- Вот спасибо, что предупредил. Мне, конечно, плевать, получат они право голоса или нет, но нынче я на ее стороне, садовая ты голова, и иду на риск. - Некоторое время он молчал, погруженный в свои мысли и планы. - Я думаю, малыш, лучше всего направить их по ложному пути. Она произносит свою речь, - говорить придется покороче, - полиция видит, что она покидает сцену, и окружает ее, чтобы арестовать. Только та, что сходит со сцены, уже не миссис Фостер-Джонс. А они будут слишком заняты, чтобы заметить настоящую, которая теперь, конечно, выглядит немного по-другому. Все пройдет прекрасно, если там есть центральный вход на сцену, как это обычно бывает. А если еще сбоку есть ступеньки, тогда я все устрою в лучшем виде.
- Но это значит, что кому-то придется сыграть роль миссис Фостер-Джонс. Кто же это будет?
- Я знаю, кто не будет - это наша Сисси. И кроме того, мы не можем ничего решать, пока не узнаем побольше о миссис Фостер-Джонс. Предоставь это мне, малыш. Я посмотрю, как сделать все это наилучшим образом. Ну ступай. И знаешь, - не скрою от тебя, - я жду этого с большим удовольствием.
- Вижу, дядя Ник. И я тоже. Спокойной ночи.
В ту неделю в Лидсе Фостер-Джонс спас меня от безысходной тоски. Нэнси уехала, и я все еще чувствовал и утрату и обиду. Ходить на этюды было невозможно: ясные холода прошлой недели могли бы закончиться снегопадом, - а меня всегда восхищали снежные пейзажи, - но вместо этого обернулись унылым дождем да низко повисшими грязными облаками, словом, пребывание в Лидсе, который никогда не был моим любимым городом, не сулило ничего радостного. Тут-то и пришел мой спаситель Фостер-Джонс.
Он вновь появился у дяди Ника в четверг вечером в сопровождении Мюриел Диркс, одной из единомышленниц своей жены. Она была маленькая, с широким унылым и бледным лицом и огромными, глубоко посаженными глазами. Когда спрашивали, каково ее мнение, она всячески старалась быть полезной и говорила очень приветливо, но почему-то все время выглядела так, словно вот-вот заплачет. Впрочем, как только Фостер-Джонс извлек на свет план зала, дядя Ник перестал замечать обоих и говорил со мною так, будто мы были одни.
- Видишь, малыш, - начал он торжествующе, - это как раз то, что требуется. Гляди сюда. Со сцены в зал с двух сторон ведут ступеньки, и тут же рядом дверь в артистические уборные, в дирекцию и так далее. Обрати внимание: на сцене есть центральный вход между местами для хористов, где будут сидеть самые активные участники митингов. Если митинг в воскресенье будет многолюдный, то они займут все места.
- Это верно, Мюриел? - беспокойно спросил Фостер-Джонс.
- Конечно, - начала миссис Диркс. - Мы уже разослали приглашения.
Но дядя Ник не удостоил их даже взглядом и грубо перебил:
- Гляди, малыш. Мы ставим экран, который скроет этот центральный вход. Закончив свою речь под аплодисменты собравшихся, взволнованная миссис Фостер-Джонс неуверенно подходит к экрану, исчезает за ним, но затем, очевидно, передумав, выходит из-за него, торопливо пересекает сцену, спускается по ступенькам и идет к двери, ведущей за кулисы, - вот сюда. Но открыть эту дверь ей не удается, потому что там уже ждет полиция. И тут - здрасьте, я ваша тетя!
- Может быть, это и так, - резко сказала Мюриел Диркс, - но если полиция схватит миссис Фостер-Джонс…
- Должен сказать, мистер Оллантон, - торопливо проговорил Фостер-Джонс, - я не совсем уяснил себе…
- Одну минуту. - Дядя Ник заметил их существование. - За кого вы меня принимаете? На сцену из-за экрана возвращается совсем не миссис Фостер-Джонс. Настоящая миссис Фостер-Джонс, слегка изменив свою внешность, в это время уже выходит на улицу. Наша задача - направить их по ложному пути. И это самый верный способ. Полицию надо занять делом. Показать им яркое пальто или какое-нибудь платье… не совсем обычное… и если вторая женщина, одетая таким же образом, будет чем-то напоминать миссис Фостер-Джонс, они будут твердо уверены, что это она и есть.
- Прекрасный план, - сказал Фостер-Джонс неуверенно. - Прекрасный, умный план. Как вы находите, Мюриел?
- Признаюсь, он у меня вызывает сильные сомнения. Ведь ваш план рассчитан на то, что полицейские - полные идиоты?
- Ничего подобного. - Дядя Ник строго посмотрел на нее, затем перевел взгляд на Фостер-Джонса. - Не учите меня моей профессии. Я состою в профсоюзе обманщиков и неплохо на этом зарабатываю. Полицейские увидят то, что я захочу, и ничего больше. Не забудьте, что ни один из них не подойдет к экрану. Допустим, на ней ярко-красное пальто. Они видят, как это пальто скрывается за экраном с одной стороны и выходит из-за него с другой, как раз когда они собираются последовать за ним. Они успевают увидеть, но не успевают подумать. Можете мне поверить, это все детские игрушки по сравнению с тем, что мы тут проделываем дважды в вечер, верно, Ричард?
- Согласен, дядя. Но только в том случае, если удачно найдена вторая женщина и обе точно знают, что им делать.
- Эге, и ты туда же, малыш? - Дядя Ник презрительно фыркнул. - Конечно, все должно быть тщательно отработано. Как с фотографиями вашей жены, мистер Фостер-Джонс?
- К сожалению, то, что у меня есть, не очень вам поможет, - сказал он извиняющимся тоном, протягивая поясную кабинетную фотографию и несколько снимков, вырезанных из газет. - Рост пять футов пять дюймов, сложение хрупкое, волосы темные, с сединой…
- Понятно, понятно, - сказал дядя Ник нетерпеливо. - Нет, мы должны все сделать наилучшим образом. Это будет настоящая работа, а не игра. Не любительская стряпня, а продуманный до мельчайших подробностей профессиональный эффект. - Он взглянул на Фостер-Джонса, потом на Мюриел.
- У меня есть знакомая, которая немного похожа на Агнес Фостер-Джонс, - тихо, с беспокойством в голосе сказала Мюриел. - Только не знаю, сумеет ли она…
- Я тоже не знаю, - резко перебил ее дядя Ник. - Я думаю, вам обоим лучше выйти на полчаса. На той стороне есть бар…
- Мы не из тех, кто ходит по барам, мистер Оллантон, - сказал Фостер-Джонс.
- Да-да, конечно. Тогда идите вниз и подождите на служебном подъезде, пока я не пришлю за вами. Или вы решили отказаться от этой затеи? Нет? Ну ладно, тогда подождите внизу. Я не хочу, чтобы вы уходили, потому что о деталях, может быть, надо будет условиться уже сегодня.
Когда они вышли, он налил шампанского себе и мне - у него в уборной всегда была бутылка с трубочкой, пропущенной через пробку; мы выпили, и он вопросительно посмотрел на меня:
- Придумал что-нибудь, малыш?
- Да. Джули Блейн.
- Какие-нибудь доводы, не считая того, что тебе все еще хочется с нею втихую переспать?
- Да. У нее почти такой же рост и фигура. Она умная, опытная актриса и сделает в точности то, что ей скажут. И она понимает в одежде.
- Неприятно признаваться, но ты прав, малыш. А согласится ли она?
- Думаю, что да. Я знаю, она сочувствует суфражисткам. И мне кажется, ей самой доставит удовольствие сыграть такую шутку.
- Несомненно. Но если мы втянем ее, нельзя будет оставить за бортом Томми Бимиша. Придется рассказать ему, а сможет ли он после двух-трех стаканчиков держать свою пасть на замке? Тут мы рискуем.
- А может быть, риск будет меньше, если его тоже втянуть, ввести в действие, дать роль, - сказал я с надеждой, стараясь забыть, что на Томми Бимиша нельзя положиться, даже когда он гвоздь программы.
