* * *
И вот он стоял в толпе деревенских.
А на них, как во время какого-нибудь гулянья, нашло-накатило веселье. До господской охоты им почти уже и не было никакого дела. Мало кто из стоящих на вершине холма еще смотрел вниз, на Заячье поле.
Зато народ вовсю принялся играть в снежки. Парни, девки с громкими криками, с визгом бросали друг в друга липкими комьями. Но веселье передалось незаметно и старикам, дряхлым бабкам, и вот уже те норовили тоже засунуть друг другу снежок за шиворот. Рядом слепили снеговика и принялись его обстреливать. А там, где склон был покруче, катились, среди визга и хохота, санки.
Среди всей этой веселой, шумной суеты топтался и Гажи. И вид у него был, ей-богу, совсем не веселый, а очень даже мрачный.
Замотанная больная нога его вела себя очень скверно. Чувствовал Гажи, вряд ли она выдержит долгий путь. Да и попона, в которую он укутал ногу, плохо держалась. Завязки на ней быстро ослабли, и она то и дело грозила свалиться.
А тут еще оказался Гажи на дороге у кучки парней и девок, которые гонялись друг за другом и бросались снежками. Бедного Гажи затолкали, свалили в снег. Какая-то девка, паршивка, споткнулась о него и упала, да при этом так саданула его по больной ноге, что он съежился и зашипел. А она еще его же и обругала: чего болтается под ногами?
Но не обиделся на нее Гажи. Что, разве не права эта девка? Они молодые, им порезвиться надо!
Только на самого себя рассердился Гажи: в самом деле, чего он сюда притащился? Только силы расходует понапрасну! И подвергает риску свою вечернюю экспедицию!
* * *
Да-да! Гажи все еще не отказался от вечернего своего плана: пойти после охоты за зайцами.
Пока он доковылял обратно к себе, в летнюю кухню, план этот у него в голове превратился в четкую программу.
Сначала он хорошо отдохнет до конца охоты. А заодно полечит еще свою ногу, заново запеленает ее. Приготовит, кроме костыля, еще одну палку, для зайцев: чтобы, как в прошлом году, не бродить за ней по кустам. И еще…
Господи милосердный! Только раз, один-единственный раз, не оставь, не обойди своей милостью!
Слезные, идущие от сердца, молитвы Гажи неслись в пустое, угрюмое зимнее небо, пока он, вернувшись в свою нору, усердно занимался ногой и прочими своими делами.
Беда только в том, что после бессонной ночи, измученный болью и переживаниями, Гажи чувствовал, как все сильнее его охватывает неодолимая, свинцовая вялость.
Напрасно разжигал себя Гажи сладостными мечтами о заячьем паприкаше. Тело его как бы начало постепенно неметь. В глазах метались какие-то странные искры и сполохи.
Лечь, укрыться и спать! Каждая клеточка, каждая жилка старого его тела кричала об этом.
Встряхнулся Гажи, пытаясь прогнать сонливость… Дело-то уже идет к вечеру! Еще проспит время, когда пора будет идти за зайцами. Нельзя, никак нельзя ему задремать!
Нельзя-то нельзя! Только неодолимая дрема, как омут - выбившегося из сил пловца, затягивала и затягивала несчастного Гажи.
И увидел он вдруг, что стоит посреди снежного поля, а вокруг, словно какие-то диковинные цветы, алеют свежие пятна крови… И каждое из алеющих пятен прячет в себе черное ядро: застреленного и спрятанного в снегу зайца… Но тщетно подходил Гажи к каждому из бесчисленных пятен, тщетно разгребал ногой снег… Ничего там не было, кроме снега, пропитанного заячьей кровью… Господи боже! Ты оставил-таки меня!
И казалось Гажи: вокруг, в чистом поле, клубится серый, грязный туман, а в нем рыскают хитрые, злобные, хищные существа. И существа эти то й дело выскакивают из тумана, чтобы утащить зайца из окровавленной снежной кучи… Вон один выпрыгнул! Вон другой… Каждый раз, когда Гажи направляется к красному пятну, его со злорадной улыбкой опережает проворный вор… Если бы поспешил Гажи, если бы обогнал вора, то сумел бы, наверно, схватить хоть одного зайца. Вон сколько их, кровавых пятен, краснеет еще на снега. аж до самого горизонта!
