- Что верно, то верно, - заметила Джули и состроила гримасу.
- Ладно, пусть у него тяжелый характер, - ответил я. - Но ведь только благодаря ему миссис Фостер-Джонс сможет выступить в воскресенье на этом митинге.
- Молчу, молчу, - сказала Джули, а остальные горячо поддержали меня. - Пора в путь, Дик?
- Да. - Я взглянул на Фостер-Джонса. - Вы сможете быть в "Эмпайре" в четверть девятого? Я скажу дяде Нику, что мы встретимся между представлениями.
- Ну, пошли, - сказала Джули. - Только заглянем на минутку в тот славный маленький бар, потому что я, по-моему, оставила там свою пудру.
Она сердечно простилась с миссис Фостер-Джонс, поблагодарила от нашего общего имени Мюриел Диркс за "чрезвычайно интересный ленч", и мы поехали. Она выпила два двойных виски в том же маленьком баре, а я быстро проглотил кружку пива; на обратном пути Джули прижималась ко мне, волнуя незаметными для других прикосновениями, а сама громко и как ни в чем не бывало разговаривала с сидевшими впереди Фостер-Джонсом и Арнольдом. Теперь машина вела себя лучше, но в конце путешествия нам пришлось ползти с черепашьей скоростью, потому что в Лидсе к обычным декабрьским сумеркам прибавился еще и туман.
Мы собрались в уборной Томми Бимиша, она была самая просторная. Все пришли в костюмах и гриме, и Фостер-Джонс оглядывал нас растерянно и даже с некоторой опаской. К моему удивлению, здесь бы ли и Дженнингс с Джонсоном, они курили сигары и пили виски Томми.
- Не смотри так, сынок, - сказал Дженнингс. - Мы тоже участвуем в игре. Спроси у Магараджи.
- Не забывай, что мы любим женщин, всяких, даже собственных жен, - сказал Джонсон.
- А легавых не терпим с малолетства, - сказал Дженнингс. - Магараджа, займите председательское место.
Дядя Ник оторвался от своих записей и взял на себя командование, притворяясь, что это не доставляет ему никакого удовольствия.
- Начнем с вас, мистер Фостер-Джонс. У вас есть записная книжка? Пишите. Во-первых, экран. Он должен иметь длину футов девять. Высота - не менее семи футов. Не надо делать его слишком легким, но позаботьтесь, чтобы его можно было сдвинуть с места. Лучше закрепить его, когда он будет установлен. Вы точно знаете, куда его ставить? Вот сюда - смотрите. - И дядя Ник показал ему план сцены. Томми Бимиш зевнул и налил себе виски. Джули прикрыла глаза. Дженнингс и Джонсон перемигивались сквозь сигарный дым.
- Вот здесь экран. Важно, чтобы ваша жена исчезла как можно скорее. Если в Шеффилде или возле Шеффилда ей есть у кого заночевать в воскресенье, я отвезу ее туда, потому что на следующей неделе мы там выступаем. Если она согласна, скажите, что я буду ждать ее в машине в девять часов возле служебного входа.
- Но как она узнает вас, мистер Оллантон? Я хочу сказать…
- Я понимаю, что вы хотите сказать, - безжалостно перебил дядя Ник. - Предоставьте это мне. А вам еще два задания. Постарайтесь, чтобы председатель объявил выступление вашей жены без пяти минут девять - не раньше и не позже. И особо позаботьтесь, чтобы ваша жена знала, что ей можно говорить от силы три минуты. Если она затянет свою речь, полиция успеет обойти кругом и схватить ее у центрального входа. Тогда ей придется плохо, а мы все зря потратим время.
- Я это прекрасно понимаю, мистер Оллантон, - начал Фостер-Джонс.
Но дядя Ник снова прервал его.
- И наконец, в воскресенье вечером сами вы должны держаться подальше. Не вздумайте сопровождать жену. Не пытайтесь присоединиться к ней после. Как только узнают, что она здесь, вас могут тут же выследить. Правильно? Правильно. Как она найдет мою машину? На улицу ее аккуратнейшим образом выведут мистер Дженнингс и мистер Джонсон, которые выглядят очень респектабельно, внешность, знаете ли, обманчива! Для любого зеваки они - два галантных американских джентльмена, сопровождающих взволнованную пожилую даму.
