Ну и автомобиль, Марио, - прямо мечта! Сказать по правде, у меня даже голова закружилась, но выбоин я не замечала, да и потом Пако ведет так уверенно, как будто в жизни своей ничем другим не занимался, а я как дура - сердце тук-тук-тук, и так все время: не из-за чего-то, а только из-за того, что я сижу в автомобиле с другим мужчиной, а не с тобой; ну что правда, то правда, Пако теперь совсем другой человек - как он выражается, Марио! - говорит он мало, но правильно, вполголоса, не гримасничает ни с того ни с сего, говорит, как и все порядочные люди. Везет же мужчинам, как я говорю, - с годами вы только выигрываете, и кто не хорош в двадцать лет, тому остается лишь подождать еще двадцать; вот тебе Пако - говорит как по книге читает, стал куда более мужественным, а в детстве был такой беленький, и, по-моему, он был немного похож на младенца Иисуса, нежный был, что ли, не знаю, а теперь вот за версту видно, что он умеет жить; "Для тебя время точно остановилось, малышка, ты все такая же, как тогда, когда мы гуляли по Асера", - вот видишь! - а я: "Какие глупости!" - ну что еще я могла ему сказать? - ведь мы не разговаривали двадцать пять лет, прямо серебряная свадьба, представь себе, я ведь тогда совсем была девочкой, и тут я говорю, чтобы переменить разговор: "Какой потрясающий автомобиль!" - а он сказал, что он еще лучше оттого, что в нем еду я, - пошлый комплимент, скажешь ты, а ведь я была ужасно одета, не готова к встрече с ним, понятное дело, и все же внимание всегда приятно. И как только мы замолчали, он стал на меня смотреть украдкой, потихоньку… не скажу тебе, что он смотрел как завоеватель, но - глядь! - дает круг, чтобы подвести меня к Пласа, а я и не пикну, - как будто ничего не понимаю, хотя мне отлично известно, что он женат и что у него куча детей, да и у меня тоже, - что тут говорить! - но я прикинулась дурочкой, и потом, когда мы прощались, он глядел на меня во все глаза и долго держал мою руку в своей, я даже подумала, что он сию секунду взорвется, потому что сам видишь, какой теперь стал Пако, - совсем другой человек, Марио, властный, уверенный, такая перемена кажется просто невероятной. После войны он как будто несколько лет жил в Мадриде и завязал там связи - ты об этом знаешь? - он мне сам сказал, а теперь его интересуют места, где будет развиваться промышленность, он там кого-то представляет, уж не знаю, какие-то дела с землями для строительства или как это называется. Он, конечно, всегда был тружеником и во время войны вел себя изумительно, биография у него превосходная: брат его погиб, а сам он получил осколок в грудь и множество ранений, заслуг у него уйма, и - кто бы мог подумать? - он был такой бестолковый, вот чудеса-то творятся на свете! - и знаешь, лучше бы я вышла замуж за него, вот о чем я сейчас думаю. Можешь смеяться, Марио, но сейчас у людей куча денег, и это меня злит больше всего, - ведь ты далеко не дурак, ты талантливый, но вот поди ж ты! - я не говорю о "тибуроне", но "шестьсот шесть"… "Шестьсот шесть" теперь есть даже у лифтерш, дорогой, я не преувеличиваю, а по воскресеньям ходят пешком бродяги да мы. Я ничего не хочу этим сказать, Марио, но то, что произошло с Пако, заставило меня задуматься; ведь зарывать в землю талант, который дал нам бог, это просто грешно, вот что, а такие вещи, какие ты писал для "Эль Коррео", - это ни себе ни людям, трата времени, как я говорю; ты посмотрел бы лучше на Пако. Я и сама признаю, что прямо одурела от этой встречи, - ведь сколько воды утекло! - и хотя, кроме тебя, других мужчин для меня не существует, но женщине всегда приятно сознавать, что она кому-то нравится. А знаешь, Марио, как он смотрел