Шелтону нравилась миссис Деннант. Она не могла не нравиться. Она была добрая и такая хорошая; что-то в ней напоминало дорогой, и притом вполне пригодный для обихода фарфор; к тому же она не душилась, словно в знак протеста против всяческой мишуры, - ни вербеной, ни фиалками, никакими из тех духов, что любят женщины, - от нее вообще ничем не пахло. Когда ей приходилось иметь дело с людьми не "ее круга" (она исключала из их числа викария, хотя отец его и торговал галантереей), все ее существо, несмотря на ее утонченность, казалось, шептало мягко и деликатно, но вполне рассудительно: "Я - это я, а вы - это вы, не так ли?" Она не то чтобы сознательно выделяла себя из числа простых смертных, - нет: она в самом деле была незаурядной женщиной. Она держалась так потому, что не могла держаться иначе: ведь так испокон веков вели себя все люди ее круга. Они впитали это с дыханием нянек, склонявшихся над их колыбелью, и настолько отравили свой организм, что впоследствии уже не способны были наполнять легкие хорошим, свежим воздухом. А манеры миссис Деннант! Ах, эти манеры! Они так тщательно скрывали ее истинную сущность, что приходилось сомневаться в наличии таковой.
Шелтон внимательно слушал, с каким сочувствием и как живо рассуждала миссис Деннант о младшем садовнике.
- Бедный Баньян! - говорила она. - Полгода назад он потерял жену и сначала как-то держался, но сейчас на него, право, жалко смотреть. Я сделала все, что могла, чтобы подбодрить его: грустно видеть его таким подавленным! Ах, дорогой Дик, если б вы знали, как он калечит мои новые розовые кусты! Боюсь, не сошел бы он с ума; придется уволить его, беднягу!
Она, конечно, сочувствовала Баньяну, или, вернее, считала, что он вправе погоревать самую малость, поскольку потеря жены - вполне законная и разрешенная церковью причина для скорби. Но впадать в крайность?! Нет, это уж слишком"!
- Я обещала повысить ему жалованье, - вздохнула она. - Ведь он был таким великолепным садовником. Да, кстати, дорогой Дик! Я хочу поговорить с вами. Быть может, мы пойдем завтракать?
Сделав в записной книжечке пометку о своем посещении миссис Хопкинс, она направилась к дому, сопровождаемая Шелтоном.
И лишь под вечер Шелтон получил обещанный нагоняй, но так как Антонии в комнате не было, а Шелтон в ее отсутствие мог думать только о ней, то он не придал разговору серьезного значения.
- Вот что, Дик, - решительным тоном начала высокородная миссис Деннант, как всегда растягивая слова, - я считаю, что не нужно забивать Антонии голову всякими идеями.
- Идеями?.. - смущенно пробормотал Шелтон.
- Все мы прекрасно знаем, - продолжала миссис Деннант, - что далеко не все в мире обстоит так, как должно было бы обстоять.
Шелтон посмотрел на нее; сидя за письменным столом, она широким, размашистым почерком писала приглашение к обеду какому-то епископу. Шелтон не заметил в ней и тени замешательства, и все же он был потрясен. Если уж она - она - считает, что не все в мире обстоит так, как нужно, - значит, в мире действительно творится что-то неладное!
- Не так, как должно?.. - тихо повторил Шелтон.
Миссис Деннант окинула его непреклонным, но дружески теплым взглядом своих глаз, которые так напоминали ему глаза зайчихи.
- Видите ли, - продолжала она, - Антония показывала мне некоторые из ваших писем. Ну, так вот: не стоит отрицать, дорогой Дик, что последнее время вы слишком много предавались всяким мыслям.
Шелтон понял, что он был несправедлив к миссис Деннант: она относилась к мыслям так же, как к младшим садовникам, - гнала их прочь, чуть только усматривала в них крайности.
- Боюсь, что это от меня не зависит, - сказал он.
- Мой милый мальчик, вы ничего этим не достигнете… Ну, а теперь я хочу взять с вас обещание, что вы не будете говорить с Антонией на подобные темы.
Шелтон в изумлении поднял брови.
