- Какого именно, сэр? - озабоченно интересуется официант, словно у них весь погреб забит винами разных марок и он боится, как бы джентльмен не прогадал с выбором.
- А, да чтоб пить можно было! Что есть?
- "Тони" по три шиллинга девять пенсов за бутылку и "Олд энд крастед" по четыре и шесть.
- Тогда тащи "Олд энд крастед". - Мистер Митчем так богато раскрашивает гласные, что вино заранее кажется всем вдвое старее, а осадок на стенках - вдвое толще. - И стаканы, пожалуйста, - продолжает мистер Митчем, - да поживей.
Прогнав официанта грозным взмахом бровей, он садится за стол с видом человека, который не только разбирается в хорошем вине, но и умеет правильно его заказать.
- А ведь он может отлично кормиться, если его завести. Какой стиль! - шепчет мистер Нанн своей соседке, мисс Трант. - Есть у меня на примете пара сценок, с которыми его определенно ждет успех.
Подают "Олд энд крастед" и стаканы.
- Сейчас я скажу тост, - говорит мистер Митчем, - так что скорей разливайте.
Наконец все стаканы полны. Мистер Митчем поднимает свой и произносит тост - да так величественно, что из бара к ним прибегает сама миссис Тидби.
- Итак, встречайте нашу труппу! Да здравствуют "Добрые друзья", и удачи нам!
- Уж теперь-то я выпью, - заявляет мистер Нанн. - Даже если это меня убьет. - И заодно со всеми благополучно проглатывает "Олд энд крастед". - За "Добрых друзей"!
Миссис Тидби, которая стоит в дверях и улыбается, тоже приглашают выпить за здоровье новой труппы, и она выпивает, с большим смаком облизывая губы - видимо, это должно означать, что портвейн в ее заведении подают только качественный.
Настает черед мистера Окройда, который до сих пор молчал: человек он скромный и не привык к такому окружению. Все остальные - артисты труппы, а он здесь только на правах гостя. За стенами гостиницы несколько раз заговаривал и о том, какую работу ему поручить, однако ничего определенного сказано не было, а мистер Окройд не из тех, кто навязывается. Завтра он вновь отправится в путь, но сегодняшний вечер пришелся ему по душе, и он считает себя обязанным отблагодарить этих людей, прежде чем с ними расстаться. Он поднимает кружку, в которой еще на дюйм пива, и громко говорит:
- Я для вас - простой зритель, но вот мое пожелание. Пусть все, кто придет вас посмотреть и послушать, станут вам добрыми друзьями. И шоб вы никогда не стояли на месте, а шли только вперед! - С этими словами он опрокидывает остаток пива.
- Спасибо, мистер Окройд! - первой отвечает мисс Трант и тут же начинает перешептываться о чем-то с мистером Нанном.
Мисс Дин, очевидно, считающая мистера Окройда своим протеже, умиляется.
- Он такой душка, правда? - кричит она через весь стол и поворачивается к мистеру Окройду, чуть склонив голову набок. - Право, мистер Окройд, вы просто душка! - По ее взгляду можно подумать, что он ростом шесть дюймов и с головы до ног покрыт розовой глазурью.
Тут его просят подойти к другому концу стола, где совещаются мисс Трант и мистер Нанн. Мистер Окройд занимает место Иниго, а тот с удовольствием подсаживается к мисс Дин, которая по-прежнему улыбается и вообще прелестно выглядит.
- Послушайте, мистер Окройд, - говорит мисс Трант. - Нам очень нужен такой мастер на все руки, как вы…
- Рабочий сцены, реквизитор, носильщик, осветитель, временами швейцар, временами расклейщик афиш, - беззаботно перечисляет мистер Нанн, - ну, и любые мелкие работы, конечно.
- Вот оно как… - Мистер Окройд трет подбородок - нипочем не догадаться, как он рад. - Я в театрах не разбираюсь, токмо с галерки вашего брата и видал. Но за работу я бы взялся. Руки-то у меня умелые, что надо - то и сделают. А вам постоянный работник нужон или временный?
