- Ну что ж, может быть. Помните, когда мы все были еще в гостиной, после ужина, вы поговорили минуту-другую с моей кузиной Мод и со мной? Ну, когда вы отошли, мы с Мод говорили о вас. Сказать, что именно? Может, вам это польстит. А может, вы рассердитесь, не знаю. Но так и быть, рискну. Понимаете, мы обе сошлись, что в вашем облике что-то нас пугает. Мод сказала, у вас что-то такое в глазах. А я ей говорю: у него манеры какие-то такие…
- Грубые?
- Да нет, не то, хотя, может, кое-кто как раз так и решил бы. Скорее странные… резкие. Будто вы и не англичанин вовсе… Но вы же здешний, верно?
- Мисс Буллер, я англичанин до мозга костей, - произнес он с невероятной, нарочитой серьезностью.
- Ну вот, вы уже насмехаетесь надо мной. Пойдемте назад, посмотрим, что у них там делается.
- Давайте… на этот раз. Но хочу вас предупредить: это может оказаться опасным.
- Не понимаю. Что именно?
- Пойти назад и посмотреть, что у них там делается…
Марк шел за нею следом, никуда не торопясь, и пытался осознать, что же на самом деле происходит. Здесь, прямо перед ним, вся в розовом, порхает юная нежная Дороти Буллер; через пятьдесят лет она превратится в старую леди Перзли и будет допытываться, во что собираются превратить этот дом Марк и остальные. Когда он вернется (а другого варианта и быть не могло), то непременно спросит ее, не помнит ли она, как ей однажды предсказали судьбу в этом зимнем саду, еще в юности. Интересно, что она ответит? Минуточку! Он, Марк Денбау, никак не мог быть частью прошлого леди Перзли, поскольку в то время он еще не родился… Хотя с другой стороны, вот же он, тут, с Дороти, которая в будущем станет именно леди Перзли, а сейчас ей нет и двадцати. Пытаясь разобраться во всех этих хитростях, он опять запутался, совсем как перед ужином, когда Рональд Фарспир оставил его в комнате одного, чтобы он успел переодеться, и он, Марк, мигом начал растворяться в этом лабиринте времени и измерений. Независимо от того, существовал ли он сам теперь во времени, которое отличалось от обычного исторического времени, или же двигался в сторону какого-нибудь неизвестного измерения, в котором возможно что угодно, он не мог отрицать тот факт, что в нем, помимо чувства растерянности, словно перед огромным черным пространством без звезд, возникло еще крайнее отчаяние, бесконечное разочарование…
Группа вокруг рояля уже стала было расходиться, но энергичный капитан Уотерхауз не собирался покидать свой пост, и монокль ослепительно сверкал на его огненно-красном лице. Он принялся наигрывать вальсы, поначалу мечтательно и вяло, а потом, услышав ободряющие возгласы, забарабанил по клавишам ритмично и выразительно, как заправский аккомпаниатор. Дороти растаяла в объятиях неуклюжего молодого человека по имени Арчи и унеслась с ним в вихре танца. Девицы, мягкие, словно огромные созревшие персики и сливы, вскоре завертелись в руках мускулистых, раскрасневшихся от жары молодых людей. Марк переминался некоторое время у рояля, глядя на все это, напоминавшее ему короткий, исполненный света сон на фоне безграничной тьмы.
- Ах, только не говорите мне, что не умеете вальсировать! - воскликнула Мод, средняя из трех дочерей хозяина дома.
Она как раз появилась в сопровождении лакея, который нес поднос с напитками. Она протянула руки, приглашая Марка на танец; после минутной заминки, поскольку вальс он не танцевал довольно давно, Марк подхватил ее, и они закружились по зале. У нее были черные волосы, она раскраснелась, вся пылала, объятая внутренним волнением, любовной страстью или тайными мечтами о славе. О ней, после ознакомления с их семейным памятником в часовне, Марк знал лишь то, что она умерла - точнее, умрет - в 1923 году от долгой, тяжелой болезни, с которой стойко боролась, а заразилась она, когда была сестрой милосердия в Сербии. Не так-то это просто - танцевать с пылающим страстью созданием, которое уже вскоре, после тяжелой болезни, с которой будет стойко бороться, превратится в три строки, выбитые на мраморе часовни…
- Вы, по-моему, терпеть не можете танцевать, - сказала она ему.
