- Если вы сказали, что приедете, я буду дома… Ни одно дело не устоит перед вами… Франсис, алло!.. Алло!..
Он положил трубку.
Он нашел ее одну, в домашнем лиловом платье, которое вполне откровенно, очень низко, открывало еще крепкую грудь. Она встретила его без слов, бросив на него смиренный взгляд, вопрошающий и печальный. Он с непринужденным, почти вызывающим видом сел и несколько минут молча смотрел на нее. Продолжая вопрошать его взглядом, она предложила ему сигарету, взяла себе тоже.
- Итак, Франсис? Вы наконец пришли объяснить мне ваш приговор? Я не знаю, в каком преступлении меня можно обвинить…
- Никто, Соланж, вас не обвиняет. Я упрекнул бы вас только в том, чему сам свидетель. Вот факты, которыми я располагаю. Скажите мне честно, если вы преследуете свои личные цели… Две недели назад я дал вам понять, что хотел бы видеть в Марли Шанталь; вы сразу же пригласили меня с ней. Вероломный поступок по отношению к Жюльетте…
- Вы забываете, Франсис, что тогда я едва знала Жюльетту, а Шанталь моя лучшая подруга.
- Погодите! Жюльетта приходит к вам, доверяет вам свои печали, вы обещаете ей поддержку; вы отменяете приглашение Шанталь, а через три дня с бьющей в цель жестокостью просто уничтожаете ее в моих глазах. Вероломство по отношению к Шанталь…
- Это немного прямолинейно, Франсис! Я сказала бы…
- Погодите! Увидев меня выбитым из седла, вы принялись привязывать меня к себе. Второй вероломный поступок по отношению к Жюльетте!
Она нервно усмехнулась:
- Это слишком комично, Франсис! Кто в этой истории первый проявил вероломство, разве не вы? Как? Вы просите меня об услуге, и вы же меня упрекаете в этом? Вы глупо обманываете вашу жену, а виноватой перед ней оказываюсь я? Я пытаюсь избавить вас от потаскушки, и меня же осуждают? Это уж слишком, дорогой!
- Я нисколько не стараюсь, Соланж, оправдаться за ваш счет. Да, я виноват, очень виноват перед Жюльеттой, и я постараюсь все исправить, вернувшись к ней, на этот раз преданно. Но признайтесь, ведь не ради того вы звали меня в Марли, один на один с вами, что хотели выполнить данное ей обещание?
Она выпустила через нос длинную струю дыма, подумала какое-то время, потом улыбнулась и вдруг смягчилась:
- Может, вы и правы… Но я вижу это иначе… Уверяю вас, в тот день, когда у меня была Жюльетта, я хотела, всем сердцем хотела, быть доброй… Для нее я пожертвовала Шанталь, которая, между прочим, в жизни для меня гораздо полезнее, чем Жюльетта… Да, потому что я огорчилась из-за вашей женушки… Только Жюльетта оказалась слишком неопытной: она рассказала мне о вас такие вещи, что у меня появилось желание поближе узнать вас… Я проговорила с вами весь вечер, в полумраке… Что вы хотите, дорогой? Я женщина, настоящая женщина, я ведь не деревянная…
Она положила ладонь на ладонь Франсиса, он быстро отдернул свою.
- Как вы боитесь меня! - сказала она с хриплым, немного нервным смешком. - Успокойтесь, о неофит верности! Я не мадам Пютифар. Вам нечего бояться.
Они, как добрые друзья, проговорили еще добрый час. Уходя, Франсис с непринужденным видом спросил:
- Скажите, Соланж, это правда то, что вы сказали мне тогда о высказывании Шанталь о моей книге? Или это еще одна ваша проделка?
- Ох уж эти авторы! - сказала она. - Вот единственное, что их по-настоящему задевает за живое… Ладно! Мне очень жаль, дорогой, но это правда.
Через несколько дней Жюльетта приехала поблагодарить Соланж:
- Вы такая милая! И умелая! Никогда бы не подумала, что такое возможно… Франсис вернулся ко мне, он снова прежний, каким был до этой истории… О Шанталь даже и речи больше нет…
- Но разве я вам не обещала этого, дорогая? - громко, торжествующе воскликнула Соланж. - Я очень хорошая подруга, вы еще увидите.
Они расцеловались.
Ужин под каштанами
© Перевод. Е. Богатыренко, 2011
- Еще чего-нибудь, месье Менетрие? - спросил официант.
- Нет, спасибо, - ответил Кристиан.
- Не стесняйтесь, месье Менетрие; спрашивайте, что угодно.
- Я знаю, спасибо, - сказал Кристиан. - Принесите жаркое из гусятины и оставьте нас.
- А месье Леону Лорану? - спросил официант. - Может быть, немного тертого сыра к бульону?
