А сейчас я буквально в восторге от того, что она останется у нас еще на время. Первая мысль, которая пришла мне в голову, когда я проснулась нынче утром, была о том, что совсем скоро Молли вернется к вам, если только я не сумею уговорить вас разрешить ей пожить у нас еще немного. А теперь она должна остаться – о, по крайней мере еще на пару месяцев.
А сквайр и впрямь очень привязался к Молли. Юная девушка, порхающая по дому и саду с неизменной улыбкой и веселой песенкой на устах, принесла с собой неизъяснимое очарование, которое было для него совершенно внове. Кроме того, Молли оказалась старательна, послушна и очень умна; она готова была и слушать, и говорить – в зависимости от того, что от нее требовалось. Миссис Хэмли нисколько не кривила душой, когда говорила, что ее супруг полюбил Молли. Но сама она или выбрала неправильный момент, чтобы сообщить супругу о том, что девушка задержится у них еще на некоторое время, или же с ним приключилась вспышка гнева, одна из тех, что были ему свойственны, но которые он обычно умел подавлять в присутствии своей супруги. Как бы там ни было, сэр Хэмли воспринял это известие безо всякой благосклонности.
– Задержится! Гибсон сам попросил об этом?
– Да! И я не вижу, что еще ей остается, учитывая, что мисс Эйре вернется не скоро, и все прочее. Молли попала в очень затруднительное и неловкое положение, ибо, лишившись матери, она оказалась во главе домашнего хозяйства, в котором имеются два молодых человека.
– Это лишний повод для Гибсона оставаться настороже. Ему следовало подумать об этом до того, как он взял себе учеников, или подмастерьев, или как он там еще их называет.
– Мой дорогой сквайр! А я-то думала, что вы обрадуетесь возможности оставить Молли у нас! Я попросила ее пожить у нас еще некоторое время, пару месяцев по меньшей мере.
– Но ведь тогда она встретится с Осборном! Да и Роджер тоже будет дома.
Видя, что глаза сквайра затуманились, миссис Хэмли без труда прочла его мысли.
– О, она совсем не из тех девушек, которые нравятся молодым людям в их возрасте. Мы любим ее, потому что видим, какая она на самом деле. Однако молодым людям двадцати одного года и двадцати трех лет требуются все аксессуары молодой женщины.
– Требуются что? – проворчал сквайр.
– Такие вещи, как модное платье или манеры. В их возрасте они даже не заметят, что она красива. В их представлении красота должна быть яркой.
– Полагаю, все это очень умно, вот только я ничего этого не понимаю. Зато я знаю, как опасно оставлять молодых людей двадцати одного года и двадцати трех лет в деревенском доме в обществе семнадцатилетней девушки. В этом случае не имеет значения, какие платья она носит и какого цвета у нее глаза или волосы. И я особо подчеркиваю, что не желаю, чтобы Осборн или они оба влюбились в нее. Я очень недоволен.
У миссис Хэмли упало сердце, лицо ее осунулось и побледнело.
– Быть может, мы устроим так, что они не приедут домой, пока она здесь? Останутся в Кембридже или погостят у кого-либо из друзей? Отправятся за границу на месяц-другой?
– Нет. Я ведь знаю, что ты ждешь не дождешься, чтобы они вернулись домой. Кроме того, я видел твои отметки в календаре. Уж лучше я поговорю с Гибсоном и попрошу его забрать свою дочь, поскольку это причиняет нам определенные неудобства…
– Мой дорогой Роджер! Прошу тебя не делать ничего подобного. Это было бы крайне невежливо с нашей стороны. Получится, что все, что я сказала ему вчера, – ложь от первого до последнего слова. Пожалуйста, не надо. Ради меня не ставь нас в неудобное положение перед мистером Гибсоном!
– Ну, ну, успокойся. Не стоит волноваться из-за таких пустяков. – Сэр Хэмли испугался, что с нею случится нервический припадок. – Я поговорю с Осборном, когда он приедет домой, и скажу ему, что буду очень недоволен, если случится что-нибудь подобное.
– А Роджер слишком увлечен своей естественной историей, сравнительной анатомией и тому подобным, чтобы влюбиться хотя бы в саму Венеру. К тому же он не обладает ни глубиной чувств, ни воображением Осборна.
– Как знать, как знать… С нынешними молодыми людьми ни в чем нельзя быть уверенным! Хотя с Роджером все как раз довольно просто. Он должен понимать, что еще много лет не сможет жениться.
Весь остаток этого дня сквайр старался держаться подальше от Молли, чувствуя себя негостеприимным предателем. Но девушка решительно отказывалась замечать его отчуждение и была очень весела и убедительна в своем поведении желанной гостьи. Казалось, она ни на мгновение не усомнилась в благорасположении сэра Хэмли, несмотря на всю его угрюмую неприветливость, и уже к следующему дню совершенно покорила сердце сквайра, так что они вновь вернулись к прежним беззаботным отношениям. За завтраком в то утро сквайр передал жене письмо, та прочла его и вернула супругу, не сказав ни слова относительно его содержимого, но…
– Какая удача!