- Что, я совсем ни на что не гожусь? - спросил он, и тут ему пришлось сделать усилие, чтобы попасть в такт.
- Нет-нет, вовсе нет, вы, кстати, довольно милый. Вы ритмично танцуете, так почти никто не умеет. Нет, просто у вас такое выражение на лице… что-то такое в ваших глазах.
"Пам-пам-та-да-дам-та-да-дам", - вовсю старался капитан Уотерхауз, радостно наигрывая "Голубой вальс". И все вокруг кружились, вертелись, изо всех сил кружились, совсем как время кружило вне пределов времени, или безвестных измерений, или планет и звезд.
- Мне уже говорили про глаза сегодня… Дороти Буллер сказала, - он улыбнулся, заглядывая в огненную тьму глаз Мод.
- Ну, это нечестно со стороны Дороти! - воскликнула Мод. - Надо мне было ее предупредить, а то вечно она всем все рассказывает. Только правда, мистер Денбау, у вас глаза в самом деле какие-то странные, тревожные. Рональд так нам ничего толком и не объяснил - он никогда ничего не объясняет. Вы что, чуть не утонули?
- Не знаю точно, - произнес он, стараясь не наговорить ничего лишнего. - Может, и так.
- Если так, тогда понятно, откуда это в вас, - сказала она серьезно. - Будто вы такое видели, что никому из нас неведомо.
- О, я видел… видел… видел… - И он все кружил и кружил ее, все быстрее и быстрее, - такое… такое… такое… видел… что не знал бы… как про это… про все… рассказать…
- Ах! - воскликнула она, совершенно задохнувшись. - Как мне… все это нравится… А вам?..
Капитан Уотерхаус решил, что ему пора что-нибудь выпить, и танцоры остались в зале, неуверенно прохаживаясь и ожидая, когда же снова заиграет музыка. Тут Марк и заметил эту девушку, стоявшую у дверей. Она выглядела странно, и он тут же понял, что за столом сегодня вечером ее не было и что, по-видимому, она только что спустилась сверху. Она была худа и болезненна; платье на ней висело, а волосы она причесала кое-как.
- А что вон та девушка, - сказал Марк, - это не про нее ли мне говорила миссис Буллер?.. Энн как-ее-там… которая пришла не по тому адресу.
- Наверное, - сказала Мод. - Бедняжка… странный у нее вид, правда? Все так перепуталось. Моя сестра Мюриэль все про нее знает, а я нет. Она англичанка, только что вернулась из Франции; какие-то люди, которых она встретила в Париже, пригласили ее остановиться у них в доме, и она решила, что это здесь. Должно быть, это Ферреры из поместья Уинбоун - они постоянно ездят в Париж, и Мюриэль уже, кажется, послала им записку об этой девушке. Представляете: приехала не туда, багаж не нашла, попала в грозу, чуть не утонула - вот бедняжка! Она не хотела спускаться к ужину, и ей послали поднос наверх, но теперь, надо думать, решила, что одной все же скучно. Правда, на ее месте я бы точно осталась наверху. Она выглядит такой потерянной, такой не от мира сего, правда? Вы бы подошли к ней, спросили, может ей хочется чего-нибудь выпить? И вообще - поухаживайте за ней. Хорошо?
- Что ж, я сам потерялся и заплутал, - сказал Марк, - а значит, на большее не способен.
- Да, мы с Дороти вот что еще приметили, - добавила Мод, улыбнувшись, ему, - вы как-то странно говорите… у нас тут никто так не выражается.
Когда он подходил к странной девушке, она лишь мельком взглянула на него и отвела глаза.
- Ах, спасибо, конечно же, хочу! - воскликнула она, будто подражая писклявым, высоким голосам здешних девушек. - Пожалуй, немного лимонаду со льдом… или что-нибудь столь же невинное. Может, я с вами подойду туда, взгляну, что там предлагают?
Когда они подошли к подносу с напитками, она спросила, не глядя на него:
- А вы сами что будете? Как вас зовут?
