- Одну минуту, Джо. Ну чего ты такой нетерпеливый? Я пришел, чтобы посмотреть на тебя, Джо, в этой чудесной форме официанта. Захотелось узнать, где ты работаешь. Хороший, тихий отель, Джо, очень хороший, тихий отель. Из тех, где никогда ничего не происходит. Здесь полиция тебя не тревожит, не так ли, Джо? Думаю, не тревожит. Хороший, тихий отель, для благородных дам и господ, которые не любят шума и суеты. Вот это мне больше всего нравится, Джо. В таких отелях останавливаются только благородные дамы и господа.
- Давай без трепа, Добби, - бросил официант.
Добби вновь широко улыбнулся. Ему-то как раз нравился собственный треп.
- Хорошо, Джо, не хочешь трепа, обойдемся без него. Я задумал одно дельце. Сейчас не буду говорить тебе, какое, но ты знаешь, что я под этим подразумеваю, мы знакомы не первый день, не так ли, Джо? И для этого дельца мне нужно тихое и спокойное место, где я мог бы пожить неделю-две. Вот я и подумал: остановлюсь-ка я здесь, а ты мне поможешь, не так ли, Джо?
- Не пойдет, - отрезал официант.
- Куда ты так торопишься, Джо? Ты даже не знаешь, что я хочу тебе предложить.
- И не хочу знать. Заруби себе на носу, Добби, я не буду тебе помогать, а ты не будешь здесь жить.
- Не буду, значит? - весело спросил здоровяк.
Официант не находил в этом ничего смешного. Он сделался мрачным, глаза потемнели. Прежде чем заговорить, он приблизился вплотную к столику, и голос его зазвучал угрожающе.
- Ты прекрасно знаешь, что я завязал, Добби. И эта гостиница не для твоих делишек, так и запомни.
- От старых друзей лицо воротишь, Джо? Думаешь, это мудрое решение?
- Я тебе все сказал, - стоял на своем официант. - Я завязал и не собираюсь ничего менять.
- Хороший респектабельный официант в хорошем респектабельном отеле. Это же здорово, не так ли, Джо?
Добби посмотрел на свою сигару, положил ее в пепельницу, залпом допил виски. Вскинул голову, поймал взгляд официанта.
- Негоже смотреть на меня свысока, Джо, и ты это знаешь. Как ты получил эту работу? Да ладно, не хочу знать. Но готов спорить, они понятия не имеют о том, что ты сидел.
Официант облизнул губы.
- Не имеют, - признался он.
- Естественно. Хороший, респектабельный отель. И что? Официант - отбывший срок преступник. Дорогой мой, такое просто невозможно! Бывших заключенных…
- Понятно, понятно, - перебил его официант.
- Одно слово управляющему, и здесь появится новый симпатичный официант.
- Ты этого не сделаешь, Добби!
- Я не хочу этого делать, но если старый друг не желает мне помочь в одном совершенно безопасном дельце, которое ничем ему не грозит, мне просто придется устроить ему неприятности. А это легко, очень легко.
- Почему бы тебе не оставить меня в покое? Я же не вмешиваюсь в твои дела. Мне твоя компания ни к чему. Когда-то я сошел с правильного пути и понес за это наказание. Кстати, куда более суровое, чем ты, Добби, не забывай об этом.
- Видишь ли, Джо, я не только удачливее, чем ты, но еще и умнее, - важно произнес мистер Добби. - Знаю, по мне этого не скажешь. Но я умный.
- Я завязал. Зарабатываю, сколько могу, не вмешиваюсь ни в чьи дела. Ради Бога, оставь меня в покое, Добби.
- Не могу, Джо. Извини, но не могу. И тебе нельзя вот так открещиваться от старых друзей. Есть у меня одна идейка, и если ты мне поможешь, неприятностей у тебя не будет, Джо, наоборот, получишь от меня дружеский подарок. Но если будешь упираться, Джо, тебе это выйдет боком. О респектабельности придется забыть. Похоже, ты потеряешь работу. И едва ли быстро найдешь другую, не так ли? И кто тогда будет помогать твоей дочери, которая только что родила?
