Глава 15. Новая мама
Во вторник около полудня Молли вернулась домой, который показался ей чужим и, как выражаются жители Уорикшира, "незнакомым". Новые краски, новые обои, новые цвета; угрюмые слуги, обряженные в свои лучшие платья и возражающие против всех перемен – начиная с женитьбы своего хозяина и заканчивая новым линолеумом в холле, на котором они "спотыкались и холодили себе пятки", а уж пах он так и "вовсе омерзительно". Молли приходилось выслушивать все эти жалобы, и в результате подготовка к приему, который обещал стать роскошным, оказалась для нее вовсе не радостной.
Наконец за окнами раздался стук колес экипажа, и Молли вышла на порог, чтобы встретить молодоженов. Первым вышел отец. Взяв ее за руку, он задержал ее в своей ладони, одновременно помогая новобрачной сойти на землю. Затем он горячо расцеловал дочь и передал своей супруге; но вуаль у нее на лице была застегнута столь надежно (и с таким вкусом, что, несомненно, шло ей), что прошло некоторое время, прежде чем миссис Гибсон удалось высвободить губы, дабы приветствовать свою новую дочь. Затем настала очередь багажа, за которым непременно требовалось присмотреть, чем и занялись оба путешественника, пока Молли стояла рядом, дрожа от волнения и возбуждения и будучи не в силах помочь. При этом она заметила недовольные взгляды Бетти, которые та бросала, наблюдая за тем, как тяжеленные сундуки один за другим загромождают проход.
– Молли, дорогая моя, покажи… своей маме ее комнату!
Мистер Гибсон слегка запнулся, поскольку вопрос о том, как отныне должна называть свою новую родственницу Молли, по всей вероятности, еще не приходил ему в голову. Краска бросилась Молли в лицо. Неужели она действительно должна называть ее "мамой"? До сих пор это слово накрепко ассоциировалось у нее с совсем другим человеком – своей родной матерью, ныне покойной. В душе у нее поднялась волна возмущения, но вслух она ничего не сказала. Девушка стала первой подниматься по лестнице, а миссис Гибсон последовала за ней, время от времени оборачиваясь, чтобы дать новые указания относительно того, какой саквояж или сундук ей надобен в первую очередь. Она едва успела обменяться с девушкой парой слов, как они оказались во вновь обставленной спальне, где по приказу Молли в камине был разожжен небольшой огонь.
– Ну вот, любовь моя, теперь мы с тобой можем без помехи обнять друг друга. – И миссис Гибсон протянула руки к Молли. – Ох, дорогая, ты себе не представляешь, как я устала! – произнесла она после того, как они разомкнули объятия. – Усталость всегда пагубно сказывается на моем расположении духа. Но твой дорогой папа был сама доброта. О боже! Какая старомодная кровать! А это что за… Впрочем, это не имеет никакого значения. Постепенно мы обновим и отреставрируем весь дом, не правда ли, дорогая? Сегодня же вечером ты побудешь моей маленькой горничной и поможешь мне разложить вещи, потому что после дневного путешествия я буквально валюсь с ног.
– Я велела приготовить для вас легкий обед и чай, – сказала Молли. – Распорядиться, чтобы вам его подали?
– Я не уверена, что у меня достанет сил сегодня сойти вниз. Было бы очень кстати, если бы сюда принесли маленький столик и мы смогли бы уютно устроиться у огня. Но как же быть в таком случае с твоим дорогим папочкой? Не думаю, что он согласится отобедать в одиночестве, без меня. Нельзя думать только о себе, знаешь ли. Итак, я сойду вниз через четверть часа.
Но мистер Гибсон обнаружил, что его ожидает записка с просьбой срочно навестить старого пациента, который серьезно заболел, и, перекусив на ходу, пока седлали его лошадь, он вернулся к своему старому обычаю – заниматься профессиональными делами прежде всего прочего.
Едва только миссис Гибсон обнаружила, что он не будет скучать без нее – мистер Гибсон пообедал внушительной порцией хлеба с холодным мясом, так что ее страхи относительно его аппетита в ее отсутствие не оправдались, – она пожелала, чтобы ей подали угощение наверх, в ее комнату. Бедной Молли, не осмелившейся оповестить слуг об этой прихоти, пришлось самой сначала затащить наверх столик, который, каким бы маленьким он ни был, оказался слишком тяжел для нее, а вслед за ним отнести и набор блюд, которые она долго и старательно расставляла сама, как это делали в Хэмли, щедро разбавив их цветами и фруктами, присланными нынешним утром из знатных домов, в которых ценили и уважали мистера Гибсона. Всего час или два тому накрытый собственными руками стол казался Молли настоящим произведением искусства! И каким унылым выглядел теперь, когда, освободившись в конце концов от бесконечной болтовни миссис Гибсон, она в одиночестве решила угоститься холодным чаем и ножкой цыпленка! Никто не оценил ее стараний и не воздал должное ее умению и вкусу! Она думала, что хотя бы отец будет ей благодарен, но он даже не видел его. Она хотела выказать приемной матери свою заботу в качестве жеста доброй воли, но та сейчас трезвонила в колокольчик, чтобы из ее комнаты убрали поднос, призывая к себе в спальню мисс Гибсон.