- Месье Лорану не нужно ничего, кроме покоя, - сказал Кристиан.
Погрустневший официант отошел с обиженным видом.
- Не надо его одергивать, Кристиан, - сказала Клер Менетрие, - он из самых добрых побуждений.
- Может быть, - ответил Кристиан, - но почему он перебивает, когда мы разговариваем?
Всем удовольствиям на свете Кристиан предпочитал скромный ужин в Париже, с несколькими верными друзьями, двумя или тремя блестящими рассказчиками, превращавшими вечер в непрерывный поток анекдотов, раздумий, парадоксов. Бесплатная игра ума нравилась ему больше споров о политике или литературе, которые он считал никому не нужными. В этот вечер ему удалось объединить актера Леона Лорана и писательницу Женни, и он много чего ожидал от этих двух виртуозов. В свои семьдесят лет Женни сохраняла остроумие и блеск молодости. Великолепный актер Леон Лоран жадно интересовался жизнью и книгами и был замечательным пародистом.
- О чем мы говорили? - спросила Клер.
- О Гюго, - ответил Лоран, - о Гюго и его гордости. "Меня обвиняют в том, что я гордец, - говорил он, - и это правда. В гордости моя сила…" Он верил в переселение душ и уверял, что в прошлом был Исайей, Эсхилом и Ювеналом. "Я нашел у Ювенала свои стихи, - заявлял он. - Да, это точный перевод моих французских стихов на латынь…" Что в общем-то довольно забавно.
- Конечно, - сказал Кристиан, - но какой гений! Я скажу не: "Увы, Виктор Гюго!", а "Благодарение Господу, Виктор Гюго!.." И он гениален не только как поэт; в "Отверженных" есть замечательные исторические описания.
- И поразительные глупости, - возразил Лоран. - "Iron по-английски значит железо. Не от него ли произошло и слово ирония?" Ведь Гюго, прекрасно знавший латынь, совершенно не знал греческого.
Официант принес жаркое из гусятины и картошку по-сарладски.
- Может быть, хотите еще немного трюфелей, месье Менетрие? Только скажите…
Кристиан отстранил его, потом вернулся к слову "ирония" и спросил Женни, читала ли она новеллы Томаса Харди из сборника "Маленькие иронии жизни".
- Нет, - сказала она, - но я очень люблю Харди. Он обладал жесткостью и мыслил космически. "Тэсс" - это прекрасно… А что он имел в виду под маленькими ирониями жизни?
- Ситуации, в которых последствия какого-то действия оказываются прямо противоположными ожидаемым, в которых ошибки вознаграждаются, а добродетели наказываются, в которых действующие лица придают событиям смысл, которого в них вовсе нет.
- Понятно, - сказала Женни… - История о волосах Елены.
На трех обращенных к ней лицах читался вопрос.
- Как? - спросила она. - Я вам никогда не рассказывала?
- Нет, - сказал Кристиан, - а ведь вы знаете, что я интересуюсь Еленой. Она ведь тоже была гениальной…
- Она была единственной великой французской поэтессой после Марселины, - сказал Лоран. - И куда лучше Марселины… Но что за странная женщина! Я всегда немного побаивался ее…
- Я тоже, - сказал Кристиан. - Она меня не любила. Впрочем, она не любила мужчин. Она любила славу - и любовь в качестве темы для стихов. А больше всего она любила себя.
- Это не совсем так, - сказала Женни. - Она хотела бы любить себя, но у нее это не получалось. И в этом заключалась трагедия. Она нуждалась не в любовниках, а в почитателях. Отсюда и Робер Вальтер, и история о волосах Елены.
- Ну же, - воскликнула Клер, - не томите нас! Расскажите нам историю о волосах Елены.
- Мадам Менетрие, еще немного жаркого? - спросил официант. - Не стесняйтесь…
- Малюсенький кусочек, - со вздохом ответила Клер. - Не проклинайте его, Кристиан… Он уже уходит.