на меня? Когда я вышла из машины, я не знала, куда мне деться, клянусь тебе, он не уезжал и наверняка следил за мной, и такое зло меня взяло, что я плохо одета! - если бы я заранее знала об этой встрече, так все было бы иначе, мне ведь есть что надеть. Хорошо еще, что мужчины на эти вещи не обращают внимания, но, когда он взял меня за руку, я только и думала: "Хоть бы он не смотрел на мои пуговицы, а то поймет, что я перелицевала пальто", - но я совсем не вспотела, а что было в молодости! - теперь-то, конечно, есть средства от всех бед, а тогда, я помню, всякий раз, как он брал меня под руку, я шептала Транси: "Я вся мокрая", - и она помирала со смеху, а несчастный Пако говорил: "Чему ты смеешься, малышка, если только это не секрет?" - а на мне все было влажное, уж я тебе говорю. И не то что во мне что-то изменилось оттого, что Пако задержал мою руку в своей, но не можешь же ты не признать, что это приятно, - а ты никогда так не делал, дорогой, ты был со мной слишком холоден, и я не хочу сказать, что ты должен был целовать меня - этого еще не хватало! - этого я не позволила бы никому на свете, - но мне бы хотелось, чтобы ты был чуть-чуть более страстным, горе ты мое, а ты всегда был апатичен, без конца повторял: "Любовь моя" и "Жизнь моя", а уж когда переходил от слов к делу… Хороша была у нас брачная ночь! Деликатность? Да это просто смешно! - ты вечно меня компрометировал; вот у Вален шла кровь, и мне пришлось ей сказать, что и со мной было то же самое, а то мне стыдно было - ну с каким лицом я скажу ей, что ты повернулся на другой бок - и только я тебя и видела? Хочешь я скажу больше? Вот тебе Армандо и Эстер, дружок, - какая она там ни есть умница, ты мне о ней лучше не говори, - если хочешь знать, они стали женихом и невестой, потому что он держал ее руку в своей, только и всего, он даже не объяснился ей в любви - вот анекдот-то! - она это поняла, потому что он не выпускал ее руки, лишь поэтому, и так у них все и началось, подумать только! Я бы этого не потерпела, тут и толковать нечего, - мне надо, чтобы все было как следует, Марио; оглашение - это все равно что благословение на брак, это одно и то же, и я вспоминаю, как говорила бедная мама: "Все должно иметь свое начало", и если вдуматься, то она была более чем права. Жениховство - это краеугольный камень, Марио, это шаг, от которого зависит вся жизнь, а многие этого не понимают: ты мне нравишься, я тебе нравлюсь, и дело с концом, некоторые даже смотрят на это как на шутку, а ведь это дело серьезное, ну а потом происходит неизбежное. Да, что бы ты там ни говорил, а страсть - это главное. Посмотри на Армандо: он женат уже пятнадцать лет, и много воды утекло, но он не потерпит, чтобы на его жену даже смотрели, и я помню тот вечер в баре в Атрио, он в драку полез, а ведь, по-моему, на бедняжку Эстер никто и смотреть не станет - ну, ладно, не будем об этом говорить, - а Армандо собой не владеет, прямо так и лезет с кулаками - вот что значит настоящий мужчина! таким он и должен быть! - ну и те получили свою порцию, и все из-за того, что кто-то из них подмигнул ей, только уж он отбил у них всякую охоту, дело ясное. А что было в Кеведо, когда они стали женихом и невестой! Я это видела и того типа, которого он отделал - вот это был скандал! - Армандо ударил его только за то, что он пустил ей вслед струю дыма, - только за это, подумать надо! - вот потому-то мне и нравится Армандо, и пусть, по-твоему, это было грубо, но это совершенно правильно, это традиция, это старинный обычай, - понимаешь, что я хочу сказать? Нам, женщинам, нравятся отчаянные мужчины, дорогой, вам нравится, когда вы защищаете то, что принадлежит