- Стукач,- повторил рыжий.- Ты стучал в "Анголе" и здесь стучишь, да?
- Мы с вами незнакомы,- сказал Рейнхарт, кладя сандвич на стол.- Вы меня с кем-то путаете.
За смежным столом белесый юнец с вытатуированным сердцем на руке обернулся и замотал головой, прожевывая сандвич.
- Это не он, Мамбрей,- сказал он, проглотив еду.- То другой.
- Ты же сказал, что он,- произнес Мамбрей, не отрывая глаз от Рейнхарта.- Ты же на него показал.
- Ага,- сказал малый.- Того типа зовут Тибодё. Он еще на лестнице шмыгнул назад. Это не тот тип.
- А тебя как зовут? - спросил Мамбрей.
- Я Рейнхарт.
- Его Рейнхартом зовут,- сказал белесый паренек, передвигаясь с недоеденным сандвичем за стол Рейнхарта.- Я его знал в "Анголе". Он никакой не стукач.
Люди, евшие у стены, вернулись и сели к столу. Мамбрей вышел в коридор и оглядел лестницу снизу доверху.
- Ну как, Рейнхарт? - спросил белесый паренек.- Давно вышел?
- Я там не был,- сказал Рейнхарт.- Пока что. Меня сюда из миссии послали.
- Брось,- сказал паренек,- разве мы не встречались в "Анголе"?
- Нет.
- Ты ведь янки, верно?
- Жил когда-то в Нью-Йорке.
- А, в Нью-Йорке! Там до черта блатных, верно? И банды все время дерутся, стенка на стенку, и друг друга подкалывают перышком, да?
- Да,- сказал Рейнхарт.- Все время.
- Меня зовут Дорнберри,- сказал паренек.- А кличка моя - Сынок. Я пробирался в Нью-Йорк, когда меня сцапала полиция. Я сидел с одним типом, так он говорил - мое счастье, что я туда не попал. Он говорил, у меня кишка тонка и мне не вытянуть. Они б меня сразу пришили.
- Может, это их счастье, что ты туда не попал.
- Может, и правда, а? Ты что, только сегодня начал?
- Первый день,- сказал Рейнхарт.- А ты?
- Ну, я-то уж скоро месяц. Дождусь, пока выйдет мой срок - один день за два. Тогда подамся в Нью-Йорк.
- Они тут здорово носятся с этим перевоспитанием, верно? Интересно, с какой это радости?
- Так это же фабрика М. Т. Бингемона,- сказал Дорнберри.- Слыхал про такого?
- Слыхал,- ответил Рейнхарт.- Он, кажется, женат на какой-то киноактрисе? Глория - как ее? Я думал, он делает арахисовое масло.
- Масло,- с добродушной снисходительностью сказал Дорнберри,- арахисовое масло - это одна кроха из бингемоновых дел. Он все что хошь делает и всем до капли владеет. Говорят, эту фабрику он открыл специально, чтоб таким, как мы, помочь. Тебе еще не рассказывали? И ничего про План М. Т. Бингемона ты не слыхал?
- Нет,- сказал Рейнхарт.
- Ну так они еще тебе задурят голову, когда пойдешь в кассу. Там один дядька тебя будет вербовать в Легион.
- В Иностранный легион?
- Ха,- сказал Дорнберри.- Иностранный! Нет, брат, это у них такая штука, куда они всех хотят затащить, там разные лекции, да военная муштра, и всякая белиберда. Это входит в перевоспитание. Патриотическая штука.
- Патриотическая? - переспросил Рейнхарт.- Должно быть, это занятно.
- По мне муть все это. Но они всегда записывают в Легион тех, кто из тюряги вышел.
- Дело серьезное,- заметил Рейнхарт.- Это тоже входит в План М. Т. Бингемона?
- Точно. Ты сам прочтешь. Тебе дадут книжечку, там все есть.
- Здесь все на перевоспитании? Вся смена?
- Примерно. Тут, понимаешь, три сорта субчиков. Одни - те, что вышли из "Анголы" и исправительных лагерей вроде меня. Потом - алкаши-подзаборники вроде тебя. И еще психи после сумасшедшего дома - таких они много сюда берут, если не буйные.
- А как насчет баб? - спросил Рейнхарт.- Он их тоже берет на работу?
- Ну да, берет, но нам их не видать, только если уволишься, да, может, случайно где столкнешься. Они где-то внизу, а что они там делают, понятия не имею. Пойдешь в коридор, увидишь - там даже дверь на лестницу зарешечена, чтоб ты носу туда не совал.
- Ну и ну,- сказал Рейнхарт.
Дорнберри пошел к окошку в кухню выпрашивать еще сандвич; Рейнхарт встал и решил осмотреть столовую. Сидевшие за столами люди в белом вскидывали на него глаза, когда он проходил мимо. Рейнхарт приветливо кивал.
В левой стене он увидел выкрашенную красной краской дверку с эмблемой Бинга.
Он открыл ее; в зияющей темной шахте подрагивали тросы. Он заглянул вниз - на него пахнуло запахом машинного масла, и он увидел крышу ползшего вверх маленького лифта.
- Объедки туда не бросай,- сказал кто-то за его спиной.- На то есть мусорные ведра.
- Не буду,- отозвался Рейнхарт.- Ей-богу, не буду.
Он опять нагнулся, провожая глазами исчезавший вверху лифт, потом взглянул вниз. Этажом ниже в такой же раскрытой дверце,
словно в рамке, стояла светловолосая девушка; на правой ее щеке виднелись шрамы, очевидно после какой-то операции. Она широко открытыми глазами смотрела вслед удалявшемуся лифту. Опуская глаза, она встретилась взглядом с Рейнхартом и улыбнулась.
- Любите кататься на лифте? - спросил Рейнхарт.
- Кататься? - быстро нахмурилась девушка.- Откуда вы взялись?
- С гор,- крикнул Рейнхарт в шахту.- С крыши мира.
- Там небось нет лифтов?
- А нам лифты ни к чему. Мы никогда не спускаемся вниз.
- Но сейчас-то вы внизу, правда?
- Сейчас да.
- Ну, так вы просто с ума сойдете от лифтов. Это сказка. Дверка захлопнулась, и в шахте снова стало темно.
Значит, и верно, здесь есть женщины, подумал Рейнхарт. А эта-то откуда? Не из "Анголы". Может, из Мандевилла? Или тоже подзаборница? Нехорошие у нее эти шрамы.
Между столами прошел мистер Юбенкс, помахивая рукой, и все потянулись за ним назад, к конвейерам. Прозвенел звонок, заработали насосы, поплыли пластмассовые бутыли. Рейнхарт торопливо переправил сбившиеся в кучу бутыли в машину для наклеек, и опять все пошло своим чередом.
У дальнего края цистерны свирепо рыскал глазами рыжий в поисках своего стукача; рядом с ним стоял паренек по имени Дорнберри. В конце конвейера, где работал Рейнхарт, появился новенький - старик с лицом цвета снятого молока; он устанавливал бутыли в картонные коробки и грузил на платформу во внешнем проходе, откуда их забирали подъемники. Старик был хилый, узкоплечий, с лиловыми мешочками под глазами, с бледной, в красноватых прожилках кожей и казался совсем немощным. Всякий раз, взваливая коробку на плечо он издавал натужное "хек", потом долго с присвистом втягивал в себя воздух; вскоре Рейнхарт уже с тягостным раздражением стал ждать, когда старик возьмется за следующую коробку. Немного погодя Рейнхарт спросил старика, не хочет ли он поменяться работой.
- Ха,- шепотом сказал старик, озираясь и как бы ставя Рейнхарта на место торжествующей ухмылкой, раздвинувшей все складки давно не мытого лица.- Черта с два.
На этом разговор и кончился. Громкоговоритель помалкивал, хотя молодые люди все так же стояли в окне и так же пытливо глазели на работавших, как и восемь часов назад.
Рейнхарт отдался ленивому скольжению мыслей о последних днях - автострада, Фарли, гостиница "Сильфиды"... потом еще та девушка в шахте лифта, шут ее знает, кто она такая. Со шрамами. Жаль, подумал он; глаза у нее хороши. Занятная штучка - бойка на язык девка, видно, тертая. Что-то в ней есть, не забыть бы как-нибудь опять заглянуть в шахту.
Он только начал думать о своей жене, как мастер свистнул в свисток.
- Кончай работу,- сказал мастер.- Завтра все опять в эту смену, если что переменится, вам скажут.
Выходя, Рейнхарт умудрился заблудиться. В каком-то из цементных коридоров он повернул не туда и минут пять блуждал по внезапно затихшей Химической компании Бинга в поисках раздевалки. Когда он ее, наконец, разыскал, там, кроме уборщика, уже не было ни души. - Ну и ладно,- подумал он,- не будет давки в автобусе". Тоже неплохо - кончить день катаньем на автобусе.
Когда он вышел за дверь, над болотом уже начинало светать, алевшее на востоке небо окаймляла чуть повыше деревьев серебристо-голубая полоса тумана. Было холодно, перед рассветом сорвался ветер, полоску травы между местом для стоянки машин и дорогой выбелил иней. Рейнхарт потянул вверх молнию на выданной ему в Миссии куртке и зашагал быстрее. Шоссе № 90 было пустынно, автобус все не шел. В западной стороне еще стояла темень, и еще светились неоновые огни над Клубами покеристов и ларьками, где продавали горячие вафли; там четырехполосное шоссе делало последний поворот и внезапно исчезало в крокодиловых джунглях.
На бетонном пятачке у автобусной остановки перешептывались две пожилые женщины, доверительно кивая головами; Рейнхарт подошел и стал рядом. Поодаль, на краю бинговской клумбы с тюльпанами сидела стройная девушка в белом свитере - та самая, которую он видел в шахте лифта.
- Эй,- окликнул Рейнхарт. Он даже несколько удивился, поняв, как он ей обрадовался.
Девушка бросила на него быстрый взгляд и, поднеся руку к волосам, тут же отвернулась.
Рейнхарт подошел к ней; девушка настороженно глядела на него, заслонив рукой глаза от света зари.
- Вы тот самый, что интересуется лифтами?
- Ага,- засмеялся Рейнхарт,- тот самый.
- А где та крыша мира? В Альпах или еще где? Рейнхарт опять засмеялся, нашаривая в кармане сигареты.
- В Альпах? - сказал он.- Еще чего!
- А где ж тогда? Ох, заливаете, братец. С самого начала. Я так и знала, что заливаете, а потом подумала, может, и верно, вы какой-нибудь иностранец и никогда лифтов не видали. Я полночи про это думала.
- Я пошутил,- сказал Рейнхарт.- Но я и вправду родился в горах.
- В каких горах? - спросила девушка,- Я, например, из Западной Виргинии.
- Вот в тех же самых горах.
- Ну ясно, вы меня морочите, я же по выговору слышу, что вы не из наших мест. Не с тех гор, откуда я.
- Я из Пенсильвании. Там те же самые горы.
- А черт их знает,- подумав, сказала девушка.
- Они такие же высокие,- настаивал Рейнхарт.- Замечательные горы. Там есть городок, в трех милях оттуда, где я родился, он называется Горный Приют.
- Горный Приют,- повторила девушка и грустно поглядела на канаву.- Хорошо называется город.
- И город хороший. Курорт.
- А у вас машины нету? - вдруг спросила девушка.
- Нету,- сказал Рейнхарт.- Я тоже жду автобуса.
- Ах, черт,-- сказала девушка.- Значит, нету?
- Увы.
По серой дороге подкатил зеленый с белым автобус, сделал разворот и остановился перед ними. Дверцы распахнулись, шофер поглядел на них сонными глазами.
- До Елисейских полей,- вяло сказал он. Они вошли; Джеральдина села у окна.
Садясь рядом, Рейнхарт внезапно ощутил острое желание, от которого напряглись все мышцы, пересохло в горле и тело заломило, как от страшной усталости. Вот, значит, чего лишил его этот окаянный год, подумал он и закрыл глаза. Господи помилуй, без чего только не обходишься и даже не замечаешь этого.
- Видно, вы здорово вымотались,- сказала девушка, глядя на его отражение в сереющем стекле; она старалась не поворачиваться к нему правой стороной лица, где были шрамы.
- Нет,- сказал Рейнхарт.- Просто закружилась голова.
- А вы кто? - спросила Джеральдина.- Вы не механик, нет? Я вас за механика приняла.
- Я не механик,- сказал он, откинув голову на спинку сиденья. Сейчас на него и в самом деле навалилась усталость.- Я эстет. Но я перевоспитываюсь.
- Вы, случайно, не из Мандевилла? - небрежным тоном спросила Джеральдина.
- Я из Миссии живой благодати,- ответил Рейнхарт.- Я алкаш.
- Ну, это еще ничего. Вас мылом вытрезвляют, да?
- Они мне вычищают душу.
- Вы, наверно, университет кончали?
- Да,- сказал Рейнхарт, повернув к ней голову. Рядом на спинке сиденья лежала ее рука, красная, в ссадинах, с распухшими суставами пальцев. От нее пахло мылом М. Т. Бингемона.
Джеральдина быстро убрала руку и отвернулась к окну.
- Мыло проклятое,- сказала она.- Все руки разъело.
- Не заметил,- сказал Рейнхарт.- Я вашей рукой любовался. Ей-богу.
- Ха,- сказала Джеральдина, положила руку обратно и крепко стиснула спинку сиденья.- Полюбовались и хватит... Понимаете,- немного погодя заговорила она, и лицо ее приняло сосредоточенное выражение,- раньше мне никогда не приходилось работать на фабрике. А вот после аварии пришлось.- Она быстро и весьма драматично повернулась и вскинула голову, представляя ему на обозрение свои рубцы.
- Как же это вышло? - спросил Рейнхарт.
- А вот как.- Джеральдина сдвинула брови.- Это было в Голливуде. Мы мчались на гоночной машине, я и один мой приятель-киноактер...
- Джеймс Дин?
Она молчала, глядя на него злыми глазами. Потом улыбнулась.
- Вам к центру?
- Так точно.
- Тогда нам здесь пересадка. Это Елисейские поля. Нам надо пересесть на автобус до Дикатур-стрит.
Они вышли из полупустого автобуса и молча зашагали по мокрому от росы зеленому островку. Солнце уже взошло и пригревало траву.
- Вы сразу догадались, что я все выдумала?
- Откуда же мне знать, выдумываете вы или нет? Вы простите, что я вас перебил. Это было интересно.
- Даже очень,- сказала Джеральдина.
- То, что на самом деле случилось?
- Нет,- сказала Джеральдина.- То, пожалуй, нет.
- О'кей.
Они вошли под навес, где торговали бананами; на мостовой у тротуара тлели кучки побуревшей кожуры, над ними вились струйки черного дыма, сладковато пахнувшего бананами.
- А что вы делали, пока не стали перевоспитываться?
- Я-то? - переспросил Рейнхарт.- Я играл.
- Играли? - засмеялась Джеральдина.- На скачках, что ли?
- Музыку,- сказал Рейнхарт, удивляясь, что произносит это слово вслух.- Я был в некотором роде музыкантом.
- Ух ты,- сказала Джеральдина.- Значит, на рояле.
- На рояле,- отозвался Рейнхарт.- И на рояле, и на прочей дьявольщине. Главным образом на кларнете.
- А что вы играли? Джазовую музыку?
- Все играл,- сказал Рейнхарт.- Все на свете.
- И у вас было много денег?
- Ни гроша. Никогда в жизни.
- Значит, не бог весть какой вы музыкант, правда? - улыбаясь, заметила она.- То есть, значит, вы как раз вовремя получили постоянную работу.
Рейнхарт ступил с тротуара и, пошатнувшись, сделал несколько шагов прямо по горящей банановой кожуре.
- Осторожно, братец! - Джеральдина протянула руку, чтобы поддержать его.- Это, наверно, с непривычки - ведь всю смену отработали, без дураков.
- Я всегда считал, что к работе надо привыкать постепенно,- сказал Рейнхарт.- День у меня был долгий.
Перед ними остановился другой бело-зеленый автобус, в нем было полно негров и негритянок в прорезиненных плащах, и все бережно прижимали к себе пакетики с завтраком. Рейнхарт и Джеральдина прошли сквозь дым, взобрались в автобус и сели порознь на последние два свободных места. Рейнхарта мгновенно сморил сон.
Когда он очнулся, автобус уже почти опустел, впереди виднелись столбы эстакады, и над ними на утреннем солнце поблескивали никелем бегущие машины. Джеральдина тормошила его за плечо.
- Эй, приятель, поглядите-ка! Вам сюда надо?
- Что-то не пойму,- сказал Рейнхарт, с трудом поднимаясь на ноги,- вроде бы сюда.
Улица была широкая, по обе ее стороны тянулись дешевые забегаловки и витрины, заваленные запасными частями для машин; на ближнем перекрестке торчали четыре покосившиеся деревянные гостиницы с почерневшими от сажи балконами и вывесками, кое-как приляпанными над входом. Кажется, он проходил мимо них по пути к Миссии живой благодати.
- Ну вот, приятель,- сказала Джеральдина,- отсюда вы сами найдете дорогу. Спасибо за компанию.
Рейнхарт следил взглядом, как она сошла на мостовую, проскользнула перед носом грузовика с прицепом, который остановился, пропуская ее, и по-девчоночьи резво побежала на ту сторону улицы. Тротуар уже заполнила толпа пешеходов.
- Эй! - крикнул он, ринувшись вслед за ней в гущу проходивших машин.- Эй!
Она остановилась и подождала.
- Постойте минутку. Давайте чего-нибудь выпьем.
- Вам, наверно, сейчас нельзя,- сказала она.- Вы сразу свалитесь.
- И не подумаю,- возразил Рейнхарт.- Это самая полезная штука на свете. Терапия. Перевоспитание.
Джеральдина молча улыбнулась тротуару под ногами и дала себя увести в буфет на первом этаже деревянной гостиницы. Рейнхарт заказал литровую бутылку местного вина. Осторожно наполнив два стакана, он взял свой и приподнял.
- За перевоспитание.
Он выпил и вдруг вскочил, прижал руку к животу и нетвердыми шагами пошел за буфетную стойку. Лицо у хозяина стало скучно-брезгливым.
- Вон в ту дверь,- сказал он.- Да смотри в оба, там булки с котлетами.
Рейнхарт вышел через заднюю дверь; в лицо ему ударило солнце. Чувствуя пульсирующую боль в затылке, он прислонился к обшитой дранкой стене и глубоко втянул в себя воздух. От первого же глотка волна у него будто перехватило горло, но сейчас внутри разливалось приятное тепло, и он ощутил удивительный душевный подъем. Жизнь была прекрасна.
Рейнхарт вернулся, неуверенно опустился на стул и налил еще стакан.
- Вот уж кто себе худший враг,- сказала Джеральдина.- Я же вам говорила.
- Ерунда,- ответил Рейнхарт.- Я прекрасно себя чувствую.
- От одного стакана этой бурды у вас уже язык заплетается.
- Я человек впечатлительный,- сказал Рейнхарт.
- Вам нужно одно,- сказала Джеральдина вставая,- сейчас же завалиться в постель. Я иду спать.
Он отодвинул стакан и вышел за ней на улицу.
- Дурацкая была затея,- сказал он.
- Пока, приятель. Может, еще увидимся у лифта.
- Постойте. Где вы живете?
- Я уже дома,- ответила она.- Я живу наверху. Гостиница "Рим".
Они постояли на тротуаре. Люди, спешившие на работу в направлении Сент-Чарльз авеню, проходили мимо, не обращая на них внимания.
- Я вас к себе не приглашаю, если вы этого ждете. Так и знайте.
- А я и не жду,- серьезно сказал Рейнхарт.- Я понимаю. Она вытащила из сумочки сигарету, закурила, поморщилась и с отчаянием швырнула ее на тротуар.
- А, провались оно все,- сказала она.- Идем.
Они вошли в узкую дверь и стали подниматься по лестнице. На первой площадке под стеклом висело изображение гигантской руки в манжете с запонкой; рука указывала в открытое небо.
"И. Гарулик" - гласила надпись под нарисованной рукой. "Художественная штопка".
Джеральдина, внезапно обернувшись, окинула его злым взглядом.
- Вы получите только чашку кофе, понятно? И нечего показывать мне, что вы ужас как собой довольны.
- Я не собой доволен,- улыбнулся Рейнхарт.- Просто у меня хорошее настроение.
С верхней площадки, улыбаясь щербатым ртом, спускалась девушка в стальных очках, осторожно ставя на ступеньки ноги в ортопедических шинах. Она улыбнулась и окинула их зорким взглядом.
- Привет, Джеральдина. Привет, красавчик. Купите билетик на лошадку.
- У меня ни шиша,- сказал Рейнхарт.
- А, черт, давай один,- сказала Джеральдина, запуская руку в сумочку.- Попробую сыграть. И для него дай один. Сегодня у него везучий день.