- Вы отлично понимаете, что я хочу сказать, - добавила миссис Деннант.
Шелтону стало ясно, что, попросив миссис Деннант уточнить, какие именно темы она имеет в виду, он нанесет удар по ее представлению о приличиях: было бы жестоко заставить ее выйти за привычные рамки!
И потому он сказал:
- Да, конечно!
К его величайшему удивлению, она вдруг покраснела - трогательно и жалко, как краснеют только немолодые женщины, и сказала, растягивая слова:
- Не говорите с ней о бедных… о всяких преступниках, о браках, - вы писали о свадьбе, помните?
Шелтон молча склонил голову. Инстинкт матери победил: в своем материнском волнении миссис Деннант решилась нарушить светские условности и полностью разъяснила, что именно она подразумевает под опасными темами.
"Неужели она действительно не понимает всей нелепости нашей жизни, подумал Шелтон, - когда один обедает на золоте, а другой отыскивает себе обед в помойной яме; когда супруги продолжают жить вместе, несмотря на полнейший разлад, - pour encourager les autres ; когда люди исповедуют христианскую мораль и в то же время требуют признания только своих прав; когда презирают иностранцев только за то, что они иностранцы; когда возможны войны, когда… да возьмем любую нелепость, любую дикость!"
И все же он по справедливости был вынужден признать, что это вполне естественно, поскольку миссис Деннант всю жизнь только и делала, что старалась не замечать нелепости окружающего ее мира.
В эту минуту в дверях показалась улыбающаяся Антония. Она сияла молодостью и весельем, но вид у нее был слегка обиженный, словно она знала, что говорили о ней. Антония села рядом с Шелтоном и принялась его расспрашивать о молодом иностранце, про которого он ей писал; и, глядя в ее глаза, он подумал, что она тоже, возможно, не понимает, как это нелепо, когда один человек покровительствует другому.
- А я думаю, что на самом деле он хороший человек, - сказала она. По-моему, все то, о чем он вам рассказывал, было лишь…
- Хороший! - настороженно перебил Шелтон. - Я не вполне понимаю, что значит это слово.
Глаза ее затуманились: "Ну, как вы можете говорить так, Дик?" казалось, спрашивали они. Шелтон погладил ее по рукаву.
- Расскажите нам о мистере Крокере, - попросила она, не обращая внимания на его ласку.
- Он помешанный, - сказал Шелтон.
- Помешанный? Но, судя по вашим письмам, он просто прелесть.
- Так оно я есть, - устыдившись, подтвердил Шелтон. - Он, конечно, вовсе не сумасшедший, то есть я хочу сказать, что я хотел бы быть хоть наполовину таким сумасшедшим, как он.
- Кто это сумасшедший? - раздался из-за самовара голос миссис Деннант. - Том Крокер? Ах, да! Я ведь знавала его мать, она урожденная Спринджер.
- А он дошел за неделю до Лондона? - спросила Тея, появляясь на пороге с котенком на руках.
- Право, не знаю, - принужден был сознаться Шелтон.
Тея тряхнула головой, отбрасывая волосы со лба.
- Какой же вы тюлень, что не разузнали, - сказала она.
Антония нахмурилась.
- Вы были так добры к этому молодому иностранцу, Дик, - тихо сказала она и, улыбаясь, посмотрела на Шелтона. - Мне очень хотелось бы его увидеть.
Но Шелтон покачал головой.
- А мне кажется, - угрюмо заметил он, - что я сделал для него невероятно мало.
По лицу Антонии вновь пробежала тень, словно ей стало холодно от его слов.
- Право, не пойму, что еще вы могли бы для него сделать? - сказала она.
Сердце Шелтона ныло, словно опаленное огнем: желание проникнуть в душевный мир Антонии, смутный страх и смутная боль, ощущение бесплодности всех его усилий владели им, а впереди - ничего, тупик.
