Было что-то веселое и легкое, сверх того, что-то неосознанное в том, как он это сказал, и Стрезер в который раз уже почувствовал все преимущества такого его взгляда и всю прелесть его положения.
– Погляди, погляди. Кстати, учти, – продолжал Стрезер, – что, допуская свою сестрицу до себя, ты оказываешь ей истинное благодеяние. Даришь два месяца в Париже, где она, если не ошибаюсь, не была с того времени, как вышла замуж, и который ей, без сомнения, нужен только как повод сюда приехать.
Чэд внимательно слушал, но выказал собственное знание света.
– Этот повод существовал у нее все эти годы, только она ни разу им не воспользовалась.
– Ты имеешь в виду себя? – осведомился Стрезер после секундной паузы.
– Разумеется – одинокого изгнанника. А вы кого имеете в виду?
– Себя. Для нее тут повод – я. Вернее – что, впрочем, сводится к тому же – для твоей матушки.
– В таком случае, – возразил Чэд, – почему она не приедет сама?
Стрезер посмотрел на него долгим взглядом.
– А ты этого хотел бы? – И потом, так как его гость на это ничего не сказал, прибавил: – Никто не мешает тебе самому послать ей телеграмму.
Чэд замялся:
– И она приедет, если я пошлю?
– Вполне возможно. Попробуй – и увидишь.
– А почему вы не попробуете? – помолчав, спросил Чэд.
– Не хочу пробовать.
– Вам ни к чему ее присутствие здесь?
Стрезер принял вызов, и ответ его на этот вопрос прозвучал особенно выразительно:
– Это называется, милый мой, – с больной головы на здоровую.
– О, понимаю, на что вы намекаете. Не сомневаюсь – вы будете с нею великолепны. Только вам вовсе не хочется ее здесь видеть. Ладно, не стану учинять вам подлость.
– Почему "подлость"? Ты в своем праве и не сделал бы этим ничего дурного, – заявил Стрезер и уже другим тоном добавил: – К тому же ты сможешь порадовать ее интересным знакомством в лице мадам де Вионе.
Высказывая эту блестящую идею, наш друг смотрел своему гостю прямо в глаза, но Чэд ни на мгновение не дрогнул, не отвел своих и отвечал ласковым, но бестрепетным взглядом. Наконец, встав с дивана, он заговорил, и сказанное им поразило Стрезера:
– Матушка ее не поймет, но это не имеет значения. Мадам де Вионе непременно захочет с нею встретиться. Она захочет испытать на ней свое обаяние. Полагает, что сумеет ее завоевать.
На мгновение Стрезер задумался: а вдруг, но в конце концов отверг такую возможность:
– Нет, не сумеет!
– Вы решительно в этом уверены? – спросил Чэд.
– Рискни, если угодно.
И, тем самым ясно выразив свое мнение, Стрезер настоятельно предложил выйти на воздух, но молодой человек все еще медлил.
– Вы уже отослали ответ?
– Нет, я пока еще ничего не предпринимал.
– Отложили до встречи со мной?
– Не в этом дело.
– Отложили до встречи, – и Чэд посмотрел на него с улыбкой, – с мисс Гостри?
– Нет. Даже и мисс Гостри тут ни при чем. Равно как и другие. Я отложил ответ, чтобы определиться самому… и в полном одиночестве, и – разумеется, я обязан тебе это сказать – почти уже определился. Так что подожди немного, прояви ко мне терпение. Вспомни, – продолжал Стрезер, – вначале ты просил меня о том же. Я, как видишь, пошел тебе навстречу, и вот что из этого получилось. Останься здесь со мной.
Чэд сразу стал серьезным.
– На сколько?
– Пока я не дам тебе знать. Я и сам в любом случае не могу, ты же знаешь, остаться здесь навсегда. Пусть Пококи приезжают, – закончил он.
– Потому что вы выигрываете время?
– Да – выигрываю время.
Чэд, видимо все еще не понимая его мотивов, добрую минуту молчал.
– Вы не хотите возвращаться к матушке?
– Не сейчас. Я не совсем готов.