А ну-ка нажми, Гажи!.. И Гажи бежит, сломя голову, из последних сил… Все напрасно! Воры быстрее, чем он… Мечется Гажи туда, сюда, делает обманные движения, как играющие в салочки ребятишки, чтобы хоть раз, хоть у одной кучки опередить своих мучителей… И каждый раз - жестокое разочарование!.. Под красным снегом нет ничего, ничегошеньки не кроме мерзлой травы…
Он бы рад уже сдаться, прекратить эту страшную, бесполезную гонку. И - не может!.. Что-то толкает его, заставляет бежать с неистово бьющимся сердцем, задыхаться, проваливаться в снег… сходить с ума от боли и от душевной муки… метаться между кровавыми пятнами, хотя ноги уже - как свинец…
* * *
Любой, даже самый пустяковый, охотник, да и вообще любой человек знает, в какой странной, неразумной традиции воспитаны все старые зайцы.
Непревзойденной вершиной заячьей тактики считают старые зайцы правило: ни за что на свете не вскакивай, услышав подозрительный шум или шорох! Ни в коем случае! Напротив: если уж ты, то есть заяц, почуял вблизи угрозу, замри, затаись в своем убежище. Потому что лежащего, слившегося с окружающей местностью зайца очень трудно заметить; двигающегося же, бегущего увидит каждый. А ружья в руках у людей, как известно, бьют далеко, да и палка, камень иной раз бывают опасны.
Эта наука старых зайцев, которая переходит от отца к сыну и которую заячья молодежь повторяет, как "Отче наш", вещь в общем нужная, мудрая и проверенная. И с ней было бы все в порядке, если бы не второй пункт.
Ибо второй пункт той науки, которую старые зайцы передают молодым, гласит: когда затаившийся заяц почувствует, что опасность его миновала, он должен тут же вскочить и - давай бог ноги! На всякий случай нужно удрать как можно дальше от того места, где его потревожили, где ходит человек.
В теории это все, конечно, прекрасно. Но на практике старые зайцы предоставляют каждому самому решать, в зависимости от темперамента, когда наступает момент уносить ноги. И самая большая ошибка всех зайцев именно в том, что они слишком рано считают опасность прошедшей, а потому и мудрое выжидание. как правило, оказывается напрасным.
Одним словом, заячья мудрость не лучше любой другой жизненной мудрости. Лишь правильно применяя ее, узнаешь, стоит она чего-нибудь или же ни черта не стоит. И, как мы увидим дальше, жизнь иной раз красноречиво доказывает совсем противоположный тезис: бывает, разумнее не соблюдать правила, чем строго им следовать.
* * *
Дело в том, что в этом году одна мамаша-зайчиха из населяющих Заячье поле очень поздно познала радости материнства.
Особенно неудачным вышел один из ее сыновей, по порядку пятый Сколько хлопот он доставил матери, просто не приведи бог. Был он слабым, глупым и сонным. Братья и сестры его давно уже стали нормальными, здоровыми зайдами, а этот пятый все нуждался в родительской заботе.
Вообще этот пятый, с глупой, пустой его головенкой, целыми днями от матери не отходил, даже в подростках все за мамину шубку держался. Как должна поступать в таком случае хорошая мама-зайчиха? Да никак: терпеливо нести свой крест, ласкать, миловать своего малыша в меру сил. Даже если уверена, что не далее как этой зимой сделают из него паприкаш.
И слов бы, пожалуй, не стоило много тратить на этого кандидата в котел. Даже когда выпал первый настоящий снег и господа приехали на охоту, он, представьте, все еще висел на маминой шее.
Ситуация, если быть совсем точным, выглядела вот как.
Кандидат в паприкаш затаился вместе со своей мамочкой под кустом терновника, в самой близкой к деревне части Заячьего поля. Как раз там, где господа со своими страшными ружьями образовали большой круг, чтобы затем все сильнее сужать его.
И вот началось избиение заячьего народа. Такое жестокое, такое ужасное, что из рокового круга едва находили возможность удрать даже самые мудрые зайцы.
Вот цепь охотников приблизилась к тому терновому кусту, под которым сидел Паприкаш вместе со своей матушкой. И что бы вы думали: этот простофиля Паприкаш преспокойно дремал в своей ямке. Пускай мамаша дрожит от страха, которым переполняет каждого порядочного зайца вид приближающегося охотника и грохот ружей.
Матушке даже не пришлось напоминать этому балбесу первый пункт заячьих правил о том, как важно затаиться перед опасностью. Паприкаш, при полной его бестолковости, и внимания не обращал на охотников. Спал себе без задних ног?
Гак, без сучка без задоринки, миновал самый опасный момент, когда охотники шли мимо тернового куста, где прятался прикаш и его мамаша. Не заметили их охотники.
Теперь должен был вступить в силу второй пункт: скачи, косой, подальше от того места, где ходят люди!
Охотники еще не успели отойти достаточно далеко, а мамаша глупого Паприкаша решила уже, что пора удирать. Конечно "как любящая мать, она не забыла и о своем увальне сыне.
Толкнула зайчиха Паприкаша в бок:
- Эй, подымайся, бежим скорей! Шевелись!
И, выпрыгнув из-под тернового куста, во весь дух помчалась по заснеженному полю.
* * *
Тут и произошел тот знаменательный случай, когда Паприкаш полностью пренебрег законами заячьей мудрости и оказался тем не менее в выигрыше.
Паприкаш и так был ленив, а тут еще спросонок, - где ему сразу послушаться матери! Он сперва зевнул, потом потянулся, а потом уж стал неуклюже, хныкая, выбираться из ямки, чтобы потрусить следом за маменькой.
Но тем временем мать Паприкаша, улепетывающую по всем правилам, то есть во все лопатки, заметили сразу трое охотников и взяли ее на прицел. И убийственный заряд дроби, с грохотом вылетевшей из ружья, увы, уложил зайчиху.
Теперь этот малахольный Паприкаш в самом деле не знал, что делать. На всякий случай остался он сидеть под терновым кустом, потихоньку точа слезы по матери.
Это в конце концов и спасло жизнь Паприкашу. Эта его бестолковость, это преступное невнимание к заячьей мудрости.
Цепь охотников ушла в дальний конец Заячьего поля, чтобы образовать там еще один, второй круг.
* * *
После того как удалились охотники, на снежном поле, усеянном заячьими трупами, забрызганном заячьей кровью, осталось лишь два человека.
Один из них был объездчик. Второй - возчик, приехавший с телегой из города. Не прошлогодний возчик. Другой. Занимались они, разумеется, тем, что собирали по всему полю подстреленных зайцев и сносили их в кучу, примерно в середине круга.
Пока что они далеко были от того места, где сидел Паприкаш. Но наверняка придут и сюда. Ведь труп его матери, в луже замерзшей крови, лежал тут, неподалеку.
Паприкаш на всякий случай не вылезал из-под своего куста. Куст этот внушал ему чувство полной безопасности. Так что лежал он под ним и не шевелился.
Судьба распорядилась таким образом, что приблизился к Паприкашу, бродя туда-сюда по полю, возчик. Что касается объездчика, тот собирал жертвы в другой стороне.
И той же судьбе угодно было, чтобы именно в ту минуту, когда возчик был близко от Паприкаша, у него появилась очень даже практичная мысль.
Что, если он, как бы совершенно случайно, забудет тут, в поле, одного-двух зайчишек, а завтра за ними вернется? Так подумал про себя возчик, держа в руках мать Паприкаша и еще трех зайцев. Потом возчик дальше стал мозгами раскидывать. Потому что тут выходила одна маленькая загвоздка. Ну, насчет того, что ни одна живая душа до завтра в заснеженном поле не появится и никто чужой припрятанных в снегу зайчишек не отыщет, можно было не сомневаться. Но вот как он их сам-то найдет? Кругом все так однообразно: лишь терн, да сухие стебли лебеды и дурнишника, да кочки. Завтра он сам сто раз в этом поле заплутается.
И пришла тут возчику в голову очень умная мысль. А что, если взять да договориться с объездчиком? Он эту местность знает, как собственные пять пальцев, а главное - хоть сегодня сможет вернуться за зайцами. А завтра они их разделят.
И возчик, не долго думая, приложил ко рту руку и закричал:
- Э-ге-ге-ге! Кум, поди-ка сюда на минутку!
Объездчик, в руках у которого тоже было три заячьих трупа, подошел к городскому возчику.
Объездчик, само собой, прекрасно помнил охоту прошлого года. А потому с самой первой минуты зорко следил за возчиком: не сунет ли тот под куст, с преступными намерениями, зайца-другого? Если бы он его в этом заметил, он, конечно, не стал бы кричать-разоряться!.. Есть способ таких воров по-иному наказывать!.. Он сам придет вечерком за этими зайцами. Запомнить, где они спрятаны, легче легкого… И снова окажется в выигрыше! Да и вора накажет примерно! А заодно и скупердяев из банка!
Так рассуждал про себя честный объездчик. Не говоря уж о том, что в своих рассуждениях легко дошел вот до чего: в худшем случае, коли возчик не догадается закопать в снегу пару зайцев, так он сам забудет на поле, где-нибудь в незаметном местечке, одного или двух убитых зверюшек, а вечером, выйдя на поле, ненароком на них же и наткнется.
И весь его замечательный план опрокинул теперь этот возчик, предложив ему вступить в сговор.
- Слышь-ка, кум! А не оставить ли нам пару-другую зайцев в снегу? Вон их как много: невпроворот! Господа не заметят даже. А ты бы их вечерком подобрал… А? Чтобы между собой разделить. Я бы завтра проехал мимо.
Тут объездчик и разозлился, и растерялся. Как быть? Вступить в сговор с этим вором, который в городе найдет тысячу способов выгодно сбыть краденую зайчатину?… Или стоит изобразить честного служаку и возмутиться?… Но тогда надо начинать сразу…
К счастью - для объездчика к счастью, - в эту к минуту случился неожиданный инцидент.
* * *
С объездчиком, конечно, была и его собака.
Это был прекрасный, чистопородный легавый кобель желтой масти. Лихорадка охоты совсем вывела бедняжку из равновесия. Кровь, выстрелы… Уфф!
Но объездчик, само собой разумеется, должен был держать пса во время облавы на поводке… Еще не хватало, чтобы тот носился по полю как вздумается и прежде времени вспугивал дичь перед носом господ охотников. У такой круговой облавы другая техника, чем у охоты с загонщиками… Да и горе-стрелки из банка ненароком еще подстрелят бедного пса…
Одним словом, тут, в поле, пес был нужен вот для чего: если хозяин в самом деле не заметит какого-нибудь подстреленного зайца, то пес тут же лаем ему сообщит об этом. А для этого опять же лучше, если собака на поводке. Она прямо подтаскивает хозяина к каждому зайцу.
Очень умным, дисциплинированным животным был этот желтый легавый пес. По крайней мере с десяток команд понимал и выполнял с первого слова.
Вот сейчас, например, во время облавы, ему по суровому приказу хозяина нужно было полностью воздерживаться от лая. Чтобы панику среди окрестных зайцев не вызвать и не вынудить их перебраться на соседние охотничьи угодья.
Псу было разрешено лишь тихонько скулить на поводке у объездчика.
Зато скулил он без перерыва и так жалостно, что у объездчика сердце сжималось. А пес еще временами подымал на хозяина измученный взгляд и только что не говорил человеческим голосом: ну пожалей же меня, отпусти немного побегать, ведь ты прекрасно знаешь, для меня неистовая погоня за дичью - это верх наслаждения, а ошейник, да еще с поводком, который в иное время я терплю совершенно спокойно, сейчас - адская мука.
* * *
Ну вот, ситуация была такова: объездчик подошел к возчику для переговоров, и случилось это как раз возле трупа Паприкашевой матери.
Паприкаш хорошо слышал человечью речь неподалеку. Но это ничуть не мешало ему и дальше дремать в своем укрытии. Однако был там кое-кто третий, куда более страшный для зайца. Легавый пес! Близкое присутствие этого врага затрагивало уже совсем другой пункт заячьего устава.
Когда перед тобою собака или, положим, волк, ни в коем случае нельзя лежать, затаившись, и ждать. Ибо собака по запаху и по следу все равно обнаружит зайца. От собаки и волка нужно сразу же удирать, и чем дистанция больше, тем лучше. Услышав лай, учуяв залах собаки, тут же вскакивай и мчись во всю прыть! Так гласит заячий устав!
Что же произошло в нашей истории?
За те несколько секунд, пока возчик предлагал объездчику вступить в безнравственный сговор, желтый пес, чей нюх притупился от множества крови, учуял все-таки Паприкаша, уловил запах живой, теплой дичи. И издал тот особый, ни на что другое не похожий звук, которым легавые дают знать, что поблизости затаилась дичь. Не заскулил, не залаял, а тихо так тявкнул. Каждому охотнику звук этот хорошо знаком.
После этого происходит такая вещь: собака сама ложится на землю. И медленно ползет в ту сторону, где находится дичь. Охотник же осторожно шагает следом. Хорошая легавая еще и оглядывается время от времени на хозяина, поджидая его, если нужно. И, лишь подведя его на расстояние выстрела, с громким лаем вскакивает, чтобы вспугнуть дичь под выстрел.