– Да! Как кстати!
Молли и в голову не пришло соотнести эти восклицания с новостью, которую немного погодя сообщила ей миссис Хэмли, а именно, что ее сын Осборн получил приглашение погостить у своего друга в окрестностях Кембриджа, после чего оба намеревались совершить поездку на континент. В результате он не сможет присоединиться к своему брату Роджеру, когда тот приедет домой.
Молли преисполнилась сочувствия.
– О, какая незадача! Мне очень жаль!
Миссис Хэмли про себя порадовалась тому, что ее супруга не оказалось рядом, поскольку Молли говорила совершенно искренне, от всей души.
– Вы так долго ждали его приезда. Боюсь, это станет для вас большим разочарованием.
Миссис Хэмли улыбнулась… с облегчением.
– Да! Разумеется, мы разочарованы, но при этом должны думать о том, чтобы Осборн получил удовольствие. Кроме того, учитывая его поэтический склад ума, он будет писать нам очаровательные дорожные письма. Бедный мальчик! У него ведь сегодня экзамен! Но мы с его отцом уверены, что он получит отличный балл по математике. Вот только… я очень скучаю по нему, своему дорогому мальчику. Но, пожалуй, так будет лучше.
Подобный спич поверг Молли в некоторое недоумение, но вскоре она и думать о нем забыла. Правда, она тоже испытывала легкое разочарование, оттого что ей не доведется увидеть этого красивого и талантливого молодого человека, героя своей матери. Время от времени в своих девичьих мечтах она пыталась представить себе, какой он на самом деле и как изменился прелестный мальчишка с рисунка в гостиной миссис Хэмли за те десять лет, что минули с момента его написания, читает ли он вслух стихи, в том числе собственного сочинения. Однако же в бесконечных женских хлопотах Молли скоро позабыла о своем разочаровании, и лишь на следующее утро оно вновь напомнило о себе как нечто не столь приятное, как она себе представляла, после чего окончательно растаяло, хотя и не без ее сожаления. Пребывание Молли в Хэмли подразумевало выполнение мелких и необременительных обязанностей, которые легли бы на хозяйскую дочь, если бы таковая существовала в действительности. Она готовила завтрак для сквайра и с радостью относила бы некое его подобие мадам, если бы эта ежедневная рутина не принадлежала сквайру, который ревностно оберегал ее от чужих посягательств. Она читала ему вслух заметки, напечатанные в газете мелким шрифтом, и статьи по финансовым и коммерческим вопросам, включая новости хлебной биржи и денежного рынка. Она неспешно гуляла с ним по саду, попутно собирая свежие цветы, дабы украсить ими гостиную на тот случай, если миссис Хэмли соблаговолит сойти вниз. Она составляла мадам компанию, когда та решала прокатиться в закрытом экипаже, и они вместе читали поэмы и легкую литературу в приватной гостиной миссис Хэмли наверху. Она весьма недурно освоила криббедж и, при некотором желании, запросто могла обыграть сквайра. Помимо всего этого, Молли еще и придумывала для себя собственные развлечения. Уединяясь в гостиной, она ежедневно по часу практиковалась в игре на огромном старом фортепьяно, поскольку обещала это миссис Эйре. А еще она полюбила бывать в библиотеке, где отодвигала тяжелые запоры на ставнях, если служанка забывала об этом, и забиралась на лестницу, чтобы, сидя на ступеньке, на долгое время с головой уйти в какую-нибудь книгу из старинной английской классики. Для счастливой девушки семнадцати лет летние деньки казались слишком короткими.
Глава 8. Опасность надвигается
В четверг тихое деревенское поместье было взбудоражено известием о том, что домой едет Роджер. За два или три дня до столь знаменательного события миссис Хэмли занедужила, а сквайр, казалось, пребывал в раздражительном состоянии духа безо всякой видимой причины. Они предпочли не говорить Молли о том, что на экзамене для получения степени бакалавра с отличием Осборн оказался в самом низу списка претендентов. Так что их гостья лишь догадывалась о том, что случилось нечто неприятное, и надеялась, что приезд Роджера все исправит, поскольку это было не в ее силах.
В четверг горничная извинилась перед нею за некоторую небрежность в уборке ее спальни, объяснив, что была занята, приводя в надлежащий вид комнаты мистера Роджера.
– Не то чтобы они не были прибраны заранее, но хозяйка всегда требует, чтобы в них наводили порядок еще раз, перед самым приездом молодых джентльменов. Будь это мистер Осборн, пришлось бы прибираться во всем доме, в конце концов, он – старший сын, и в этом не было бы ничего удивительного.
Молли изрядно позабавило подобное свидетельство прав наследования, но она вдруг обнаружила, что и сама поддалась всеобщему убеждению, что старший сын ни в чем не должен знать отказа. В глазах своего отца Осборн был представителем старинного дома Хэмли из Хэмли, будущим владельцем земли, которая принадлежала его предкам на протяжении вот уже тысячи лет. Мать же боготворила его, поскольку они были похожи друг на друга как две капли воды, физически и душевно, а еще потому, что он носил ее девичье имя. Она заразила Молли своей верой, и, несмотря на веселое изумление, в которое ее повергла речь горничной, гостья так же, как и все остальные, готова была продемонстрировать вассальную преданность наследнику, если бы только он действительно приехал.