- И если он не слишком много будет знать. Тогда не слишком много и растреплет. - Дядя Ник с задумчивым видом выпил шампанского и продолжал: - Придется провернуть это сегодня вечером, малыш. Если мисс Блейн согласится, ей надо будет завтра встретиться с миссис Фостер-Джонс, посмотреть, как та выглядит, как двигается, и выяснить насчет одежды. Я спрошу Фостер-Джонса, может ли он отвезти ее туда на машине. На своей машине я ее не повезу и сам никуда не поеду. Я разработаю для них точный план, по вставать с утра пораньше и тащиться под дождем черт-те куда не собираюсь. Томми тоже не поедет. Я ему скажу, что он слишком знаменит. А теперь убеди меня, что с мисс Блейн следует поехать именно тебе. Нет, я серьезно, малыш.
- Я художник, - сказал я важно и в то же время посмеиваясь. - У меня зоркий глаз. Я…
- Подходит, малыш. Я пойду к Томми и мисс Блейн, а потом поговорю с Фостер-Джонсом и с этой миссис. Сам ты возьми Сисси и идите ужинать, а мой ужин пусть стоит на огне - я могу запоздать. И помни, Сисси - ни слова.
Дождь еще лил, и мы с Сисси припустили к трамваю, в котором оказалось полно народу, а потом молча добежали от трамвайной остановки до берлоги. Но когда мы за ужином уселись друг против друга, Сисси заявила довольно раздраженно:
- Я прекрасно вижу, что происходит что-то интересное, так лучше уж расскажи мне все, Дик. Я не прикидываюсь умной, но какие-то вещи я просто чувствую - вот, например, я всегда знаю, когда Ник встречается с другой женщиной.
Я думаю, это была правда. Она ни на чем не сосредоточивала свой ум, не изощряла его, и поэтому он был открыт всем ветрам. Наверное, она могла бы неплохо предсказывать судьбу.
- Да, ты права, Сисси, но тебе это как раз неинтересно. Он обдумывает новый фокус. И задержался, чтобы встретиться с двумя людьми, которые могут ему помочь.
- Ну ладно. Но пускай бы он хоть сказал мне, а то просто задвинул подальше…
- Перестань, Сисси. Ты уже могла бы привыкнуть к нему. Если фокус не удастся, он будет чувствовать себя глупо, а ты представляешь, как ему это приятно? Мне еще он может сказать, но тебе не скажет ни за что. В твоих глазах он должен быть совершенством.
- Пожалуй, верно. Ты очень умный мальчик, Дик. Это, я думаю, наследственное. Только я тебе вот что скажу. - Она доела жареную картошку и выпила портера. - Он один раз совсем перестал важничать, не так давно. Где это было? В Бирмингеме, вот где. Он там заболел - гриппом, наверно, не знаю. Такой у него жар начался. В рот ничего не брал. Только свое шампанское. Целый день лежит, иногда, бывало, вздохнуть не может, выглядит ужасно. И все-таки идет на сцену и показывает свой номер. Я так просила, чтобы он этого не делал… но ты же его знаешь. Он железный человек. Я от него день и ночь не отходила, помогала одеваться и раздеваться, даже гримировала. И ему так было стыдно, и такой он был несчастный, и все потому, что единственный раз он не был как всегда на высоте, потому что я должна была ухаживать за ним… И он не мог понять, что тогда я его по-настоящему любила, любила каждую минуту, никогда не переставала любить.
Она очень серьезно смотрела на меня, и я сказал:
- Да, Сисси, я понимаю.
- Ничего ты не понимаешь, - сердито ответила она. - Ты это говоришь, просто чтобы что-нибудь сказать. Ты как твой дядя: если что-то говоришь мне, так только чтобы заткнуть мне рот. - Она сняла крышку с пудинга. - Рождество! Ох, если он узнает, что я съела хоть крошку, он будет рвать и метать. А как удержаться!
Мы тут же договорились, что она съест немного пудинга, а дяде Нику мы ничего не скажем.
К его возвращению мы успели убрать со стола и вымыть посуду, и Сисси делилась со мной впечатлениями от трех или четырех десятков виденных ею городов и городков, причем рассказывала о них так, словно это были живые люди.
- Иди-ка ты спать, малыш, - начал он сразу, мудро изменив приказ, который обычно отдавал нам перед сном. - Утром ты должен встретиться с этими людьми. Машина за тобой придет часов в одиннадцать. Так что ступай. Сисси, я хочу ужинать. Сегодня я просто голоден. Спокойной ночи, Ричард.