- Ты узнал и об этом? - с горечью спросил официант. - Всё предусмотрел, так, Добби?
- Мэгги мне сегодня все рассказала. Говорю тебе, Джо, когда женщины злятся, они вываливают все. Не умеешь ты ладить с женщинами, Джо, отсюда и твои неприятности. Так что будем делать? Будешь мне помогать или как?
Официант подошел еще ближе, к самому столику, наклонился над ним, опустил голову. От его профессиональной выдержки не осталось и следа. Он выглядел, как очень опасный человек, настоящий бандит.
- А теперь послушай меня, Добби, - заговорил он едва слышно, почти шепотом. - Я немало сил положил на то, чтобы получить это место. Меня оно полностью устраивает. Но если ты заложишь меня, мне придется уйти.
- Да, а потом… что?
- Я знаю. Можешь мне не говорить. Я скажу тебе сам. Если ты заложишь меня, и мне укажут на дверь, все будет кончено. Мне понадобились годы, чтобы сюда устроиться, но вышибут меня за какие-нибудь пять минут. А потом деваться мне будет некуда. А как насчет тебя, Добби, как насчет тебя?
- Это ты о чем? - Похоже, мистеру Добби стало не по себе, потому что его лицо покрылось потом. - Меня ты заложить не сможешь, даже не думай об этом. Некоторые поумнее тебя уже пытались это сделать, но остались с носом.
С губ официанта сорвался смешок, самый короткий и неприятный, какой только слышала "Коричневая гостиная". Он оперся на одну руку, а вторую, сжатую в здоровенный кулак, вытянул перед собой.
- Я не собираюсь тебя закладывать, Добби, - прошептал он. - Я разберусь с тобой сам. Отправлю туда, где ты больше никому не доставишь хлопот. Другую работу я уже не найду, да и искать не буду. Свободного времени у меня будет много, и я потрачу его всё, до последней минуты, чтобы найти тебя. А уж когда найду, отплачу тебе сполна.
Мистер Добби выглядел уже не таким цветущим, как раньше, но старался не сдаваться.
- Я это уже слышал, и не однажды, и попытки такие предпринимались, да ничего не вышло.
- На этот раз выйдет, - пообещал официант. - И мне не придется все делать самому. Нас будет двое. Я знаю, где сейчас Ржавый. Он вышел из тюрьмы, ты в курсе, Добби?
- Ржавый вышел из тюрьмы, - кивнул мистер Добби, побледнев еще сильнее. - Но он умер.
- Не умер. Я с ним виделся и говорил, не прошло и двух месяцев, и знаю, где он сейчас. Он не прочь потолковать с тобой, Добби, совсем не прочь, только думает, что ты в Южной Америке. Жаль, ты не слышал, что он о тебе говорил, Добби, а ещё про то, что он с тобой сделает. Как только меня выгонят, я тут же пойду к Ржавому, и мы вместе начнем искать тебя, Добби. Учти, я говорю серьезно. Работая здесь, я не сую нос в чужие дела, но, оказавшись на улице, стану совсем другим, понимаешь?
- Понимаю, Джо.
Официант выпрямился.
- Так что со своим дельцем отправляйся куда-нибудь еще, Добби. Здесь тебе ничего не светит.
Мистер Добби встал, направился к двери.
- Ладно, Джо. Если тебе хочется, будь и дальше хорошим мальчиком. Счастливо оставаться.
Он старался держаться с прежней вальяжностью, но румянца на лице как не бывало.
Провожать его официант не стал. Постоял несколько минут у стола, глубоко дыша, как человек, чудом спасшийся от неминуемой смерти. Потом с ним словно что-то случилось: он как бы ссохся, глаза потухли, лицо сделалось бесстрастным, - короче, он вновь превратился в немолодого официанта. На столе его ждали стакан из-под виски и пустая бутылочка из-под содовой. Он их убрал.
- Вот мы и вернулись в исходную точку, - сказал первый молодой человек.
- Мне уже пора, старина, - ответил второй, присаживаясь на подлокотник кресла. - Завтра у меня трудный день.