вам, когда вы убиваете друг друга из-за нас, если в этом есть необходимость. Разве вы не делаете то же самое во имя Родины? Так ведь это одно и то же, Марио, так и знай, - жена или невеста должны быть священны, как я говорю, к ним нельзя прикасаться и нельзя допускать, чтобы они к кому-то прикасались, только тебе это совершенно все равно: "Я тебе доверяю", "Ты сама знаешь свой долг", - удобная позиция! - ну а если я забудусь? А если в один прекрасный день мне не захочется выполнять свой долг? Все это очень мило: однажды вы получаете благословение, гарантию верности, как я говорю, и можете спать спокойно - старая песня! - только заруби себе на носу, Марио, что иногда мужчинам приходится завоевывать эту верность, завоевывать силой, кулаками, если понадобится; взять, к примеру, Армандо, - на его жену и посмотреть нельзя, он ведь на все способен. И таких, как Армандо, большинство, пойми ты это, не знаю вот, как Пако, я давно потеряла его из виду, но все равно я в нем уверена, достаточно поглядеть на него, и для начала он показал себя на войне, - надо видеть, какое у него тело, прямо как решето, все в осколках. Я знаю, что становлюсь назойливой, но я не устану повторять тебе, осел ты этакий, что надо быть пылким, что иные вещи заслушивают, чтобы ради них потрудились, ты же тратишь время на писание глупостей, которые и денег тебе не приносят, и никого не интересуют, ведь ты слышал, что говорит папа, а уж в чем другом, но в этих делах он отлично разбирается, и ты это прекрасно знаешь, я прямо из себя выхожу, когда ты прикидываешься дурачком.
XI
О, ты прекрасна, возлюбленная моя, ты прекрасна! глаза твои голубиные, - и, прости мою настойчивость, Марио, - пожалуй, я становлюсь чересчур назойливой, - но это ведь не пустяк: для меня объяснение в любви - очень важно, это самое главное, так и знай, сколько бы ты ни говорил, что это чепуха. Но это совсем не так, вовсе это не чепуха, если над этим задуматься, и помолвка - очень серьезный шаг в жизни мужчины и женщины, это не пустые разговоры, а, вполне естественно, этот шаг должен быть торжественным и даже, если хочешь, должен сопровождаться ритуальными фразами; вспомни, что говорила об этом бедная мама, царство ей небесное. Поэтому, как бы Армандо ни хвастался и сколько бы ни кричал, мне это не правится: провести четыре вечера вместе, держа друг друга за руки, а потом считать, что вы уже дали обещание. Какое-то молчаливое обещание, если хочешь; а вот если бы меня спросили, уверяю тебя, я не стала бы молчать, я стояла бы на своем: Эстер и Армандо стали мужем и женой, не побыв женихом и невестой, вдруг, в один прекрасный день, и, если хорошенько подумать, поступили безнравственно. Это как если бы мужчина захотел стать мужем женщины только потому, что ее обнял, то же самое; конечно, брак - это таинство и все, что тебе угодно, но ведь помолвка, дорогой, - путь к этому таинству, и это совсем не пустяк, а потому необходима определенная форма; их существует великое множество, прямо уйма, ты мне не возражай, например, "Я люблю тебя" или "Я хочу, чтобы ты стала матерью моих детей", - как говорится в простонародье, - и пусть это пошловато, но такова форма, да будет тебе известно, и именно этим она мне дорога. Именно поэтому я так настаивала на ней, Марио, дорогой мой, пойми меня, - я люблю все делать как надо, а ты, с тех пор как я тебя знаю, всегда был каким-то неловким, и даже теперь ты такой, если только не выпьешь двух рюмок, - тогда ты выходишь за рамки приличия и портишь праздник: сидишь себе в одиночестве, смотришь искоса, слова из тебя не вытянешь, прямо мертвец. Помнишь тот вечер у Вален? - ты был просто невыносим, я говорю тебе то, что думаю, Марио, зачем я буду говорить неправду? - все время ты бросал в фонари пробки от шампанского - интересно знать, что сказал бы об этом дворник? - ведь вести себя неприлично - это простительно простонародью, Марио, но, к счастью, пока еще существуют сословия, сумасброд, а для тебя вопросы воспитания никогда ничего не значили, и напрасно! Например, ты не здоровался на улице, - я прямо заболевала, а ты идешь себе и думаешь о своем, ведь всему свое время, Марио, дорогой мой; как говорила бедная мама, "на всякий час - своя забота", - люди ведь не обязаны ломать себе голову: рассеянный ты, неприветливый или плохо воспитан. Подумать, сколько врагов ты нажил из-за этого, и все из-за твоей глупости! Кстати сказать, ты со своими книгами и страстью плыть против течения надоел всему городу, дорогой мой, а так нельзя, пойми ты это: ведь мы живем в цивилизованном обществе, а в цивилизованном обществе надо и вести себя как следует, как подобает цивилизованному человеку, и если ты не говоришь "до свидания" знакомому, то хотела бы я знать, чего ради ты говоришь это незнакомому; я помню, как стыдно мне было за тебя, когда мы проходили мимо аптеки Арронде и тот назойливый оборванец сказал: "Простите, вы не помните, когда мы с вами познакомились?" - а ты растерялся, конечно, ты ведь спутал его с кем-то, принял за другого и пустился в объяснения с этим нахалом: "Не беспокойтесь, мы знакомы с сегодняшнего дня", - да на всю улицу, так что я не знала, куда деваться! - и еще похлопал его по плечу! - ну как тебе это понравится? - ведь он дворник или что-то в этом роде, ну что могли сказать люди, которые это видели? Так поступать нельзя, Марио, ведь надо же уважать себя, но тебе и этого было мало: "Мы - друзья, и я всегда к вашим услугам", - это какому-то голодранцу! - ты просто хотел привлечь к себе внимание, вот и все, а ведь ты не мог не знать, что мне будет неприятно, и это не тщеславие, просто - всяк сверчок знай свой шесток, горе ты мое, только ты ведь ничего не понимаешь в правилах приличия. Поэтому я все больше и больше радуюсь, что поставила на своем, а как же иначе! ведь ты вот какой: "Я хочу пойти с тобой, но только вдвоем", - ну полюбуйтесь на него! - я притворялась дурочкой: "А зачем?" - "Но ведь мы жених и невеста". - "Вовсе нет, неужели ты этого не понимаешь?" - а ты выкручивался и помалкивал. В таких делах, Марио, нужна торжественность, и это не я выдумала: мир ведь очень мудр, и если так уж в нем повелось, значит, так и должно быть, пойми, а иначе все это напоминало бы собачью свадьбу, извини за выражение, и если бы в один прекрасный день, к примеру, ты преспокойно удрал, в чем я могла бы тебя упрекнуть? - ни в чем, понимаешь? - и все же твой поступок - я не скажу с точки зрения закона, но с точки зрения общества - остался бы низким. И так день за днем, терпеливо, и хотя ты и упрекнул меня, а все-таки тебе пришлось на это пойти, хитрюга ты этакий, - а как же иначе! - ведь, между нами говоря, выбор у меня был большой, взять хоть Пакито… каждый четверг и каждое воскресенье; да, претендентов на мою руку было хоть отбавляй, только я - ни в какую, а сумасшедшая Транси: "Не говори мне, что тебе нравится этот недоносок", - это, конечно, слишком, но как мужчина, дорогой мой, ты был отнюдь не привлекателен, говоря откровенно; ну а я - всего-навсего романтичная дура: "Этому мальчику я нужна", - вот видишь, в этом возрасте меня подкупало то, что я чувствовала себя необходимой, - глупости, конечно; а мама - у нее ведь глаза были как рентгеновские лучи, я в жизни не видывала ничего подобного, - говорила: "Детка, не путай ты любовь с состраданием", - подумать только, как она была дальновидна! Но я была слепа, я признаю это - таков возраст, что ж поделаешь! - скажу больше: если б этот дикарь Армандо не делал рога и не мычал - какой стыд! - я бы не обратила на тебя внимания; иногда будущее зависит от сущей ерунды, представь себе, от какой-нибудь мелочи, такова жизнь. Вот, например, мне было ужасно жаль тебя, я даже выразить этого не могу: твой коричневый костюм, признаюсь, приводил меня в ужас, каблуки на ботинках стоптанные, и сам такой грустный, неизвестно почему, и вдруг, в один прекрасный день, я поняла, что ты начинаешь мне нравиться - по глупости, конечно, - и вот тут посмотрел бы ты на Транси: "Прогони ты его, ну скажи на милость, что у тебя в голове?" - прямо крестные муки, дорогой, ты себе и представить не можешь, - я шла одна против всех, даже против мамы, - после истории с Галли она невольно боялась за меня, сам понимаешь. Мама - хоть хвастаться и нехорошо - была самая уравновешенная из всех женщин, каких я знала: всегда улыбалась, всегда была опрятно одета, никогда голоса не повысит, она принадлежала к тем людям, которые действуют успокаивающе. Видел бы ты, Марио, как она умирала! - все с тем же достоинством, не спорь со мной, и я часто думаю, что мама предпочла бы умереть с голоду, чем дойти до такого состояния, как твой отец, который все делал под себя - я голову даю на отсечение, - она была так добра, опрятнее ее никого на свете не было, я совершенно уверена, что так бы она и поступила, и когда говорят "от колыбели до могилы", то это святая истина, - люди умирают так, как они живут, деликатный человек деликатно и умирает, а неряха - неряшливо; вот хоть твоя мать, чтобы далеко не ходить: "Ты заботься о нем. Марио ведь сущий клад, деточка", - всегда, неизменно она была довольна своими детьми, ну скажи сам: может, какие-нибудь достоинства у нее и были, не отрицаю, но уж дети - а ведь даже Хосе Мария, и тот, видишь ли, был у нее сокровище, и Чаро - совершенство, ну прямо святые, - что тут говорить! - и мебель у нее не ореховая, а красного дерева, хотя, между нами говоря, она ломаного гроша не стоила. Чудная женщина была твоя мать, Марио, таких хвастливых я и не встречала, это счастье, если ты можешь быть всегда и всем доволен; помню, однажды она показала мне место, где выставляла на холод продукты - у самого окошечка ванной комнаты, - мне стало дурно, клянусь тебе, чуть не вырвало. "В лучшем холодильнике молоко так хорошо не сохраняется, как здесь, деточка. Даже в августе не скисает", - и представь себе, потом, когда я была в положении, всякий раз, как я бывала в твоем доме, мне кусок не лез в горло, такое отвращение я испытывала, просто невозможно, и мне кажется - я очень часто об этом думаю, - что если у тебя никогда не было честолюбия, - честолюбия в хорошем смысле этого слова, пойми меня правильно, - так это оттого, что ты рос в бедности. Даже в любви как следует объясниться не мог, дорогой ты мой! Как мне было с тобой трудно! - но я этого ожидала: "Хочешь стать моей невестой?" - ничего себе формулировочка! - "А зачем?" - "Затем", - ну и ну! - "Значит, люди становятся женихом и невестой "затем?" - ты вел себя как невоспитанный мальчишка, посмотрел бы ты на себя: "Мне приятно быть с тобой", - и я едва удержалась от смеха, даю тебе слово: "Но если тебе приятно быть со мной, то для этого должна быть какая-то причина, не так ли?" - и дело кончилось тем, что ты все-таки пошел на это, бунтовщик! - или ты уже забыл? - "Это потому, что я тебя люблю", - а я тебе сказала, я прекрасно помню, я так и вижу, как мы с тобой сидим в Фуэнте дель Анхель, на второй скамейке - это будет направо, если идти по Пахарера, - "Ну, это дело другое".