Машина приехала наутро в четверть двенадцатого. Водителем и, по-видимому, владельцем ее был молодой человек из числа "горячих сторонников"; звали его Арнольд, он носил гриву золотых волос и, несомненно, принадлежал к сообществу, известному в те времена в Западном Рединге под названием "Долой шляпы!". На переднем сиденье рядом с Арнольдом сидел Фостер-Джонс, который должен был указывать дорогу. Машина была большая, но вид имела довольно жалкий - это был открытый туристский автомобиль, сейчас, впрочем, ставший закрытым: верх его от какого-то случайного удара опустился - или, вернее сказать, поднялся. Очутившись на заднем сиденье, я тут же почувствовал, что машина совершенно изношена. Настоящего дождя не было, но погода стояла противная, сырая, и промозглое утро словно норовило снова превратиться в ночь.
Когда мы заворачивали к бару, чтобы захватить Джули, я думал, что она будет не в духе: ведь ей пришлось рано вставать, рано завтракать, а теперь еще встречать мрачное холодное утро в какой-то подозрительной машине. Но я глубоко заблуждался. Она была в отличном настроении, и глаза ее так и сверкали из-под маленькой меховой шапочки.
- По-моему, это должно быть забавно, как вы думаете, Дик? - спросила она, усевшись рядом со мной. - Куда мы едем?
- Не знаю. Это секрет.
- Конечно! Какая я глупая! Ну, слава Богу, хоть что-то происходит, я ужасно рада. Ведь было так скучно. Как поживаете, милый? Все такой же угрюмый? Придвиньтесь ближе, мне холодно. Где ваши перчатки - неужели у вас не мерзнут руки?
Арнольд и его машина буквально вприпрыжку вынесли нас из Лидса. Мы то с грохотом и ревом мчались вперед, непрерывно сигналя, то вдруг останавливались, и мотор начинал так чихать и тарахтеть, словно грозил взорваться. Сидя сзади, нелегко было что-нибудь увидеть, но кажется, мы доехали до Хедингли, а там повернули на Отли.
- Знаете, Дик, я сделала громадную глупость, - тихо сказала Джули, воспользовавшись тем, что мотор на секунду умолк, - не прихватила ничего выпить. То есть ничего крепкого. Сегодня это было бы очень кстати, но чует мое сердце, что у этих славных людей мы можем рассчитывать самое большее на чашку чая или какого-нибудь новоизобретенного кофе, который и на кофе-то не похож. Известно ли вам, что мистер Фостер-Джонс занимается производством Здоровой Пищи? Да, где-то в окрестностях Годалминга. У него, наверно, с собой коробка финиковых сандвичей и ореховых котлет, и нам придется ими закусывать. Дик, милый, что, если я возле какого-нибудь бара вдруг скажу, что мне плохо или голова кружится, вы меня поддержите, ладно?
Случилось так, что машина закашляла и остановилась вблизи маленького бара на развилке дорог. Джули толкнула меня локтем.
- Послушайте, мистер Фостер-Джонс, - закричал я, - можно мы выйдем на несколько минут? Мисс Блейн что-то нездоровится…
- Мне, право, так неловко! - воскликнула Джули.
- Боже мой! Конечно, если вам нехорошо, вы должны выйти, - сказал Фостер-Джонс. - Хотя нам осталось проехать всего милю, и Агнес и Мюриел Диркс наверняка угостят нас превосходным горячим травяным отваром…
Мы вылезли из машины и пустились бежать, и через минуту Джули заказывала два двойных виски. Со своим она быстро управилась и тут же потребовала еще одну двойную порцию. (Если кому-нибудь это интересно - тогда все три двойных виски стоили полтора шиллинга.) Вернувшись в машину, она лучезарно улыбнулась Фостер-Джонсу, у которого вид был несколько обиженный, и сказала, что теперь готова ехать куда угодно и с какой угодно скоростью.
