Они долго еще сидели на диване, тесно прижавшись друг к другу, потом Пандора поднялась в свою спальню. На следующий день Байрон объявил, что издатель Мэррэй вызывает его в Лондон, и покинул Виндхерст. В этот день Пандора сделала в дневнике запись, которая от души позабавила молодого француза.
"О глупец, глупец! - писала она. - Все кончено, все потеряно, и я осуждена вовеки не знать любви. Как он не понял, что я ведь не могла сразу броситься ему на шею. Разве женщина, воспитанная в таких правилах, как я, и вдобавок такая молодая, могла повести себя с цинизмом тех бесстыдных распутниц, с какими он привык иметь дело до сих пор? Я должна была поплакать. А он, искушенный в любви мужчина, должен был успокоить, утешить меня и заставить уступить чувству, которое уже так сильно владело мной. Но он уехал, погубив все наши надежды! Никогда в жизни не прощу ему этого!"
После этого эпизода действующие лица обменялись еще двумя письмами. Письмо Байрона было составлено в осторожных выражениях. Он, несомненно, думал о муже, который мог вскрыть конверт. Черновик письма Пандоры выдавал нежные чувства молодой женщины и ее затаенную ярость. В дальнейших записях дневника еще несколько раз упоминалось имя Байрона, то в связи с его новой поэмой, то в связи с очередным скандалом. Бросались иронические намеки, в которых проглядывала глубокая досада. Но после 1815 года Байрон, как видно, совершенно изгладился из памяти Пандоры.
Сквозь маленькое окошко в подземелье просочился бледный свет. Забрезжило утро. Эрве, точно выйдя из транса, медленно огляделся вокруг и вернулся в XX век. Какое прелестное и забавное приключение пережил он за минувшую ночь! С каким удовольствием он его опишет! Но теперь, окончив работу, он почувствовал усталость после бессонной ночи. Он потянулся, зевнул, задул свечи и поднялся в отведенную ему комнату.
Звон колокольчика возвестил час ленча. В холле поджидал величественный Миллер, который проводил француза в гостиную, где уже находилась леди Спенсер-Свифт.
- Добрый день, господин Марсена, - сказала она своим резким мужским голосом. - Мне сказали, что вы всю ночь не ложились. Надеюсь, что вы по крайней мере хорошо поработали.
- Отлично. Я все прочитал и сделал двадцать страниц выписок. Это бесподобная история. Не могу вам выразить…
Она перебила его:
- Я ведь вам говорила. Эта малютка Пандора, судя по портрету, всегда казалась мне женщиной, созданной для страсти.
- Она действительно была создана для страсти. Но вся прелесть истории в том и состоит, что она никогда не была любовницей Байрона.
Леди Спенсер-Свифт побагровела.
- Что? - переспросила она.
Молодой человек, который захватил с собой свои выписки, рассказал хозяйке всю историю, попытавшись при этом проанализировать характеры обоих действующих лиц.
- Вот каким образом, - закончил он, - лорд Байрон в первый и последний раз в своей жизни уступил бесу нежности, а прабабка вашего мужа вовек не простила ему этой снисходительности.
Леди Спенсер-Свифт слушала не перебивая, но тут она не вытерпела.
- Nonsense! - воскликнула она. - Вы плохо разобрали текст или чего-нибудь не поняли… Пандора не была любовницей лорда Байрона?! Да все на свете знают, что она ею была. В этом графстве нет ни одной семьи, где бы не рассказывали эту историю… Не была любовницей лорда Байрона!.. Очень сожалею, господин Марсена, но если таково ваше последнее слово, я не могу разрешить вам опубликовать эти документы… Как! Вы намерены разгласить во Франции и в здешних краях, что эта великая любовь никогда не существовала! Да ведь Пандора перевернется в гробу, сударь!
- Но почему? Пандора-то знает правду лучше всех, ведь она сама записала в дневнике, что между ней и Байроном не произошло ничего предосудительного!
- Этот дневник, - объявила леди Спенсер-Свифт, - вернется на свое место в сейф и больше никогда оттуда не выйдет. Где вы его оставили?
