- Ну да! Плоские, как бумага. Вам, верно, ужасно надоело их петь. Даже если не брать в расчет слова, одни мелодии чего стоят! Разве это музыка? Господи, да я за утро сочинил бы десяток песен куда лучше ваших.
- Правда?
- Легко! - с жаром ответил молодой человек. - Конечно, и мои сочинения - требуха, но требуха требухе рознь, верно?
- Пожалуй, - тихо ответила Сюзи. - Я эту гадость не пробовала. Но вы продолжайте, продолжайте.
- Я только хотел сказать, - Иниго немного оробел, - что если у вас нет песен получше, мы могли бы отправить их на заслуженный покой и сочинить что-нибудь новенькое. Как думаете?
- Сейчас я вам скажу, что я думаю! - в гневе воскликнула она. - Я думаю, что вы - ужасный нахал, так-то! Сидите себе за роялем, как король, и говорите, будто я пою дрянь, а сами и пяти минут в труппе не проработали! Публику в глаза не видели! Думаете, я еще маленькая и можно мной командовать? О да-а… - она вздернула подбородок и заговорила гортанным голосом, хлестко пародируя Иниго. - Требуха-а требухе-е рознь, верно? Да-а, определенно! - Яростно взмахнув юбкой, она развернулась и приметила в зрительном зале Джимми Нанна, который с кем-то совещался.
- Джимми! - позвала она. - На минуточку, Джимми! Не хочу тебя огорчать, но моих номеров в программе не будет. Это невозможно. Мистер Джоллифант, столь любезно согласившийся нам подыграть, говорит, что мои песни не стоят его трудов.
- Я такого не говорил! - запротестовал Иниго.
- Говорили, еще как! - огрызнулась Сюзи. - Хотела бы я знать, кем вы себя возомнили? Последняя наша пианистка никуда не годилась, но она по крайней мере не решала, что нам петь, а что нет!
- Тише, тише, детки, - сказал Джимми. - Не забывайте, у вас на чай будет вкусненькое, а у меня нет. Бедный, бедный Джеймс! Не кипятись, Сюзи. А вы извинитесь, Джоллифант. Все равно, виноваты вы или нет, извинитесь. С ними только так и можно. Успокойтесь, пожалуйста.
- Умоляю меня простить, Сюзи…
- Мисс Дин. Спасибо.
- А… ну хорошо, мисс Дин, - с достоинством ответил Иниго. - Повторяю: примите мои извинения, я не хотел вас обидеть.
- Значит, только так с нами и можно, да? - воскликнула Сюзи. - Ну а со мной нельзя! - Она собрала ноты. - Жаль, что мои номера пришлись вам не по нраву, потому что отныне вам придется часто их слушать. Я буду их петь, что бы вы ни думали. И даже если вы прямо сейчас напишете лучшую партию для субретки на свете, я не стану ее петь - ни за какие деньги! Я все сказала. - И она, гордо вскинув голову, ушла.
Через несколько минут вернулся Джимми, и Иниго рассказал ему, как было дело. Минуту-другую тот задумчиво свистел, а потом сморщил нос и уморительно глянул на своего собеседника.
- Кое-чему в Кембридже не учат, мой мальчик, - наконец произнес он, - но в театре вы быстро этому обучитесь. Я говорю о такте. Нельзя так разговаривать с артистами. Думайте что угодно, но вслух не говорите. В нашем ремесле мужчины еще куда ни шло, но женщины!.. Обидчивые, вспыльчивые! Прямо динамит, мой мальчик. Одно слово - и взрываются! К тому же номера у Сюзи вовсе не дурны. Я не говорю, что лучше не бывает, но на сцене она просто чудо, скоро сами убедитесь. Публика души в ней не чает.
- Но в том-то и дело! - сказал Иниго. - Я бы и слова не сказал - пусть это останется между нами, хорошо? - если бы так не разочаровался. Я думал, она творит чудеса, но ничего подобного не увидел. Одна скукотища.
Услышав такое, Джимми блестяще изобразил авторитетного астронома, которому сказали, что Земля - плоская. Он застонал; он устремил взор к небу; он ударил себя по лбу.
- Что это такое, по-вашему? - возгласил он, обводя рукой пустой зал. - Королевский театр? А эти сиденья с дырявой обивкой - королевская семья? Та колонна - сэр Освальд Столл с полными карманами новых контрактов?
- Позвольте я продолжу! - добродушно воскликнул Иниго, хотя слова Джимми задели его за живое. - А этот рояль - касса "Друри-Лейн"? Ответ - нет, нет и нет! Но что с того?
Джимми рассмеялся.
- А вот что: Сюзи просто не старалась. Скоро вы увидите, как она преображается перед зрителями. Уверяю, она из самого безнадежного номера сделает конфетку. Положитесь на нее, мой мальчик. Сюзи - умница.
- Понятно. - Иниго сыграл небольшой задумчивый пассаж и в конце вдруг грохнул по клавишам. - Джимми, я напишу вам несколько песен. Главное - сочинить слова. Мелодии мне запросто даются, а вот подходящие стишки я писать не умею.
- Если мой желудок на пару дней оставит меня в покое, - сказал Джимми, - я и сам могу посочинять. Напишите мелодию, а я что-нибудь придумаю. Или наоборот, я покажу вам стихи, а вы подберете музыку. И не забудьте проиграть то вступление, которое я вам дал.
- Конечно. Я докажу мисс Сюзи, что не просто хвастался. Она заявила, что никогда не будет петь мои песни. Это мы еще посмотрим. Я сочиню такое, что она возьмет свои слова обратно - или провалиться мне на этом месте!
Итак, подстегиваемый презрением Сюзи и стремлением поставить ее на место, Иниго взялся за работу. Вместе с Джимми они провели все воскресенье за разбитым кабинетным пианино, гордостью его съемной комнаты, и нотной бумагой, которую ему чудом удалось раздобыть.
В понедельник Иниго репетировал с Джерри Джернингемом: тот осторожно снял с себя пиджак, жилет и целый час трудился, как вол. Голос его тогда был не лучше, чем сейчас, - то же гнусавое жалостное мурлыканье, какое и голосом-то не назовешь, однако оно идеально соответствовало поставленным задачам. Джаз, который начинался со взрыва безудержного варварского веселья, красно-черной кляксы на блеклом лице Земли, с годами стал цивилизованней: теперь он звучал тише и тоньше, заигрывал с чувствами и цинизмом; на смену первым ярким краскам пришли осенние полутона; некогда веселые бабочки запорхали в грустном лиричном танце; напористые ритмы превратились в мягкий перестук тех громадных машин, которым теперь прислуживает человечество, которые пожирают все наше время, давая мыслям свободу блуждать, где вздумается, - и гадать. В своей примитивной, дерганой, скользящей манере этот джаз с ухмылками и ужимками пел толпам бездомных и нелюбимых о доме и любви, умело передавая все оттенки озадаченной страсти и грустной ностальгии нашего века. Сама История, которая в равной степени ведает переселениями народов и народными песнями, породила этот Джаз, а Природа, тайком вершившая свои дела на длинной темной улице захолустного города, в ответ породила Джерри Джернингема, этого Антиноя во фраке и бальных туфлях. Голос у Джерри отсутствовал, но для таких несен лучше было не придумать. А его ноги, два на редкость энергичных комментатора для разных амплуа, договаривали остальное. Отбивая чечетку, Джерри вдруг становился живым человеком, который поверял вам свои тайны и остроумно высказывался о жизни. Его ноги то погружались в думы, то бились в отчаянии, то обретали надежду, воспаряли духом, хохотали и пели гимны, то сходили с ума от счастья, а то предавались сомнениям, задавались горькими вопросами, пожимали плечами и ударялись в сарказм - и все это с обманчивой легкостью и изяществом.