- Чтобы пропустить стаканчик, время у тебя найдется.
Он позвонил, в "Коричневую гостиную" вошел тот же официант.
- Два виски, пожалуйста.
- Два виски, сэр, - повторил официант бесцветным голосом. - Да, сэр, - и отбыл.
Второй молодой человек зевнул, обвел взглядом гостиную.
- В следующий раз не останавливайся в этой дыре.
- Одну минуту, - воскликнул первый молодой человек. - После нашего ухода здесь кто-то побывал, постоялец или гость. Я чувствую запах сигарного дыма и вижу окурок сигары. Вы же знаете мои методы, Ватсон.
- Не могу в это поверить. Думаю, официант просто сидел здесь и курил от скуки.
Официант вернулся.
- Моя смена закончилась, сэр, но если вам что-нибудь потребуется, вас обслужит ночной портье.
- Спасибо, не потребуется. Возьмите деньги.
- Благодарю вас, сэр.
- Здесь по-прежнему очень тихо, официант.
- Да, сейчас очень тихо, сэр. - Официант взял поднос и вышел из гостиной.
- Неплохой парень этот официант, но, клянусь шляпой, что за жизнь!
- Что за жизнь! Ну… Cheerio!
- Cheerio!
ГЕНДЕЛЬ И ГАНГСТЕРЫ
Перевод В. Азова
Вероятно, в тот день в лондонском Сити можно было услышать великое множество нелепых дискуссий и споров. Но, конечно, самый странный и самый забавный из них затеяли эти двое. Начнем с того, что они были совершенно незнакомы друг с другом; происходил же их спор где-то между небом и землей в середине шахты лифта в очень высоком здании недалеко от Чипсайда.
Это был один из тех лифтов, которыми пассажиры - как правило с большой опаской - управляют сами. Первый пассажир, высокий, костлявый человек, вошел в лифт на верхнем этаже, где он по поручению одной провинциальной организации, известной под названием Ладденстальского кооперативного товарищества, посетил контору фирмы "Гроссман и Дженкинс, оптовая торговля рубашечными тканями". Лифт начал спускаться, но этажом ниже был остановлен, и управляющий "Юнайтед Тропикал Продактс Лимитед" с поклоном распахнул дверцы перед вторым пассажиром. Второй не был ни высоким, ни костлявым. Это был довольно пожилой джентльмен с широким чисто выбритым лицом; судя по фигуре, он вел сидячий образ жизни, а весь его облик выдавал человека состоятельного и к тому же американца, и, подобно многим состоятельным американцам, он выглядел так, словно его несколько лет продержали в холодильнике. Войдя в лифт, он кивнул управляющему "Юнайтед Тропикал Продактс", закрывавшему за ним внутреннюю и наружную дверцы, и, не обращая никакого внимания на высокого костлявого человека, нажал кнопку с надписью "Вестибюль".
Лифт пошел вниз, остановился, проехал еще немного и окончательно стал где-то между этажами. Американец неодобрительно посмотрел на кнопку с надписью "Вестибюль" и снова нажал ее. Никакого результата.
- А вы как следует нажали? - спросил высокий, костлявый человек с заметным йоркширским акцентом.
- Да, - сухо ответил второй.
Высокий приставил к кнопке длинный и всем своим видом вызывающий доверие палец, но тоже не добился успеха.
- Удовлетворены? - спросил американец с иронической интонацией, которая как нельзя лучше соответствовала его низкому и довольно скрипучему голосу.
- Теперь удовлетворен, - сказал его спутник, ничуть не смутившись, - раз уж я и сам попробовал. Видно, там что-то заело. Давайте-ка поднимемся немножко, а потом спустимся. Не возражаете?
Американец кивнул и нажал нужную кнопку. Но лифт предпочел остаться на месте. Два пассажира прижались носами к двери и услышали сверху чей-то голос. Они стали кричать, но ответа не последовало. Однако через минуту послышался другой голос, более громкий и властный.
- Все нормально, - прогремел этот голос, обращаясь к ним. - Сейчас мы его починим. Только ничего не трогайте, пока я не скажу. Слышите?
