Молли и мисс Браунинг остались весьма недовольны друг другом, и так продолжалось до самого вечера. Они пожелали друг другу спокойной ночи, проделав весь ритуал с самым ледяным и неприступным видом. Молли поднялась в свою маленькую спаленку, чистую и опрятную, какой только может быть комнатка, где все – полог у кровати, занавески на окнах, стеганое покрывало – украшено лоскутным шитьем. Туалетный столик в японском стиле, покрытый натуральным лаком, имел множество маленьких выдвижных ящичков и прикрепленное к нему небольшое зеркало, искажавшее любое лицо, которому некстати вздумалось бы взглянуть в него. Комната эта казалась ей одной из самых изящных и роскошных, особенно по сравнению с ее собственной голой спальней, единственным украшением которой служила белая хлопчатобумажная ткань портьер и покрывала. И вот теперь, когда она спала в ней в качестве гостьи, все эти причудливые безделушки, завернутые в оберточную бумагу, на которые раньше она поглядывала с благоговейным восхищением, были выставлены для ее личного пользования. Но как же мало она заслуживала столь щедрого гостеприимства! Какую дерзость и неповиновение выказала! И как разозлилась и даже оскорбилась с тех пор! Она расплакалась от стыда и жалости к самой себе, когда вдруг раздался негромкий стук в дверь. Молли отворила ее. На пороге стояла мисс Браунинг в чудесном, затейливо пошитом ночном чепце и халате из набивного ситца, наброшенном поверх короткой белой ночной сорочки.
– Я боялась, что ты уже спишь, дитя мое, – мягко произнесла она, входя в комнату и закрывая за собой дверь. – Но я хотела сказать, что мы обе вели себя сегодня дурно. Думаю, что во всем виновата я. Хорошо, что Феба ничего не знает, потому как она считает меня идеалом, ведь мы давно живем вдвоем и нам легче находить общий язык друг с другом, когда одна из нас уверена, что другая не может ошибаться. И все-таки я полагаю, что позволила себе рассердиться. Мы больше не станем говорить об этом, Молли, но только расстанемся и отойдем ко сну друзьями – и всегда будем ими, не так ли, дитя мое? А теперь поцелуй меня, не плачь и вытри глаза. И не забудь погасить свечу.
– Это я во всем виновата, я повела себя недостойно, – заявила Молли, целуя ее.
– Глупости! Не смей мне противоречить! Раз я говорю, что это моя вина, значит, так оно и есть. И я не желаю более слышать об этом.
На следующий день Молли отправилась с мисс Браунинг взглянуть на ремонт, который та затеяла в их доме. На ее взгляд, лучше бы она вообще ничего не меняла. Светло-серые стены столовой, прекрасно гармонировавшие с темно-малиновыми полушерстяными портьерами, казавшимися тонкими, когда они были вычищены от пыли, вдруг обрели сверкающий оранжево-розовый оттенок; а новые занавески были того бледного цвета морской волны, что только-только входил в моду.
– Очень ярко и мило, – выразилась по этому поводу мисс Браунинг.
И Молли, памятуя о клятве в вечной любви и дружбе, не нашла в себе сил возразить ей. Оставалось лишь надеяться, что зеленый и коричневый драгет приглушит и яркость, и "миловидность". Повсюду стояли подмости, и Бетти ругалась на чем свет стоит.
– Давай поднимемся наверх, и ты взглянешь на спальню папы. Сейчас он спит в твоей комнате, чтобы не мешать ремонту.
Молли смутно помнила, как ее привели в эту самую комнату сказать последнее "прости" умирающей матери. Перед ее внутренним взором встало белое постельное белье, белый муслин, обрамляющий бледное и исхудалое лицо с огромными ввалившимися глазами, в которых застыла печаль и страстное желание еще раз прикоснуться к своей маленькой крохе, которую мать уже не могла удержать на ослабевших руках, начавших неметь в предчувствии смерти. Много раз, когда Молли после того печального дня бывала в этой комнате, перед ее глазами вставало то же самое исхудалое печальное лицо на подушке и смутные очертания фигуры матери под простынями. Девочка не страшилась этих видений – напротив, она старалась сохранить их как последнюю память о матери. Глаза ее наполнились слезами, когда она вслед за мисс Браунинг вошла в комнату, чтобы взглянуть на нее в новом свете. Здесь переменилось почти все – местоположение кровати и цвет мебели; теперь тут стоял роскошный туалетный столик со всеми необходимыми аксессуарами, а примитивный комод с зеркалом в раме над ним, который верно служил ее матери на протяжении всей ее недолгой замужней жизни, исчез.