- Марк Денбау. А вы и есть Энн… как-то-там… да?
- Да, Энн… - и замолчала на полуслове, будто передумала и не захотела сообщать свою фамилию.
- Мне немного виски, - сказал он твердо.
Пока лакей наполнял бокал лимонадом для Энн, Марк сам налил себе самую большую порцию виски с содовой, какую когда-либо видел. И не от жадности или с отчаяния; просто стаканы были так велики, что порция неизбежно получалась огромная. Кстати, виски оказался на славу. Он, правда, приметил, что из мужчин мало кто его пьет, они больше спрашивали бренди с содовой. А девицы потягивали разные прохладительные напитки.
- Не нравится мне этот лимонад, - вдруг заявила Энн еще более писклявым голосом, чем прежде. - Мистер Денбау, если я попрошу вас взять виски и для меня, вы, наверное, подумаете, что я ужасно порочна?
- Нет, отчего же.
Он все никак не мог разглядеть ее лицо. Но уже понимал, почему ей не удалось привести в порядок прическу: она отчасти состояла из накладных волос, отличающихся по тону от настоящих.
- Ну, другие наверняка бы так подумали, - сказала она, усмехнувшись. - Так что сделайте вид, пожалуйста, будто вы берете это для себя. Вот, давайте, я подержу ваш стакан… а вы верните ему эту лимонадную гадость.
Порция виски для нее оказалась не меньше, чем его собственная.
- С такими стаканами лучше пристроиться в уголке, - заявила она, направляясь куда-то.
Наконец они уселись на старое канапе. Света тут было маловато.
- Здесь нам точно никто не помешает. Или вы предпочитаете, чтобы вам кто-нибудь мешал?
- Нет, что вы.
- A-а, так это вас вытащили из озера? Да? Ну, тогда мы с вами друг друга стоим. Вон, глядите, они опять пошли танцевать. Может, и вы снова хотите носиться туда-сюда с какой-нибудь из этих славных толстушек?
- Я бы лучше тут посидел, - сказал Марк. - А вы?
- Ни за что, ни за что, ни за что! - вскричала она и, сделав солидный глоток из своего стакана, воскликнула:
- Боже мой… а какой крепкий! Нет, танцы не для меня. Я этого всего терпеть не могу. И не только потому, что выгляжу посмешищем среди всех этих пышногрудых девиц в оборках. Это все равно что попасть на детский праздник, где все в три раза меньше нормального размера. Кошмар!
Она больше не говорила тем дурацким, писклявым, девчоночьим голоском. Она обернулась и посмотрела на Марка, так что даже в этом тусклом свете он смог, наконец, разглядеть ее. Теперь она не казалась худощавой, болезненной, нелепой - она была красива. Несколько мгновений они безмолвно глядели друг другу в глаза.
Именно в ту секунду он обнаружил первую трещину в этом, ином времени. Пока он глядел на нее, изумляясь ее красоте, все, кроме ее лица, переменилось. Они оказались в каком-то другом месте и - что было куда важнее - в своем собственном времени, а он это понял сразу же, как только увидел позади нее книжные полки школьной библиотеки. Сзади, по обе стороны от нее, виднелись зеленые томики дешевого переиздания "Кембриджской современной истории", так что он точно знал, где они оказались. Ему даже не нужно было оглядываться, чтобы понять: и Дороти, и Мод, и Арчи, и Рональд, и капитан Уотерхауз, и лакей, и рояль, и освещенная курительная комната - все это исчезло.
Тут она вскрикнула. И они снова оказались в той, прежней курительной, капитан Уотерхауз теперь играл польку, а упитанные черно-белые мужчины держали за талию полных, пастельного тона девиц.
Она схватила его руку, и ее острые ноготки впились ему в ладонь.
- Не спрашивайте, отчего я это делаю, - пробормотала она, а лицо ее побелело. - Просто позвольте мне это, потому что вы хороший, добрый человек. Я не могу этого объяснить. А если бы и могла, вы бы мне не поверили.
- Отчего же. Наоборот - потому что я сам могу это объяснить.
- Не можете, - сказала она сердито. - Вот и не начинайте тут умничать и рисоваться. Просто дайте мне прийти в себя, а нет - так оставьте меня одну.
Он широко улыбнулся ей, а потом кивнул в сторону скачущих в танце девиц, вздымавших свои пышные юбки:
- Вон те, они бы со мной так не разговаривали. Да и вам, пожалуй, не стоит.
- Все верно, - мрачно сказала она. У нее были чудесные темно-ореховые глаза; а ее тонкий, энергичный профиль, широкие скулы и впалые щеки - все доставляло ему неизъяснимое удовольствие.
- В самом деле, - сказала она, - они бы точно так не разговаривали… и мне не стоит. Вы очень милы. Прошу прощения, - она вскочила с места, - но я больше не в силах все это выносить. Мне пора.
Она уже выбежала из комнаты, а он все никак не мог вырваться из объятий огромного канапе. Догонять ее было совершенно бессмысленно. Здешним, людям довольно раскованным, все же могло не понравиться, если бы двое чужаков, неизвестно как тут появившихся, вдруг взялись носиться по дому. Примостившись на краешке канапе, он стал наблюдать за танцующими. У них все было как надо, они крепко стояли на ногах и не испытывали сомнений, все они были настоящие; однако если бы вместо них польку танцевали куклы, едва ли он выказал бы большее безразличие. А еще - он вновь ощутил отчаяние. И внезапно понял, что оно ушло, когда он был с этой странной девушкой, Энн, а потом снова вернулось.
Едва только он решился отправиться на поиски Энн, которая, быть может, все еще находилась где-то внизу, как ему преградили дорогу Рональд и Дороти Буллер.
- Не знаю, как быть, Денбау, - заявил Рональд, улыбаясь, - она только о тебе и говорит.
- Я просто сказала, что вы умеете предсказывать будущее, - смущенно промолвила Дороти. - А Ронни ужасно хочется узнать, что ему на роду написано, только он в этом никогда не признается…
- Если Денбау погадает мне, я буду счастлив, - сказал Рональд. - Ну как, старина?
Из всех молодых людей на этой вечеринке он был самым ярким: золотоволосый, розовокожий, с искрящимися голубыми глазами, как у счастливого младенца. Все девушки, даже в роскошных туалетах, выглядели на его фоне тусклыми и безвкусно одетыми. Глядя на него, Марк думал: что если все эти дурацкие сражения Первой мировой войны, та же битва под Нев-Шапелью, которая стерла Рональда с лица Земли, уничтожили на веки вечные этот живой, блистательный тип красавца-мужчины? Хотя некоторые американцы чем-то его напоминали.
- На ком он женится? - воскликнула Дороти, поскольку Марк медлил. - Вы, бьюсь об заклад, знаете, так ведь? Или хотя бы думаете, что знаете, как в моем случае - хотя насчет Джефри Перзли вы, конечно, совершенно неправы. Вот глупость-то! Ну, пожалуйста, давайте, скажите ему. Сначала - кто за него замуж пойдет?
- Ох, эти девушки, все бы им замуж, - сказал Рональд, подкручивая свои золотые усы. А сам выжидательно смотрел на Марка.
- Я не знаю, - сказал Марк горестно. - Думаю, он женится, но не знаю, на ком именно… Извините!
- Что с тобой, Денбау, тебе нехорошо? - спросил Рональд.
- По-моему, все в порядке, или нет? Что это с вами? - забеспокоилась Дороти. Она внимательно, почти испуганно смотрела на него.
- Что-то не так… как-то странно я себя чувствую, - осторожно проговорил Марк. А сам знал, что на самом деле происходило что-то необычное. Словно годы спрессовались между ним и его собеседниками, будто воздух загустел, и все цвета поблекли, а предметы лишились острых граней. Голоса их еще звучали ясно, однако было ощущение, что доносились они откуда-то издали.
- Ложись-ка спать, старина, - говорил Рональд. - Дай мне руку. Хочешь, я попрошу слуг проводить тебя до твоей комнаты?
- Нет, спасибо, - сказал Марк. - По-моему, здесь немного душно. Я, пожалуй, выйду, прогуляюсь немного. Извините.
Пока он медленно шел через комнату, сзади него снова заиграл рояль, начинался очередной вальс, однако его мелодия раздавались словно издали - так порой по ночам неясно слышатся откуда-то звуки рояля. У двери он обернулся, чтобы последний раз взглянуть на танцующих: он вдруг понял, что больше никогда их не увидит. Краски окончательно потускнели. Только тени вальсировали под чуть слышный, почти неуловимый отзвук музыки…
Он миновал коридор, очутился в просторной передней и там увидел старого дворецкого, который готовился запереть на засовы входную дверь.
- Погодите, - окликнул его Марк, устремляясь вперед, - мне надо выйти.
Старик даже не взглянул в его сторону, а лишь нагнулся за еще одним засовом. Глухой, наверное.
- Постой, куда? - крикнул Марк, теперь уже почти ему на ухо.
Однако последний засов уже встал на место. Дворецкий медленно выпрямился, затем повернулся в сторону Марка, но на лице его совершенно ничего не отразилось, хотя между ними было всего полметра, не более. И Марк понял, что тот не был способен ни видеть, ни слышать его. Что для дворецкого Марка попросту более не существует - точнее, он еще не появился на свет. И зала уже не выглядела так, как она должна была выглядеть в один из поздних вечеров 1902 года, однако еще не превратилась в ту, что была Марку хорошо знакома…
Он постоял несколько минут после ухода дворецкого, не зная, как быть дальше. Теперь, правда, он совершенно точно понимал: тот вечер 1902 года, куда он таким необъяснимым образом попал, нырнув в воду, для него вот-вот завершится. Он перестал быть зримой частью окружавшей его реальности, которая должна с минуты на минуту исчезнуть, перестать действовать на его зрение и слух - так уже было, когда на несколько секунд он вдруг увидел Энн на фоне школьной библиотеки. Когда он увидел ее, на самом деле, в его собственное время, а не в то, иное время. Получается, она из его времени? Он уже догадывался об этом, едва она потребовала дать ей виски, да и вообще: она ведь разговаривала так, словно сама тоже совершила этот скачок во времени. И он подумал: а вдруг она сейчас тоже стала невидимкой для всех этих людей, живших полвека назад. И решил отправиться на ее поиски.
Он обнаружил ее в большой гостиной: она чопорно сидела чуть поодаль от группы стариков. Хотя она не принимала участия в общей беседе, Марк был уверен, что остальные видят ее, осознают, что она здесь и является одним из действующих лиц этой сцены. Он также был уверен и в том, что никто, даже Энн, не видит и не слышит его. Правда, в отличие от всех прочих, кто даже не взглянул в его сторону, когда он появился в комнате, Энн почувствовала: что-то случилось. Подойдя к ней ближе, он увидел легкое замешательство на ее лице. Однако он понимал, что на самом деле она его не видит.
Здесь, похоже, сошлись все старые, важные гости: был тут и политик, и какой-то генерал, и богатый промышленник, и бесцветный старый гном-банкир; а лорд Броксвуд, тучный, багроволикий, исполнял обязанности председателя собрания. Они все были лица важные, почтенные, и высказывались они на важные, серьезные темы - о текущем положении в стране, в Европе, в мире, а также о будущем страны, Европы, мира. Люди они все были опытные, эксперты в той или иной области, а посему судили авторитетно, безапелляционно, веря с собственную непогрешимость, без тени сомнения; они в сопровождении одобрительного гула и согласных кивков торжественно изрекали свои пророчества. Пока Энн не вскочила с места и не начала говорить: ее глаза горели, а голос звенел.
- Вам, понятное дело, мое выступление кажется чудовищно невежливым, и вы, разумеется, рассердитесь на меня, - громко заявила она, - однако я ничего не могу с собой поделать. Прошу вас, хотя бы один раз выслушайте все как есть - и перестаньте важничать, думая, будто знаете все на свете! Я же вас всех выслушала, правда? Все-все: и о том, что случится у нас в Англии, и что Франция сделает с Италией, а Россия с Германией, и прочее…
- Право, мисс… э-э-э… - начал лорд Броксвуд, и его лицо от раздражения приняло еще более глубокий оттенком пурпура. - По-моему, не…
Но Энн уже было не остановить.