- На столе в подземелье, леди Спенсер-Свифт. У меня не было ключа, и поэтому я не мог положить его в сейф.
- Сейчас же после ленча мы с вами спустимся вниз и водворим все на прежнее место. Мне не следовало показывать вам семейный архив. Бедняжка Александр был против этого и на сей раз оказался прав… Что до вас, сударь, я вынуждена потребовать от вас полного молчания об этом… так называемом… открытии…
- Само собой разумеется, леди Спенсер-Свифт, я не могу напечатать ни строчки без вашего позволения, к тому же я ни за что на свете не хотел бы вызвать ваше неудовольствие. И однако, признаюсь вам, я не понимаю…
- Вам нет нужды понимать, - ответила она. - Я прошу вас о другом - забудьте.
Он вздохнул:
- Что поделаешь. Забуду… И об этом дневнике, и о своей книге.
- Очень мило и любезно с вашей стороны. Впрочем, я ничего иного и не ждала от француза. А теперь поговорим о чем-нибудь другом. Скажите, господин Марсена, как вам нравится английский климат?
После ленча они спустились в подземелье в сопровождении Миллера. Дворецкий раскрыл тяжелые створки сейфа. Старуха собственноручно уложила среди кожаных футляров и столового серебра белый альбом и пачку пожелтевших писем, перевязанных розовой лентой. Миллер снова запер сейф.
- Вот и все, - весело сказала она. - Теперь уж он останется здесь навеки.
Когда они поднялись наверх, первая группа туристов, прибывшая с автобусом, уже покупала в холле входные билеты и открытки с видами замка. Миллер стоял наготове - чтобы начать сцену с портретами.
- Зайдемте на минуту, - сказала леди Спенсер-Свифт французу.
Она остановилась поодаль от группы туристов, но внимательно прислушивалась к словам Миллера.
- Вот это, - объяснял дворецкий, - сэр Уильям Спенсер-Свифт (1775–1835). Он сражался при Ватерлоо и был личным другом Веллингтона. Портрет кисти сэра Томаса Лоуренса, так же как и портрет леди Спенсер-Свифт.
Молоденькая туристка, живо выступившая вперед, чтобы получше разглядеть портрет, прошептала:
- Той самой…
- Да… - сказал Миллер, понизив голос. - Той, которая была любовницей лорда Байрона.
Старая леди Спенсер-Свифт с торжеством взглянула на француза.
- Вот видите! - сказала она.
Подруги
© Перевод. Кира Северова, 2011
"Как же глупы мужчины! - подумала Соланж Вилье, глядя на худенькую Жюльетту с распухшими от слез глазами, с лицом испуганной лани… - Да, как же глупы мужчины! - думала она. - Вот хотя бы Франсис, он, конечно, в некоторой степени талантлив и успешен, но он должен был бы каждый день радоваться такой грациозной, мягкой и приятной жене, как Жюльетта… И за кем этот дурень волочится, словно неопытный мальчишка? За Шанталь, которая старше Жюльетты, к тому же она не скрывает, что ее любовник Манагуа! До слез обидно!"
Она улыбнулась Жюльетте; она чувствовала себя очень доброй и вдруг исполненной желания помочь ей.
- Дорогая, - сказала она, - отнеситесь к этой банальной истории с долей юмора. Она не так трагична, и я помогу вам выпутаться из нее… Истина заключается в том, что при всем очаровании, которым вы обладаете, вы не умеете удержать мужчину. Я научу вас… Почему ваш муж вьется вокруг Шанталь, которую вы превосходите и телом, и лицом, и умом? Шанталь, у которой вся красота уже давно от институтов красоты, от лифтинга, который делают пластические хирурги? Да потому, что она создает у него впечатление, будто любима и другими, потому, что она говорит ему: "Сегодня вечером я не могу, такой-то… Завтра? Ах нет, завтра я встречаюсь с таким-то…" Послушайте, дружок, вы мне симпатичны. Каждая молодая женщина нуждается в верной подруге. Так случилось, что я сейчас свободна, станьте для меня сестрой; выходите со мной в свет, я покажу вам, как надо обходиться с мужьями… Посмотрите на моего: он вымуштрован!