1
- Может быть, вы помните, - продолжала Женни, - как банкир Робер Вальтер настойчиво добивался Елены… Двадцать лет назад об этом говорил весь Париж. Что было между ними? Связь? Очень маловероятно. Тогда Елена, казалось, была влюблена (в той мере, в которой она была способна любить) в нашего друга Клода, а я-то знала, что официальной любовницей Вальтера была довольно известная в то время актриса Лилиан Фонтен, та, что вышла замуж за Люсьена Мунеса. Однако Вальтер гордился, и не без оснований, своей образованностью; он любил поэзию, и ему льстила дружба с Еленой. Все богатые люди скучают, а она обладала невероятным умом. Что же касается Елены, то с какой стати она стала бы отвергать поклонника, который говорил с ней о ней самой именно так, как ей нравилось, который обожествлял ее и который, что самое главное, искренне считал ее лучшей из всех поэтов? Не забудьте, что именно в это время восходила звезда Валери, и его блеск грозил затмить блеск Елены. Она имела слабость страдать от этого и сзывала под свои знамена всех верных людей. А Вальтер владел многими печатными изданиями. Он мог позаботиться о славе своей подруги и знал, как это сделать. Добавьте к этому, что он часто устраивал блестящие приемы; в его доме она встречалась со всем литературным и политическим бомондом; наконец, он был для нее отличным консультантом по финансовым вопросам… За пределами своего банка он неохотно распространялся на эту тему, и я всегда замечала, что ему приятнее поговорить о Расине, чем о "Ройал Датч", но в проблемах "Ройал Датч" он разбирался лучше, чем в Расине. Благодаря незаметным подсказкам Вальтера Елена получала большие деньги на бирже, что позволяло ей, как вы знаете, вести шикарную и беззаботную жизнь.
- Но у Елены имелись средства, - сказал Кристиан. - Она ведь родом из Румынии, из семьи, где было несколько поколений финансистов, не так ли? В ее карпатских владениях нефть, кажется, текла рекой?
- Румынский лев, - ответила Женни, - уже давно ничего не стоил; о нефтяных скважинах в то время только мечтали; а сборники стихов, даже самых прекрасных, совершенно не расходились. Прошли те времена, когда Байрону хватало одной песни из "Чайльд Гарольда", чтобы расплатиться по всем долгам. Короче говоря, советы Робера Вальтера только приветствовались, что позволяло ему деликатным образом, незаметно снабжать свою подругу деньгами. Вообще это было очень типично для Робера - при всей его щедрости (уж мне-то известно, что он делал для старых писателей, впавших в нужду) мысль о том, чтобы смешивать денежные вопросы с дружбой или любовью, приводила его в ужас. Он хотел быть уверенным в том, что его ценят за ум и сердце, и, в общем, это тщеславное стремление было вполне оправдано, так как он обладал и тем, и другим. Кристиан, вы наверняка помните, что он ежедневно приезжал на улицу Спонтини. Он оставался там с шести до семи, в час, который Елена отводила отдыху для поддержания своей красоты. Она лежала на черном диване, закрыв глаза, а Робер читал ей вслух. Время от времени какая-то фраза приводила Елену в восторг; она резко садилась, словно подброшенная невидимой пружиной, и пускалась в очередной по-шекспировски шутовской монолог, на которые она была большая мастерица. Робер жадно внимал ей; он был человеком очень умным, но совершенно не умел выражать свои мысли, и эти волшебные способности его просто очаровывали. Он оставался у Елены до тех пор, пока она не начинала одеваться к ужину. Она с видимым участием давала ему советы относительно его личной жизни, но в глубине души была уверена, что он любит ее.
- Что совершенно не соответствовало действительности, - сказала Клер.
- Я не согласна с вами, Клер… Во всяком случае, это зависит от того, что вы понимаете под словом "любить". Робер не хотел Елену. Он часто говорил со мной о ее андрогинном теле, и в его словах чувствовалось отвращение. Если не считать ее стихов, больше всего в ней ему нравились длинные черные волосы, заплетенные в косы и уложенные вокруг маленькой головки. Иногда она распускала их для него, и однажды я видела, как Робер с благоговением зарывался в них лицом… Когда он приходил или уходил, Елена целовала его в обе щеки, но вы же знаете, что она проделывала это со всеми близкими людьми, будь то мужчины или женщины, и что ее поцелуи не означали ничего, кроме крепкой дружбы. Заметьте, что она могла бы полюбить Робера. Он был хорош собой, прекрасно одевался; у него был красивый, хотя немного жеманный, голос; его отношение к женщинам отличалось галантностью, все реже встречающейся в наше время. Да, несомненно, Елена могла бы без отвращения и опасения быть осмеянной стать его любовницей, но он этого не хотел… Он был очень чувственным и знал (а в Париже сведения такого рода о женщине, имевшей хоть какие-то связи, расходятся быстро), что она станет для него неловкой и холодной любовницей. К тому же у него была Лилиан, которая, не обладая гениальностью Елены, была куда больше способна на любовь.
- На продажную любовь, - сказал Лоран.
- Нет! - возразила Женни. - Я имела возможность наблюдать за этой парой вблизи. Лилиан действительно любила Робера, без всякой денежной заинтересованности, к тому же по причинам, о которых я уже упоминала, денег он ей давал очень мало. Просто существовал Мунес, все знающий и серьезный муж, уже давно живший отдельно от Лилиан, Мунес, который соглашался быть обманутым, но хотел получить от этого выгоду. Вы помните Мунеса, Кристиан?