– Видишь, мы стараемся подготовить все, что можно, к приезду дамы, которая много времени проводит в особняке графини, – пояснила мисс Браунинг, уже вполне примирившаяся с женитьбой мистера Гибсона благодаря приятной возможности проявить свои таланты в руководстве ремонтом и заменой мебели, которую она обрела взамен. – Кроумер, обойщик, пытался убедить меня втиснуть сюда софу и письменный стол. Эти люди готовы сослаться на какой угодно писк моды, лишь бы продать что-либо. Но я ответила: "Нет-нет, Кроумер, спальни предназначены для того, чтобы в них спать, а гостиные – чтобы сидеть. Все должно быть по правилам, и не пытайтесь переубедить меня насчет этой ерунды". Моя мать устроила бы нам хорошенькую головомойку, если бы застала днем в спальне. Уличную одежду и прочие штуки мы держали в специальном шкафчике внизу, а для мытья рук было выделено специальное местечко. А что еще требуется днем? Подумать только, засунуть в спальню софу и письменный стол! Никогда не слышала ни о чем подобном. Кроме того, сотни фунтов надолго не хватит. Для твоей комнаты я ничего не смогу сделать, Молли!
– Она мне нравится такой, какая она есть сейчас, – поспешно отозвалась Молли. – В ней почти все осталось в точности так, как было, когда мама жила с моим двоюродным дедушкой. Я бы ни за что на свете не согласилась поменять в ней хоть самую малость. Я люблю ей такой, какая она есть.
– Ну, такая опасность тебе не грозит, поскольку деньги все равно закончились. Кстати, Молли, кто должен будет купить тебе платье подружки невесты?
– Не знаю, – ответила Молли. – Полагаю, что и впрямь буду выступать в роли подружки невесты, но вот насчет платья мне никто ничего не говорил.
– В таком случае я спрошу твоего отца.
– Пожалуйста, не нужно этого делать. Он уже и так наверняка потратил целую кучу денег. Кроме того, я предпочла бы и вовсе не появляться на свадьбе, если бы мне позволили.
– Глупости, дитя мое. О таком событии будет говорить весь город. Ты обязательно должна присутствовать на нем, причем хорошо одетой, хотя бы ради своего отца.
Но мистер Гибсон, как выяснилось, позаботился о платье для Молли, хотя ей самой и не сказал об этом ни слова. Он попросил свою будущую супругу сделать все необходимое, и вскоре из главного города графства прикатила модная портниха с платьем для примерки, которое оказалось настолько простым и элегантным, что сразу же очаровало Молли. Когда оно было уже готово и доставлено домой, Молли устроила приватный показ для обеих мисс Браунинг. Девушка была поражена до глубины души, когда, взглянув на себя в зеркало, заметила перемены, произошедшие в ее внешности. "Пожалуй, меня можно назвать хорошенькой, – сказала она себе, – в этом платье, я имею в виду. Бетти сказала бы: "Одежда красит человека"".
Когда она сошла вниз в своем новом наряде и, слегка зардевшись, представила себя на общее обозрение, ее встретили с неприкрытым восхищением.
– Право слово, я бы не узнала тебя, если бы встретила на улице, – сказала мисс Браунинг, а Молли подумала: "Вот что делает с человеком красивая одежда".
– Она – настоящая красавица, не правда ли, сестрица? – с восторгом произнесла мисс Феба. – Если ты всегда будешь одеваться подобающим образом, то красотой затмишь свою дорогую мамочку, которую мы всегда полагали очень презентабельной.
– Но ты ничуть на нее не похожа. Ты пошла в своего отца, а белый всегда оттеняет смуглый цвет кожи.
– Но разве она не красавица? – стояла на своем мисс Феба.
– И что с того? Такой ее сделало Провидение, а ее заслуги в этом нет. Кроме того, следует отдать должное и портнихе. Какой замечательный индийский муслин! Он наверняка обошелся весьма недешево!
