- Я все думаю о той ночи, когда Нэту Таггерту сказали, что он должен отказаться от моста, который строил. Моста через Миссисипи. Ему отчаянно не хватало денег, потому что люди боялись моста, называли его непрактичным проектом. Утром ему сообщили, что пароходная компания подала на него в суд, требуя разрушить мост, угрожающий благосостоянию общества. Три пролета моста уже возвели. В тот же день городская банда напала на мост и подожгла деревянные леса. Его рабочие сбежали: одни испугались, других подкупила пароходная компания, а большинство - из-за того, что он неделями не платил им жалования. В течение всего дня он получал сообщения о том, что люди, подписавшиеся на акции "Таггерт Трансконтинентал", один за другим отказываются от них. Ближе к вечеру комитет из представителей обоих берегов, его последняя надежда, пришел к нему. Все произошло прямо там, на строительной площадке, на берегу, в старом вагончике, где он жил. Через открытую дверь виднелись почерневшие руины, деревянные обломки еще дымились вокруг покореженных стальных конструкций. Нэт пытался договориться с банками о кредите, но контракт не был подписан. Члены комитета сообщили ему, что он должен бросить это дело, будучи уверены, что Нэт проиграет процесс, и тогда мост сразу разрушат.
Если он добровольно согласится бросить мост и переправлять своих пассажиров через реку на баржах, как поступают другие железные дороги, контракт будет подписан, и он получит деньги на продолжение строительства дороги на запад на другом берегу реки. Если же нет, ссуды не будет. "Каков ваш ответ?" - спросили его. Не сказав ни слова, он порвал контракт пополам, протянул им и вышел. Нэт пошел на мост, по пролетам, к последним опорам. Опустившись на колени, он взял инструменты, брошенные рабочими, и принялся сбивать обугленные головешки со стальных конструкций. Главный инженер строительства увидел его с топором в руках, в одиночку работавшего над широкой рекой, и солнце садилось у него за спиной там, на западе, куда шла его дорога. Нэт работал всю ночь. К утру он продумал свой план действий: найти людей, незаинтересованных, с независимым мнением, увлечь их проектом, достать денег, закончить мост.
Она говорила спокойно и тихо, глядя вниз на пятно света, подрагивавшее в жидкости, когда она наклоняла стакан. Лишенный эмоций голос звучал с настойчивой монотонностью молитвы:
- Франсиско… если он сумел пережить ту ночь, имею ли я право жаловаться? Важно ли, что я сейчас чувствую? Нэт построил мост, я должна сохранить его для Нэта. Я не могу его бросить, как бросила мост "Атлантик Саусерн". Мне кажется, что Нэт знал об этом в ту страшную ночь, один на реке… Нонсенс, конечно, но я так чувствую: если я позволю этому случиться, то предам и его, и каждого, кто знает, что пережил в ту ночь Нэт Таггерт. Я не могу его предать.
- Если бы Нэт Таггерт был жив сейчас, что бы он сделал, Дагни?
Слова вырвались у нее против воли, с коротким горьким смехом.
- Он не медлил бы ни минуты! - но потом поправилась: - Нет, он нашел бы путь бороться с ними.
- Как?
- Не знаю.
Она заметила вкрадчивую настойчивость во взгляде Франсиско, когда он наклонился вперед и спросил:
- Дагни, люди из Совета директоров не чета Нэту Таггерту, верно? Даже все вместе они ни в чем не могут соперничать с ним одним - ни в здравомыслии, ни в силе воли, у них нет и тысячной доли его мощи.
- Это правда.
- К чему тогда вся эта история про Нэта Таггерта, который всегда побеждал? Зачем тратить время и силы на совет?
- Я… не знаю.
- Как могут люди, не отваживающиеся на собственное мнение о погоде, противостоять Нэту Таггерту? Как они могли захватить его достижение, если он решил его защитить? Дагни, он стоял за него со всем оружием, которым располагал, кроме одного, самого важного. Они не смогли бы победить, если бы мы - он и все мы - сами не отдали им свой мир.
- Да, ты отдал им свой мир. Эллис Уайэтт. Кен Данаггер. А я не отдам.
Франсиско улыбнулся.
- Кто создал для них "Линию Джона Голта"?
Он заметил только легкое движение губ, но знал, что вопрос хлестнул ее по открытой ране. И все-таки она тихо ответила:
- Я.
- Чтобы все так и закончилось?
- Я построила дорогу для тех людей, которые не отступают и не терпят поражений.
- Разве ты не думаешь, что другого конца быть не может?
- Нет.
- Ты хочешь столкнуться с несправедливостью?
- Пусть, я стану с ней бороться, пока есть силы.
- Что ты сделаешь завтра?
Она ответила спокойно, гордо глядя на него:
- Начну ее разбирать.
- Что?
- Дорогу Джона Голта. Начну разбирать ее тщательно, как если бы делала это своими руками, своим умом, по своим собственным инструкциям. Подготовлю ее к закрытию, потом разберу и использую на переоснащение Трансконтинентальной линии. Впереди много работы. Я буду занята, - выдержка подвела, голос дал трещину. - Знаешь, я даже жду этого. Я рада, что буду делать все сама. Вот почему Нэт Таггерт работал всю ночь: чтобы не останавливаться. Когда есть дело, все не так уж плохо. И я буду знать, что спасаю главную линию.
- Дагни, - Франсиско спрашивал очень спокойно, но ей, непонятно почему, показалось, что от ее ответа зависит его судьба. - А что, если бы тебе пришлось разбирать главную линию?
Она безвольно ответила:
- Тогда я легла бы под последний поезд! - но поправилась: - Нет. Это просто жалость к себе. Я бы так не поступила.
Он ласково произнес:
- Я знаю, что ты бы так не поступила. Хоть и могла бы этого хотеть.
- Да.
Не глядя на нее, он насмешливо улыбнулся. Улыбка выражала боль, а насмешка предназначалась ему самому. Дагни не могла бы объяснить, почему так уверена в этом. Но она столь досконально изучила его лицо, что всегда понимала, что он чувствует, даже если не знала стоящих за этим причин. Как хорошо она знает его лицо, думала она, каждую линию его тела, словно видит их своими глазами. Вот и сейчас она внезапно почувствовала его тело под одеждой, здесь, в нескольких футах от нее, в многолюдном уединении бара. Франсиско обернулся, и внезапная перемена в его взгляде подсказала ей, что он понял, о чем она думает. Он отвел глаза и поднял стакан.
- Итак, за Нэта Таггерта.
- И за Себастьяна д’Анкония? - спросила она и тут же пожалела об этом, поскольку ее слова невольно прозвучали насмешкой.
Но в его глазах светилась гордость, и он с легкой улыбкой твердо ответил.
- Да, и за Себастьяна д’Анкония.
Ее рука немного дрожала, и несколько капель пролились на квадратик бумажных кружев, положенных на темный блестящий пластик столешницы. Она смотрела, как Франсиско одним глотком осушил стакан. Быстрое и легкое движение руки превратило простые слова в торжественный тост.
Она неожиданно подумала, что впервые за двенадцать лет он пришел к ней сам, по собственной воле.
Франсиско держался так, будто хотел внушить Дагни уверенность в себе и во всем происходящем, нарочно не оставляя ей времени задуматься о том, почему они сегодня вместе. Потом она почувствовала, что туго натянутая узда вдруг ослабла. Только случайные паузы и четкий абрис его лба, скул и рта, когда он отворачивался, подсказали ей, что Франсиско борется за то, чем должен овладеть.
Она терялась в догадках, какую цель он преследовал сегодня, и подумала, что он, возможно, достиг ее: помог ей пережить самый тяжелый момент, дал неоценимую защиту от отчаяния - умный человек выслушал и понял ее. Но почему он захотел это сделать? Почему заботится о ней в час беды, после многих лет агонии, на которую сам ее обрек? Почему для него вдруг стало важным, как она переживет гибель "Линии Джона Голта"? Дагни вспомнила: ведь именно этот вопрос ей хотелось задать ему в темном вестибюле небоскреба Таггерта.
Она думала о том, что между ними существует связь. И появление Франсиско в тот момент, когда она больше всего в нем нуждалась, больше не казалось ей удивительным. Но в этом таилась опасность: она доверилась бы ему, даже зная, что может оказаться в еще одной, новой ловушке; даже помня о том, что он всегда предает всех, кто ему доверяет.
Франсиско сидел, скрестив руки на столе, глядя перед собой. Неожиданно, не поворачиваясь к Дагни, он сказал:
- Я думаю о тех пятнадцати годах, которые Себастьяну д’Анкония пришлось дожидаться женщины, которую он любил. Он не знал, встретит ли ее снова, выживет ли она… дождется ли его. Но он был уверен, что она не выдержит его битвы, и не мог позвать ее с собой до тех пор, пока не одержит победу. Поэтому жил, оставив свою любовь, в надежде, на которую не имел права. И когда Себастьян внес бы ее в свой дом как первую сеньору д’Анкония нового мира, он бы знал, что битва выиграна, они свободны, ей ничто не угрожает, и больше ничто не причинит ей боли.
В дни их счастливой и страстной любви Франсиско никогда не давал Дагни понять, что думает о ней, как о будущей сеньоре д’Анкония. Дагни на минуту задумалась о том, кто она теперь для Франсиско. Но это быстро прошло; она внутренне содрогнулась, не в силах поверить, что прошедшие двенадцать лет ничего не изменили, и он все еще любит ее. Вот она, новая ловушка, подумала Дагни.
- Франсиско, - с усилием произнесла она. - Что ты сделал Хэнку Риардену?
Он был озадачен, услышав от нее это имя именно сейчас.
- Почему ты спрашиваешь?
- Однажды он мне поведал, что ты - единственный человек, который ему нравится. А когда я видела его в последний раз, он сказал, что убьет тебя, если увидит.
- А почему, не объяснил?
- Нет.
- И ничего не рассказал об этом?
- Нет. - Она увидела странную улыбку, печальную улыбку благодарности и тоски. - Когда он сказал, что ты - единственный, кто ему нравится, я предостерегла его: ты причинишь ему боль.
Его слова напоминали внезапный взрыв.
- Он был вторым, после еще одного человека, кому я мог бы отдать свою жизнь!
- И кто же это исключение?
- Человек, которому я уже отдал жизнь.
- Что ты имеешь в виду?
Франсиско покачал головой, словно сказал больше, чем ему хотелось.
- Что ты сделал Риардену?
- Однажды я расскажу тебе. Но не сейчас.
- Ты поступил так же, как всегда поступаешь с теми, кого… кто для тебя много значит?
Он посмотрел на нее с улыбкой, в которой светились искренняя невинность и боль.
- Знаешь, - нежно ответил он, - я мог бы сказать так: я сделал то, что они всегда делали со мной.
Он поднялся.
- Пойдем? Я отвезу тебя домой.
Она встала из-за стола, Франсиско подал ей пальто. Завернув Дагни в широкие полы просторной одежды, он почти обнял ее. Она почувствовала прикосновение его руки, задержавшейся у нее на плечах чуть дольше, чем… ему того хотелось.
Дагни посмотрела на Франсиско; он стоял совершенно неподвижно, пристально глядя на стол. Вставая, они случайно смахнули со столешницы кружевные бумажные салфетки, и стала видна надпись, вырезанная на пластиковой поверхности. Заметно было, что ее пытались стереть, но фраза осталась, словно увековеченный пьяный голос неизвестного отчаявшегося человека: "Кто такой Джон Голт?"
Повинуясь внезапному порыву гнева, Дагни набросила салфетку обратно на надпись. Франсиско коротко рассмеялся.
- Я мог бы ответить на этот вопрос, - сообщил он. - Могу сказать тебе, кто такой Джон Голт.
- В самом деле? Кажется, его знают все, но истории всегда разные.
- И они правдивы.
- А какова твоя версия? Кто он?
- Джон Голт - это Прометей, который передумал. После того, как его столетиями терзали хищные птицы в наказание за то, что он принес людям божественный огонь, он порвал цепи и забрал свой дар. До того дня, когда люди отзовут своих стервятников.
* * *
Среди гранитных гор Колорадо широкими изгибами пролегли железнодорожные пути. Дагни шла по шпалам, засунув руки в карманы пальто, бездумно глядя перед собой. Только знакомое усилие, соразмеряющее ширину шага с расстоянием между шпалами, давало ей знакомое ощущение движения, связанного с железной дорогой.
Не туман и не облака, а словно серая вата свисала сырыми клочьями между небом и горами, и небо казалось старым матрацем, набивка которого высыпалась на горные вершины. Хрустящий наст на земле не походил ни на зимний, ни на весенний подтаявший снег. В воздухе колыхалась влажная морось, и порой Дагни чувствовала на лице ледяной укол - не то дождинки, не то снежинки.
Казалось, погода медлит, боясь принять решение, и топчется на месте. "Совсем как Совет директоров", - подумала Дагни.
Сумрак довершал унылую картину, и Дагни не смогла бы сказать, день сейчас или вечер. Одно она знала совершенно точно: сегодня тридцать первое марта. От факта не убежишь.
Они с Хэнком приехали в Колорадо - закупить оборудование, еще остававшееся на закрывшихся заводах. Поиски напоминали поспешный осмотр тонущего корабля, прежде чем он скроется навеки под водой. Можно было бы поручить эту работу наемным работникам, но ими обоими двигал скрытый мотив: они не могли устоять перед желанием проехать на последнем поезде, как многие не могут удержаться от потребности сказать последнее "прости", придя на похороны и понимая, что это не более чем добровольная пытка.
Они скупали механизмы у подозрительных хозяев на сомнительных распродажах, ведь никто не смог бы объяснить, кому принадлежит право распоряжаться огромной мертвой собственностью, и никому не пришло бы в голову поставить под сомнение законность сделки. Они приобрели все, что можно было вывезти с выпотрошенного завода компании "Нильсен Моторс". Тед Нильсен свернул производство и исчез через неделю после объявления о закрытии железнодорожной линии.
Дагни чувствовала себя стервятником, но азарт охоты позволил ей пережить эти несколько дней. Когда она обнаружила, что до отправления последнего поезда остается три часа свободного времени, она отправилась бродить по боковым путям, чтобы сбежать из вымершего городка. Она шла наугад по извилистой колее, одна среди камней и снега, пытаясь вытеснить мысли движением и зная, что должна прожить этот день, не думая о том лете, когда она управляла локомотивом первого на этой линии поезда.
Обнаружив, что она идет по шпалам ветки "Линия Джона Голта", Дагни поняла, что ее тянуло сюда и гулять она пошла не случайно.
В этом тупике уже разобрали рельсы. Не осталось ни сигнальных огней, ни стрелок, ни телефонных проводов - ничего, кроме деревянных шпал на земле, напоминавших скелет, над которым на заброшенном переезде, как одинокий страж, высился столб с перекрещенными надписями: "Стоп" и "Берегись поезда".
Ранние сумерки уже смешались с туманом и затопили долины, когда Дагни вернулась на завод. Высоко на светлой стене фронтона виднелась надпись: "Роджер Марш. Электроприборы". Он хотел приковать себя к столу, чтобы не оставить его, вспомнила Дагни. Здание казалось невредимым, как мертвое тело в первые часы, когда невольно ждешь, что неживые глаза вот-вот откроются снова. Дагни казалось, что в любой момент за огромными окнами под длинными плоскими крышами вспыхнет свет. Потом она заметила окно, разбитое камнем, брошенным каким-то молодым оболтусом потехи ради, а вслед за этим - одинокий стебель высокого бурьяна, выросшего между ступенями главного входа. Поддавшись слепому приступу ярости, возмущенная наглостью сорняка, понимая, что он - разведчик страшного врага, Дагни подбежала, упала на колени и выдернула его с корнем. Опомнившись на лестнице закрытого завода, глядя на застывшие в нерушимом покое горы, она спросила себя: "Что ты здесь делаешь?"
Уже почти стемнело, когда Дагни дошла до окраины Маршвилла, где шпалы закончились. В этом городке несколько последних месяцев была конечная станция одного из маршрутов ее поездов, так как обслуживание железнодорожного узла Уайэтта прекратилось уже давно. Восстановительный проект доктора Ферриса рухнул еще зимой.
Огни уличных фонарей, висевшие в тумане, протянулись длинной нитью постепенно уменьшающихся желтых шаров над пустынными улицами Маршвилла. Все дома побогаче были закрыты - опрятные, прочные домики, добротно построенные и ухоженные. Объявления "Продается" на лужайках уже выцвели. Но в окнах дешевых, ярко размалеванных строений, которые за несколько лет успели изрядно обветшать, превратившись в трущобы, горели огоньки. Здесь жили люди, никуда не уехавшие, те, что не заглядывали в будущее дальше следующей недели. Дагни разглядела новенький телевизор в освещенной комнате дома с провисшей крышей и потрескавшимися стенами. Она задумалась, неужели обитатели надеются, что энергетические компании Колорадо продержатся долго. Потом, тряхнув головой, напомнила себе: эти люди и не подозревают о существовании энергетических компаний.
Главную улицу Маршвилла окаймляли черные окна магазинов. Все магазины дорогих вещей закрылись. Дагни содрогнулась, осознав, что те вещи, которые она сейчас назвала про себя дорогими и роскошными, прежде были доступны даже бедным. Закрылись магазины бытовых электроприборов, автозаправочные станции, закусочные, "центовки". Работали лишь бакалейные лавки да питейные заведения.
Платформу железнодорожного вокзала запрудила толпа. Огни прожекторов выхватили ее из темного окружения гор, превратив в маленькую сцену, на которой каждый жест казался выставленным напоказ перед невидимыми ярусами зрителей, расположившимися в ночи. Люди тащили багаж, кутали детей, осаждали билетные кассы; их движения, скованные безысходностью, говорили о том, что больше всего на свете им хотелось упасть на землю и закричать от страха.
Этот страх носил отпечаток паники, потому что рождался не из понимания происходящего, а из отказа что-либо понимать.
Последний поезд подали к платформе; его окна горели единой, ровной полосой света. Пар локомотива, громко пыхтя из-под колес, не придавал пассажирам своего обычного энергетического подъема, он, скорее, напоминал хрипение задыхающегося человека, которое страшно слушать, но еще страшнее перестать слышать. В отдалении, там, где кончались освещенные окна, Дагни увидела маленькую красную точку фонаря, отмечавшего ее личный вагон. Позади этого огонька не осталось ничего, кроме черной бездны.
Поезд был загружен под завязку, и в коридорах то и дело в смешении голосов раздавались просьбы с дрожащей ноткой истерии: потесниться. Те, кто не уезжали, с вялым любопытством наблюдали за суетой. Они пришли, будто знали, что станут свидетелями последнего значительного события в жизни города, а, возможно, и в их собственной.
Дагни быстро прошла через толпу, стараясь ни на кого не смотреть.
Некоторые знали, кто она, но большинство и не подозревало об этом. Она заметила старую женщину в потрепанном платке, чье лицо избороздили морщины, говорившие, что вся ее жизнь прошла в борьбе за выживание, а взгляд молил о помощи. На возвышении небритый молодой мужчина в очках в золотой оправе взывал к обращенным к нему лицам:
- Почему они говорят, что нет бизнеса? Посмотрите на этот поезд! Он набит пассажирами! Бизнеса хоть отбавляй! Просто прибыли им нет, вот они и бросают вас подыхать с голоду, алчные паразиты!
Непричесанная женщина кинулась к Дагни, размахивая двумя билетами и крича что-то о неправильной дате. Дагни расталкивала людей, пытаясь добраться до конца поезда, но истощенный мужчина с остановившимся взглядом устремился к ней с криком: