- Знаю, но… Милый, ты становишься слишком нервным, когда так работаешь. Боже мой, "меня беспокоит не то, что ты обижаешь людей, манкируя приглашениями, - хотя, конечно, я предпочла бы, чтобы ты этого не делал: это, я допускаю, неизбежно. Но скажи: когда ты так изматываешься, разве ты в конечном счете выгадываешь время? Я думаю о твоей же пользе. Эврика! Подожди! Увидишь, какой я замечательный ученый! Нет, я пока что объяснять не стану!
Джойс была богата и энергична. Неделю спустя, стройная, нарядная, веселая, с горящими щеками, она сказала ему после обеда:
- У меня для тебя сюрприз!
Она повела его в пустовавшие комнаты над гаражом во дворе. За эту неделю два десятка рабочих из самой исполнительной и солидной фирмы лабораторного оборудования по требованию Джойс создали для Мартина лучшую бактериологическую лабораторию, какую только доводилось ему видеть: белый кафельный пол, стены из глазированного кирпича, термостат и ледник, стеклянная посуда, краски и микроскоп, превосходная водяная баня постоянной температуры и препаратор, прошедший выучку в институтах Листера и Рокфеллера. У него была спальня за лабораторией, и он изъявил готовность служить доктору Эроусмиту день и ночь.
- Ну вот, - пропела Джойс, - теперь, если тебе понадобится работать вечерами, тебе незачем тащиться на Либерти-стрит. Ты можешь дублировать свои культуры или как они там называются. Если тебе за обедом станет скучно - прекрасно! Ты можешь посидеть немного, а потом улизнуть сюда и работать, сколько тебе захочется. Здесь… Милый, здесь все хорошо? Я правильно устроила? Я столько положила труда, достала самых лучших людей…
Припав губами к ее губам, он думал печально: "Сделать для меня так много! И с такой кротостью!.. И теперь, черт возьми, я уже никогда не смогу уйти к себе!"
Она так весело просила его найти какой-нибудь недочет, и он, чтоб доставить ей новое удовольствие - радость смирения, он сказал, что центрифуга, пожалуй, не совсем подходит.
- Подожди, дорогой! - возликовала она.
На третий день, вернувшись с ним из оперы, она повела его в гараж под лабораторией. В углу, на цементном полу, стояла, в разобранном виде, подержанная, но вполне подходящая центрифуга, лучше и желать нельзя, шедевр прославленной фирмы Беркли-Сондерса - та самая "Глэдис", чью отставку из института за ее непотребное поведение Мартин и Терри отпраздновали в свое время знатным кутежом.
На этот раз Мартину труднее было почувствовать благодарность, но он старался как мог.
В обоих секторах круга Джойс - экономико-литературном и роллс-ройсовском - распространился слух, что в оскудевшем мире появилось новое развлечение - ходить в лабораторию Мартина и наблюдать его за работой. Полагалось чинно и почтительно молчать, если только Джойс не шепнет: "Ну, разве он не прелесть! Как он мило учит малютку-бактерию говорить "с добрым утром!"; или если Латам Айрленд не приведет их в восторг замечанием, что ученые лишены чувства юмора; или если Сэмми де Лембр не грянет вдруг, чудесно имитируя джаз:
Мистер Микро-микро-бус, не радуйтесь, дружок!
Мы вас вытащим за ус, - дайте только срок!
Важный доктор Эроусмит в окошечко глядит,
А Микробус в камере под вальс-бостон грустит.
Двоюродный брат Джойс, приехавший из Джорджии, резвился:
- Март с таким умным видом склонился над своими стаканчиками! Но я всегда могу довести его до белого каления, - стоит мне только посоветовать ему ходить почаще в церковь.
А Мартин в это время старался сосредоточиться.
Налеты на его лабораторию происходили не чаще, чем раз в неделю, - не настолько часто, чтобы отвлечь от работы человека с волей; но достаточно, чтобы держать его в постоянном ожидании нашествия.
Когда он спокойно попробовал разъяснить кое-что Джойс, она ответила:
- Мы тебе сегодня помешали? Но они все в таком восторге от тебя!
- Ну что ж… - проговорил он и пошел спать.
Адвокат Р.А.Холберн, видный специалист по патентам, возвращаясь из дворца Эроусмит-Ленион, сказал ворчливо жене:
- Я могу стерпеть, если хозяин, считая тебя болваном, запустит тебе в голову бутылку. Но меня возмущает, если он каждое твое замечание выслушивает со скучающей улыбкой. А ведь глупейший был у него вид в его дурацкой лаборатории!.. Скажи, каким чертом угораздило Джойс выйти за него замуж?
- Непостижимо!
- Я могу представить себе только одну причину. Конечно, может быть, она…
- Прошу - без сальностей!
- Ну, как бы там ни было… Она же могла найти сколько угодно воспитанных, приятных, интеллигентных людей… да, именно, интеллигентных, потому что ее Эроусмит, может быть, и знает все насчет микробов, но он не отличит симфонии от семафора… Я, кажется, не брюзга, но я не совсем понимаю, зачем нам бывать в доме, где хозяину явно доставляет удовольствие возражать на каждое твое слово… Бедняга, мне его, право, жаль: он, вероятно, даже и не знает, когда бывает груб.
- Очевидно, не знает. Обидно вспомнить о старом Роджере… Такой был веселый, сильный! Настоящий мужчина… А тут приходит, неизвестно откуда какой-то дикарь, деревенщина, сидит, развалясь, в его кресле и даже не поблагодарит… И что только Джойс нашла в нем! Впрочем, у него красивые глаза и такие странные, сильные руки…
Вечная занятость Джойс действовала Мартину на нервы. Чем она так занята, он не мог бы сказать: у нее превосходная экономка, осанистый дворецкий, две няньки для ребенка. Но она часто заявляла, что никогда не может осуществить свою единственную мечту: посидеть спокойно и почитать.
Терри как-то назвал ее Устроительницей, и хотя тогда Мартин обиделся, но теперь, заслышав телефонный звонок, он стонал:
- О господи! Опять Устроительница… Верно, зовет меня к чаю, занимать какую-нибудь высоконравственную курицу.
Когда он пробовал объяснить, что все это - путы, мешающие его работе, Джойс отвечала:
- Разве ты такой слабый и нерешительный, такой маленький человек, что для тебя единственный способ сосредоточиться - это бежать от людей? Или ты боишься больших людей, которые умеют вести большую работу и в то же время отрываться от нее для игры?
Ему недолго было вспылить, особенно на ее определения "больших" людей, а когда он горячился и грубил, она тотчас превращалась в grande dame, и он чувствовал себя надерзившим лакеем и грубил еще резче.
Его охватывал страх перед ней. В мыслях он бежал к Леоре, и они вдвоем, запуганные, маленькие дети, утешали друг друга и прятались от Джойс в уютных уголках.
Но нередко Джойс была ему товарищем. Она выискивала для него неожиданные новые развлечения, а в сыне оба они нашли сближавшую их гордость. Мартин сидел, наблюдая за маленьким Джоном, и радовался его силе.
В декабре, когда она недели на две повезла "наследника престола" на юг, Мартин сбежал на несколько дней к Терри, в "Скворечник".
Он нашел Терри усталым и несколько угрюмым после долгих месяцев работы в полном одиночестве. Рядом со своей хижиной он поставил хибарку под лабораторию и примитивную конюшню для лошадей, у которых он брал кровь для приготовления сыворотки. Терри не стал, как бывало, рассказывать с увлечением о деталях своей работы, и только вечером, когда они курили в его конуре перед простым очагом, развалясь в креслах, сделанных из бочек и обитых лосиными шкурами, Мартину удалось вызвать его на дружеский разговор.
Много времени Терри должен был отдавать домашней возне и сывороткам, продажей которых он покрывал свои расходы. "Если бы ты был со мною, я кое-чего достиг бы". Однако его исследования производных хинина неуклонно продвигались, и он не жалел, что ушел от Мак-Герка. Работать с обезьянами оказалось невозможно: они были слишком дороги и к тому же плохо переносили вермонтскую зиму; но Терри удалось приспособить мышей: он их заражал пневмонией и…
- Но что толку рассказывать, Худыш? Тебе это неинтересно, - а то бы ты уже давно был здесь и работал со мной. Ты сделал свой выбор между мною и Джойс. Ну и прекрасно. Сохранить нас обоих ты не можешь.
- Извините, что помешал вам своим вторжением, мистер Уикет, - огрызнулся Мартин и, хлопнув дверью, вышел из хижины. Увязая в глубоком снегу, спотыкаясь в темноте о пни, он познал всю муку последнего часа - часа крушения.
- Теперь я потерял и Терри (хотя я все равно не стал бы терпеть его наглость!). Я всех потерял, а Джойс никогда не была по-настоящему моей. Я совсем один. И работать я могу лишь с грехом пополам. Я - конченный человек! Мне никогда не дадут уйти опять в работу!
И вдруг, не рассуждая, он понял, что не сдастся.
Он побежал, спотыкаясь, назад и с порога хижины крикнул:
- Нет, старый брюзга, приходится нам держаться друг друга!
Терри был так же взволнован, как и он; оба едва сдерживали слезы; и, грубовато похлопывая друг друга по плечу, они ворчали:
- Подобрались два дурака: устали - так надо поругаться!
- Я непременно вернусь и буду работать с тобой, - клялся Мартин. - Возьму в институте отпуск на полгода, а Джойс будет жить где-нибудь поблизости в гостинице - или что-нибудь пусть придумает. Эх! Вернуться к настоящей работе… К работе!.. А теперь скажи: когда я приеду, как ты полагаешь, что мы с тобой…
Они проговорили до рассвета.
40
Доктор Риплтон Холаберд с супругой пригласили к обеду Джойс и Мартина - больше никого. Холаберд был обаятелен, как никогда. Он восторгался жемчугами Джойс, а когда подали голубей, с самой дружеской улыбкой обратился к Мартину:
- Теперь я попрошу Джойс и вас выслушать меня очень внимательно. Совершаются большие события, Мартин, и я призываю вас - нет, наука вас призывает - принять в них подобающее участие. Надеюсь, излишне добавлять, что наш разговор - строго конфиденциальный. Доктор Табз и его Лига Культурного Воздействия делают чудеса, и полковник Минниген проявляет необычайную щедрость.
В Лиге дело повели с тою основательностью и неторопливостью, на которой так всегда настаивали вы и наш милый старый Готлиб. Вот уже четыре года, как у них идет разработка планов. Мне известно, что доктор Табз и Совет Лиги провели ряд интереснейших совещаний с ректорами колледжей и редакторами, с председательницами женских клубов, и лидерами рабочего движения (разумеется, неразвращенными и здравомыслящими), и с рационализаторами, и с наиболее передовыми рекламистами, со священниками и со всеми прочими деятелями, ведущими за собой общественную мысль.
Они разработали подробнейшие картотеки по классификации интеллектуальных интересов и занятий с указанием методов и материалов и орудий, а главное - целей: задач, идеалов, моральных устремлений, отвечающих каждой отрасли. Поистине грандиозно! Подумайте. Музыкант, например, или инженер может взглянуть на свою карточку и с точностью определить, достаточно ли он продвинулся - для своего возраста, - и если нет, то в чем помеха и какими средствами ускорить процесс. При наличии такой базы Лига готова начать свою деятельность и призвать всех работников умственного труда к вступлению в ее ряды.
Институт Мак-Герка непременно должен включиться в это сотрудничество, которое я считаю одним из величайших достижений общественной мысли. Наконец-то мы подходим к тому, чтобы весь извечный хаос духовной деятельности Америки привести в соответствие с американским идеалом; сделать ее столь же практичной и ультрасовременной, как производство кассовых аппаратов. Я имею некоторые основания предполагать, что мне удастся свести Росса Мак-Герка с Миннигеном - поскольку сейчас война между лесопромышленными предприятиями Мак-Герка и Миннигена прекратилась, - и если так, то я, по всей вероятности, расстанусь с институтом и буду помогать Табзу в руководстве Лигой Культурного Воздействия. Тогда Мак-Герковскому институту понадобится новый директор, который работал бы рука об руку с нами и помог бы нам вывести науку из ее Монастыря на путь Служения Человечеству.
Пока что Мартин уяснил себе относительно Лиги все, кроме одного: что Лига старается делать?
Холаберд продолжал:
- Я знаю, Мартин, что вы всегда довольно зло смеялись над практицизмом, но я в вас верю! Мне думается, вы слишком поддавались влиянию Уикета. Теперь же, когда Уикет ушел и вы лучше узнали жизнь, больше бываете в кругу Джойс и в моем кругу, - теперь, мне думается, я склоню вас расширить свой кругозор (отнюдь, конечно, не поступаясь суровой лабораторной работой!).
Я уполномочен назначить вице-директора и, думается, смело могу утверждать, что он станет моим преемником. Шолтейса очень соблазняет этот пост, Йио и доктор Смит просто рвутся его занять, но я ни в одном из них не вижу человека нашего круга, и я предлагаю этот пост вам! Через год-другой, могу вам обещать, вы станете директором Института Мак-Герка.
Холаберд был умилен, как подобает дарителю королевской милости; миссис Холаберд затаила дыхание, как подобает присутствующим при историческом событии, Джойс была радостно взволнована почетом, оказанным ее супругу.
Мартин сказал, запинаясь:
- Собственно… Я подумаю… Как-то, знаете, неожиданно…
До конца вечера Холаберд с таким упоением рисовал себе эру, когда они с Табзом и Мартином будут направлять, координировать, нормировать и обращать на пользу людям все виды духовной деятельности, начиная с изобретения фасонов для брюк и кончая поэзией, что молчание Мартина его смущало. При расставании он снова залился:
- Обсудите все как следует с Джойс и завтра сообщите мне ваше решение. Кстати, я думаю, лам нужно будет разделаться с Перл Робинс; толковая работница, но возомнила себя незаменимой. Это, впрочем, мелочь… О, я в вас крепко верю, мой милый Мартин! Вы за последний год выросли, остепенились и очень расширили свой кругозор.
В лимузине, в занавешенной движущейся комнате, под светом хрустального фонаря, Джойс глядела, сияя, на Мартина.
- Ну, не чудесно ли, Март? Я почему-то уверена, что Риплтон может это провести. Подумай! Ты будешь директором, главой всего института, где несколько лет назад ты был пешкой. И не правда ли, я помогла тебе в этом - чуть-чуть?
Мартин вдруг возненавидел тисненый, синий с золотом, бархат лимузина, хитро спрятанную золотую шкатулку с папиросами, всю эту мягкую и душную тюрьму. Ему захотелось очутиться снаружи, подле невидимого шофера - человека своего круга! - лицом к лицу с зимой. Он делал вид, точно задумался, благоговея и ценя, но на деле просто трусил, медлил начать кровопролитный бой. Он тихо проговорил:
- Ты в самом деле хотела бы видеть меня директором?
- Конечно! Весь этот… О, ты понимаешь; я думаю не о возвышении и почете, но о возможности творить добро.
- Ты хотела бы, чтоб я диктовал письма, давал интервью, покупал линолеум, завтракал со знатными идиотами, донимал советами людей, не смысля ни бельмеса в их работе?
- О, оставь свое высокомерие! Кто-нибудь должен все это делать! И ведь это будет лишь незначительной частью твоей работы. Подумай, тебе может представиться случай поддержать какого-нибудь талантливого юношу, открыть ему доступ к научной работе.
- И закрыть доступ самому себе?
- Почему? Руководство твоим отделом остается по-прежнему за тобой. А если даже и так… Ты невозможно упрям! И у тебя не хватает воображения. Ты думаешь, что если ты начал работать в одной крохотной отрасли умственной деятельности, то на свете больше ничего не существует. Вот так же я должна была тебя убеждать, что если ты раз в неделю вылезешь из своей вонючей лаборатории и приложишь свой мощный интеллект к игре в гольф, то от этого не остановится мгновенно вся наука! Не хватает воображения! Ты в точности похож на тех коммерсантов, которых ты всегда ругаешь за то, что они ничего не видят в жизни, кроме своих мыловарен и банков.
- И ты в самом деле хотела бы, чтоб я отказался от своей работы?..
Он видел ясно, что при всем своем желании помочь ему - она никогда не понимала его устремлений, не понимала ни слова, когда он толковал ей, что директорство убило Готлиба.
Он молчал, а она, уже подъезжая к дому, сказала только:
- Ты знаешь, я очень не склонна говорить о деньгах, но ты сам часто заводил речь о том, как оскорбительно для твоей гордости зависеть от меня. А ты же знаешь, когда ты станешь директором, твой оклад настолько повысится, что… Прости меня!
Она, опередив его, скрылась в своем дворце, скользнула в автоматический лифт.
Мартин медленно поднимался по лестнице, бурча:
- Да, сэр, вам в первый раз представляется возможность нести вашу долю расходов по этому дому. Понятно! Вы охотно принимаете деньги вашей супруги и не желаете ничем отплатить, - и это у вас называется "преданностью науке". Так! Я должен решить теперь же…
Он не мучился над решением: он принял его сразу. Он прошел в комнату Джойс, раздражавшую снобизмом сдержанных полутонов. Его поразил несчастный вид, с каким она сидела в раздумье на краю тахты, но он бросил смело:
- Я на это не пойду, даже если мне придется расстаться с институтом, - а Холаберд не постесняется меня выставить. Я не позволю похоронить себя в помпезной чепухе подписыванья приказов и…
- Март! Стой! Разве ты не хочешь, чтобы твой сын гордился тобой?
- Гм. Так… Нет, не хочу, если он должен гордиться мной, когда я стану крахмальной манишкой, зазывалой в балагане…
- Прошу, не будь груб.
- Почему не быть? Если на то пошло - последнее время я был недостаточно груб. Мне следовало бы теперь же поехать прямо к Терри в "Скворечник" и работать…
- Как жаль мне, что я не могу тебе доказать… Ах, для "ученого" у тебя невероятно плохое зрение - сплошная "слепая точка"! Если б только ты видел, что все это говорит о слабости и пустоте… Уединение! Опрощение!. Старые доводы. Нелепая и малодушная фантазия усталых умников, которые удаляются в какую-нибудь "колонию посвященных", воображая, будто набираются сил, чтобы завоевать мир, тогда как на деле просто бегут от жизни.
- Неверно. Терри обосновался в деревне только потому, что там жизнь дешевле. Если бы нам… если бы ему позволяли средства, он, вероятно, завел бы лабораторию здесь, в городе, с гарсонами и со всеми онерами, как у Мак-Герка, только, черт побери, без директора Холаберда и без директора Эроусмита!
- Зато с невоспитанным, грубым, до крайности эгоистичным директором Терри Уикетом!
- Фу, черт! Позволь мне тебе сказать…
- Мартин, тебе обязательно нужно для усиления доводов вставлять в каждую фразу "черта"? Других выражений не найдется в твоем высоконаучном словаре?
- Моего словаря во всяком случае достаточно для выражения мысли, что я намерен поселиться с Терри.
- Слушай, Март. Ты считаешь верхом доблести желание уйти в глушь и носить фланелевую рубашку и кичиться своим чудачеством и безупречной чистотой. Но что, если бы каждый рассуждал так? Что, если бы каждый отец бросал своих детей, как только ему делается скверно на душе? Что творилось бы в мире? Что, если бы мы были бедны, и ты меня бросил бы, и я должна была бы стирать белье, чтобы прокормить Джона?