- Шестьдесят центов,- сказала девушка. Взяв монетки, она протянула им два зеленых билетика с красными цифрами.- Спасибо тебе большое, Джеральдина. Ты что ни день, то ближе к выигрышу.
- А как же,- сказала Джеральдина,
Они вошли в первую дверь налево. В комнате была двуспальная кровать под рваным матерчатым балдахином и электроплитка с двумя конфорками на столике для телефона. В рамах большого, до самого пола окна, распахнутых в комнату, не хватало нескольких стекол.
Некрашеные жалюзи отгораживали комнату от балкона и залитой солнцем улицы.
Джеральдина заперла дверь на задвижку и принялась варить кофе на электрической плитке. Рейнхарт повалился на кровать. С лестницы доносился мерный стук - девушка медленно спускалась по ступенькам.
- Я все время играю на скачках,- сказала Джеральдина.- Главным образом, чтобы ей помочь. Ни черта она не зарабатывает продажей газет.
Из висевшей над раковиной аптечки она достала две чашки и поставила их на комодик.
- Все-таки вперлись вы ко мне. Скажите хоть, как вас зовут? Он лежал на подушке, глаза его были закрыты, голова скатилась набок. Джеральдина подошла и стала у кровати.
- Эй,- сказала она.- Ах, черт!
Она взяла чашку, налила из крана воды и занесла руку с чашкой над его головой.
- Считаю до трех,- заявила она. Рейнхарт не шевельнулся.
Джеральдина поставила чашку, попробовала было стащить его с кровати и что было силы стукнула кулаком ему в плечо.
Рейнхарт что-то бормотнул и ухитрился перевалиться на живот.
- А, чтоб тебя,- сказала Джеральдина.
Рейнхарт шел по Канал-стрит, время от времени поднимая плечи, чтобы проветрить пиджак под мышками; утреннее солнце светило ему в лицо. Было восемь часов, воскресенье. Над пустыми островками безопасности колебался нагретый воздух, жухлые листья пальм безжизненно висели над сверкающими трамвайными рельсами. На Хлопковой бирже зазвонили куранты: "Господь - твердыня наша"; по другой стороне улицы в густой тени шли в церковь богомольные негритянки под черными зонтами.
Не торопясь, он свернул на Бургунди-стрит и, миновав погрузочные люки универмага Торнейла, увидел в конце квартала вахтера в форме, который стоял в тени и читал страницу комиксов в утренней газете. Над вахтером на железных поручнях пожарной лестницы висела большая вывеска: белый геральдический орел, а под ним на звездно-полосатом поле - микрофон, мечущий красные, белые и синие молнии. Ниже белыми заглавными буквами было написано:
БСША - ГОЛОС АМЕРИКИ АМЕРИКАНЦЕВ
ИСТИНА СДЕЛАЕТ ВАС СВОБОДНЫМИ
Рейнхарт показал вырезку с объявлением о найме и через служебный вход вошел за вахтером в душную жаркую комнатку, уставленную табельными часами. У кнопки лифта, на которую нажал вахтер, висел еще один плакатик с надписью БСША и черной стрелкой, указывающей наверх. Спустился лифт с высоким смуглым лифтером в строгом синем костюме; вахтер вышел на улицу дочитывать комиксы, а Рейнхарт в кабине, загруженной ящиками и мотками проводов, поднялся на верхний этаж.
Из лифта он попал в комнату, загроможденную аппаратурой и полную рабочих. Пол был усыпан упаковочной стружкой; в глубине, где стояли неструганые стеллажи, часть стены была разобрана и виднелось переплетение разноцветных проводов.
Рейнхарт пересек холл и, поднявшись на помост, очутился перед следующей комнатой. За новой перегородкой из цельного стекла несколько мужчин без пиджаков пили кофе; он отыскал дверь и вошел - где-то поблизости слышался стук телетайпов. Он приветливо кивнул мужчинам и остановил блондинку в полотняном костюме, спешившую куда-то с корзинкой канцелярских принадлежностей.