Наконец мы свернули в переулок и остановились возле двух низких каменных домиков, соединенных общей стеной. Джули то и дело вскрикивала от восторга. Мюриел Диркс, муж которой, школьный учитель, не пришел домой к ленчу, накрыла стол на шестерых. Миссис Фостер-Джонс и Джули сразу друг другу понравились и немедленно завели долгий разговор об одежде. Я сел так, чтобы видеть миссис Фостер-Джонс, и незаметно сделал несколько набросков в маленьком альбоме, который взял с собой. Она была моложе своего мужа - и, по-моему, стоила десяти таких, как он, - но, конечно, намного старше Джули, самое меньшее лет на двенадцать. Она была худенькая и хрупкая и красотой глаз и тонкостью черт лица не могла соперничать с Джули, но в ней была какая-то своеобразная красота, рожденная впечатлительностью, мужеством и волей, и в придачу - чисто женская веселость, которую добропорядочный, но начисто лишенный чувства юмора Фостер-Джонс, разумеется, не мог оценить или хотя бы понять. Это покажется глупым, и тем не менее, когда я смотрел на Агнес Фостер-Джонс, я был готов не только восхищаться, но полюбить ее, и хотя мои наброски не удались, я по сей день храню их. До той минуты я не слишком задумывался о положении женщин, об их требованиях права на образование, политических прав и более приличного обращения, но, слушая эту женщину, столь непохожую на разнузданных и противных суфражисток с газетных карикатур, и просто глядя на нее, я тут же обратился в феминистскую веру, которой с тех пор и придерживался. Рядом с нею, такой хрупкой, но веселой, болезненной, но смелой, любой член парламента выглядел бы тупоголовым ослом. Она дважды побывала в тюрьме, и теперь полицейскому достаточно было положить ей на плечо свою мясистую руку, чтобы она снова туда угодила. И все же она была готова выступить на этом воскресном митинге и даже могла смеяться, пока они с Джули пытались разрешить проблему одежды. Я понял тогда, - и по сей день считаю, - что при равных возможностях женщины лучше мужчин и лишь выдающиеся мужчины поднимаются до их уровня; в конечном счете эти выдающиеся мужчины одни только и способны ценить и любить женщин, заурядные же - лишь в редких случаях.
За завтраком, который был приготовлен с самыми лучшими намерениями, но не стал от этого ни аппетитнее, ни питательнее, я не отрываясь смотрел через стол на сидевших рядом миссис Фостер-Джонс и Джули. Они напоминали двух сестер, выбравших в жизни разные дороги. Лицо Джули было красивее, и хотя в тот миг я и не ощущал желания, секс все же делал свое дело; и все-таки я начал понимать, что лицо Агнес Фостер-Джонс лучше, несмотря на следы лишений, морщины и впалые щеки - оно было красиво совсем иной и, может быть, более совершенной красотой. Сравнение этих двух женщин - при том, что Джули веселилась от всей души - обнаруживало искусственность Джули и какую-то неуловимую фальшь в ней, все то, что мне и прежде случалось замечать несколько раз. И я не могу отделаться от впечатления, - хотя не хочу его преувеличивать, - что уже тогда, за всеми этими мыслями и другими, еще неотчетливыми, я ощущал странное беспокойство - не о будущем, а словно бы идущее из будущего: неясное предчувствие того, что все обернется для нас страданием.
Как представитель дяди Ника, главы заговора, я должен был утвердить план, который придумали к этому времени женщины. Джули надлежало купить самое броское и длинное пальто, какое можно достать в Лидсе за умеренную цену, а к нему - шляпу, закрывающую почти все лицо, - это уж было легче легкого. Миссис Фостер-Джонс, - она, кстати, сказала, что весь ее гардероб в ужасном беспорядке, - должна была надеть свое самое старое дорожное пальто, сложить и взять с собой все необходимые вещи и быть готовой скрыться из города сразу же после своего выступления. Надеясь, что не беру на себя слишком много, я сказал, что на мой взгляд обе женщины должны находиться где-то за сценой еще до начала митинга. Фостер-Джонс и Арнольд, оказавшийся умнее, чем можно было подумать с первого взгляда, согласились с этим и обещали подыскать там какую-нибудь комнатушку, где женщины смогут дождаться начала.
- Если нужно, - сказал Арнольд, усмехнувшись, - я повешу табличку: "Только для женщин".
- Вот и все, что от нас требуется, - сказал я. - Остальное - точный расчет времени и подробное распределение обязанностей - предоставим моему дядюшке, он человек дотошный и обстоятельный.