Молли поспешно покончила с едой и вновь поднялась наверх.
– Мне так одиноко, дорогая, в этом чужом и незнакомом доме. Побудь же со мной и помоги мне распаковать мои вещи. Думаю, что твой дорогой папочка мог бы и отложить визит к мистеру Крейвену Смиту хотя бы на один вечер.
– Но мистер Крейвен Смит не может отложить свою смерть, – без обиняков заявила Молли.
– Ах ты, негодница этакая! – со слабым смешком сказала миссис Гибсон. – Но если этот мистер Смит умирает, как ты говоришь, то какой резон твоему папе мчаться к нему в такой спешке? Разве он ожидает наследства или еще чего-нибудь в этом роде?
Молли прикусила язык, чтобы не сказать чего-нибудь и вовсе уж непотребного, и ограничилась тем, что ответила:
– Я не могу знать наверняка, что он умирает. Так сказал его слуга, а папа иногда может облегчить последние минуты. Во всяком случае семья чувствует себя спокойнее, когда он рядом.
– Какие ужасные вещи ты узнала о смерти в своем возрасте! Честное слово, знай я заранее о таких подробностях профессии твоего отца, то совсем не уверена, что согласилась бы выйти за него замуж!
– Он не виноват в болезнях или смерти. Наоборот, он борется с ними так, как умеет. И мне представляется очень правильным хорошо думать о том, что он делает или пытается сделать. И вы тоже начнете так думать, когда увидите, как люди ждут его в надежде на помощь!
– Хорошо, но давай больше не будем говорить о таких жутких вещах сегодня! Пожалуй, мне лучше сразу лечь в постель, настолько я устала. Вот только ты посиди со мной, милочка, пока я не засну. Поговори со мной, и звук твоего голоса убаюкает меня.
Молли взяла книгу и принялась читать ее вслух, пока мачеха не заснула, предпочтя такой способ тягостной необходимости поддерживать бесконечную беседу.
Затем она потихоньку выскользнула из спальни и отправилась в столовую, где в камине уже погас огонь; очевидно, слуги специально пренебрегли им, дабы выразить свое неудовольствие тем, что новая хозяйка предпочла пить чай в собственной комнате. Но Молли сумела вновь развести его к тому времени, когда отец вернулся домой, и собрала для него вполне приличный ужин. Затем она опустилась на колени перед камином, в мечтательной задумчивости глядя на огонь, которая, впрочем, оказалась достаточно печальной, чтобы по щекам у нее потекли слезы. Но, заслышав шаги отца, она вскочила на ноги и постаралась вернуть себе бодрое расположение духа.
– Как поживает мистер Крейвен Смит? – спросила она.
– Умер. Он едва узнал меня. Он стал одним из первых моих пациентов, когда я только приехал в Холлингфорд.
Мистер Гибсон опустился в приготовленное для него мягкое кресло и протянул к огню руки; он настолько погрузился в свои мысли, что забыл о еде, да и потребности в разговоре, похоже, не испытывал. Но потом он стряхнул с себя грустные воспоминания и, оглядев комнату, поспешно поинтересовался:
– А где же новая мама?
– Она устала и пораньше легла спать. Ох, папа! Я действительно должна называть ее мамой?
– Я бы очень этого хотел, – отозвался мистер Гибсон, слегка нахмурив брови.
Молли промолчала и поставила рядом с ним чашку чая. Он рассеянно помешал напиток ложечкой, сделал маленький глоток и вернулся к предмету разговора.
– Что плохого в том, если ты будешь называть ее мамой? Я уверен, что она собирается честно исполнять свои материнские обязанности перед тобой. Мы все допускаем ошибки, и поначалу, возможно, она будет вести себя не так, как привыкли мы с тобой. Но, по крайней мере, давай начнем с того, что постараемся стать одной семьей.
"Интересно, что сказал бы на это Роджер?" – спросила себя Молли. Она всегда думала о новой жене отца как о миссис Гибсон, а однажды даже набросилась на обеих мисс Браунинг, уверяя их, что никогда не станет называть ее мамой. И их сегодняшняя встреча отнюдь не заставила ее проникнуться к новой родственнице теплыми чувствами. Девушка упорно хранила молчание, хотя и знала, что отец ожидает от нее ответа. В конце концов он понял, что не услышит от нее ничего, и перевел разговор на другую тему. Он рассказал ей о свадебном путешествии, расспросил ее о пребывании в Хэмли, об обеих мисс Браунинг, о леди Гарриет и о дне, что они вместе провели в Манор-хаус. Но в его манерах ощущалась некоторая сдержанность и сухость, а в ее ответах звучала рассеянность и напряженность. Но вдруг Молли выпалила:
– Папа, я буду называть ее мамой!