За день до свадьбы мистер Гибсон и Молли отправились в Эшкомб в единственном желтом дилижансе, который имелся в наличии в Холлингфорде. Они должны были стать гостями мистера Престона или, точнее, милорда в Манор-хаус. Особняк вполне соответствовал своему названию, и Молли влюбилась в него с первого взгляда. Выстроенный из камня, с многочисленными фронтонами и сводчатыми окнами, он весь зарос девичьим виноградом и поздними розами. Молли не была знакома с мистером Престоном, который вышел на ступени, чтобы встретить ее отца. С нею же он обращался, как с молодой леди, что она приняла без возражений, хотя и впервые столкнулась с таким поведением – льстивым и кокетливым, – к которому мужчины определенного склада почитают своей обязанностью прибегать, если имеют дело с любой женщиной, коей не исполнилось еще двадцати пяти. Мистер Престон был привлекателен и осознавал это. У него были светлые каштановые волосы и бакенбарды; серые бегающие глаза, опушенные темными ресницами; стройная, мускулистая фигура, за которой он следил, занимаясь спортивными упражнениями, успехи и превосходство в которых прославили его и открыли доступ в высшее общество, куда в противном случае вход ему был бы заказан. Он превосходно играл в крикет и так метко стрелял, что любой дом, желавший похвастать своей охотничьей добычей 12-го или 1-го числа, всегда с радостью распахивал перед ним свои двери. В ненастные дни он обучал молодых дам игре на бильярде, но, если требовалось, всегда готов был и сам взять в руки кий для серьезной партии. Он знал наизусть добрую половину приватных театральных постановок и был незаменим в организации импровизированных шарад и прочих настольных игр. В тот момент у него имелись веские собственные резоны, чтобы затеять легкий флирт с Молли. Он настолько преуспел в этой забаве с вдовой, когда она впервые приехала в Эшкомб, что решил, будто контраст между ним и ее супругом средних лет, куда менее презентабельным, холеным и симпатичным, окажется настолько разительным, что самолюбие ее будет уязвлено. Кроме того, он воспылал нешуточной страстью к кое-кому еще, тому, кто, увы, будет отсутствовать, и ему необходимо было скрыть эту страсть. Все это вместе подвигло его всецело посвятить себя Молли – "крошке Гибсон", как он называл ее про себя, – даже если бы она оказалась решительно непривлекательной, на протяжении следующих шестнадцати часов.
Хозяин пригласил их в гостиную, обшитую деревянными панелями, где в камине потрескивал и жарко пылал огонь, а малиновые занавеси надежно отгораживали комнату от угасающего дня и холода за окнами. Стол был накрыт к обеду; наличествовали белоснежная скатерть, ярко начищенное серебро, сверкающие бокалы, вино и осенний десерт на буфете. Тем не менее мистер Престон рассыпался перед Молли в извинениях за свой холостяцкий быт и тесную комнату, поскольку большая столовая уже была ангажирована его экономкой для приготовлений к завтрашнему торжественному ленчу. Затем он позвонил в колокольчик, вызывая служанку, которая должна была препроводить Молли в ее спальню. Комната оказалась уютной и комфортабельной: в камине жарко пылал огонь, на туалетном столике горели свечи, белоснежную кровать окружал темный шерстяной полог, и повсюду были расставлены огромные китайские вазы.
– Это комната миледи Гарриет, когда ее милость приезжает в Манор-хаус вместе с милордом, – пояснила горничная, вздымая тысячи сверкающих искр хорошо поставленным ударом по тлеющему полену. – Помочь вам раздеться, мисс? Я всегда помогаю ее милости.
Молли, сознавая, что кроме того, что сейчас надето на ней, у нее имеется лишь платье белого муслина на свадьбу, отпустила славную женщину, испытывая огромное облегчение, оттого что наконец-то осталась одна.
Значит, это называется "обедом"? Да ведь уже почти восемь часов вечера, и об эту пору приготовления ко сну казались куда естественнее, нежели переодевание к приему пищи. Впрочем, вся процедура свелась у нее к тому, что она попыталась прикрепить алую дамасскую розу к лифу своего жесткого серого платья, выбрав ее из букета осенних цветов, стоявших на туалетном столике. Затем она попробовала воткнуть еще одну розу в свои черные волосы, как раз над самым ухом; получилось весьма недурно, но слишком уж кокетливо, решила Молли и вернула цветок обратно в букет. Казалось, панели темного дуба, которыми были обшиты стены дома, светятся в теплом мерцании, исходящем от камина; огонь был зажжен во многих комнатах, в холле и даже на лестничной площадке. Мистер Престон, должно быть, услышал ее шаги, поскольку встретил ее в холле и провел в небольшую гостиную, где с одной стороны виднелась закрытая двустворчатая раздвижная дверь, ведущая в большую гостиную, как объяснил он ей. Комната, в которую она вошла, немножко напомнила ей Хэмли – желтая атласная обивка, бывшая в моде лет семьдесят или даже сто тому назад, тщательно ухоженная и безукоризненно чистая; большие шкафы красного дерева с резными вставками-инкрустациями и китайские кувшины, источающие пряные ароматы; огромный камин, в котором жарко пылал огонь. Перед ним в утреннем платье стоял отец, серьезный и задумчивый; в этом расположении духа он пребывал весь день.