– Почувствовали, – Чэд заговорил каким-то своим особенным тоном, – прелесть здешней жизни?
– В высшей степени, – не побоялся признаться Стрезер. – Ты же и помог мне почувствовать ее в полной мере, так что вряд ли тебя это должно удивлять.
– Меня это нисколько не удивляет, только радует. Но куда, дорогой мой сэр?… – продолжал с наигранным ужасом Чэд. – К чему это вас приведет?
Вопрос этот вдруг странным образом обнаружил, что они поменялись ролями, и, едва произнеся его, Чэд рассмеялся, а глядя на него, рассмеялся и Стрезер.
– Надо думать, к твердому решению, проверенному опытом и закаленному в огне… Ах, если бы, – вырвалось у него, – ты в первый мой месяц здесь согласился уехать со мной!..
– И что тогда? – вставил Чэд, когда Стрезер, словно под тяжестью охвативших его мыслей, вдруг замолчал.
– Тогда мы были бы уже дома.
– Да, но за счет ваших удовольствий.
– У меня был бы на них целый месяц. Зато сейчас, если хочешь знать, – прибавил Стрезер, – я получаю их столько, что мне хватит до конца моих дней.
Чэда эти сетования явно позабавили и заинтересовали, хотя далеко не все казалось ему ясным – частично потому, что с самого начала требовало от него немалых усилий, чтобы разобраться, какой смысл Стрезер вкладывал в понятие "удовольствия".
– А что, если я бы вас бросил…
– Бросил?…
– Да. Всего на месяц-два, пока я обернусь туда и обратно. Мадам де Вионе, – Чэд улыбнулся, – присмотрела бы за вами в мое отсутствие.
– Ты поедешь домой, а я останусь здесь? – На мгновение их глаза вновь встретились. – Что за бред! – воскликнул Стрезер.
– Но я хочу повидаться с матушкой, – мгновенно возразил Чэд. – Помилуйте! Я так давно ее не видел!
– Да, давно. Вот оттого-то я поначалу очень круто разговаривал с тобой, убеждая ехать. Ты вполне показал нам, что превосходно обходишься без свиданий с ней.
– О, – сказал Чэд, сияя, – я сейчас не такой. Я стал лучше.
Он упивался легкой победой, и Стрезер снова расхохотался.
– Жаль, что не хуже, тогда я знал бы, как мне с тобой поступить. Заткнул бы рот кляпом, связал по рукам и ногам и притащил бы, упирающегося, дрыгающегося, прямо на пароход. Интересно, так ли уж сильно тянет тебя повидать матушку?
– Так ли уж сильно? – Чэд, видимо, затруднялся дать ответ.
– Да, так ли уж сильно.
– Ну… вы сами меня растормошили. Сейчас я, право, ничего не пожалел бы, чтобы ее повидать. К тому же вы заронили в моей душе сомнение: я не знаю, как сильно она этого хочет.
– Если тобою и впрямь движут такие чувства, – сказал Стрезер, – отправляйся завтра же пароходом французской компании. Если все так, как ты говоришь, я, разумеется, не могу не согласиться на твой отъезд.
– Вот и прекрасно. Еду немедленно, – заявил Чэд. – А вы остаетесь здесь.
– Да. До ближайшего парохода, на котором последую за тобой.
– И это называется, вы соглашаетесь на мой отъезд?
– Несомненно. Как иначе это назвать? Единственное, чем ты можешь удержать меня здесь, – сказал Стрезер, – это тем, что останешься сам.
Чэд помолчал, собираясь с мыслями.
– А все-таки я вас обставил.
– Обставил? – отозвался эхом Стрезер, и оно прозвучало крайне невыразительно.
– Ну, если сюда едут Пококи, стало быть, она не доверяет вам, а если она не доверяет вам – вы сами знаете, что это значит…
Поразмыслив с минуту, Стрезер решил, что не знает, о чем речь, однако не преминул напомнить Чэду:
– Вот видишь. Ты тем более мне обязан.
– Предположим, обязан. Как прикажете расплачиваться с вами?
– Не бросать меня. Остаться со мной и постоять за меня.