Мистер Гибсон взял дочь за руку и крепко пожал, но заговорил не сразу, а спустя несколько мгновений. Он сказал:
– Ты не пожалеешь об этом, Молли, когда доживешь до того, что случилось сегодня с бедным Крейвеном Смитом.
Некоторое время ворчание двух старых слуг оставалось достоянием одной лишь Молли, но вскоре оно достигло ушей и ее отца, который, к вящему разочарованию девушки, поговорил с ними коротко и безо всяких сантиментов.
– Вам не нравится, что миссис Гибсон часто звонит в колокольчик, не так ли? Боюсь, вы разбаловались и слишком много себе позволяете. Но если вы не будете исполнять пожелания моей супруги, то вольны сами исправить положение.
И какой же слуга устоит перед искушением сделать последнее предупреждение и набить себе цену после таких вот речей? Бетти заявила Молли, что собирается уйти, с видом настолько равнодушным и безразличным, какой только смогла напустить на себя, разговаривая с девушкой, которую растила и опекала последние шестнадцать лет. До сих пор Молли полагала свою бывшую няньку настоящим столпом и опорой дома; с таким же успехом она могла предположить, что отец предложит ей самой разорвать все узы, которые их связывали. И вот теперь Бетти спокойно рассуждает о том, где ей лучше искать себе новое место – в городе или деревне. Но все это было, по большей части, показной решимостью и игрой на публику. Уже через неделю или две Бетти буквально заливалась слезами при мысли о том, что ей придется покинуть свою воспитанницу, и с радостью готова была отвечать на все звонки каждые четверть часа, только бы остаться в доме. Даже суровое мужское сердце мистера Гибсона тронула неподдельная скорбь старой служанки, которую он замечал всякий раз, когда слышал ее прерывистый голос или видел опухшие от слез глаза.
Однажды он даже сказал Молли:
– Почему бы тебе не спросить у твоей мамы, не может ли Бетти остаться, если извинится должным образом и все такое прочее.
– Не думаю, что из этого выйдет какой-либо толк, – убитым голосом отозвалась Молли. – Я знаю, что она собирается написать письмо или даже уже написала в Тауэрз насчет какой-то младшей служанки.
– Вот как! Что ж, мне нужно лишь, чтобы в доме царили мир, покой и малая толика жизнерадостности, когда я возвращаюсь в него. Мне приходится видеть достаточно слез в других домах. В конце концов, Бетти прожила с нами шестнадцать лет – такая верность встречается лишь в античном мире. Однако же не исключено, что в другом месте ей действительно будет лучше. А насчет того, просить твою маму или нет, поступай как знаешь. Но если она согласится, я возражать не буду.
Итак, Молли рискнула обратиться с соответствующей просьбой к миссис Гибсон. Шестое чувство подсказывало девушке, что ее постигнет неудача, но никогда прежде ей не отказывали столь мягким и увещевающим тоном.
– Моя дорогая девочка, мне бы никогда и в голову не пришло отказать старой служанке от места, особенно той, которая опекала тебя с самого рождения, ну, или почти с самого. У меня бы попросту не хватило на это духу. Как по мне, то она могла бы остаться тут навсегда, если бы только выполняла мои пожелания. Я ведь не требую ничего невозможного, не правда ли? Но, видишь ли, она вздумала жаловаться, а когда твой дорогой папа поговорил с нею, то и вовсе принялась грозить ему. А у меня принцип – не принимать извинений от слуги, который вздумал угрожать мне.
– Она очень сожалеет об этом, – взмолилась Молли. – Она говорит, что будет делать все, что вы скажете, и выполнять все ваши распоряжения, если только вы разрешите ей остаться.
– Но, сладкая моя, ты, похоже, забываешь, что я не могу пойти против своих правил, как бы мне ни было жаль Бетти. Ей не следовало давать волю своему дурному нраву. Как я уже говорила, я готова была мириться с ее присутствием, хотя она мне никогда не нравилась и я полагала ее совершенно бестолковой служанкой, испорченной долгим отсутствием хозяйки. Тем не менее, по крайней мере, я постаралась бы терпеть ее так долго, как только смогла бы. Но теперь я уже почти наняла Марию, которая работала младшей служанкой в Тауэрз, так что избавь меня от стенаний по поводу сожалений Бетти или кого-либо еще, поскольку, учитывая печальные истории твоего папы и все прочее, я и так пребываю в подавленном расположении духа.
Молли помолчала несколько мгновений.