ГЛАВА XXI
АНГЛИЧАНЕ
Шелтон уже возвращался в Оксфорд, когда встретил мистера Девианта, ехавшего с прогулки верхом. У отца Антонии, худощавого человека среднего роста, было болезненно-бледное лицо, редкие седые усы, иронически приподнятые брови, а вокруг глаз сеть мелких морщинок. Старая серая куртка со складкой на спине, темные плисовые бриджи, поношенные красновато-коричневые краги и тщательно начищенные штиблеты придавали ему вид несколько обтрепанный, однако не лишенный известного благородства.
- А, Шелтон! - приветливо сказал он своим спокойным голосом. Наконец-то наш пилигрим снова с нами. Вы что, уже уходите?
И, взяв Шелтона под руку, он вызвался проводить его полями до большой дороги.
Они еще ни разу не встречались после помолвки, и Шелтон, волнуясь, старался придумать, что бы такое сказать, хотя бы и самое банальное. Он расправил плечи, откашлялся и искоса посмотрел на мистера Деннанта. Сей джентльмен чопорно шагал рядом; его плисовые бриджи слегка шуршали при ходьбе. Он помахивал желтой складной тросточкой и время от времени ударял ею по крагам, а потом всякий раз насмешливо поглядывал на свои ноги. Он сам был похож на эту тросточку: такой же желтый, тонкий, словно весь складной, с крючковатым носом, так напоминающим ручку его трости.
- Говорят, в этом году будет неурожай фруктов и ягод, - заметил наконец Шелтон.
- Милый мой, вы, видно, не знаете, что за народ эти фермеры. Надо бы повесить несколько человек - огромная была бы польза! Ну и люди! Вот у меня, например, ведь уродилась же клубника.
- Я полагаю, что в нашем климате человек не может не ворчать, - сказал Шелтон, обрадовавшись, что можно еще немного отдалить страшную минуту.
- Совершенно верно, совершенно верно! Взять хотя бы нас, злополучных землевладельцев: я был бы несчастнейшим человеком, если б не мог иной раз поругать фермеров. Скажите, вы когда-нибудь видели лучший выгон? А они еще хотят, чтобы я сбавил им арендную плату!
Мистер Деннант иронически посмотрел вокруг, на минуту задержался взглядом на Шелтоне, потом снова уставился в землю, словно увидел на его лице нечто такое, что серьезно обеспокоило его. Наступило молчание.
"Пора!" - подумал Шелтон.
Мистер Деннант по-прежнему не отрывал взора от своих штиблет.
- Вот, скажем, если бы они заявили, что мороз повредил куропаткам, это еще имело бы какой-то смысл, - шутливо заметил он. - Но разве от них можно ждать чего-нибудь толкового? Они ничего не соображают. Вот ведь люди!
Шелтон перевел дух и, не глядя на своего спутника, поспешно начал:
- Ужасно трудно, сэр…
Мистер Деннант ударил себя тросточкой по ноге.
- Да, ужасно трудно мириться с этим, но что поделаешь? Без фермеров не проживешь! А ведь если бы не фермеры, тут по-прежнему водились бы зайцы!
Шелтон неестественно рассмеялся и снова искоса взглянул на своего будущего тестя. Что означало это покачивание головой, эти резко обозначившиеся морщинки у глаз, эти вдруг искривившиеся губы? Шелтон перевел глаза на красивый орлиный нос мистера Деннанта (нос этот обладал способностью краснеть на ветру) и встретил его взгляд, - странное в нем притаилось выражение.
- Мне почти никогда не приходилось иметь дело с фермерами, - наконец сказал Шелтон.
- Неужели! Вот счастливчик! Это самые несносные люди на свете, поистине самые несносные… если не считать дочерей!
- Ну, сэр, вы вряд ли можете ожидать, чтобы я… - начал было Шелтон.
- Нет, конечно, нет! А знаете, я серьезно думаю, что нас с вами сейчас как следует вымочит.
Огромная черная туча закрыла солнце, на котелок мистера Деннанта упало несколько тяжелых капель дождя.
Шелтоя в душе обрадовался ливню: это была милость, ниспосланная самим провидением. Ему, несомненно, придется завести разговор о женитьбе, но это можно будет сделать не сейчас, а позже.
- Я все же пойду, - сказал он. - Я не боюсь дождя. А вам лучше бы вернуться, сэр.