После легкого ленча миссис Хэмли отправилась отдохнуть, чтобы подготовиться к возвращению Роджера. Молли удалилась к себе, сочтя, что до обеда ей лучше оставаться в своей комнате, дабы не мешать встрече отца и матери с младшим сыном. Она прихватила с собой рукопись со стихами, принадлежащих перу Осборна; многие из них миссис Хэмли неоднократно читала своей юной гостье вслух. Молли даже попросила разрешения переписать одно или два стихотворения, которые стали ее любимыми. В этот теплый и тихий летний полдень она принялась за дело, сидя у открытого окна и мечтательно поглядывая на сад и лес, колышущиеся в жарком полуденном мареве. В особняке царила такая звенящая тишина, что можно было вообразить, будто он вдруг перенесся на край света, и лишь громкое жужжание синих мух, бьющихся о стекло на лестничной клетке, нарушало домашний покой. А снаружи, на цветочных клумбах под окном, едва слышно гудели пчелы. Далекие голоса, доносившиеся с лугов, на которых косили траву – аромат ее, столь разительно отличавшийся от запаха роз и жимолости по соседству, приносили порывы легкого ветерка, – веселые и неразборчивые, лишь подчеркивали глубину царящего вокруг умиротворения. Молли отложила в сторону перо – рука у нее устала, поскольку ей еще никогда не доводилось писать так много и долго, – и лениво разучивала наизусть полюбившиеся ей строки.
– "Я спросил у ветра, и лишь привычный одинокий стон его был мне ответом", – шептала она про себя, не замечая, что слова утратили свой первоначальный смысл от механического повторения.
И вдруг раздался стук закрывающихся ворот, по гравию заскрежетали колеса, а на подъездной дорожке послышался стук копыт. По дому раскатился чей-то громкий радостный голос, неожиданно сильный и звонкий, и в раскрытые окна ворвалось гулкое эхо, разлетаясь по холлу, коридорам и лестнице. Холл внизу был выложен ромбовидной черно-белой мраморной плиткой; низкая широкая лестница, короткими пролетами огибавшая его до самого верха, так что оттуда был хорошо виден весь мраморный пол, оставалась непокрытой и не имела ковра. Сквайр слишком гордился плотно подогнанными дубовыми досками, чтобы безо всякой на то необходимости покрывать их ковровой дорожкой, не говоря уже о том, что наличных денег, требующихся для украшения внутреннего убранства дома, постоянно не хватало. И потому любой звук снизу разносился по огромному холлу и лестнице совершенно отчетливо. Молли услышала приветственный возглас сквайра "Кого я вижу! А вот и он!" и негромкий и печальный голос мадам, перемежаемый решительным и незнакомым тоном, который, как она догадалась, принадлежал Роджеру. Затем захлопали двери, и гул отдалился и стих вдали. Молли вновь принялась бездумно повторять:
– "Я спросил у ветра, и лишь привычный одинокий стон его был мне ответом…"
На этот раз она уже почти выучила стихотворение наизусть, как вдруг услышала, что в свою гостиную, располагавшуюся по соседству со спальней Молли, быстрым шагом вошла миссис Хэмли и безудержно разрыдалась. Молли была еще слишком юна, чтобы руководствоваться соображениями, которые помешали бы ей немедленно предложить то утешение, на какое она была способна. В мгновение ока девушка оказалась на коленях у ног миссис Хэмли и, взяв ладошки бедной леди в свои, стала покрывать их поцелуями, невнятно лепеча что-то ласковое и успокоительное. Сколь бы бессмысленными ни казались эти слова, в них звучало искреннее сочувствие и неизбывная печаль, и они благотворно подействовали на миссис Хэмли. Она взяла себя в руки и грустно улыбнулась Молли сквозь слезы.
– Это все Осборн, – проговорила она наконец. – Роджер рассказал нам о нем.
– Что рассказал? – в волнении вскричала Молли.
– Я узнала обо всем еще в понедельник… мы получили письмо… Он сообщил нам, что не добился того успеха, на который мы рассчитывали и на который надеялся он сам… Бедный мальчик! Он написал нам, что с трудом сдал экзамен, оказавшись в числе junior optimes, а вовсе не там, где надеялся, и на что внушил надежду и нам. Но сэр Хэмли никогда не учился в колледже, посему подобные выражения ему непонятны, и он стал расспрашивать Роджера. Когда же тот рассказал ему все, сквайр очень рассердился. Он ведь ненавидит студенческий жаргон, ты же знаешь… И он решил, что бедный Осборн отнесся к своей неудаче слишком уж легкомысленно, и засыпал Роджера вопросами, а Роджер…
Мадам вновь залилась слезами. Молли же выпалила:
– Не думаю, что мистер Роджер должен был рассказывать обо всем. Не было решительно никакой нужды так сразу начинать с неудачи своего брата. В конце концов, он не пробыл дома еще и часа!