– Ну знаете…
Тем не менее, когда они спускались по лестнице, Чэд, словно в знак и в залог неизменной верности, вдруг положил ему руку на плечо. Они шли медленно, рядом, и во дворике продолжили разговор, но, ни до чего не договорившись, в итоге расстались. Чэд Ньюсем удалился, а Стрезер, оставшись в одиночестве, поискал глазами, – правда, не слишком их напрягая, – своего друга Уэймарша. Но Уэймарш, по всей видимости, вниз еще не сошел, и в конце концов Стрезер направился дальше, так его и не дождавшись.
Часть 8
XVIII
В четыре часа пополудни Стрезер так все еще не удосужился повидать своего старого друга, но, словно возмещая не состоявшуюся с ним встречу, беседовал о нем с мисс Гостри. Весь день его не было дома, отдавшись городу и собственным мыслям, он бродил, размышлял, мятущийся и в то же время сосредоточенный, – и кончил тем, что появился в квартале Марбеф, где был радушно принят.
– Уэймарш, я убежден, вел, так сказать, за моей спиной переписку с Вулетом, – поведал он мисс Гостри, осведомившейся об адвокате из Милроза, – и в результате вчера вечером я получил оттуда грозный окрик.
– Вы хотите сказать, письмо с просьбой вернуться?
– Если бы так. Телеграмму – она у меня в кармане: "Первым пароходом домой".
Собеседница Стрезера, как можно было заметить, разве что не побледнела. Но, спохватившись, на время сохранила хладнокровие. Возможно, именно это обстоятельство и помогло ей сказать с напускным равнодушием:
– И вы собираетесь?…
– Что вы почти заслуживаете, бросив меня на произвол судьбы.
Она покачала головой так, словно его упрек был не достоин ответа.
– Мое отсутствие пошло вам на пользу – достаточно взглянуть на вас. Каюсь, я сделала это намеренно, и расчет мой оправдался. Вы уже не тот, каким были. И для меня теперь главное, – она улыбнулась, – быть вам под стать. Вы уже стоите на собственных ногах.
– Сегодня я все еще чувствую, – любезно вставил он, – как вы мне нужны. Она снова внимательно на него посмотрела.
– Обещаю впредь не бросать вас, но с тем, чтобы только слегка приглядывать за вами. Вы уже получили импульс и способны передвигаться без посторонней помощи.
– Да, пожалуй, – благоразумно согласился он, – передвигаться худо-бедно я могу. Вот что, по правде говоря, и вывело нашего друга из себя. Он – особенно глядя, как я хожу, – не может этого вынести. Последняя капля, переполнившая чашу. Он жаждет, чтобы я убрался отсюда, и, надо думать, написал в Вулет, что я нахожусь на краю гибели.
– Ах, полноте, – пробормотала она. – Но ведь это только ваша догадка.
– Догадка, вы правы. Но она все объясняет.
– А он все отрицает? Или вы еще его не спрашивали?
– У меня не было времени, – сказал Стрезер. – Только вчера вечером, сопоставив различные факты, я догадался, а с тех пор мы с ним не пересекались.
Такой ответ ее не убедил:
– Вы крайне раздражены – за себя не ручаетесь? Он поправил очки.
– Неужели я выгляжу таким разъяренным?
– Вы выглядите лучше некуда.
– Да мне и не на что сердиться, – заявил он. – Напротив, Уэймарш оказал мне услугу.
– Доведя ситуацию до предела? – заключила она.
– Как превосходно вы все понимаете! – воскликнул он почти ворчливо. – Во всяком случае, Уэймарш не станет ни под каким видом отрицать или выкручиваться. Он действовал по глубочайшему убеждению, с чистой совестью и после многих бессонных ночей. Он признает, что это его рук дело, и будет считать, что оно ему удалось; в итоге любое наше объяснение закончится полным примирением: мы опять будем вместе, наведя мост через темный поток, который нас разделял. Наконец-то благодаря тому, что он сделал, нам будет о чем поговорить.
Она помолчала.
– Вы бесподобно это воспринимаете! Впрочем, вы всегда бесподобны.