- Мы хотим, чтобы вы вместе с нами ездили по стране, мистер Окройд, - поясняет мисс Трант. - Уверена, вы быстро разберетесь во всем, чего пока не знаете. С освещением, к примеру.
Лицо мистера Окройда расходится в широкой улыбке.
- Выходит, я таперича - один из "Добрых друзей"? Ну дела! Радость-то какая!
- Мистер Нанн предлагает вам три фунта в неделю…
- Железнодорожные билеты, дополнительные расходы - все это оплачивается, - добавляет мистер Нанн. - Деньги неплохие, жалованье регулярное…
- Вас это устроит, мистер Окройд?
- Пожалуй, что да, мисс. Три фунта в неделю на меня одного! Ха, кто бы узнал, что я стал театралом - ни в жисть не поверил бы! Ну, такое дело мне по душе, по душе… - Он радостно смеется.
- Вот и славно, правда? Приходите утром к мюзик-холлу, договорились, мистер Окройд?
- Я не подведу, - убежденно отвечает мистер Окройд. - Полседьмого буду на месте, как штык. И инструменты прихвачу.
- Полседьмого! - Мистер Нанн с блеском изображает джентльмена, которому только что влепили крепкий подзатыльник. - Такого времени не существует, тем более утром! Нет, дружище, полдесятого - вот наше время.
- В Браддерсфорде эт середина дня. Знаете такой город, мистер Нанн?
- Знаю, - трагически отвечает тот. - Только везунчики его не знают. Спроси Сюзи - она называет его Траурсфорд. А в театральных кругах его прозвали "могилой комедианта"!
- Эт еще почему? - вопрошает мистер Окройд. Лицо у него несколько деревянное. - Я, например, слыхал, как наш Браддерсфорд величают городом, где шурупы забивают молотком. Чего только не услышишь, а, мистер Нанн? - Он откидывается на спинку стула и спокойно смотрит в потолок.
Мисс Трант, окинув их обоих удивленным взглядом, тихонько смеется, и мистер Нанн тоже, а потом и мистер Окройд принимается хохотать. "Вот эт я понимаю компания", - говорит он себе и, вспомнив, что ему не надо завтра никуда уезжать и что отныне он будет странствовать по всей Англии за три фунта в неделю, чуть не лопается от восторга.
В следующую минуту все принимаются кричать:
- Мисс Трант! Ре-ечь, мисс Трант! Ре-ечь!
Сперва она качает головой, но "Мальчики и девочки не примут отказа", - осторожно поясняет мистер Нанн.
- Мне совсем нечего сказать, - говорит она всем, - кроме того, что мы непременно с вами поладим. Не взыщите, если я буду говорить глупости, я ведь ничего не понимаю в театральном деле. Я даже не видела вас на сцене, чудеса, правда? Уверена, все вы очень талантливые и трудолюбивые, а… а с завтрашнего дня станете еще талантливее и трудолюбивее. - Смех и аплодисменты. - Теперь я вас покину. Да, мне нужно отдохнуть. День был ужасно длинный и насыщенный - такое чувство, что прошла целая неделя, - и я устала.
- Ах, не уходите, мисс Трант! - взмаливается Сюзи.
- Почему?
- Ну, если вы уйдете, то и мне придется уйти, и хоть я сама приустала, очень не хочется пропустить что-нибудь интересное!
- Я бы тоже пошла спать, Сюзи, - говорит ей мисс Лонгстаф.
- Ну и ладно! - восклицает ее подруга. - Пойдемте, дамы, а господа пусть сидят, покуда их не выгонят. Так и вижу, как они будут тут чваниться и выставляться, "хо-хо-хо" да "хе-хе-хе" - вот ведь воображалы! Мужчины попросту смешны, - подытоживает она и вздергивает подбородок.
- Чем тверже ты придерживаешься такого мнения, милочка, - говорит ей миссис Джо, - тем скорей добьешься успеха. - С этими словами почтенная дама поднимается и сообщает мужу, что ему надлежит выпить еще один стаканчик, не больше, и через полчаса пойти домой. Затем все четыре представительницы прекрасного пола отбывают.