- Все будут рыдать от умиления, - сказал Дженнингс.
- А не поставить ли у заднего входа виктролу, - сказал Джонсон, - чтобы она сыграла "Сердца и цветы"? Прошу прощения, шеф! Продолжайте.
- Они знают мою машину, мистер Фостер-Джонс. И будут точно знать, где им быть и что делать. Теперь мисс Блейн. Что вы делаете?
- Я прихожу туда пораньше в ярком пальто, которое куплю завтра, и в шляпе, закрывающей лицо. Отдаю пальто миссис Фостер-Джонс. Беру ее старое пальто и шляпу и, пока она выступает, жду позади экрана. Как только она заходит за экран, я надеваю пальто, выхожу из-за экрана с другой стороны, будто бы очень взволнованная, затем, имитируя ее походку и осанку, торопливо иду вдоль сцены - тут, если аплодисменты смолкнут, кто-нибудь должен зааплодировать снова, - торопливо иду вдоль сцены, спускаюсь по ступенькам, направляюсь к ближайшему выходу - и меня арестовывают. Так?
- Все, кроме одного, - сказал дядя Ник сурово, как говорил на репетициях. - Пока вы с миссис Фостер-Джонс будете ждать ее выступления, вы должны без передышки менять пальто, чтобы делать это за три секунды, не думая. А остальное вам будет уже легко. Вы хорошая, опытная актриса. Миссис Фостер-Джонс не актриса, и, наверно, она будет нервничать. А в молниеносном переодевании за экраном - ключ ко всему фокусу. Все должно выглядеть так, словно она просто прошла за экраном. Так что репетируйте снова и снова и не обращайте внимания, если она будет сопротивляться. Не останавливайтесь до тех пор, пока не научитесь делать это во сне за две с половиной секунды.
- Я сделаю все, что смогу, - сказала Джули. - По-моему, миссис Фостер-Джонс прелесть, и я на все готова, только бы она не попала в тюрьму. Но что будет со мной? Я не умею спорить с полицейскими, хотя всегда знала, что рано или поздно до этого дойдет.
- Мой племянник Ричард, у которого такой невинный вид, будет сидеть недалеко от выхода и пойдет за вами…
- А разве я не могу этого сделать, Ник? - спросил недовольно Томми Бимиш. - Джули работает со мной… и…
- Послушайте, Томми. - На этот раз дядя Ник говорил не очень резко. - Для вас у меня есть гораздо более важное дело - второй ключ к фокусу. Я хочу, чтобы вы были сбоку на галерке. И как только мисс Блейн появится из-за экрана, вы должны громко крикнуть: "Вот она! А ну, давайте похлопаем!" - что-нибудь в таком роде. Это важно, чтобы направить их по ложному следу, - тут начнутся аплодисменты и свист, и никто не успеет ни о чем подумать. У молодого Ричарда это не выйдет так, как у вас…
- Надо полагать, - сказал Томми все еще мрачно. - Как-никак, у меня опыт.
- Кроме того, - ровным голосом продолжал дядя Ник, - вы не успеете спуститься вниз, но все равно вам лучше изменить внешность для этого выступления с галерки…
- Черный парик и большие зубы, - начал Томми, сразу повеселев.
- А молодой Ричард пойдет за ней следом, и от него потребуется только удостоверить ее личность. - Он взглянул на меня, потом на Джули. - Но вы оба должны тянуть время, чтобы полицейские были заняты, пока миссис Фостер-Джонс не окажется в безопасности.
- Мистер Оллантон, - вскричал Фостер-Джонс срывающимся голосом, - я верю, что мы сможем это сделать… И у меня нет слов, чтобы выразить вам, как мы благодарны, моя жена и я…
- Прекратите, - сказал дядя Ник. - Нам еще придется над этим поработать - и вам в том числе. Вопросы задавать сейчас не стоит: нас уже зовут на выход. Мы повторим все снова в пятницу. И точно запомните, что вам надлежит делать, мистер Фостер-Джонс. Проверьте, чтобы экран был такой, как нужно, и не опрокинулся.