Они в унисон закричали, что слышат.
- Тогда полный порядок, - ответил голос. - Это недолго.
Американец и высокий, костлявый человек посмотрели друг на друга.
- Ничего себе полный порядок! - сказал первый, выпятив нижнюю губу, отчего он стал похож на большого бледного младенца. - Я бы сказал наоборот: полный беспорядок!
- Да, вот незадача, - отозвался йоркширец, фамилия которого была Хебблсуэйт. Задержка не очень его раздражала, и он поддакнул из чистого дружелюбия. - Старый лифт, что поделаешь.
- Очень старая модель. Этот лифт давно пора сдать на слом. Одна из ваших древностей, - сказал американец и, поджав нижнюю губу, изобразил легкую улыбку. - Ну что же, слава Богу, Что это не Крайслер-билдинг в Нью-Йорке.
- Я так и подумал, что вы американец, - сказал другой, явно довольный собственной наблюдательностью.
- Да, я американец. - Он сделал паузу, затем добавил со свойственной ему официальной вежливостью: - Моя фамилия Онгар, сэр.
- А я - Том Хебблсуэйт.
- Очень рад с вами познакомиться, мистер Хебблсуэйт, - улыбнувшись, сказал мистер Онгар.
Затем, вспомнив, что он лицо чрезвычайно важное и влиятельное, - а в нем было что-то, наводившее на такую мысль, - он нахмурился, вынул из кармана записную книжку и, нахмурившись еще больше, стал ее перелистывать. Пока он этим занимался, мистер Хебблсуэйт набил трубку, раскурил ее и удовлетворенно запыхтел. Некоторое время оба молчали, а затем мистер Онгар, не отрываясь от своих деловых записей, стал что-то тихонько насвистывать.
Мистер Хебблсуэйт дал своему спутнику посвистеть с минуту, после чего прервал его.
- А теперь я вам скажу, что вы сейчас насвистывали, - добродушно объявил он.
Мистер Онгар поднял глаза от записной книжки.
- А разве я что-то насвистывал?
- Конечно, насвистывали, и я сейчас скажу вам, что именно, - и можете быть уверены, здесь вам никто другой этого не скажет.
- Так что же я насвистывал?
- Арию из генделевского "Иуды Маккавея", - торжествующе произнес мистер Хебблсуэйт.
Действительно мистер Онгар насвистывал, сам того не сознавая, но мелодия, должно быть, все еще звучала у него в голове, потому что он просвистел несколько следующих тактов. Внезапно его широкое бледное лицо просияло.
- Вы правы, мистер… э-э… Хебблсуэйт, - вскричал он в восторге, - это ария из "Иуды Маккавея". Но если бы мне сказали, что здесь, в лондонском Сити, эту мелодию так быстро узнают, я бы не поверил. Так вы знакомы с музыкой Генделя? Это замечательно! Гендель, по моему мнению, величайший из музыкантов всех времен. Да, сэр, величайший. А вы знаете его о-ра-тории?
- Еще бы мне их не знать! - воскликнул мистер Хебблсуэйт. - Если бы вы состояли в Ладденстальском хоровом обществе столько лет, сколько я, вы бы тоже знали Генделя. Я пел эти оратории, можно сказать, до посинения. Да мы, черт возьми, мы их даже задом наперед знаем.
- Прекрасно! - И мистер Онгар снова лучезарно улыбнулся.
- Только я хочу сказать вам одну вещь, - продолжал мистер Хебблсуэйт дружелюбно, но настойчиво. - Вы эту мелодию насвистывали не совсем точно. Потому-то я и заговорил о ней.
Мистер Онгар был потрясен.
- Вот что: если я могу хоть чем-то гордиться, - сказал он очень медленно, взвешивая каждое слово, - так это хорошим слухом, чутким к музыке вообще, а к музыке Генделя в особенности. И если я насвистывал эту мелодию, сэр, то вы можете дать голову на отсечение, что она должна звучать именно так, как я ее просвистел.
- Я не дал бы и двух пенсов, не то что голову, - воскликнул йоркширец. - Нет, вы свистели неправильно. И сейчас я вам покажу, где вы ошиблись. Слушайте!
И без лишних слов он довольно приятным баритоном спел свою версию этой мелодии, отбивая такт рукой.
Американец покачал головой.
- Нет. Я ничего не имею против этой мелодии. Я рад, что услышал ее. Но это не-е ария из "Иуды Маккавея" Генделя. Не знаю, что я насвистывал раньше, потому что я думал о другом, но я просвищу ее теперь, и вы сразу услышите, где вы допустили ошибку.
И мистер Онгар с серьезным видом вытянул свои пухлые губы и засвистел, отбивая такт по рукаву собеседника.
Теперь настала очередь мистера Хебблсуэйта покачать головой, что он и сделал. После этого два энтузиаста, отрезанные от мира в своей висячей клетке, начали жаркий спор и совершенно забыли, где они находятся. Им было не до того: они старались подавить друг друга своими музыкальными познаниями, а поскольку ни один из них не отличался чрезмерной скромностью, заняты они были основательно.
- А я вам говорю, - твердил мистер Хебблсуэйт наклонившись почти к самому уху мистера Онгара и тоже слегка похлопывая его по рукаву, - что Ладденстальское хоровое общество… и заметьте, хоть Ладденсталь не такой уж большой город, вам придется немало побродить по свету, прежде чем вы найдете лучшее хоровое общество… так вот, Ладденстальское хоровое общество давало "Иуду" трижды, и я, можно сказать, насквозь пропитался этой музыкой… я ее знаю как собственное имя.
- Я не говорил этого раньше, - вскричал мистер Онгар, - но перед вами Джеймс Старк Онгар, глава фирмы "Онгар Тропикал Продактс". Никому об этом не рассказывайте, потому что я не хочу лишнего шума вокруг моей маленькой поездки за океан. Но теперь, раз уж вы знаете, кто я, знайте и то, что последние десять лет я финансирую Генделевский фестиваль Онгара - крупнейший музыкальный фестиваль нашего времени.
- А когда старый Джо Клаф… это наш дирижер… велит что-то выучить, так ты должен это выучить без дураков. А когда ладденстальские певцы поют ораторию, то не кое-как, через пятое на десятое, а вызубрив ее всю от корки до корки. Мы исполняли "Иуду" не один раз, а целых три…
- Теперь позвольте и мне сказать вам кое-что. Я собрал лучшую коллекцию рукописей и писем Генделя - лучшую не в Америке, а в мире. Перед вами человек, который отдает музыке Генделя лучшие минуты жизни… не занятые бизнесом… и тратит на нее немало долларов; человек, в чей дом в Нью-Йорке приходят величайшие дирижеры, чтобы побеседовать с ним о Генделе. И уж если я насвистываю мелодию Генделя, то насвистываю ее правильно. Я не могу ошибиться.
Тут они неожиданно заметили, что находятся на дне шахты лифта: швейцар и какой-то человек в комбинезоне открыли им дверцы и принялись подробно объяснять, почему лифт так долго стоял. Но мистер Онгар и мистер Хебблсуэйт только отмахнулись. Их больше не интересовали лифты. Они были слишком заняты своим спором. Перебивая друг друга, они вышли на улицу, где американца ждал большой прокатный "Роллс-Ройс".
При виде этой машины у мистера Онгара родилась одна мысль.
- Послушайте-ка мистер Хебблсуэйт, - сказал он с необычным для него пылом. - Вы человек занятой. Я - тоже… Вы даже представить себе не можете, как я занят. Но мы просто обязаны решить этот спор. В моем номере в "Палэйшл" лежит партитура "Иуды Маккавея" - в натуральную величину, издание восемнадцатого века, я купил ее всего два дня назад… давайте сейчас подъедем туда и все выясним. Мне бы не хотелось весь остаток дня думать о том, что я так и не доказал вам вашу ошибку. Что вы на это скажете?
- Что победителем буду я, - ответил мистер Хебблсуэйт. - Посмотрим, как выглядит эта ария на бумаге, и если окажется, что я ошибся, можете обругать меня последними словами. Но я не ошибся.