- Подождите: у меня тут арендатор живет, вон в том коттедже, - сказал мистер Деннант своим сухим, небрежным тоном. - Мошенник отчаянный - любит поохотиться в чужих лесах! Не попросить ли его за это хотя бы приютить нас на время дождя, как вы думаете?
И мистер Деннант, ехидно улыбаясь и словно высмеивая свое намерение остаться сухим, постучал в дверь чистенького коттеджа.
Дверь открыла девушка одного с Антонией возраста и роста.
- А, Феба! Отец дома?
- Нет, - смущаясь, отвечала девушка, - отец куда-то ушел, мистер Деннант.
- Очень жаль. Не разрешите ли переждать у вас дождь?
Очаровательная Феба провела их в парадную комнату и, смахнув пыль со стульев, пододвинула их гостям; потом присела в реверансе и вышла.
- Какая хорошенькая девушка! - сказал Шелтон.
- Да, очень хорошенькая: за ней увивается добрая половина здешних парней, но она не хочет расставаться с отцом. О, этот негодяй хоть кого окрутит.
По этому замечанию Шелтон вдруг понял, что теперь уж ему не удастся избежать щекотливого разговора. Он подошел к окну. Дождь лил как из ведра, но золотая полоска на горизонте сулила скорое прояснение. "Боже мой! - думал Шелтон. - Сказать бы мне скорей что-нибудь, пусть даже самое идиотское - и покончить с этим!" Но он продолжал стоять не оборачиваясь, точно на него нашел столбняк.
- Какой страшный ливень! - проговорил он наконец. - Настоящий водяной смерч.
А ведь ничуть не труднее было бы сказать: "Ваша дочь - самое прелестное существо на свете. Я люблю ее и постараюсь сделать ее счастливой!" Ничуть не труднее, - ему не пришлось бы даже передохнуть лишний раз, чтобы произнести эти слова. И все же он не мог их произнести! Он стоял и смотрел, как дождь, шурша, стекает по листьям и своим неиссякаемым потоком прибивает пыль на высушенной солнцем дороге; он подмечал малейшие подробности того, что происходило снаружи: как дождевые капли, словно копья, ударялись о листья и как листья по сто раз в минуту стряхивали их с себя, а по краям их бесшумно и быстро стекали вниз крохотные струйки прозрачной, чистой, как лед, воды. Он заметил и понурую голову коровы, которая в поисках укрытия от дождя остановилась у живой изгороди, жуя свою жвачку.
Мистер Деннант ничего не ответил на его замечание о дожде. Молчание так угнетало Шелтона, что он наконец обернулся. Его будущий тесть сидел на жестком стуле, широко раздвинув колени, и, нагнувшись, пристально смотрел на свои начищенные штиблеты, тыкая тросточкой в ковер; достаточно было одного взгляда на его лицо, чтобы от решимости Шелтона не осталось и следа. Выражение этого лица вовсе не было непреклонным, суровым или устрашающим отнюдь нет, - просто на какой-то момент оно перестало быть насмешливым. Это так поразило Шелтона, что он утратил дар речи. В озабоченности мистера Деннанта ему почудилось что-то человеческое, как будто его и в самом деле что-то тревожило. Но стоило ему взглянуть на Шелтона, как на лице его скова появилось обычное холодно-насмешливое выражение.
- Ну и погода выдалась, как раз для уток! - заметил он, и снова во взгляде его промелькнула неподдельная тревога. Неужели он тоже боится чего-то?
- Мне трудно выразить… - поспешно начал Шелтон.
- Да, да, чертовски неприятно, когда вымокнешь! - прервал его мистер Деннант и запел:
И драться будем, и пить, друзья,
И все нам нипочем!
- Вы, конечно, обедаете у нас на той неделе, а? - продолжал он. - Вот и прекрасно! Будет епископ Блюментальский и старик сэр Джек Бакуэл. Надо сказать жене, чтоб она посадила вас между ними…
Я в звездную ночь прогуляться не прочь…
…Епископ - величайший противник развода, а старик Бакуэл по крайней мере дважды бывал в бракоразводном суде…
По опушке вдоль ручья…
- Не желаете ли чаю, джентльмены? - раздался в дверях голос Фебы.
- Нет, благодарю вас, Феба, - сказал мистер Деннант и, когда Феба краснея вышла, добавил: - Эту девушку давно пора выдать замуж.
На его впалых щеках почему-то проступил румянец.
- Как не стыдно держать такую красотку точно на привязи, около отца. Вот уж настоящий эгоист, этот малый!
И он бросил на Шелтона быстрый взгляд, словно произнес нечто опасное.
Лесник нас искал и собак спускал,
Он даром время потерял.
И вдруг Шелтон ясно понял, что отец Антонии, так же как и он сам, хотел бы высказать свое отношение к предстоящему событию, так же, как и он, не способен это сделать. Сознавать это было очень приятно.
- Знаете, сэр… - начал было Шелтон.
Но брови мистера Деннанта вдруг взлетели кверху, морщинки у глаз собрались в сплошную сетку, казалось, он весь сжался в комок.
- Слава богу, дождь перестал! - воскликнул он. - Не будем терять времени! Пошли, милейший, в такую минуту опасно медлить!
И, распахнув дверь, с обычной своей шутливой любезностью он пропустил Шелтона вперед.
- Я, видимо, расстанусь здесь с вами, - сказал он. - Пожалуй, да. Счастливого пути!
Он протянул Шелтону сухую желтую руку. Тот схватил ее и крепко пожал, бормоча:
- …так благодарен…
Брови мистера Деннанта снова дрогнули, словно кто-то ущипнул их. Шелтон догадался о том, что творилось у него на душе, и это явно не понравилось мистеру Деннанту. Румянец сбежал с его лица; теперь из-под узких полей котелка на Шелтона смотрело смертельно-бледное, спокойное, морщинистое лицо; редкие седые усы свисали вниз; резче обозначились морщинки у глаз; ноздри раздулись; на губах была загадочная улыбка.
- Благодарность! - сказал он. - Благодарность почти равносильна пороку, не так ли? Спокойной ночи!
В лице Шелтона что-то дрогнуло, он приподнял шляпу и, повернувшись так же круто, как и его собеседник, пошел своей дорогой. Все это время он принимал участие в комедии, какая возможна только в Англии. Теперь он мог спокойно улыбаться, вспоминая пережитое чувство неловкости, ибо он знал, что выполнил свой долг. Все, что надлежало и требовалось сказать, было сказано, и сказано так, как подобные вещи принято говорить. Ничьи чувства не были оскорблены. Теперь он мог спокойно улыбаться - улыбаться, думая о себе, о мистере Деннанте, о завтрашнем дне; улыбаться, вдыхая сладкие запахи земли, нежные и робкие, какие может вызвать к жизни только дождь.
ГЛАВА XXII
В ПОМЕСТЬЕ
Время второго завтрака в Холм-Оксе, за исключением, разумеется, охотничьего сезона, было, как и во всех хорошо поставленных загородных домах, временем наиболее возвышенных бесед. Жизнь в доме уже кипела ключом, и к разговору о погоде, о собаках, лошадях, соседях, крикете и гольфе примешивался лепет о литературе, ибо Деннанты были люди высокоинтеллектуальные и в их доме нередко можно было услышать такие фразы: "Читали вы эту очаровательную книгу Позера?" или "Да, я достал новое издание "Бэблингтона"; дивный переплет, книга такая легкая, прямо как пух!" Но самым оживленным месяцем" в Холм-Оксе, когда там собиралось самое избранное общество, был июль, ибо в июле в Холм-Оксе обычно принимали великое множество несчастных лондонцев, измученных зимним сезоном в столице и куда больше заслуживающих отдыха, чем швея, которая целый день гнет спину в своей полутемной каморке. Сами Деннанты никогда не выезжали в Лондон на зимний сезон. На то была их добрая воля. Они считали, что вполне достаточно провести в столице неделю-другую. У них было пристрастие к свежему воздуху, и даже Антония после своего первого выезда в свет, два года тому назад, пожелала как можно скорее вернуться домой, заявив, что на лондонских балах задохнуться можно.