- Новый вариант знаменитой сцены с ширмой, - весело сказала Джули. - Будем надеяться, что она пройдет не хуже, чем у Шеридана.
Дядя Ник кисло улыбнулся, чуть шевельнув углами губ.
- В противном случае кое-кто из нас попадет в веселую историю, мисс Блейн.
Ответная улыбка Джули была сладкой и неискренней.
- Я-то попаду, это ясно, что же касается вас, то не знаю. Но в каком-то смысле работать с вами очень приятно, мистер Оллантон.
Дядя Ник не ответил - он уже выходил из уборной, и я, переглянувшись с Джули, последовал за ним.
И все прошло как по маслу. В воскресенье, седьмого декабря тысяча девятьсот тринадцатого года, миссис Фостер-Джонс, знаменитая предводительница суфражисток, с триумфом выступила в Лидсе перед многолюдной аудиторией - и затем бесследно исчезла. Без пяти минут девять улыбающаяся хрупкая женщина с непокрытой головой, но в длинном ярко-красном пальто вышла из-за экрана, приветствуя председателя под взволнованный шум всего зала; в пять минут десятого нигде в здании не было ни малейшего ее следа. Да, все прошло великолепно.
Должно быть, Джули и миссис Фостер-Джонс тренировались не жалея сил, потому что с моего места, - а я сидел у самой сцены, - все выглядело так, словно миссис Фостер-Джонс оставалась за экраном ровно столько, сколько надо, чтобы взять и надеть шляпу, которая была у нее на голове, когда она вновь появилась из-за экрана. Джули, не поднимая глаз и закрыв шляпой почти все лицо, действительно была похожа на миссис Фостер-Джонс. Кроме того, не успела она сделать и шага, как с галерки раздался зычный голос: "Вот она! Похлопаем, ребята!" - и зал опять забурлил. Наверное, этот блистательно рассчитанный и прекрасно исполненный Томми Бимишем ход был лучшим штрихом во всем плане дяди Ника: ни у кого не было времени внимательно наблюдать и думать. Когда Джули спускалась по ступенькам со сцепы, председатель, которому тоже были даны инструкции, уже призывал к порядку и объявлял следующего оратора. Прежде чем Джули добралась до двери, я встал со своего места, но в проходе меня уже опередили полицейский и высокий человек в плаще. Джули успела открыть дверь и выйти, и тут они ее нагнали. Я пошел за полицейским и высоким человеком и очутился в коридоре, где Джули сердито вырывалась из рук здоровенного сержанта полиции.
- Вы что, спятили, приятель? - восклицала она. - Уберите свои грязные лапы!
- Ладно, миссис Фостер-Джонс, - сказал человек в плаще, беря руководство на себя. - Если вы не причините нам беспокойства, мы ответим вам тем же.
- Не понимаю, о чем вы говорите, - сказала Джули. - Кто вы такие?
- Я инспектор сыскной полиции Вудс, и у меня есть приказ взять вас под стражу, миссис Фостер-Джонс.
- Что за чепуха! Я не миссис Фостер-Джонс. - Тут она заметила меня. - О, привет, Дик!
- Привет, Джули! Что тут случилось?
- Я не знаю… вот…
- Подождите. - Инспектор свирепо взглянул на меня. - Одно из двух: или вы уберетесь отсюда немедленно, или отправитесь со мной в участок.
- Что же, я пойду в участок. Хотя смысла в этом не вижу. - Я старался говорить смело и вызывающе, но думаю, что мой голос все-таки дрожал. - Я увидел, что мисс Блейн спускается со сцены. Она моя приятельница. Мы вместе выступаем в варьете. На этой неделе - в Лидсе, в театре "Эмпайр". На следующей неделе - в Шеффилде.
Джули сняла шляпу.
- Должна сказать, инспектор, вы не слишком-то любезны, если не замечаете разницы между мной и миссис Фостер-Джонс, она намного старше. Меня зовут Джули Блейн. Я актриса, сейчас играю в скетче вместе с комиком Томми Бимишем.
- Верно, черт побери, - сказал сержант. - Я сам вас видел. Вот она кто, сэр.
- Я вижу, что она не миссис Фостер-Джонс, - медленно начал инспектор. Потом его словно ударило. - А ну живей, вы двое, - заорал он. - Бегите, может, она еще здесь. Обыщите все комнаты. Посмотрите у задней двери. Пошевеливайтесь! - Когда они умчались по коридору, он подозрительно взглянул на Джули. - Ну хорошо, вы мисс Блейн. Миссис Фостер-Джонс заходит за экран, а вы выходите из-за него в ее пальто.
- Почему в ее пальто? Это мое пальто. Я купила его в четверг утром. Вот смотрите, у меня есть чек из магазина. - Пока инспектор рассматривал чек, она продолжала говорить. - Правда, у миссис Фостер-Джонс пальто почти такое же, только у нее высокий черный воротник и черные отвороты, вы не заметили? Я пришла на митинг и собиралась сесть на сцене, потому что ходили слухи, что будет выступать миссис Фостер-Джонс. Ну и, конечно, опоздала - я не опаздываю только в театр, - поднялась по лестнице, и очутилась за этим экраном, и тут услышала аплодисменты, и миссис Фостер-Джонс начала говорить, так что мне пришлось остаться на месте. Когда она кончила речь и пробежала мимо меня, я очень взволновалась - аплодисменты всегда выбивают меня из колеи - и не могла решить, занять ли мне место на сцене или уйти. Я сделала несколько шагов, и тут какой-то болван на галерке принял меня за миссис Фостер-Джонс, подумал, что она возвращается, и поднял крик, и остальные тоже начали кричать и хлопать, и я перепугалась и побежала к двери, где меня уже поджидал сержант. - Она жалобно улыбнулась инспектору. - Если я причинила вам неприятности, инспектор, я очень сожалею. Но чем же я виновата, что у нас с миссис Фостер-Джонс похожие пальто?
- Не знаю. Но вы должны быть готовы дать нам свои показания в письменном виде.
- Ну, разумеется, - сказала Джули, подняв брови и широко раскрыв глаза - сама невинность. - Почему же нет.
Инспектор глубоко вздохнул и с шумом выдохнул воздух.
- В следующий раз, когда вы приедете сюда, мисс Блейн, я посмотрю, как вы представляете на сцене, там вы будете на месте. Я все время имею дело с лжецами, но вы превзошли всех.
- Вы мне не верите?
Инспектор сыскной полиции Вудс погрозил ей пальцем:
- Вы сами знаете - и я знаю, - что тут нет ни слова правды. Но если вы ничего не скажете, я ничего не смогу поделать. А теперь отправляйтесь в Шеффилд… или хоть в Тимбукту. - И он размашисто зашагал по коридору.
Когда он скрылся, я обнял ее и сказал:
- Ты была великолепна, Джули. Ну просто безупречна. Если все будет благополучно, - а я в этом уверен, потому что сейчас миссис Фостер-Джонс уже далеко, - мы всем обязаны тебе.
Джули закрыла глаза.
- Поцелуй меня.
Мы поцеловались, но тут же отпрянули друг от друга, потому что услышали чьи-то шаги. И слава Богу, что услышали: это был Томми Бимиш, утонувший в шапке и огромном дорожном пальто. Он любил делать вид, что сам водит машину, в действительности же у него был шофер по фамилии Диксон, служивший одновременно и костюмером. (Когда нас принимали у сэра Алека в Абердине, этот шофер отдыхал после трудного дня.) По настоятельной просьбе дяди Ника Томми, который меня невзлюбил, возможно, потому, что я нравился Джули, и он это знал, неохотно согласился подвезти меня в Шеффилд. Наши вещи были уже в машине, и мы сразу же поехали; Томми и Джули сидели сзади, говорили о митинге и о том, как хорошо все удалось, ели сандвичи и пили виски, а я расположился на переднем сиденье рядом с Диксоном, человеком угрюмым и молчаливым. Но Джули, рискуя разозлить Томми, сказала, что ей столько не съесть, и протянула мне несколько сандвичей и полную металлическую крышечку от фляжки виски; фляжка была, видно, очень большая. Проделывая все это, она ухитрилась нежно провести рукой по моей щеке.