Он тоже выдержал паузу – такую же, как она; затем на той же высокой ноте выразил полное с ней согласие:
– Вы совершенно правы. Я бесподобен, удивителен, особенно сейчас. Смею сказать, просто неподражаем и даже не удивлюсь, если окажется, что выжил из ума!
– Так расскажите мне все, – уже серьезно потребовала она. Но, поскольку он некоторое время безмолвствовал, лишь ответив взглядом на ее взгляд, который она с него не спускала, ей пришлось зайти с другого конца, где ему было легче удовлетворить ее любопытство: – Что такое мистер Уэймарш, собственно, сделал?
– Написал письмо. Одного оказалось достаточно. Он сообщил в Вулет, что за мной нужен глаз.
– В самом деле нужен? – спросила она с интересом.
– В высшей степени. И он будет мне обеспечен.
– Иными словами, ни якоря, ни рук вы не поднимаете?
– Нет, не поднимаю.
– И уже дали телеграмму?
– Нет. Но подвигнул на это Чэда.
– Что вы отказываетесь ехать?
– Что он отказывается ехать. Сегодня утром мы поговорили начистоту, и я его убедил. Он заявился ко мне, когда я еще не встал, – объявить, что готов… готов возвратиться. Ну, а после десяти минут разговора со мной ушел с намерением сообщить, что остается.
Мисс Гостри слушала, не пропуская ни слова.
– Стало быть, вы остановили его.
Стрезер вновь опустился в кресло.
– Да, остановил. На некоторое время. Вот видите, – он поискал слова более выразительные, – к чему я пришел.
– Вижу, вижу. А мистер Ньюсем? Он ведь готов был ехать.
– Да, вполне.
– И искренне считал, что вы тоже?
– По-моему, да. Более чем. Он был крайне удивлен, когда обнаружил, что рука, которая должна была тащить его домой, внезапно превратилась в механизм торможения.
Такой отчет о событиях не мог не захватить мисс Гостри.
– Он считает это превращение внезапным?
– Право, не уверен, что он так считает. Относительно него я вообще ни в чем не уверен, разве только в одном: чем больше я его вижу, тем меньше нахожу его таким, каким поначалу ожидал увидеть. Мне многое в нем непонятно; вот почему я решил ждать.
– Ждать? Чего собственно? – удивилась она.
– Ответа на его телеграмму.
– А что там – в его телеграмме?
– Не знаю, – отвечал Стрезер. – Он ушел от меня с тем, что составит ее по собственному разумению. Я сказал ему: "Мне хочется остаться, а я могу сделать это только при одном условии: ты остаешься тоже". Мое желание, видимо, произвело на него сильное впечатление, ну и определило все остальное.
Мисс Гостри мысленно перебирала слово за словом:
– Стало быть, сам он тоже хочет остаться?
– И хочет и не хочет. Вернее, ему хочется ехать. Отчасти. Увещевания, которыми я досаждал ему вначале, в этом смысле оказали на него свое действие. Тем не менее, – закончил Стрезер, – он не поедет. По крайней мере до тех пор, пока я остаюсь здесь.
– Но вы же не можете остаться здесь навсегда, – возразила его собеседница. – Жаль, что не можете.
– Никоим образом. И все-таки мне хочется понаблюдать его еще немного. Ведь он совсем не то, что я ожидал, совсем иной. И тем особенно мне интересен. – Стрезер излагал свои соображения так взвешенно и ясно, словно отчитывался перед самим собой. – Я не хочу его уступать.
Мисс Гостри, однако, жаждала подтолкнуть его к еще большей ясности. Правда, тут требовались осторожность и такт.
– Уступать… вы разумеете… его матушке?
– Нет, сейчас я не ее имею в виду. Я имею в виду тот план, глашатаем которого был и который поспешил как можно убедительнее представить Чэду в первую же нашу встречу, – план, составленный вслепую, в полном неведении о переменах, которые за долгое время, что он прожил здесь, с ним произошли. А те впечатления, которые обрушились на меня – сразу же, с первого взгляда на Чэда, – впечатления, которым, я уверен, еще нет конца, – тоже ведь никогда не учитывались.
