- Ведь он из тех, кто хочет, чтобы женщины служили эхом его собственного "я", черт бы его побрал. Нет, Мэгги Шумэйкер не учинит скандала. Она не из такого сорта американок. Ей совершенно наплевать, обладает Кокс необыкновенными мужскими достоинствами или нет. Мне даже думается, ее бы до смерти перепугало, если бы они действительно у него оказались. Она такая же рыба, как эта англичаночка, на которой он женился. Вот что обычно называют идеализмом. Все, что нужно Мэгги Шумэйкер, - это вознестись на небо в колеснице славы мистера Шарлеманя Кокса.
- Бедняжка, что за пустые надежды, - сказал я.
Порешив на том, что сага о Коксе скоро закончится самым бесславным образом, мы были более чем удивлены, когда однажды утром прочитали в европейских выпусках английских и американских газет, что мистер Кокс решил покинуть Англию и обосноваться в Париже. Реклама в прессе была организована мистером Коксом тонко и предусмотрительно. Кокс писал, что Британская империя мертва, что Лондон - это морг, а Париж - центр мыслящего человечества хотя бы уж потому, что он привлекает к себе лучшие таланты Америки. Он заявлял далее, что ни один англичанин не способен понять современное экспериментирующее искусство. Его прибытие в Париж, добавлял мистер Кокс, не имеет никакого специального политического значения, но он выражает надежду, что, быть может, его пребывание в Латинском квартале будет способствовать созданию притягательного центра для всего, что есть лучшего в области американской и европейской музыки, литературы и искусства. "Аборигенам Латинского квартала, - комментировала от себя газета, - будет любопытно и лестно узнать, что знаменитый американец отверг Лондон и признал, что Латинский квартал - подлинный центр модернизма. Мистер Шарлемань Кокс недостаточно хорошо известен американцам, проживающим в Париже, - упущение, которое скоро будет исправлено. Помимо творческих достижений в области модернистской музыки, у мистера Шарлеманя Кокса имеются серьезные исследования первобытной музыки, о которой он напечатал ряд ценных монографий. Мистер Кокс обещает авторское сотрудничество всем передовым газетам и журналам и надеется издать свой капитальный труд на тему о будущем литературы и музыки. Пока мы уполномочены лишь сообщить, что в основе этого труда лежит тот замечательный тезис, что поэзия и проза мертвы и их место должна неизбежно занять современная динамическая опера".
- Ну, что вы на это скажете? - спросил я Рэндла, когда тот закончил чтение столь важной статьи.
- Кокс подцепил нового простофилю, вот что я скажу, - последовал уверенный ответ.
- Да, похоже на то, - согласился я. - Так как же насчет саги о Коксе? Выходит, не все еще песни спеты.
- В Париже он долго не задержится.
- Как сказать. Я уже от кого-то слышал, что Коксы сняли квартиру, и чуть ли не в том же доме, где живет Мэгги Шумэйкер.
- Да неужели? - Рэндл даже свистнул. - Ну и дела!
- Мы еще тут много забавного насмотримся, - начал было я.
- Забавного? - воскликнул Рэндл возмущенно. - Мне не кажется забавным, когда гражданин Америки рядится в шута. Пусть черти уносят его отсюда куда-нибудь в Дакоту - он может там пороть свою чушь перед деревенщиной. Он выставляет Америку в дурацком виде.
- Ну что вы! - запротестовал я. - Даже сорок тысяч Коксов не убавят ни на дюйм ваш знаменитый дом Вулвортса. Кстати, разве господь бог не создал глупцов специально pour nos menus piaisirs?
Какое-то время мы лишь издали следили за антраша, которые выкидывал Кокс в Париже. Ему удалось умаслить официанта, и тот дал ему постоянное место за столиком, за которым когда-то сидел Жан Мореас, и там мистер Кокс со своим двойным подбородком играл роль cher maitre перед кружком молодых простофиль, как называл их Рэндл. (Я, кстати, сказал, что, пожалуй, простофиля-то среди них сам Кокс - в своей роли cher maitre он заходил так далеко, что всякий раз оплачивал счет за вино, выпитое всей компанией.) Кокс напускал на себя страшную важность, выставлял вперед подбородок, разваливался на стуле и, чтобы привлечь к себе внимание, так громко выкрикивал свои "гав-гав", что, наверное, совсем надорвал себе горло. Я сказал Рэндлу, что нам с ним следует преподнести Коксу большую коробку пастилок от кашля, а то маэстро потеряет голос или наживет ларингит, и мы лишимся нашей забавы. А между тем простофиля из газеты все раздувал славу мистера Кокса с усердием и преданностью прямо-таки трогательными и волновал мир, туманно вещая о славных деяниях, которые мистер Кокс якобы готовится совершить - вот только дайте ему засучить рукава и приняться за дело. Надо сказать, что эта забава - "охота на Кокса" - долгое время увлекала больше меня, чем Рэндла. Я вырезал газетные статьи о великом музыкальном гении и наклеивал их в специально заведенный альбом, но его, к несчастью, выкрал у меня один мой приятель, которого я неосмотрительно вовлек в игру. Однако именно Рэндл подметил, что Кокс никогда не появляется в кафе в обществе жены или мисс Шумэйкер - пустяк, на который я сперва не обратил внимания. И тот же Рэндл узнал кое-что еще более интересное: оказывается, миссис Кокс так и не появилась в Париже - она не уезжала из Англии.
- Да, это неспроста, - сказал я, когда Рэндл поделился со мной новостью. - Осторожность Кокса объясняется, возможно, "предосудительным поведением", как определил бы это судья. Национальное чувство оказалось у мистера Кокса слишком сильным. Очевидно, он покинул английскую леди ради американской. Ну, дорогой мой Рэндл, теперь-то мы насмотримся чудес.
Но Рэндл твердо стоял на своем. Он продолжал утверждать, что, конечно, "она" бросила "его". Он подкрепил эту точку зрения очень выразительным, но, к сожалению, нецензурным изложением основных тезисов своей гипотезы.
- Держу пари на что угодно, она с этим типом порвала, - заключил он. - Нашла себе какого-нибудь подходящего парня, англичанина, и дала Коксу отставку. Вот почему он и явился сюда болтать свою ерунду о будущем музыки и всего на свете.
Это разожгло мой патриотизм, и я, защищая честь своих соотечественниц, даже написал приятелям в Лондон, чтобы узнать их версию саги о Коксе и получить точные сведения о миссис Кокс. Все ответили одинаково. Развода нет, ни официального, ни фактического. Мистер Кокс пожелал провести лето в Париже, а миссис Кокс предпочла еще на некоторое время задержаться в Англии, чтобы затем приехать к мужу. Пока что она мирно и вполне добродетельно живет в провинции у своих родственников. Мои корреспонденты, по-видимому, ничего не знали о мисс Шумэйкер или просто не придавали ей никакого значения.
И что ж, действительно, вскоре миссис Кокс приехала в Париж. Так, во всяком случае, нам кто-то сказал - из дома она не выходила, вернее, нам ни разу не удалось ее увидеть.
- Чудеса, я решительно ничего не понимаю, - сказал Рэндл. - Ей-богу, чтобы разобраться во всей этой истории, нужно целое бюро частного сыска. Черт бы их побрал, что у них там такое творится?
Некоторое время все оставалось по-старому, и мы вынуждены были примириться с тем, что "охота на Кокса" потеряла свою остроту, как вдруг нас опять оживила новая статья верного газетного простофили. В ней мы прочли примерно следующее:
"Мы не сомневаемся, что обитатели Латинского квартала с живейшим интересом отнесутся к приятному событию, которое ожидается в семье человека, наиболее популярного в квартале. Вот уже несколько дней, как перестало быть секретом для круга близких и друзей мистера Кокса, что он со дня на день ожидает появления наследника. Мистер Шарлемань Кокс…"
Дальше следовала обычная чепуха относительно гениальности и творческих планов мистера Кокса.
Это известие поразило Рэндла - он, наверное, меньше удивился бы, если бы на улице Риволи вдруг обнаружился новоявленный кратер Везувия.
- Что вы на это скажете? - восклицал он. - Нет, черт возьми, что вы на это скажете?
- Ничего не могу сказать, - ответил я наконец довольно-таки нетерпеливо. - И вы тоже не можете. Но, мне кажется, "гипотеза Рэндла" позорно провалилась.
- Это утка! - заявил он.
- То есть как это утка? Даже Кокс не настолько глуп, чтобы кричать о том, что неизбежно будет опровергнуто.
Рэндл покачал головой.
- Сообразите-ка сами, мой милый, - сказал он. - Кокс порядком поистратился, оплачивая угощенье своего придворного штата, и теперь ему надо всеми правдами и неправдами раздобыть деньжат. Ведь вы знаете, старики всегда умиляются, когда им сообщают, что скоро у них будет внук, так вот, Кокс выкинул всю эту штуку для того, чтобы родственники в Англии подсыпали ему немного на пропитание. Никакого младенца нет и не будет.
- Но позвольте, родители миссис Кокс умерли. Рождение наследника ни у кого особого восторга не вызовет.
- Ну, значит, где-нибудь в Соединенных Штатах объявился пропавший без вести дядя. Держу пари на десять долларов - младенца нет и не будет.
- Десять долларов - это слишком много, - сказал я осторожно. - Но на десять франков я согласен.
- Держу. Хотя в общем вы порядочный скареда. Можете смело отдать мне эти десять франков сейчас же.
- Не спешите, - сказал я. - Если не возражаете, я предпочитаю придерживаться традиционной политики моей родной Англии: поживем - увидим.
Дня через два-три парижские газеты оповестили мир о том, что у Кокса родилась дочь, и верный простофиля, наболтав, как всегда, кучу разного вздора, сообщил, что новорожденную назвали Джульеттой-Изольдой. Я просто глазам своим не поверил - это уже переходило все границы, но на беззащитного младенца и в самом деле обрушили оба этих прославленных и трагических имени. Я тем временем разыскивал Рэндла, чтобы получить свои десять франков и похоронить навеки "гипотезу Рэндла", но никак не мог его найти и разыскал наконец только в одиннадцатом часу вечера в одном из кафе. Выглядел он усталым и раздраженным.
- Привет! Целый день вас ищу, - сказал я, еще издали помахивая газетой. - Как насчет десяти франков?
- Бросьте, - сказал он устало и тут же закричал, - garcon, un formidable!
Я знал, что если Рэндл задумал выпить столько пива, значит, он сильно раздосадован и озабочен, и не стал требовать уплаты моих десяти франков. Он выпил залпом чуть не полкружки - знакомый мне прием офицеров американских экспедиционных войск - и заявил:
- Кокс сегодня болтался по городу.
- Праздновал счастливое событие?
- А миссис Кокс никто не видел.
- Да чего вы, черт возьми, хотите? Бедняжка, наверное, еще не встала с постели.
- И Мэгги исчезла. В Париже ее нет, - продолжал Рэндл.
- Куда вы, собственно, клоните?
- Послушайте-ка, тут кроется настоящая тайна, - произнес он с торжественностью, показавшейся мне комичной. - Кокс сегодня не лоснился как масло, а зеленел как травка на весенней лужайке. Вид у него был до смерти перепуганный.
- Не спал ночь, беспокоился за жену.
- Как бы не так! Много он о ней беспокоится, - сказал Рэндл тоном бесконечного презрения. - Я сегодня обошел редакции всех американских газет, какие есть в Париже. Нигде его и в грош не ставят, - один только этот простофиля за всех старается. Я пытался выудить из него, что он знает, наврал, что я старый друг семьи там, у Кокса на родине, хочу послать цветы, поздравить. Ну, может, он и простофиля, но язык за зубами держать умеет, если захочет. Адреса мне не дал и быстро выпроводил меня за дверь. И никто из остальных ребят там, в газете, понятия не имеет, где миссис Кокс. Только один проговорился, что Мэгги вот уже несколько месяцев, как уехала из Парижа. Что вы на это скажете?
- Вот что, Рэндл, у вас от этой "охоты на Кокса" мозги набекрень съехали, - сказал я. - На что вы намекаете? У Кокса встревоженный вид? Вполне естественно. Черт возьми, его жене, наверное, лет тридцать пять - она уже не девочка. Зная его дурацкую слабость к рекламе, миссис Кокс запретила ему сообщать кому бы то ни было, где она сейчас находится. Она не хочет, чтобы к ней ввалилась орава американских репортеров и принялась выпытывать, что она думает насчет материнства в будущем. А если что и было между Коксом и Мэгги, то простое приличие требует, чтобы при данных обстоятельствах она скрылась на время.
- Она уехала из Парижа еще до приезда сюда Офелии, - возразил Рэндл.
- Ну и что же? Она узнала от Кокса о назревающих событиях, - в свою очередь, возразил я. - Вполне понятно, что миссис Кокс в ее положении предпочла пожить в провинции, а когда подошел срок родить, она, само собой, захотела быть вместе с мужем.
Рэндл все так же залпом выпил кружку почти до дна и покачал головой.
- Это еще не все, - сказал он. - Как вы думаете, что сказал мне сегодня один репортер?
- Слухи, информация из вторых рук, - остановил я его. - Вам просто жалко отдавать мне десять франков.
Рэндл вытащил из бумажника новенькую десятифранковую ассигнацию, положил ее на стол и крепко прихлопнул рукой.
- Если у вас хватает нахальства думать, что вы выиграли пари, - пожалуйста, забирайте. И слушайте, что сказал мне этот парень из газеты. Какой-то англичанин-филантроп раздает направо и налево доллары молодым парам - в поощрение, чтобы они рожали детей. Как-то раз, здорово подвыпив, он сказал Шарлеманю, что готов дать пять тысяч долларов, только чтоб увидеть маленького Коксика. Шарлемань принял это за чистую монету, но мне сдается, филантроп-то все знал - я имею в виду "гипотезу Рэндла" - и считал, что денежки его в безопасности. А Шарлеманю, черт побери, до смерти не хотелось упускать эти доллары. Он прямо ночи не спал, все ломал голову, как бы их заполучить. Вот и придумал эту маленькую комедию.
- Ну и что с того? Допустим даже, что это так. Не вижу причин, почему бы Коксам не завести ребенка, если тому уже при рождении дают приданое.
- Вы так думаете? - сказал Рэндл саркастически. - Слушайте же. Кокс не получит ни гроша. У этого англичанина извилин в мозгу побольше, чем у нас с вами. Он пожелал видеть миссис Кокс и присутствовать при родах. Шарлемань принял благородную позу, сказал, что он истинный виргинец, и послал англичанина к черту.
- И правильно сделал! - сказал я убежденно. - Они же поверили этому филантропу на слово. Значит, и он должен был верить их слову.
Рэндл протянул мне десятифранковую бумажку.
- Видно, перевелись на свете настоящие друзья, - сказал он жалобно, - если старый солдат обкрадывает своего же брата старого служаку.
- Послушайте, - сказал я, пряча десять франков. - Вы что, хотите меня убедить, будто Кокс вкупе с женой и при соучастии Мэгги пошел на то, чтобы украсть где-то младенца ради несчастной тысячи фунтов?
- Ладно, оставим это, - сказал Рэндл устало. - Но помяните мое слово, Леонард Брэйзуэйт, - мы с вами самые никудышные из всех детективов, когда либо занимавшихся раскрытием преступления.
III
Прошло уже больше пяти лет с того дня, как Рэндл нехотя уплатил мне те десять франков, которые как бы символизировали крах "гипотезы Рэндла". В то время я был совершенно убежден, что с нашей "охотой на Кокса" действительно навсегда покончено. Юмористические номера мистера Кокса, весьма ограниченные по содержанию и по характеру исполнения, перестали меня развлекать. И я полагал, что солидное положение отца семейства вывело его из состояния вечного студента-второкурсника, на что ушло уже добрых двадцать лет его жизни. Не может же он бесконечно заявлять, что собирается начать делать то-то и то-то, и оправдывать свой, теперь уже несомненный, провал несправедливыми гонениями посредственностей на талантливого художника. Я уже давно подметил, что Кокс нарочно, бессмысленно ополчаясь против каких-нибудь пустяков, вызывал или пытался вызвать нападки на себя. Правда, упорство его безгранично, но ведь в свои сорок лет Кокс, наверное, утратил всякую занимательность. Теперь он может вызывать только жалость или раздражение. И уж, конечно, он страшно надоедлив и скучен. Но с тех пор, как на его ответственность легло воспитание ребенка, он, быть может, излечился все же от своей хронической болезни - мании величия и действительно занялся чем-нибудь путным. Да пребудет он в мире.
Но оказалось, что тут я ошибся. Комета мистера Кокса - всякий раз менее яркая и уже различимая лишь в мощные телескопы - время от времени все еще появляется на горизонте. И всякий раз, как я слышу о нем, тайна появления у Кокса младенца кажется мне все более темной и загадочной. Не знаю, быть может, на меня влияет упорное нежелание Рэндла отказаться от своей гипотезы или действительно многие обстоятельства говорят в ее пользу, но, должен признаться, порой мне думается, что надо, пожалуй, вернуть Рэндлу те десять франков или хотя бы половину. Да, вся эта история до того запутана, что иногда мне кажется, что несчастная Джульетта-Изольда просто ничей ребенок. Очевидность говорит за то, что у нее нет родителей, ее, должно быть, нашли под кустом крыжовника, или она упала с неба, как чудесная манна. Лично я уже никакого собственного мнения по этому вопросу не имею. Для меня это непостижимая историческая тайна вроде тайны Железной Маски.
И в этой таинственной истории о "ничьем ребенке" нет даже шкатулки с завещанием Джоанны Саускотт, которую люди будущих поколений могли бы открыть, хотя бы для того, чтобы испытать разочарование.
Я должен вернуться к тому времени - как раз после странного появления у Коксов ребенка, - когда обстоятельства заставили меня уехать в Англию, и Рэндл был моим попутчиком до Ливерпуля - он возвращался в Америку. У меня было много всяких забот, и не я, а Рэндл узнал от кого-то из своих парижских знакомых, что семья Коксов неожиданно уехала оттуда в Германию, а Мэгги увезла ребенка в Англию и поместила в какое-то специальное заведение для младенцев. Почему Мэгги? - спрашивали мы друг друга. Нет, почему именно Мэгги?