- Мне мистера Нунена. Где он? - спросил у нее Рейнхарт. Девушка вяло махнула загорелой рукой в сторону другой двери и улыбнулась.
- Бог его знает.
Один из мужчин поставил свою чашку и подошел.
- Вам Нунена?
- Да,- сказал Рейнхарт. Мужчина подошел к двери и крикнул:
- Джек!
- А? - послышался голос.
- К вам.
С пачкой желтых листков появился Джек Нунен - сравнительно молодой человек со следами хорошей сценической внешности, о чем он, видимо, все время помнил. На висках эффектно серебрилась се-дина; черты лица были правильные, но чересчур резкие. Тускловатые голубые глаза смотрели недоброжелательно. Он взглянул на Рейнхарта, холодным властным жестом вручил человеку в рубашке листок и довольно улыбнулся.
- Привет,- сказал он.
- Привет,- сказал Рейнхарт.- Я слышал на днях, что у вас набирают штат.
- Да,- ответил Джек Нунен.- Набирают. Безусловно.
- И решил вам помочь.
- Вы диктор?
- Обычно я занимаюсь музыкальными программами. Занимался, вернее. Но могу и вести известия: могу составлять сводки, могу читать сводки и, если надо, могу редактировать.
Джек Нунен снисходительно кивнул, не переставая улыбаться.
- Разностороннее дарование, а?
- Много работал на маленьких станциях. Нельзя терять форму.
- Угу,- произнес Нунен.- Здесь - не маленькая станция.
- Да,- сказал Рейнхарт.
- Где вы работали последнее время?
- ДСКО. В Оранджберге.
- Оранджберг - это где?
- В Южной Каролине.
Джек Нунен обратил свою пасмурную улыбку на острые носки начищенных итальянских туфель Рейнхарта.
- Маленькая, наверно,- сказал он.
- Пятьсот киловатт. Около пятисот.
- Угу.
Вдруг, словно потеряв к нему интерес, Нунен забрал назад листок своего коллеги и обменялся с ним улыбкой.
- Так вот, старик,- весело обратился он к Рейнхарту,- в отличие от ваших станций БСША - хорошо спланированное деловое предприятие. Обычно станция начинает работать, не имея понятия, что она хочет делать и что от кого ей нужно. Мы же здесь многое представляем себе довольно точно.
- Надо понимать так, что у вас тут - не любительский кружок.
- Да,- сказал Джек Нунен,- у нас тут не любительский кружок.- Он вынул из нагрудного кармана платок и вытер пот с высокого лба.-Но сейчас дело обстоит так, что хороший работник может иметь у нас шансы, каких у него никогда не было и не будет. Дело обстоит так, что чуть ли не любой может прийти к нам с улицы и показать, на что он годен. Мы его испытаем, но, само собой, он не должен
рассчитывать, что все наше время и благосклонное сочувствия будет отдано исключительно ему.
- На чем вы хотите меня попробовать? - спросил Рейнхарт.
- Ну, я хотел бы посмотреть, такой ли вы действительно мастер на все руки. Например, я хотел бы, чтобы вы отправились к телетайпам и составили выпуск последних известий на пять минут, плотную хлесткую сводку - расшевелить людей, заинтересовать их тем, что творится вокруг. А потом я хотел бы, чтобы вы ее прочли и записались.
- Хорошо,- сказал Рейнхарт.
- Замечательно,- сказал Джек Нунен.- Телетайпы тут, за дверью. Даю вам двадцать минут на пятиминутную сводку и если справитесь - пришлю оператора.
- Кто будет слушать?
- Я,- сказал Джек Нунен.- Лично.
- А на работу принимаете вы?
- Что ж,- сказал Нунен, улыбаясь,- если мне подойдет, покажем запись мистеру Бингемону.
Рейнхарт направился к двери телетайпного зала.
- Ни пуха,- кинул вдогонку Джек Нунен.
- А знаете,- обернулся к нему Рейнхарт,- странно это... вот вы сказали: расшевелить людей пятиминутной сводкой. Я что-то не слыхал, чтобы был большой интерес к известиям.
- Ага,- сказал Нунен.- Большого нет. Но у нас, как видите есть.
- И вы рассчитываете, что их будут слушать?
- Вот именно,- весело отозвался Нунен.- И в этом наше отличие.
Рейнхарт погрузился в звукоизолированную какофонию телетайпного зала; через большое окно в левой стене виден был холл перед лифтом, где продолжали ворочать и перетаскивать ящики. В зале находилось семь аппаратов, и все работали - то выключаясь, то включаясь судорожно, в трескучем контрапункте, расчлененном настойчивыми сигнальными звонками. У окна стояли стул и стол с банкой клея, очинённым синим карандашом и ножницами.
Рейнхарт повесил пиджак на спинку стула и подошел к выстроенным в ряд телетайпам. Он взял несколько сообщений с международной линии и быстро их обработал - ничего особенного, день был не богат событиями. Хрущев и Кастро говорили гадости о Соединенных Штатах, Джонсон - что-то невразумительное. Кто-то стрелял в шофера де Голля. Взорвался и упал в Гвадалквивир "Боинг-747". Защита цивилизации в Индокитае продолжается.
Отложив международные сообщения в сторону, он снял несколько полос с телетайпа местной линии - вся соль должна быть здесь. В основном это были сообщения, подобранные городским отделением телеграфного агентства, телеграммы из Законодательного собрания в Батон-Руже и те новости по стране, которые, по мнению редактора агентства, могли заинтересовать абонентов на юге. Почти все они так или иначе касались расовой проблемы.
Он прочел полосу, проставляя синим карандашом на правом поле маленькие басовые ключи.
Как же прошел этот день в штате?
На открытом субботнем заседании Комиссия по антиамериканской деятельности поддержала предложение двадцатидвухлетнего депутата палаты представителей Джимми (Пончика) Снайпа из Хочкиса. Конгрессмен Снайп потребовал привлечь к суду некоего Мориса Ликтхейма, хранителя собрания современной живописи Туро в Новом Орлеане. Пончик рассказал своим коллегам о том, как, знакомясь с культурными достопримечательностями города, он со своей невестой зашел в музей и обнаружил, что все это собрание, с первой до последней картины, представляет собой непристойную мазню душевнобольных. Он установил, что собрание содержится на средства штата - честных земледельцев обирают до нитки, чтобы потворствовать извращенным вкусам растленного и политически неустойчивого городского сброда. Заподозрив неладное, Пончик выяснил, что во главе музея стоит Ликтхейм, и стал копаться в его анкетах, которые оказались нагромождением лжи. Так, например, Морис Ликтхейм утверждал, что он родом из Австрии, в то время как анализ документов показал, что город и провинция, где он родился, в 1918 году, то есть через год после болыпевистского переворота, были присоединены к Польше. Сопровождая свое выступление показом цветных диапозитивов, снятых его невестой на выставке, конгрессмен Снайп напомнил внимательной, притихшей аудитории, что Польша - страна, порабощенная коммунистами и на большом протяжении граничит непосредственно с Россией. Они займутся этим Ликтхеймом.
Четверо шестнадцатилетних подростков сгорели в "понтиаке", перевернувшемся на федеральном шоссе № 90. На том же шоссе выпали из мчавшегося грузовика трое сборщиков клубники, один погиб.
При торжественном вручении приза победителю Эморивиллских автомобильных гонок кандидат в губернаторы, судья Гораций Сен-Санс из округа Брак, заявил, что его отзыв о неграх как о тупых гориллах и насилующих монахинь конголезцах не выражает ненависти ни к этой, ни к какой-либо иной расе. Со слезами на глазах он говорил о своей любви к этим простым и верным душам, от одного вида которых к горлу его подкатывает ком. В заключение речи одну простую и верную душу выпустили на трибуну, чтобы она пожала руку судье, и толпа в стихийном порыве запела "Дикси". К немалому веселью присутствующих обладателем приза оказалась не имеющая водительских прав пятнадцатилетняя девушка.
Перед закусочной в нефтепромышленном городке Хума человек, одержимый жаждой убийства, наткнулся на человека, охваченного предчувствием смерти, и после короткой погони перерезал ему горло.
В Шривпорте местная газета объявила, что организует состязания по стрельбе из пугача, которые явятся гвоздем ежегодного родео. Допускаются совершеннолетние белые.
Дальше шла сводка, помеченная "Вниманию абонентов на юге": о протестах против сегрегации за неделю, включая воинственные выступления негритянских лидеров. Аресты в Маккоме и Джексоне; марш в Бирмингеме; бойкот в Монтгомери; уличные стычки в Мемфисе и Нью-Берне, штат Северная Каролина. Баптистский священник в Мобиле напомнил, что на тысячекилометровом протяжении берега цветной не имеет права ступить в воду Мексиканского залива - если только он не ухитрится упасть за борт рыбачьей лодки. В субботу негр из Билокси привел в ужас купающихся, промчавшись мимо ошеломленных полисменов к воде и погрузившись по шею. Пляж закрыт. В гот же вечер при луне постреливали из пистолетов на границе негритянского района.
Дальше следовали два сообщения специально для южных абонентов: ведомство генерального прокурора в тщательно подобранных выражениях оповещало о своих задачах; известный конгрессмен-негр заявил избирателям в большом городе, что "Белый Человек бежит".
Любезный нью-йоркский редактор состряпал и главное блюдо - сытное и пахучее, настоящие страсти-мордасти для простых людей в глубинке.
Жену священника из Талсы, которая приехала посетить Рокфеллеровскую мемориальную церковь, поймал традиционный верзила-негр, прижал к стене, порезал - правда, не сильно - и изнасиловал. Нью-Йорк подавал эту историю со всеми приправами.
Рейнхарт прочел все до конца, тихо посвистывая сквозь зубы.
"Для БСША в самый раз", - подумал он.
Вооружившись ножницами и клеем, он взялся за дело: нарезал броских заголовков, по строчке каждый, из международной ленты, особо выделив Кастро; середину начинил первыми и последними абзацами расовых сообщений, перемешав их с более бодрыми и нейтральными заметками. Патетические тридцать секунд о даме из Талсы и комические злоключения человека, чинившего крышу в Венеции, завершали выпуск.
На пять минут, кажется, хватит. Ну, как это выглядит?
Перечитывая все сначала, Рейнхарт чувствовал странный холодок между лопаток. Неужели это так просто? Голос инстинкта - вот в чем, наверно, суть; тебе даже не пришлось над этим задуматься, а все уже готово, хоть сейчас в эфир - пять минут чистопородных орлов и молний. С кумулятивным эффектом. Тут есть что почитать. "И послушать,- подумал Рейнхарт,- и послушать тоже - целых пять минут. БСША - Истина Сделает Вас Свободными".
"Где ты этому научился?" - спросил он себя.
Он надел пиджак, собрал свои странички; девушка в полотняном костюме стала снимать с машин ленты.
- Желаю удачи,- сказала она.
Джек Нунен расхаживал за дверью с программой передач в руке,
- Порядок,- сообщил Рейнхарт.
- Прекрасно,- сказал Нунен, начиная улыбаться.- Я уж было отчаялся.
- Где оператор?
- Ирвинг,- позвал Джек Нунен, продолжая улыбаться Рейнхарту.
Подошел еще один мужчина без пиджака - высокий молодой человек в роговых очках, с жидкими нечесаными рыжими волосами.
- Ирв, детка, этот человек почитает нам. Запишешь его?
- Пошли,- сказал Ирвинг.
Они спустились по бетонной лестнице и вошли в пустую студию. На полу еще валялись клочки коричневой оберточной бумаги; новая аппаратура сверкала.
- Ваш микрофон там,- сказал Ирвинг, указывая на поблескивавший блок.
Рейнхарт сел и еще раз просмотрел сводку. Ирвинг зашел в аппаратную, чтобы включить магнитофон.
- Что у вас? Известия?
- Да,- сказал Рейнхарт.
- Скажите что-нибудь.
- Бэ Эс Ша А,- произнес Рейнхарт.- Голос Америки американцев.
Ирвинг за стеклом оторопело улыбнулся.
- Бэ Эс Ша А,- повторила машина,- Голос Америки американцев.
- Начинать? - спросил Рейнхарт.
- Можете не торопиться. Я дам знак, и тогда начинайте, когда вам удобно.
Оба повернулись к стенным часам. Ирвинг опустил руку.
- Пожалуйста.
- Говорит БСША,- начал Рейнхарт.- Передаем последние известия. Гавана...
Запись шла чуть меньше пяти минут. Ирвинг выключил магнитофон и вышел из аппаратной.
- Да,- сказал он.- Сколько событий.
- Всего понемногу,- отозвался Рейнхарт.
- Хорошо. Дорогу наверх найдете? Скажите Джеку, все готово, можно слушать, если хочет.
- Спасибо.
- Не за что,- сказал Ирвинг.- А вы хотите послушать?
- Нет,- ответил Рейнхарт.- Может быть, в другой раз. Рейнхарт поднялся в телетайпный зал; Нунен и девушка пили за письменным столом кофе.
- Готово? - спросил Нунен.
- Да,- сказал Рейнхарт.- Он записал.
- Хорошо, хорошо. Присядьте где-нибудь. Марджи,- обратился он к девушке,- дай ему журнал.
- Я тоже хочу послушать,- сказала девушка. Они направились к лестнице.
Рейнхарт сел за стол и около пяти минут читал статью о творческом даре в "Ледиз хоум джорнел". Дочитав ее, он обнаружил, что еще держит свою сводку известий. Он скомкал и бросил ее на пол, потом прочел письма в редакцию и обзор кинофильмов. Нунен и девушка не возвращались.
Рейнхарт постоял у окна, наблюдая, как выгружают из лифта оборудование, и выкурил сигарету, потом другую. Мужчины без пиджаков по-прежнему стояли, ничем особенно не занимаясь и не обращая на него внимания.
Джек Нунен вернулся лишь минут через двадцать, один.
Посмотрел на Рейнхарта, пожал плечами.
- С Бингемоном знакомы?
- Нет,- ответил Рейнхарт.
- Хочет вас видеть.
- Он будет слушать запись?
- Уже слушал,- сказал Джек Нунен.- Пойдемте.
За телетайпным залом были три просторных складских помещения - пустые, если не считать все тех же неструганых стеллажей и клочьев папиросной бумаги по углам. Кондиционеры здесь не работал,
духота и жара были страшные; комнаты еще хранили запахи дешевой мануфактуры, сухого пыльного дерева и объедков. В средней, самой большой комнате под потолком шла вычурная круговая балюстрада, на которую смотрело двадцать круглых окошек, замазанных охрой; солнечный свет, проникавший сквозь них, лежал на перилах и верхней части стен густо-желтыми пятнами.
Джек Нунен шел впереди, обмахиваясь обрывком телетайпной ленты.
- С ума сойти, а? - кинул он на ходу.- Скейтинг-ринг для полоумных.
Рейнхарт, прищурясь, посмотрел на желтый потолок и сказал:
- Места много.
- Потому и переезжаем,- сказал Нунен.- Раньше тут все было завалено кроватями. А история такая: старик Торнейл начал дело с этих двух комнат. В одной делали дешевые гробы для негров, в другой стояли кровати, которые он продавал публичным домам в Сторивилле. Он продавал их на время. Водился с полицейскими, и, когда они устраивали очередной налет, ехал с ними, забирал свои кровати, а потом продавал в другое место. И так он делал сотни раз. Потом разбогател, стал респектабельным, и очень скоро весь этот дом перешел в его собственность.
- Да, видно, выдающийся был старик,- заметил Рейнхарт.
- Старик тот еще,- отозвался Джек Нунен.- Придумать такое, а?