- Но у меня нет ни малейшего желания муштровать Франсиса… Я люблю его и хочу, чтобы он любил меня…
- Естественно… Это и есть наша цель; тем не менее нужно подумать о способах. А они с сотворения мира одни и те же - надо кокетничать, вызывать ревность и, в небольших дозах, льстить… Франсис писатель, он наверняка придает чрезмерное значение своим книгам. Вы сумеете поговорить с ним о творчестве?
Жюльетта глубоко вздохнула, оглядела заплаканными глазами лежащие повсюду книги.
- Я надеюсь… Но я так его люблю, что часто чувствую себя недостойной… Я не осмеливаюсь судить его.
- Какое самоуничижение! - воскликнула Соланж.
- Вы не можете понять, - сказала Жюльетта страстно. - Никто не знает, какой человек Франсис… Прежде всего он знает все, он так одарен, что творит чудеса; он, как Бальзак, пишет роман за один месяц… но это не главное: в повседневной жизни он очаровательный, великодушный, нежный. Он угадывает желание женщины раньше, чем она сама осознает его. Жить рядом с ним - восторг!
- Правда? - спросила Соланж и вдруг вскинула голову, словно боевой конь, услышавший звук трубы. - Правда?.. Я таким его никогда не видела.
- Вы едва знаете его, - сказала Жюльетта. - До этой фатальной встречи с Шантальон редко выезжал куда-нибудь и никогда - без меня. Но вот уже шесть недель он избегает меня. Он находит предлоги для поездок, чтобы присоединиться к ней. Этим летом он оставил меня одну в деревне, а сам отправился в Далматию и в Пуйи.
- В Пуйи? - переспросила Соланж заинтересованно, потому что накануне ей рассказали о Бари и о каблуке итальянского сапога.
- А сейчас он сказал мне, что на уик-энд хочет поехать к вам в Марли, но что меня вы не пригласили… Шанталь там будет?
Соланж на мгновение отвела взгляд от этого пылающего лица, потом, решившись, посмотрела Жюльетте прямо в глаза.
- Она должна быть там, - сказала она. - Я не знала… Франсис сказал мне, что вы терпеть не можете уик-энды. Потому я вас и не пригласила… Но теперь я устрою все иначе… Под каким-нибудь предлогом я отложу визит Шанталь до Пасхи или до Троицы и оставлю только тех гостей, которые не помешают мне найти время серьезно поговорить с вашим мужем… Обещаю вернуть его вам раскаявшимся и разочарованным.
- Разочарованным?
- Да, разочарованным в своих иллюзиях относительно Шанталь… Я открою ему истинную Шанталь, она очень далека от того, какой он представляет ее себе… Ну что вы, дорогая? Вы по-прежнему выглядите испуганной пойманной птичкой… Я чувствую, как ваши крылышки отчаянно бьются в моей руке.
Жюльетта заколебалась:
- Но… я считала вас лучшей подругой Шанталь.
- Дружок мой, - строго сказала Соланж. - Нужно определиться, чего вы хотите. Вы пришли встретиться со мной, и это, как мне кажется, свидетельствует о том, что вы мне доверяете. Да? Не мудрствуйте. Я вовсе не считаю Шанталь своей подругой. Мы союзницы; мы обе имеем прекрасные дома, которые открыты друг для друга. Больше ничего. Несколько раз я думала, что привязалась к ней, и всегда была обескуражена корыстным характером ее чувств… Заметьте, что когда она бросается на людей типа Манагуа, я нахожу это законным и хочу только помочь ей… Но если она приносит вам страдания, вам, тут уж нет, я ей не союзница… она встретит на своем пути меня… Ну, что еще?
- О, ничего!.. Но ведь вы пригласили ее вместе с Франсисом и тогда…
- Полноте, дорогая! Я пригласила ее с Франсисом в то время, когда была далека от мысли заподозрить, что Франсис так интересуется ею, и главное, что вы так любите Франсиса.
- Но вы же прекрасно знали, что Франсис мой муж.
Соланж откровенно рассмеялась:
- Вы говорите смешные вещи, Жюльетта… Возвращайтесь домой, дружок, и спите спокойно. Я избавлю вас от Шанталь, клянусь вам… Довольны? Успокоились? Поцелуйте меня, дорогая.
Через несколько дней Франсис Бертье приехал в Марли и был очень удивлен, не увидев там Шанталь. В первый же вечер, когда хозяин дома пил на террасе под звездами кофе с одной американской супружеской парой, Соланж, сославшись на то, что у нее побаливает горло, увлекла Франсиса в гостиную и усадила рядом с собой.
- Позвольте-ка мне взглянуть на этого донжуана, - сказала она… - Я не полагаюсь больше на женщин, которые приходят ко мне с рассказами о том, как вы заставляете их страдать… Начиная с вашей жены.
- Жюльетта? Надеюсь, она не позволила себе…
- Дорогой Франсис!.. Вы хотите иметь право обманывать эту прелестную девочку и находите скандальным, что она осмелилась посетовать на это!.. И из-за кого, спрашиваю я вас? Из-за Шанталь… Заметьте, я подруга Шанталь, и я скорее позволила бы отрезать себе язык, чем сказать о ней дурное слово. Но все же, Бертье, она в сотню раз менее красива, чем ваша Жюльетта…
- Возможно… "Но не красота правит любовью". Я лучше, чем кто-либо, знаю достоинства Жюльетты, но только…
- Только?
- Только меня привлекает, вдохновляет другое… Жюльетта смотрит на меня с блаженством, молча, словно я просто красивый пейзаж. Шанталь меня возбуждает, вдохновляет…
Соланж с удивлением широко раскрыла глаза, потом рассмеялась:
- Шанталь вас вдохновляет? Простите меня, Франсис, но я еще никогда не слышала ничего столь смешного… Если бы меня спросили, кто из моих подруг меньше всего может интересоваться писателем, я бы ответила: Шанталь.
- Почему же?
- Во-первых, потому, что она эгоистка и занята только своими личными делами, ничтожными делами, ничтожными… Во-вторых, потому, что ей нечего сказать, а это говорит не в ее пользу… Нет, не возражайте. Вы хоть раз по-настоящему слушали ее?.. Нет, мой дорогой… Мужчина, даже влюбленный, никогда не слушает… Но главное - потому, что она ни капельки не ценит ваш талант. А ведь вы талантливы, Франсис, это признают все. Шанталь единственная женщина, от которой я услышала, что ваши книги ничего не стоят.
Он с легкой иронией помотал головой:
- Не надейтесь, Соланж, что я могу поверить в это.
- Дорогой мой, вы можете сколько угодно мотать головой, но у меня есть свидетели… Еще вчера вечером мы говорили здесь о вас с Бертраном Шмитом и его женой, и тут Шанталь, она была с нами, сказала, слово в слово: "Бедняга, он, конечно, очень милый, но его последний роман за гранью банальности".
- Вы сами это слышали?
- Своими собственными ушами, и прошу вас, поверьте мне, я ее крепко одернула!.. И Бертран тоже… Впрочем, все прекрасно знают, почему она говорит подобное… Вы догадываетесь?
- Нет, не догадываюсь, - с трудом проговорил Франсис Бертье и залился краской.
- Да все просто потому, что это ей внушил Манагуа, а он сноб и только вторит Кристиану Менетрие и прочим заумным занудам… У Шанталь никогда не было собственного мнения, и в чтении она зависит от того, кого любит…
- А вы думаете, она любит Манагуа?
Соланж положила свою руку, очень изящную руку, на запястье Бертье:
- Вы провоцируете меня, Франсис? Уж не хотите ли вы сказать мне, будто вам неведомо то, что знает весь свет?.. Нет?.. О, да он весь побледнел… Право, мой бедный друг, я очень огорчена… Представьте, я даже подумать не могла, что романист, знаток человеческой души, прошел мимо такой явной интриги, не заметив ее… Что ж, это прекрасно, это даже трогательно… Contento lui, contenti tutti… Полно, милый Франсис, возьмите себя в руки, у вас такой потрясенный вид. И это все потому, что вы узнали, что Шанталь просто потаскушка? Вот уж великая новость!.. Ладно, но не думайте, что меня будет грызть совесть за то, что я открыла вам глаза. Напротив, я горжусь при мысли, что благодаря мне такой достойный мужчина, как вы, не будет больше жертвой обмана женщины, которая его недостойна. Заметьте, я прекрасно понимаю, что человек художественной натуры может пренебречь буржуазным кодексом супружеской морали. Ваша малютка Жюльетта очаровательна…
- Соланж, не собираетесь ли вы сказать мне еще, что Жюльетта…
- Ах, Боже, нет! Она так вас обожает, бедное дитя… Но именно из-за такого обожания она не может дать вам то, в чем нуждается ваше искусство: остроты, волнения, наконец, той игры жизни, которая вдохновляет вас… И я, которая обожает Жюльетту, я беспристрастно признаю, что она не может одна наполнить вашу жизнь. Только зачем же выбирать Шанталь? Я знаю не одну женщину из тех, кто окружает вас, которые были бы счастливы и горды стать вашим доверенным лицом и, если ей посчастливится, стать вашей вдохновительницей… Вот, к примеру, вспоминаю, кем я была для бедного Робера в те времена, когда он начинал… Хотя бы его "Молитва Удаиас", ведь это я подала ему идею… Ах, Франсис, вы не представляете себе, насколько упоительно для женщины присутствовать при воплощении ее замысла в художественное произведение, и произведение мужчины, которого она любит… Это восхитительно… Увы! С тех пор как убили Робера, этого счастья я никогда уже больше не испытывала.
Словно смахивая слезу, она провела пальцем по ресницам. В эту минуту Вилье вошел в гостиную и вдруг повернул выключатель.
- Летучие мыши начинают свой полет, - сказал он, - да и вечер уже не такой теплый… Я думаю, что миссис Логанберри здесь будет уютнее. Я распорядился закрыть ставни.
- Ты прав, дорогой, - сказала Соланж, щурясь от яркого света.
Через три дня Соланж позвонила Франсису по телефону:
- Дорогой Франсис, надеюсь, я не оторвала вас от работы?.. Да?.. Мне очень жаль… Или, скорее, нет, я не жалею: мне необходимо было услышать ваш голос… Да, правда, наш разговор в тот вечер очень взволновал меня, взволновал больше, чем вы можете вообразить себе, Франсис… Что вы говорите?
- Ничего, - сказал Франсис.
- Вы не представляете себе, каким вы открылись мне, Франсис. Идеал мужчины, учитель, исповедник, поводырь… Мой муж, он, конечно, мне друг, он полностью посвящает себя мне, но все знают, что женщины не очень-то заглядываются на него… А крупный писатель, такой, как вы, их понимает, и это чу-у-десно; так вот, у меня родилась мечта, и вы сейчас скажете мне, осуществима ли она… Жак двенадцатого уезжает на уик-энд в Бельгию; я хотела бы повидаться с вами в Марли, наедине, только вы и я… Мы сможем, если вы захотите приехать, проболтать всю ночь, всерьез обсудить наши проблемы… Что вы говорите, дорогой?
- Ничего, - сказал Франсис.
- A-а, понимаю, Жюльетта… Бедное дитя! Я люблю ее всем сердцем… Но именно о ней я хотела бы поговорить с вами, и я уверена, она правильно поймет это.
- Правильно, - сказал Франсис.
- Что вы имеете в виду, дорогой? Мне послышались в вашем голосе суровость, насмешка… Что такого я сделала? Что плохого сказала?.. Вы меня огорчаете, Франсис. Я чувствую себя виноватой, но не знаю в чем.
- Правда? - сказал Франсис.
- Правда… Если я чем-то раздражила вас, объясните мне, дорогой… Я постараюсь загладить свою вину… Я хочу сказать - в ваших руках, таких обездоленных и податливых… Вы приедете в Марли?
- Нет, - сказал Франсис.
- Нет? Но почему?.. Я подарю вам два чу-у-десных дня… Вы не соблазнились?.. Да что с вами, Франсис? Я чувствую вас отсутствующим, далеким…
- Я скажу вам при встрече, - сказал Франсис. - Если позволите, я заеду к вам ненадолго сегодня к вечеру. Вы будете дома около шести часов?