– Вы уже окончательно наняли Марию? – после паузы спросила она.
– Нет. Я же сказала "почти наняла". Иногда можно подумать, что ты меня совсем не слушаешь, дорогая Молли! – с обидой заявила миссис Гибсон. – Мария живет в таком месте, где ей платят намного меньше, чем она того заслуживает. Быть может, эти бедняги просто не могут позволить себе платить ей достойное жалованье! Я всегда жалею бедняков и никогда не позволю себе отзываться дурно о тех, кто не богат. Я предложила ей на два фунта больше, чем она получает сейчас, так что, на мой взгляд, она непременно согласится. В любом случае, даже если ей повысят жалованье, я, соответственно, ровно на столько же предложу ей больше. И потому я уверена, что заполучу ее. Такая воспитанная девушка! Всегда приносит письма на подносе!
– Бедная Бетти! – прошептала Молли.
– Бедная старушка! Надеюсь, урок пойдет ей впрок, – с напускной грустью вздохнула миссис Гибсон, – но остается сожалеть о том, что мы не заполучили Марию до того, как нам начали наносить визиты представители местного общества.
Самолюбию миссис Гибсон чрезвычайно льстило то обстоятельство, что визиты "представителей местного общества" оказались весьма частыми. Ее супруг пользовался всеобщим уважением, и многие дамы из особняков, поместий и домов, извлекшие пользу из его визитов для себя и своих семей, сочли своим долгом побывать у нее в гостях, когда наезжали в Холлингфорд за покупками. Состояние постоянного ожидания, в которое эти визиты ввергли миссис Гибсон, резко понизило уровень домашнего уюта, к коему привык мистер Гибсон. Было весьма неудобно носить горячие, источающие соблазнительные ароматы блюда из кухни в столовую в тот самый момент, когда к ним в гости наведывались высокородные, аристократически рафинированные дамы. Еще более неловким оказался эпизод, когда Бетти в спешке неуклюже отворила дверь на стук какого-то высокомерного слуги и вынуждена была поставить корзину с грязными тарелками прямо на пути своей госпожи, которая осторожно пробиралась по полутемному холлу. А тут еще молодые люди, старающиеся незаметно покинуть столовую, обзавелись привычкой разражаться долго сдерживаемым смехом и принимались за розыгрыши или грубые шутки, не обращая внимания на то, кто мог находиться в коридоре в этот самый момент. В качестве панацеи ото всех этих огорчительных неудобств миссис Гибсон предложила перенести обед на более позднее время. Второй завтрак, как заявила она супругу, вполне можно отправлять им прямо в хирургический кабинет. Несколько элегантных холодных блюд для нее самой и Молли не осквернят неподобающими запахами весь дом, а для него она неизменно будет держать наготове что-нибудь вкусненькое. Он согласился, хотя и с большой неохотой, поскольку это было прямое покушение на устоявшие обычаи и привычки. К тому же у него возникло ощущение, что он не сможет должным образом проводить свои объезды с этим новомодным обедом, отложенным до шести часов вечера.
– Не стоит готовить для меня всякие вкусности, моя дорогая. Меня вполне устроит хлеб с сыром, как это было в прежние времена.
– Мне ничего не известно об этих прежних временах, – заявила в ответ супруга, – но я не могу допустить, чтобы сыр вышел за пределы кухни.
– В таком случае я буду есть его там, – сказал он. – Оттуда недалеко до конного двора, и если я буду спешить, то смогу запросто перекусить на ходу.
– Право слово, мистер Гибсон, сравнение вашей внешности и манер с вашими вкусами просто поражает. Вы выглядите таким джентльменом, как говаривала дорогая леди Камнор.
Вскоре после этого ушла кухарка, тоже старая служанка, хотя и не такая доверенная, как Бетти. Ей пришлись не по нутру поздние обеды; будучи прихожанкой методистской церкви, она из религиозных соображений отказалась пробовать новые рецепты французских блюд, навязанные ей миссис Гибсон. Это противоречит библейским заповедям, заявила женщина. В Библии много говорилось о пище, но в основном речь шла о приготовленных овцах, то есть о баранине, а также о вине, хлебе, молоке, финиках, изюме, об упитанных тельцах и зажаренном телячьем филе, но она поступала наперекор своей совести, когда готовила свиную плоть или дрожжевые пироги со свининой. Но теперь ее заставляют готовить языческие кушанья по рецептам папистов, поэтому она предпочтет поискать себе новое место. Итак, повариха пошла по стопам Бетти, и мистеру Гибсону пришлось удовлетворять свой здоровый английский аппетит дурно приготовленными омлетами, рублеными котлетами, vol-au-vents, croquets и прочими блюдами из тонко нарезанного мяса или рыбы, запеченными в сдобном тесте, так что он никогда не знал в точности, что именно ест.