А господа, рассевшись беззаботно и привольно, как всегда бывает после ухода дам, действительно начинают выставляться и тянуть "хо-хо-хо" и "хе-хе-хе". За этим занятием Иниго обнаруживает, что Джерри Джернингем, элегантный и неотразимый юноша с удивительным акцентом, беззаветно и почти героически преданный своему ненадежному ремеслу, твердо вознамерившийся стать гвоздем программы и либо вскорости увидеть свое имя на электрических вывесках, либо умереть, - невероятно славный человек. А мистеру Окройду открывается, что Джо, который сразу показался ему дельным малым, не только любит на досуге выкурить трубочку "Старого моряцкого" (и пропустить кружку пива, само собой), но и питает столь же сильную страсть к футболу (маленький Джордж, живущий в Денмарк-Хилле, вскоре проявит себя на этом поприще - к вящему удивлению родных). Джимми Нанн и Мортон Митчем обнаруживают, что оба помнят всех "профи", которые когда-либо стяжали лавры, выбыли из строя, подались в антрепренеры или открыли где-то неплохую пивную. Миссис Тидби появляется вновь, выражает надежду, что ее гости всем довольны, напоминает еще разок, что ее предупредили слишком поздно, и многозначительно смотрит на часы. Престарелый официант зевает, бесцельно двигает туда-сюда стаканы, а потом приносит на мокром подносике сдачу. При просьбе оставить ее себе он едва заметно улыбается и еще раз зевает. Гости выходят на безлюдную улицу и на минуту останавливаются, чтобы со смутной угасающей иронией взглянуть на полупрозрачные облака и мягкие звезды за ними.
- Тебе в мою сторону? Вот и славно. Спокойной ночи, мальчики. Спокойной ночи, старик. Бывайте!
Глава 2
Очень короткая и целиком посвященная репетициям
Следующие несколько дней Иниго, казалось, не сходил с импровизированной сцены концертного зала Роусли и без конца колотил по клавишам древнего "Бродвуда". Две клавиши, первая "соль" в дисканте и "ре" в басах, завели привычку застревать, и уже к концу первого дня Иниго так близко познакомился с этими нотами, что каждая зажила для него собственной жизнью, и он часами напролет спорил с двумя упрямыми желтыми человечками - Тидлибимом и Тудлибомом, как он их прозвал. Запястья и руки начади отваливаться примерно к полудню пятницы, а потом - хотя воскресенье был выходной - так болели, что в конце концов Иниго перестал обращать на это внимание. Что бы ни делали "Добрые друзья" - пели песенки, дуэты, трио или исполняли одиночные номера, - Иниго трудился не покладая рук. А когда они бросали петь и начинали танцевать, трудиться приходилось еще больше. Об отдыхе он мог только мечтать. Каждый артист труппы гордился своим обширным репертуаром, который назывался у них "багажом", и время от времени каждый хотел пройтись по нему с новым пианистом - вскоре Иниго становилось дурно при одном слове "багаж".
- Я и не догадывался, что на свете осталось столько грязных потрепанных нот, - пожаловался он мисс Трант, продираясь сквозь багаж мистера Нанна. Его ноты были самыми грязными, старыми и потрепанными из всех. Большая часть его песен сообщала публике, что их исполнитель - полисмен ("Я по улице хожу и порядок сторожу. Ведь я - полисмен - пум - да, я - полисмен!"), почтальон, официант или еще какой-нибудь забавный общественный персонаж. Многие из них были написаны от руки, да еще с карандашными пометками вроде "Здесь пауза, топаю ногами". К счастью, для Джимми музыка не имела большого значения: слух и голос у него отсутствовали. Он останавливал Иниго в самых неожиданных местах и делился с публикой воспоминаниями о злом отце или в мельчайших маловероятных подробностях описывал день своей свадьбы. В самом деле, связь между его пением и музыкой была столь неуловима, что он успел пропеть все слова полицейского под аккомпанемент, предназначенный для почтальона, пока они с Иниго заметили ошибку.
- Приходится петь старье, мальчик мой, - сказал Джимми, осторожно убирая с пюпитра рассыпающиеся на части нотные листы. - Нынче толковых шуточных песен не пишут, поверь моему слову.
Иниго был готов согласиться, что эти шедевры написаны давным-давно. Он только надеялся, что успеет вызубрить их наизусть, пока ноты не рассыплются в прах.
Багажи Брандитов были в лучшем состоянии, чем багаж Джимми. Исполняли они в основном баллады, отпечатанные по всем правилам на приличной бумаге, зато сами репертуары оказались значительно больше, особенно репертуар миссис Джо. Ее чрезвычайно пухлую папку украшали алые печатные буквы: "Мисс Стелла Кавендиш".
- Ни в одной странствующей труппе вы не найдете артистки с таким богатым и шикарным багажом, - гордо заявила миссис Джо.
Однако играть весь ее багаж не пришлось: Иниго прекрасно читал с листа, а баллады и вовсе щелкал как орешки. Сверкая глазами и колыхая грудью, миссис Джо мелодично велела сыну вести себя хорошо; пожаловалась, что розы ее сердца уж впредь не зацветут, как розы в цветнике; велела красному солнышку катиться на за-апад; дождалась возвращения некоего Энгуса Макдональда из загадочного похода на чужбину; попрощалась с листвой, деревьями, поцелуями в лоб и практически всем на свете и заявила, что должна немедля уехать на море. Исполнив таким образом полдюжины своих самых ярких номеров, миссис Джо объявила, что не просто довольна новым пианистом, а восхищена, отерла лицо одной рукой, другой похлопала Иниго по плечу и сказала, что у него прекрасное чутье, талант, душа, и вообще он - находка.
- Вы идеально мне подходите, мистер Джоллифант! - тепло воскликнула она и попросила присутствующих с ней согласиться. Иниго, который все это время тайком посмеивался над своей чересчур воодушевленной игрой, искательно огляделся по сторонам: мисс Сюзи Дин смотрела на него холодным отстраненным взглядом. Похвалы недалекой певуньи тут же показались ему неуместными. Он виновато покосился на Сюзи - мысленно он называл ее просто Сюзи, - но юная леди вздернула подбородок выше обычного и отвернулась. Иниго пришел к выводу, что не такой уж он талантливый молодой человек, каким себя полагал.
Джо доставил Иниго больше хлопот, чем миссис Джо, хотя багажу него был куда менее богатый и шикарный, чем у супруги.
- У Джо есть голос, но нет выучки, - пояснила она. - Если он опять не сумеет удержать ноту, придется транспонировать для него несколько песен. Я пыталась сказать это той дряни, что сбежала с Милденхоллом, да все без толку. Она еле-еле играла по нотам, а уж про транспозицию можно было не заикаться. Как я сказала сегодня Джо, вы - настоящий музыкант, и вам не составит труда сыграть ниже на полтона или на тон.
Иниго сыграл ниже на полтона и на тон, но, кроме возликовавшей миссис Джо, никто не заметил разницы. Грубый мощный голос Джо отказывался ему служить. Ближе к концу песни он начинал скакать между разными нотами, а в самом конце вообще уходил в другую тональность. Хуже того, не приходилось сомневаться, что Джо - крайне черствый вокалист. Он напрягал все свое огромное тело, стискивал кулаки и орал во всю глотку, багровея лицом. В песнях с моряцкой тематикой это смотрелось неплохо, и он считал своим долгом описать все страшные опасности, подстерегающие вас в пучи-и-ине. Но вы невольно улыбались, глядя на могучую мускулистую тушу славного Джо, его грубо вытесанный подбородок, лоб с бусинками пота и кулачищи, готовые в любую секунду отправить вас в нокаут, когда Джо превращался в певучую жертву душевных страстей, заявлял, что вы шептали его имя среди роз, и признавался, что он день-деньской грезит о синих очах и лилейных руках, а ночью стоит под вашим оконцем. Мисс Трант, которой посчастливилось войти в зал именно в ту минуту, когда Джо вовсю голосил о любви, едва не прыснула со смеху и спешно укрылась в дальнем углу.
- Зачем мистер Брандит вообще это поет? - спросила она потом у Сюзи. - Конечно, я не против его пения, но он ни капли не похож на томящегося от любви юнца.
Сюзи рассмеялась:
- Знаю. Бедный Джо! Он будто не поет, а требует подать ему мяса с луком, верно? Это наша Стелла заставляет его петь о любви. Впрочем, даже эти номера пользуются успехом у публики. Люди, верно, думают, что ему еще хуже, чем им, вот и хлопают от жалости. А все равно я души в нем не чаю. Он куда лучше большинства мужчин, которые умеют петь о любви. Знавала я таких, фу!
Потом репетировать пришли две девушки, мисс Сюзи Дин и мисс Элси Лонгстаф. Иниго ждал неприятный сюрприз: он обнаружил, что играть для последней куда легче, чем для первой. Сначала репетировала Элси - она исполнила полдюжины песенок, главным образом американских - одновременно жалостных и беспардонных, у автора которых либо никогда не было "любимой", либо он ее только что потерял. Элси пела их тоненьким гнусавым голоском, будто бы специально завезенным из Штатов, а в конце исполнила несколько забавных и изящных танцев, выигравших за счет ее чудесной фигурки. Когда Иниго удавалось сыграть несколько одинаковых тактов, сопровождавших танцевальные па, он время от времени поглядывал на Элси через рояль - и нашел ее весьма привлекательной, хотя поначалу она казалась ему чересчур беленькой и пушистенькой, чересчур большеглазой, надушенной, чересчур застенчивой и одновременно показной - словом, похожей на стареющего котенка. К тому же ему ни разу не удалось ее разговорить. До сих пор Элси была в его представлении глупой пустышкой, и мысленно он назвал ее "претенциозной вульгарной особой с подловатой душой". Но теперь, когда она кружилась на сцене, улыбалась ему, кричала: "Быстрей, пожалуйста!" и снова улыбалась уже вместе с ним, Иниго подумал, что в ней есть определенное очарование и публике ее номера точно придутся по вкусу, какими бы плоскими и заурядными они ни были. А потом она подлетела к роялю, хлопая в ладоши, розовая и запыхавшаяся, и воскликнула: "Ах, огромное вам спасибо! Это было незабываемо! Вы прекрасно играете, честное слово!" На что Иниго ответил: "Отлично мы повеселились, верно, мисс Лонгстаф?", а она заявила, что теперь никак не может быть мисс Лонгстаф, теперь она Элси, а он Иниго, и отныне они друзья.
То был приятный сюрприз. Неприятно же удивила его Сюзи. Во-первых, ее выступление никуда не годилось. Джимми Нанн, Брандиты и даже Джернингем хором уверяли его, что она - восходящая звезда и лучшей юной комедиантки ни в одной труппе не сыщешь. Что в ней не просто есть изюминка, она не просто трудолюбива и талантлива, а… ну, вы понимаете. Иниго в самом деле понимал. Он внимательно наблюдал за ней с самого знакомства (которое состоялось только в минувший четверг, но, по его ощущениям, с тех пор прошло несколько месяцев) и охотно верил всему, что о ней говорили. Он живо представлял Сюзи на сцене - юркую и одновременно крепкую, ее игривое, сияющее радостью лицо и сами номера - вихрь приподнятых настроений, шарма и шутовства, с тончайшей, едва уловимой ноткой пафоса. Но вот Сюзи пришла на репетицию, и ее выступление даже близко не походило на то, что нарисовал себе Иниго. Осипшим голосом она исполнила несколько песен - никчемных и скучных, у Элси и то были лучше, - да и пела она вяло, без огонька. Затем последовала чечетка - такая же вялая и безрадостная. То и дело Сюзи останавливала Иниго и говорила, что тот играет слишком медленно, слишком быстро или что в такие моменты надо замолкать. Его разочарованию не было предела.
- Слушайте… - начал он, когда Сюзи закончила и принялась собирать ноты.
- Да, профессор?
- Эти ваши песенки… они не больно-то хороши, а? - Сюзи вытаращила глаза. - Ну, в смысле… они довольно слабые, не находите?
- Да неужели? - В ее голосе зазвучали опасные ноты.