- Конечно… Высокий, томный парень, еще не вошедший в пору зрелости, с крашеными волосами… он напоминал торговца коврами… Он руководил каким-то авангардным театром.
- Театром, в котором играла Лилиан, и вот тут-то все и завязывалось в сложный узел. Люсьен Мунес дорожил своим театром; театр приносил ему убытки, и он постоянно нуждался в спонсорах, а Лилиан нуждалась в Мунесе, чтобы получать роли, которые хотела сыграть.
- Лилиан была очень талантлива, - сказал Лоран.
- Очень, но вы не хуже меня знаете, что если ты талантлива и к тому же жена директора, это служит двойной гарантией… Я часто виделась с этой парой и слышала их разговоры, порой весьма любопытные. Мунес цинично говорил Лилиан: "Все это чудно, моя дорогая, но твой друг Вальтер обещал мне миллион, а деньги все не приходят…" В то время миллион еще мог сыграть ощутимую роль в бюджете театра. Лилиан брала меня в свидетели: "Ну, Женни, что я могу сделать? Я двадцать раз говорила Роберу, что моему мужу не помешал бы меценат; он делает вид, что не слышит, и я прекрасно понимаю почему… Он хочет, чтобы его любили ради него самого… И, что самое интересное, он этого заслуживает…" Люсьен пожимал плечами: "Но он же не думает, что я буду любить его ради него самого… Послушай, Лилиан, малышка: до сих пор я все терпел, и все понимал, и на все соглашался, и все… Но с меня довольно… Я попросил моего адвоката составить контракт - вот он, в нем оговариваются условия взносов Вальтера… Поручаю тебе его… Или твой Робер подписывает его в течение недели, или ему придется расстаться с тобой… Поняла?.." Лилиан хотела набить себе цену: "Это зависит от меня". Люсьен усмехнулся: "Нет, красавица моя, это зависит от меня… Потому что если я тебя выставлю, твой Робер на тебе не женится, не будет давать тебе роли и даже не подберет тебя… Он слишком дорожит своей жалкой жизнью светского холостяка; у него есть его возлюбленная поэтесса…" "Они только друзья", - сказала Лилиан. "О да! Так говорят… А тобой он гордится, пока ты актриса на первых ролях… А если тебе придется бегать за ангажементами, он будет гордиться?" И все это было правдой, и Лилиан это знала. Она взяла контракт, протянутый мужем, сделала вид, что пробежала его глазами, сложила и сунула в сумочку.
- И уговорила Вальтера подписать его?
- Не спешите; вы хотите узнать все сразу, Клер! Дайте мне насладиться подробностями этого рассказа… В следующую субботу (я прекрасно помню, что дело происходило в субботу, и вы поймете, что эта деталь очень важна) я обедала с Мунесами, и мне показалось, что Люсьен полностью успокоился. "Лилиан славная девочка, - сказал он мне, - в понедельник контракт будет подписан…" Выйдя из-за стола, я сумела остаться наедине с Лилиан. "Было очень трудно?" - спросила я. "Довольно трудно… - ответила она, - бедный Робер никак не хотел понять… Во-первых, потому что он не может быть таким циничным, как Люсьен… И потом, он гордый, и он отказывался уступить. Но я разыграла перед ним такую сцену… О! Лучшая роль в моей жизни… Я описала ему мой брак, черствость Люсьена, все лишения, которые мне приходится терпеть… Я растолковала ему, что он, Робер, эгоистичен, что он требует всего от меня, а сам не может пойти ради меня на малейшую жертву… Я сказала ему, что люблю его, что было правдой, что единственное, чего я хотела бы, это уехать и жить с ним, что было в не меньшей мере правдой, но что, коль скоро он этого не желает, я буду вынуждена терпеть Люсьена и существовать с ним… В конце концов я сломала его сопротивление".
- А почему Вальтер не подписал сразу?
- Потому что он тоже хотел показать контракт специалистам и точно понять, какие обязательства он на себя берет… Это совершенно нормально.
- Я так и вижу Фонтен в этой сцене, - сказал Лоран, - она, наверное, была великолепна. Я играл с ней в "Свадебном марше"; она доводила меня до слез.
- В тот день она довела до слез Робера Вальтера, но на следующий день плакать пришлось уже ей самой… Как я уже сказала, назавтра было воскресенье. Робера пригласили на выходные к Тианжам в их поместье под Рамбуйе, где была прекрасная охота. Там он стал жертвой самого банального и самого ужасного несчастного случая. Он хотел перепрыгнуть через небольшую канаву с ружьем в руке и упал. Ружье выстрелило, пуля попала Вальтеру в живот.
- Это действительно был несчастный случай?