– Иными словами, – на лице мисс Гостри появилась улыбка добродушнейшего осуждения, – ваше намерение остаться вызвано – более или менее – любопытством.
– Называйте это как вам угодно! Мне решительно все равно!
– Лишь бы остаться? В таком случае, разумеется, нет. Впрочем, так или иначе, мне это доставит огромное удовольствие, – заявила мисс Гостри. – А уж зрелище того, как вы станете осуществлять ваши замыслы, сулит быть пикантнейшим в моей жизни. Нет, вас положительно можно предоставить самому себе.
Однако эта дань его самостоятельности почему-то не вызвала у него восторгов.
– Вряд ли я буду предоставлен самому себе, когда сюда пожалуют Пококи.
У нее поднялись брови:
– Сюда пожалуют Пококи?
– Таков, полагаю, будет ответ – и незамедлительный – на телеграмму Чэда. Они просто сядут на первый же пароход. Сара явится сюда, чтобы говорить от имени своей матушки – и с совсем иным результатом, чем тот хаос, который внес я.
Удивление мисс Гостри еще усилилось:
– И она увезет его домой?
– Вполне вероятно… Поживем – увидим. Во всяком случае, надо предоставить ей такую возможность, а она, без сомнения, ее не упустит.
– И вы этого хотите?
– Разумеется, – подтвердил Стрезер. – Только так. Я за честную игру.
Тут, кажется, она перестала его понимать.
– Но если игру поведут Пококи, зачем вам оставаться?
– Затем, чтобы знать: я веду честную игру – ну и отчасти, пожалуй, чтобы обязать их к тому же. – Так широко он еще никогда не раскрывался. – Я обнаружил здесь много нового – нового, которое, должен признаться, все меньше и меньше соответствует нашим старым понятиям. Все очень просто. Нужны новые понятия – столь же новые, сколь и факты, и об этом наши друзья из Вулета – мои и Чэда – уведомлены с самого начала. Если эти новые понятия можно выработать, миссис Покок их выработает и доставит в Вулет в полном объеме. Вот это и будет частью того "удовольствия", – произнес он с задумчивой улыбкой, – которое вы изволили упомянуть.
Она мгновенно уловила течение его мысли и поплыла с ним бок о бок.
– Стало быть, Мэмми – насколько я поняла из ваших слов – их козырная карта. – И поскольку его задумчивое молчание это не опровергало, многозначительно добавила: – Право, мне жаль ее.
– Мне тоже! – И, вскочив на ноги, Стрезер зашагал из угла в угол, сопровождаемый взглядом мисс Гостри. – Только тут ничего не поделаешь.
– Вы хотите сказать – с тем, что они везут ее с собой?
Он сделал еще один тур.
– Единственное средство их остановить, – сказал он, – это мне вернуться домой. Там на месте я, наверное, смог бы им воспрепятствовать. Но если поеду я…
– Да-да. – Она уже все схватила на лету. – Тогда поедет и мистер Ньюсем, а вот этого никак, – она рассмеялась, – никак нельзя допустить.
Стрезер даже не улыбнулся в ответ; он лишь устремил на нее спокойный, если не сказать безмятежный, взгляд, дававший понять, что застрахован от насмешек.
– Странно, не правда ли?
В этом разговоре о предмете, который обоих собеседников крайне интересовал, они дошли уже до критической точки, так и не произнеся заповедного имени – имени, которое, сейчас воплотившись в секундную паузу, стояло в сознании каждого. Вопрос Стрезера достаточно ясно давал понять, какое значение оно приобрело для него за время отсутствия его любезной хозяйки, и именно по этой причине один только жест с ее стороны его вполне бы удовлетворил. Но она ответила вопросом, который пришелся как нельзя более кстати:
– А мистер Ньюсем познакомит свою сестру?…
– С мадам де Вионе? – Наконец Стрезер произнес сокровенное имя. – Я буду очень удивлен, если он этого не сделает.
Она, по-видимому, взвешивала такую возможность.
– Стало быть, вы уже все обдумали и подготовились?
– Да. Обдумал и подготовился.
Теперь ее мысли целиком обратились к гостю: