И разве так уж плоха была инквизиция, дурачок ты этакий? Скажи положа руку на сердце, неужели, по-твоему, в нашем теперешнем положении нам повредило бы вмешательство инквизиции? Пойми раз и навсегда, Марио: мир нуждается во власти и в твердой руке, а некоторые мужчины считают, что только потому, что они стали взрослыми - только поэтому, - школьной дисциплины для них больше не существует; но вы глубоко заблуждаетесь: молчать и повиноваться необходимо всегда, всю жизнь, повиноваться слепо, ну а вы с этим диалогом просто с ума посходили - Пресвятая Дева! - другого разговору у вас нет, можно подумать, что это - самая важная проблема на всем свете, а между прочим, если раньше ты не мог спрашивать, а теперь ты спрашиваешь, но тебе не отвечают, то это ведь что в лоб, что по лбу, провалился бы в тартарары этот диалог! И туда же еще этот отпрыск Аростеги - лучше бы обруч гонял, как я говорю, - подайте ему свободу слова! - а зачем она ему, позвольте вас спросить? Ну скажи сам - что бы это было, если бы всем нам разрешили орать и всякий орал бы, что ему вздумается? Ну уж нет, Марио, вы просите невозможного, ведь это был бы какой-то курятник, сумасшедший дом; и как ты там ни крути, а инквизиция делала великое дело, - она заставляла нас всех думать о хорошем, о христианстве, и вот, сам видишь, в Испании все католики, и притом убежденные католики: надо видеть, как мы набожны, мы ведь не то что эти иностранцы, которые и, колен-то не преклоняют перед причастием, и будь я священником - я говорю совершенно серьезно, - я попросила бы правительство изгнать их из Испании, ведь они приезжают сюда только затем, чтобы показывать ножки и всех смущать, пойми ты это. Что бы вы там ни говорили, но все эти пляжи и туризм организованы масонами и коммунистами, Марио; они хотят подорвать наши моральные устои и - бац! - уничтожить нас одним махом, а ты еще лезешь с инквизицией и всякими прочими проблемами; мне просто слушать смешно, когда ты разглагольствуешь о том, что методы инквизиции не были христианскими, - сам того не зная, ты льешь воду на мельницу наших врагов; я не хочу сказать, что это злонамеренно - так далеко я не захожу, - но по глупости, Марио, ведь это очень спорный вопрос: по-христиански ли убить человека ради спасения его души, ведь в конце концов разве мы получили бы хоть одно пшеничное зерно, если бы предварительно не выпололи сорняк, скажи, пожалуйста? Ну, отвечай, говорить-то ведь легко, милый, давай лучше перейдем к делу, - сорняк надо вырывать с корнем, уничтожать весь, так и знай, а не то плохо нам придется. Любовь да любовь, вечно любовь; хороша любовь, если мужчина в брачную ночь поворачивается на другой бок - и только я его и видела! - этого унижения я не забуду, проживи я еще хоть тысячу лет, дорогой, и, прости меня за откровенность, но вы еще, пожалуй, потребуете, чтобы мы из любви к сорняку оставили на погибель пшеницу, а любить-то надо пшеницу, полоумный ты этакий, и из любви к ней надо вырвать сорняк с корнем, а потом сжечь, хотя бы нам это и было больно. Нам очень не хватает вмешательства инквизиции, можешь мне поверить; я часто думаю, что если бы можно было усовершенствовать атомную бомбу таким образом, чтобы она могла разбираться - я знаю, что это чушь, ну да ладно, - и убивать только тех, у кого нет устоев, то в мире воцарилось бы полнейшее спокойствие - вот и все, больше ничего и не надо. Только ведь я тебя знаю, тебе в одно ухо входит, в другое выходит; знаю я тебя, уж поверь мне, а ты никогда со мной не считался, Марио, никогда в жизни, даже когда я предупреждала тебя, что у меня опасные дни, ты все свое: "Не будем вмешивать в это арифметику", "Не будем идти против божьей воли", - вечно одно и то же; но ведь я для тебя ничего не значу, и что мне оставалось делать? - ты еще скажешь, что бог благословил нас, но я не для того создана, чтобы наплодить кучу детей; как бы то ни было, а я не из этих простолюдинок, которые рожают двойни, как крольчихи, - неужели я должна тебе это объяснять? Ты всегда был отъявленным эгоистом, горе ты мое, - кроме твоего "я", для тебя ничего не существовало, сам знаешь; ты и с Антонио не посчитался, когда он призвал тебя к порядку, и тут нечего рассуждать о причинах, упрямая ты голова, - ты сам виноват, что на тебя завели дело, дружок, и если тебя не выгнали на улицу, так это просто чудо; у меня до сих пор колени болят - так усердно я молилась, и не подумай, что я лгу, - они у меня даже деформировались и все такое. И не говори ты мне об Антонио, - Антонио, как там ни верти, Марио, ничего сделать не мог, ведь он, хоть это было тебе и не по вкусу, призвал тебя к порядку раньше, чем заварилась вся эта каша, - этого ты не можешь отрицать; но раз кто-то из учеников на тебя нажаловался - что, между нами говоря, нисколько меня не удивляет, - то у него не было другого выхода, как послать отчет в Мадрид. В сущности - я говорила тебе об этом тысячу раз, - вы полагаете, что это для вас цирк, где каждый может делать все, что ему вздумается, но вы глубоко заблуждаетесь: что там, что дома - одно и то же, с той разницей, что вне дома родителей заменяет власть, кто-то должен же сказать: "Это можно, а это нельзя", - и всем надо молчать и повиноваться, только так и можно жить. Послушал бы ты папу: когда был этот беспорядок при Республике, никто друг друга не понимал, а почему? - дружок мой, не будь дикарем, - да потому, что не было власти! - а это, пойми ты меня, все равно, как если бы в один прекрасный день мы сказали бы Марио, Менчу, Альваро, Борхе и Аран: "Пожалуйста, ешьте, что хотите, орите, если это вам нравится, ложитесь, когда вам вздумается, вы - хозяева в доме, приказывайте точь-в-точь как папа и мама", - ты представляешь себе, какой бы начался беспорядок? Это ведь понятно всякому, Марио, никаких особых объяснений не нужно, чтобы это усвоить; послушай, что сказал однажды Ихинио: "Для того чтобы страна шла вперед, необходима казарменная дисциплина", - я, конечно, знаю, что Ойарсун не тот святой, которому ты поклоняешься, но ведь и про Антонио ты говорил, что, по-твоему, он в накладе не останется, - вовсе нет, он провел несколько ужасных дней, мне это рассказала Вален, если хочешь знать, и он даже сам пришел ко мне: "Мне больнее, чем если бы это случилось со мной, Кармен", - сказал он, ну и скажи теперь ты, не благородно ли это? - а с другой стороны, если хорошенько вдуматься, все было правильно: после того, что ты сказал, ничего иного и ожидать было нельзя, - черт тебя дернул; ведь если это и не кощунство, то немногим лучше, знаешь ли, - стоит вам закусить удила, и вы уж сами не знаете, что говорите. Еще надо поблагодарить Висенте - если только попросить Вален, чтобы она легла костьми ради нас, так она костьми и ляжет, ты же ее знаешь, - ведь если бы ты попал к другому следователю или как там он называется, не то еще с тобой было бы; но Вален - это золото, я так люблю ее! Эта женщина знает толк во всем, даже в алгебре разбирается, а это ведь ей ни к чему, и ты подумай: раз в неделю она ездит в Мадрид на чистку лица, потому у нее такая кожа - просто чудо! Ты говоришь, я безумно люблю ее, - ну что ж, я этого и не скрываю! Никто не знает, сколько мерзости может собраться на коже, даже и очистить сразу бывает нельзя - кому сказать, так не поверят.
XIV
Если братья живут вместе, и один из них умрет, не имея у себя сына, то жена умершего не должна выходить на сторону за человека чужого, но деверь ее должен войти к ней, и взять ее себе в жены, и жить с ней. Я так и говорила! С того самого дня, как убили Эльвиро, Энкарна бегала за тобой, Марио, и никто меня в этом не переубедит; пусть твоя невестка делает все, что ей угодно - меня это не касается, - но мысли у нее весьма своеобразные, и почем я знаю, что она замышляла? - а уж до чего она назойлива, дружок ты мой милый! - прямо сил никаких нет! - и должна тебе признаться, что когда мы еще были женихом и невестой, то всякий раз, как я слышала, что она шушукается с тобой в кино, я, между нами говоря, просто из себя выходила, а ты еще говорил в ее оправдание, что она твоя невестка, что она много страдала, - разводил всякие сантименты; Энкарна у тебя с языка не сходила - что только пришлось мне тогда пережить! - но тебе и этого было мало, ты давал ей деньги в Мадриде, это всем известно, Марио, я стреляный воробей, меня на мякине не проведешь, и я не хочу сказать, что она должна работать, - это последнее дело, - но ведь у нее есть родители. Посмотри на Хулию, - она живет вместе с отцом, и это облегчило ее существование; она не то что содержит пансион, - вовсе нет, но сдавать комнаты американским студентам - это хороший тон, сейчас это, знаешь ли, в моде, мне хорошо известно, что так делают самые лучшие семьи, и не говори мне, что отец Энкарны - паралитик; тем более она должна была за ним ухаживать. Это очень странно, Марио, ведь когда болел твой отец, он все делал под себя - помнишь? - такая мерзость! - но Энкарна за ним ухаживала, а вот когда надо позаботиться о своем отце, так она фыркает. Как там ни крути, но это очень странно, и я слышать не хочу, что мать у нее - чудачка и любит все делать сама, что у нее старческий маразм, - всякому понятно, что если Энкарна куда-то водворяется, ни у кого не спросясь, и засучивает рукава, так там и кошка пискнуть не посмеет, хороша штучка! Дело в том, что там нет зрителей, и ей так неинтересно, вот и все, а за твоим отцом она ухаживала, потому что ей хотелось, чтобы ты ее видел, а еще затем, чтобы поучать меня - уж я тебе говорю, - чтобы поучать меня, дура этакая! Так и знай, - она мне прямо рта раскрыть не давала, да и твоей матери тоже, да только нас ведь не проведешь; у нее одной было больше сил, чем у нас обеих, вместе взятых. И сейчас то же самое: каждый раз, когда она приходит, она берется то чистить приборы, то стирать детские вещички, и прямо надоела, а ведь я в стиральной машине эти мелочи шутя выстираю, но твоя невестка и на виселице не перестанет поучать, и если ты не похвалишь ее пять раз за все, что бы она ни сделала, ты погиб, дружок; ох, уж эта чертова Энкарна! - дня не пройдет, чтобы она не мозолила мне глаз. А дело-то в том, что твоя невестка, дорогой, - мужчина в юбке, женственности в ней ни на грош, как я говорю, и имей в виду: Эльвиро совсем ей не подходил: он был такой истощенный, слабый - прямо смех один; я не люблю плохо думать о людях, но, да простит меня бог, я уверена, что Энкарна его обманывала, так и знай, потому что Эльвиро совсем ее не удовлетворял. Надо было видеть, как она юлила перед твоим отцом! Как будто он был малый ребенок, Марио! - уж и не говори: подавала, убирала, а ведь он не просился, и запах там был ужасный, дружочек, его нельзя было уничтожить даже с помощью озонатора, дом был точно хлев, ничего отвратительнее я в жизни своей не видывала, а твоей матери - хоть бы что, она всегда была на седьмом небе, уж и не знаю, обоняние, что ли, пропадает в таких случаях или еще что, а ты еще говорил, что я редко хожу туда, - а зачем это я туда пойду, позволь тебя спросить? Там и одной Энкарны вполне хватало, а у меня дома было двое детей и вообще достаточно своих забот, и к тому же, если хочешь знать, я была беременна Альваро, а тут эти продукты в ванной комнате, уж не знаю, как это взбрело в голову твоей матери; не могла я туда ходить, мне и кусок там в горло не лез, клянусь тебе, и этим все сказано. Но я все же ходила, Марио, - что же мне еще оставалось делать? - а это было не самое приятное; ведь больные, которые делают под себя, вызывают у меня отвращение, я не могу себя побороть, я бы и рада пожалеть их, да не в состоянии, - это выше моих сил, как бы я этого не хотела; и к тому же твой отец был человек тяжелый, я не стала бы обращать внимания на то, что он ростовщик - тут ведь ничего страшного нет, - но он же впал в маразм, дружок, не спорь со мной, скучища с ним была смертная, каждый вечер одно и то же: "Пусть эта сеньора уйдет, время ужинать", - это о твоей-то матери, подумай только! - в жизни не видывала ничего подобного, особенно когда он начинал свое: "Ты знаешь, детка?" - "О чем?" - только чтобы поддержать разговор, пойми, а он: "Она не знает, а ведь это очень забавно, детка, сейчас только об этом и говорят", - каждый день одна и та же песня: "Я же не знаю ни одного слова", "Послушайте", - и помирал со смеху и покашливал: "Она ничего не знает!"; по-моему, твоему отцу в тысячу раз лучше было бы в доме для престарелых; а потом он вдруг становился очень серьезным и вроде бы грустным: "Да, я не помню. Я забыл, детка, но это что-то очень забавное", - как тебе это нравится? - он совершенно рехнулся, и его надо было запереть в сумасшедший дом, как бы ужасно для тебя это ни было: он, конечно, много пережил из-за твоих братьев, - я не спорю, но в последний год надо было его упрятать, и, кроме всего прочего - кто знает? - подобные вещи часто бывают следствием бурно проведенной молодости - ты меня понимаешь? - странные это болезни, спроси хоть у Луиса. И вдобавок это очень долго тянулось, Марио, целый год, и лучше ему не становилось, и умирать он не умирал - вот мученье-то! - ну и скажи теперь, зачем мне было туда ходить - одно беспокойство и только, ведь за ним же был уход. Как это было непохоже на мою маму! Ты помнишь, Марио? А ведь в больнице куда труднее, но она не сдавалась, каждый день - чистая сорочка и цветы; казалось бы, в таком положении человеку ни до чего нет дела, а ведь ты сам видел - к ней приятно было ходить, и уж я тебе говорю: если бы мама, царство ей небесное, оказалась в таком положении, как твой отец, она отказалась бы от еды, спорю на что хочешь: она скорее умерла бы с голоду, чем дошла бы до этого, так и знай. Да уж, благородным надо родиться, - либо это есть, либо нет: благородство всасывается с молоком матери, хотя, если хорошенько разобраться, воспитание и хорошие примеры творят чудеса, - вот тебе Пакито Альварес, чтобы далеко не ходить, совсем из простых - уже не будем сейчас говорить об этом, - в детстве он путал слова - прямо анекдот какой-то! - а вот посмотри-ка на него теперь: совсем другой человек, что за апломб, что за манеры! - уж не знаю, как это ему удалось, но мужчинам везет, как я говорю, и если вы не хороши в двадцать лет, то вам остается подождать еще двадцать. И потом эти глаза! Глаза у Пако, надо признаться, всегда были восхитительные: голубоватые, как вода в бассейне, и зеленоватые, как у кошек, только теперь он как будто пополнел и стал более представительным, и взгляд у него другой, пожалуй, более лукавый, - не знаю, как это объяснить, - и потом он говорит не торопясь, но все правильно и вполголоса, а уж этот запах дорогого табака! - он мне безумно нравится. Словом, Пако из тех мужчин, которые производят впечатление, так и знай, и кто бы мог сказать это о нем раньше? Я отдала бы все на свете, чтобы ты курил такой табак, Марио, - ты, конечно, скажешь, что это глупости, - или чтобы ты по крайней мере пользовался мундштуком, это ведь совсем другое дело, не то что твой табак, дружок; откуда ты его только брал, я никак не могла к нему привыкнуть, и всякий раз, как на какой-нибудь вечеринке ты начинал скручивать цигарку, я прямо заболевала, так и знай, и потом еще этот запах соломы или чего-то в этом роде - интересно, какое удовольствие можно получать от такой мерзости? - и если бы еще это было элегантно, дело другое, но скручивать цигарку - именно цигарку, я видела такие у крестьян - даже дети лифтерш до этого не доходят, прямо скажем; ведь цигарки прожигают одежду, так что на тебя смотреть противно, как я говорю. Ты, конечно, скажешь, что одежда для тебя - пустяк, что и так сойдет, что ты никогда на это не обращал внимания, но ты и представить себе не можешь, как ты меня огорчал, дружок, ты всегда был неряхой: за два дня ты умудрялся изорвать в клочья новый костюм; и, откровенно говоря, я и сама не понимаю, как это я могла в тебя влюбиться, - ведь этот твой коричневый костюм в полоску приводил меня в ужас, и я мечтала переделать тебя - ну да, да, и твой характер, и внешность, молодые девушки всегда романтичны, - только ничего из этого не вышло, Марио, горе ты мое, и в этом отношении ты меня нисколько не порадовал, а заставил ужасно страдать.