Поначалу Иниго было нелегко проникнуться симпатией к этому красивому и пустому юноше, но после репетиции он начал его уважать. Пусть разум тщеславного и кичливого Джернингема был подобен чистой грифельной доске, а речь он украшал самым неестественным из возможных акцентов, все же он был художник - не просто артист, а именно художник. Как он работал! Предметом всех его стремлений было прослыть самым изящным лентяем, самым праздным фатом театра и эстрады, и для достижения этой безупречной стрекозиной легкости он готов был часами упражняться, как спортсмен, и работать, как вол. Вне сцены Иниго мог ни во что не ставить Джернингема, но на репетиции он увидел перед собой другого человека: точно знающего, что ему нужно - не только от себя, но и от остальных, - и привлекающего к себе все взгляды. Попадая в свою стихию, Джернингем мгновенно оживал, точно рыба, брошенная в воду. Иниго играл для него с неиссякаемым пылом до самого конца репетиции. Потом Джернингем облокотился на рояль, улыбнулся Иниго и аккуратно вытер лоб лиловым шелковым платком.
- Танцуешь - первый класс! - с азартом воскликнул Иниго. - А моя игра как, ничего? В этих синкопах черт ногу сломит, с листа не читаются.
- Оччень дэже, - ответил Джернингем. - Твое игрэ мне по вкусу. Кэг рэз то, что я хотел. У тебя джэзовая техника. С тобой мы зэиграем по-новому. - Он опять промокнул лоб платком. - Рэд, что тебе пэнравилось мое выступление. Эти нэмера мне неплохо дэются, но я уже дэвно ищу что-нибудь новенькое.
Иниго торжественно выложил перед ним рукописные ноты.
- Послушай это! - воскликнул он. - Мы с Джимми вчера написали. Мелодию я давно сочинил, а Джимми придумал слова.
- Кэг нэзывается?
- "Свернем же за угол", - ответил Иниго. - Ты пока отдохни, а я сыграю.
И вновь озорная мелодий ка затанцевала по клавишам рояля. Примерно на середине песни Джернингем не выдержал и стал заглядывать Иниго через плечо, напевая и притоптывая ногами.
- Дэ это же нэходка! - с внезапным жаром вскричал артист. - Это будет лучший нэмер прогрэммы, Джэллифэнт, лучший! Ты ведь отдэшь его мне, прэвдэ? Я нэстэиваю.
- Отдам, - злорадно ответил Иниго, подумав о Сюзи.
Джернингем уже разучивал слова.
- Дэвэй порепетируем прямо сейчэс, дэвэй! Ты золотая жила, Джэллифэнт, ей-богу. Пообещай, что дэшь мне попеть ее месяцэ двэ или три, а уж потом кудэ-нибудь отошлешь.
- Конечно, дам! Я никуда не собирался ее отсылать.
- Дэрэгой мой, ты обязан! Тэкие штуки стоят уйму денег, уйму! Дэ ты и сэм знэешь. - Джернингем распахнул бархатно-карие глаза и уставился на чудака, который не видел собственной выгоды. - Лэдно, дэвэй репетировать. Вон пришли Джейми и Митчем. Джейми, мы кэг рэз собрались репетировать твой номер.
Джернингем взял рукопись - Иниго знал ноты наизусть - и не спеша пропел первый куплет и припев. Затем распробовал второй куплет, а к припеву уже разошелся и стал притоптывать в такт музыке.
- Прэшу тебя, Джэллифэнт, дэвэй еще раз, теперь с чечеткой. Вот тэг.
На втором припеве к ним присоединился мистер Митчем с банджо, а Джимми подыграл на барабанах. Вчетвером они бодро и победоносно отправили весь мир за угол; Иниго пританцовывал на стуле, хохоча от восторга и выдавая самые невообразимые экспромты.
- Еще, еще! - закричал Джернингем, перестал петь и затанцевал как полагается, а остальные трое, мотая головами, принялись вновь и вновь сворачивать за угол.
- Ах, но где же, где вы взяли эту прелесть, эту милейшую штучку-дрючку? - К сцене бежала мисс Сюзи. Они не заметили, как она вошла в зал. Они вообще ничего не замечали. - Не важно! - вскричала она. - Потом скажете. Давайте еще раз, умоляю, еще разок! Я хочу станцевать с Джерри.
И они повторили припев вместе с Сюзи, которая восторженно подпевала и вставляла в текст разные странные словечки, отплясывая чечетку с Джернингемом. Через пару минут джентльмены остановились.
- Продолжайте, мальчики! - воскликнула Сюзи. - Вы ведь не перестанете, правда? Пожалуйста, давайте еще разок!