– Леди Гарриет использует эту комнату, когда приезжает сюда погостить с отцом на денек-другой, – пояснил мистер Престон.
Молли поспешила на помощь отцу, избавляя его от необходимости поддерживать разговор.
– Она часто бывает здесь?
– Нет, нечасто. Но я полагаю, что, когда она приезжает сюда, ей здесь нравится. Быть может, так она отдыхает от более чопорного и официального образа жизни, который ей приходится вести в Тауэрз.
– По-моему, здесь очень приятно останавливаться, – заметила Молли, вспоминая ощущение мягкого и теплого уюта, который буквально излучал особняк. Но, к некоторому ее разочарованию, мистер Престон принял комплимент на свой счет.
– Я боялся, что такая молодая леди, как вы, непременно обратит внимание на все несообразности холостяцкого быта. Я чрезвычайно вам признателен, мисс Гибсон. По большей части я живу в той комнате, в которой мы будем обедать. А еще у меня есть нечто вроде агентской конторы, где я храню книги и бумаги и принимаю деловых посетителей.
Они перешли к обеду. Молли сочла, что все подаваемые блюда просто восхитительны и приготовлены безупречно; но они, похоже, отнюдь не удовлетворили мистера Престона, который несколько раз извинился перед своими гостями за плохое приготовление одного блюда и отсутствие нужного соуса в другом. При этом он постоянно ссылался на свой холостяцкий быт, холостяцкое то и холостяцкое это, пока Молли более не могла без раздражения слышать это слово. Угнетенное расположение духа, в котором пребывал отец, храня угрюмое молчание, внушало девушке серьезное беспокойство, тем не менее она старалась скрыть это от мистера Престона, продолжая болтать напропалую на протяжении всего вечера и старательно избегая перехода на личности, к чему упорно стремился мистер Престон. Она не знала, когда ей следует оставить джентльменов, но отец подал ей знак, и мистер Престон сопроводил ее обратно в желтую гостиную, попутно многословно извиняясь за то, что оставляет ее одну. А она, против его ожиданий, прекрасно провела время, получив наконец возможность невозбранно обойти всю комнату и во всех подробностях рассмотреть диковинки, которыми та изобиловала. Среди прочего ее внимание привлек застекленный шкафчик в стиле Людовика XV с эмалевыми миниатюрами, которыми была инкрустирована ценная древесина. Она поднесла к нему свечу и принялась внимательно изучать их лица, когда в комнату вернулись отец и мистер Престон. Отец по-прежнему выглядел озабоченным и уставшим; подойдя к дочери, он похлопал ее по спине, взглянул на то, что привлекло внимание Молли, и молча отошел к камину. Мистер же Престон взял свечу у нее из рук и с самым галантным видом предоставил себя в полное ее распоряжение.
– Говорят, что вот это – мадемуазель де Сент-Квентин, первая красавица при французском дворе. А вот это – мадам дю Барри. Вы не замечаете сходства между мадемуазель де Сент-Квентин и кем-либо из своих знакомых? – Он заговорщически понизил голос, задавая свой вопрос.
– Нет! – ответила Молли, внимательно глядя на миниатюру. – Я еще никогда не видела женщины, и вполовину настолько красивой.
– Но неужели же вы не видите сходства, особенно в том, что касается глаз? – с некоторым нетерпением повторил он.
Молли изо всех сил попыталась разглядеть хоть какие-нибудь общие черты, но вновь потерпела неудачу.
– Она неизменно напоминает мне о… мисс Киркпатрик.
– В самом деле? – с любопытством воскликнула Молли. – О! Какая приятная неожиданность, ведь я никогда не видела мисс Синтию Киркпатрик, поэтому и не могла заметить их сходства. А вы, получается, знакомы с ней, не так ли? Расскажите мне о ней, если вам нетрудно.
Он замялся на мгновение, а потом улыбнулся, прежде чем заговорить.
– Она очень красива. Вот что я имею в виду, когда говорю, что эта миниатюра не может сравниться с ней красотой.
– А кроме того? Прошу вас, продолжайте.
– Что вы имеете в виду под "кроме того"?
– Полагаю, она очень умная и образованная?
Молли, честно говоря, хотела спросить совсем не об этом, но выразить словами всеобъемлющий интерес было чрезвычайно сложно.
– Естественно, она умна и добилась впечатляющих успехов в учебе. Но при этом она обладает таким очарованием, в свете которого вы просто забываете о том, кто она такая. Вы спрашиваете меня, мисс Гибсон, и я даю вам честный ответ, в противном случае я бы никогда не осмелился развлекать одну молодую леди, расточая похвалы другой.