Нет, нельзя, ответили ей. Они выбились из сил.
- Ну хорошо, тогда говорите, чей это номер и откуда он взялся? - спросила Сюзи. - Рассказывайте.
- Это мой нэвый нэмер, гэлубушка, - задыхаясь, выдавил Джернингем.
- А песню написал вот этот юноша. - Мистер Митчем показал на Иниго. - Я ему сразу сказал, как только услышал: "Это беспроигрышный номер, мой мальчик". Я такие за милю чую. Как-то раз прихожу я в свою чикагскую гостиницу - есть там один официант, молодой еврей, - и слышу, как он тихонько наигрывает на пианино мелодию. А вокруг никого. Ну, я прямиком к нему…
Историю пришлось заканчивать за кулисами, куда Джимми и Джернингем ушли отдуваться после репетиции. Сюзи слушать не стала: она подбежала к Иниго и спросила:
- Хотите сказать, это вы ее сочинили?
Он улыбнулся:
- Ну, Джимми написал слова, а я музыку. Если не ошибаюсь, вчера я говорил вам, что сочиняю на досуге. Безделица, конечно, зато моя собственная.
Сюзи уставилась на него, тяжело дыша.
- И вы отдали ее Джерри Джернингему?!
- Ну да, а что?
- Тогда вы самая настоящая свинья! Отдали ему такой номер, не показав сперва мне! Не думала, что вы такой… такой подлый, такой злопамятный!
- Но вы же сами говорили…
- Я помню. Но я же не всерьез! Могли бы и догадаться, что я не всерьез, и вообще, я думала, ваши сочинения гроша ломаного не стоят - обычно так оно и бывает. И только потому… - Она умолкла.
- Что? - Улыбка Иниго померкла. Он силился разобраться в этом потоке упреков, сыпавшихся на него без всякой логической связи, и одновременно восхищался миловидностью юной комедиантки. Нет, тут дело не только в миловидности. Да и красавицей ее не назовешь. Но в ней было что-то особенное, что-то восхитительное и волнующее.
Сюзи внезапно сменила гнев на милость.
- Это все пустяки. Ерунда. Я думала, мы с вами подружимся, но теперь вижу, что друзьями мы не стали. Вот и все. Вы, верно, уже пишете песню для Элси Лонгстаф. Вот теперь я по-настоящему разозлилась. Раньше я не злилась, вы должны были это заметить. Нет, ну что я говорю, конечно, я не злюсь. Да, знаю. Я подумала, что злюсь, но это не так. Просто я… ну, огорчена. И только. - Она потупилась и умолкла, а потом напустила на себя бодрый и веселый вид. (А Иниго, озадаченный, но все же вполне сообразительный, принялся гадать, что бы это значило.) - Честное слово, песенка чудо, - проговорила Сюзи с дружелюбием добросовестной квартирной хозяйки. - Должна признать, вы талантливы. Если будете и дальше сочинять такую музыку, сможете хорошо заработать. - И с этими словами она ушла, высоко вскинув голову.
Иниго одержал победу, поликовать не мог. Он сидел пристыженный, и где-то в глубине его души таился невозмутимый человечек, который все нашептывал, что стыдиться нечего, и вообще, его только что самым возмутительным образом лишили удовольствия от победы. Тут вернулась Сюзи: она бежала по сцене с сияющей улыбкой на лице.
- Не хочу, чтобы вы подумали, будто у меня скверный характер. Честное слово, я хорошая! - воскликнула она, поставила локти на рояль и обхватила лицо руками. В такой позе Сюзи могла неотрывно смотреть на Иниго, и она стала смотреть на него неотрывно.
- Ну, признавайтесь, вы уже пожалели, что отдали номер Джерри Джернингему, правда? Я знаю, что еще не показала вам, на что способна, а Джерри по-своему очень талантлив. Вчера вы во мне разочаровались, так ведь? - жалобно спросила она.
- Ну, не знаю… - проронил Иниго, не в силах отвернуться или сказать правду этим удивительным глазам.
- А вы правда такой злопамятный? На первый взгляд и не скажешь. Мне сначала показалось, что вы очень милый.
- Так и есть, - ответил он, тщетно строя из себя добродушного чудаковатого джентльмена средних лет. - Обычно про меня так и говорят: "Вон идет наш милый мистер Джоллифант".
Он нацепил благосклонную улыбку сорокапятилетнего, но сам почувствовал, как она плохо сидит.
- Правда? Любопытно. - Сюзи посмотрела на него с обманчивой детской непосредственностью. - Но вы не должны разговаривать со мной так снисходительно, вы всего на три года старше меня. Мы почти ровесники.
Иниго улыбнулась удача.
- Да-да, - проворковал он. - Сейчас вы скажете, что девушки взрослеют гораздо быстрее, чем молодые люди. Я знаю. Вы начитались журнальных рассказов и беллетристики из "Бутс".
- Ничего подобного я говорить не собиралась, - возразила Сюзи - чуть быстрее, чем стоило. - Я только хотела сказать, что лучше знаю жизнь. Но потом передумала. "Это заденет его милое самомненьице", - решила я. Вот и промолчала. Если хочешь подружиться с мужчиной, нельзя говорить ничего, что может уязвить его драгоценное достоинство, а оно всегда размером с город и очень-очень нежное, с ним надо поаккуратней.
- А, так вы хотите подружиться?
- Может быть. - Сюзи встала и дважды покрутилась на месте. - Я пока не решила.
- Так решайте, я только "за", определенно! - сказал Иниго, вновь становясь прежним пылким юношей. - Что толку называться "Добрыми друзьями", если мы не друзья?
- Я подружилась с мистером Окройдом! - заметила Сюзи, все еще кружась на месте. - То есть с Джессом. Вы знали, что его зовут Джесс? Точнее, Ишшийя. Прелесть, правда? Он все время спрашивает меня про занавес, прожекторы, светильники и реквизит. А видели бы вы, как он важничает за работой! Вчера починил мне корзинку и говорит: "Теперь она ишшо лучше, чем была, Суз". Зовет меня Суз, представляете? Рассказывает про Траурсфорд и про Великую северную доро-огу. Мы с ним очень дружны, честное слово. Недавно я слышала, как он сказал мисс Трант: "Они с Лили похожи как две капли воды". Ничего себе, правда? - Она напела мелодию "Свернем же за угол", попробовала отбить чечетку и улыбнулась Иниго.
- Я знаю, что вам надо сделать, мистер Иниго Джоллифант! - воскликнула она. - Вы напишете для меня новую песню, такую же славную, как эта, и даже чуточку лучше. Вот это будет номер! И - послушайте - я вам обещаю, что выложусь на всю катушку, и в один прекрасный день какая-нибудь важная шишка с Вест-Энда услышит, как я пою вашу песню, пригласит нас к себе, и мы оба заработаем состояние! Фрэнсис, Дэй и Хантер выстроятся в очередь за вашими песнями, а на моем пороге будут толкаться пятнадцать агентов, не меньше. Только не говорите, что не можете, я ведь знаю, какой вы талантливый! Я как увидела вас, сразу сказала: "Этот вихрастый мальчик с нелепым рюкзаком за спиной не похож на профи, но определенно талантлив". Да-да, это мои слова. Ну, теперь отвечайте, вы выполните мою просьбу?
Как ни странно, Иниго пообещал ее выполнить. Он зашел так далеко в этом желании, что уже придумал неплохой мотивчик - оставалось показать его Джимми, чтобы он сочинил слова.
- Так мы теперь друзья? - осведомился он.
- Ну конечно! - ответила Сюзи. - Хотя мы пока не очень хорошо знаем друг друга, верно? Но мы будем много работать вместе. - Она смерила его довольно суровым взглядом. - Учтите, вам стоит обращать меньше внимания на всякие пустяки. Впредь не принимайте их слишком близко к сердцу.
Не успел Иниго ответить, как Сюзи уже изображала из себя помпезного джентльмена, подкручивающего огромные, заостренные и очень внушительные усы.
- Все эт-то пустяки, миста… э-э… Джоллифант! - проквакала она. - Небольшое расхождение во взглядах, так-то! С кем уго-одно может случиться, так-то! - Потом она вмиг превратилась в саму себя, послала Иниго воздушный поцелуй и упорхнула.