Когда мы въехали в Шеффилд, я назвал Диксону адрес, который мне дала Сисси, - мы снова должны были жить в одной берлоге, - и был поражен, когда он ответил, что туда и едет, потому что мистер Бимиш и мисс Блейн остановились там же.
Ее игра во время и после митинга, поцелуй и поведение в дороге привели к тому, что я думал только о ней и не мог решить, рад ли я или огорчен тем, что мы будем жить под одной крышей. Сисси мне ничего о них не говорила. Интересно, а Джули сама знала? А Томми Бимиш? Когда после долгих поисков, расспросов и остановок мы наконец подъехали к довольно большому угловому дому, я все еще не решил, радоваться мне или огорчаться, но предчувствовал, что меня ждет необычная неделя.
3
Дом, в котором мы остановились в Шеффилде, был безусловно необычный. Владелец его, Джордж Уолл, был хорошим литейщиком и проработал несколько лет в Санкт-Петербурге, где обзавелся русской женой. Вернувшись в Шеффилд, он получил - не по своей вине - тяжелую травму ноги и на деньги, уплаченные в виде компенсации за увечье, купил этот дом. Его сестра-актриса посоветовала превратить дом в театральную берлогу. Он сильно хромал, постоянно ходил в рубашке с закатанными рукавами, открывавшими его толстые мускулистые руки, курил дешевый черный табак в маленькой и тоже черной трубке и выглядел очень свирепо, хотя в действительности был человеком добродушным и любезным. Его жена Варвара была смуглая невысокая, сухопарая женщина с пронзительным голосом, энергией и неутомимостью напоминавшая какое-то суетливое насекомое вроде муравьиной королевы. Она вносила в атмосферу дома что-то неповторимо-своеобразное, не определимое словами, и несомненно русское. И пахло в этом доме так, как ни в одном доме Шеффилда. Едва перешагнув порог, вы оказывались где-то за тридевять земель - может быть, в Санкт-Петербурге. Варвара была хорошая кухарка и потчевала нас русскими яствами - щами, борщом, крошечными пирожками с мясом и рыбой, цыплятами по-киевски, которые нравились только нам с Джули. Помогала ей прислуга - молодая толстуха по имени Анни, родом из маленького шахтерского городка (наши комнаты находились рядом, и храп ее отчетливо доносился сквозь стену), и таинственная старая русская женщина в черном платке, которая всегда молчала, но поглядывала на нас так, словно все мы были круглыми дураками.
Здесь не было принято кормить каждого постояльца отдельно, даже когда мы возвращались после представления. Все ели за одним большим столом в столовой. Кроме нас пятерых было еще двое постоянных жильцов на пансионе: тихая пожилая вдова, которая давала уроки игры на фортепиано, и тоже пожилой, но совсем не тихий профессор Ланселот Байерс - он преподавал где-то риторику и выступал с публичным чтением Диккенса. Этот человек высказывал одни ходячие мнения и банальности, причем изрекал их с невероятным апломбом и выговаривал каждую гласную и согласную так отчетливо, точно зачитывал государственный документ. Джули, дядю Ника и меня он раздражал или усыплял, но Сисси слушала его с открытым ртом, а Томми Бимиш, озорно сверкая глазами, старался его раззадорить. Потом, когда мы уехали из Шеффилда, он изумительно спародировал профессора Байерса в своем скетче, сочинив длинный нелепейший монолог.
Вынужденные проводить часть времени вместе, мы все сильно этим тяготились. Дядя Ник и Томми Бимиш уважали друг друга как артисты, совместно участвовали в спасении миссис Фостер-Джонс от тюрьмы, но настоящего расположения между ними не было. Джули не любила дядю Ника, презирала Сисси и должна была проявлять осторожность в отношении меня. Бедняжка Сисси совсем растерялась, но время от времени огрызалась на Джули. Томми я не нравился не только из-за того, что ко мне благоволила Джули, а он это знал. Я думаю, он не выносил меня отчасти потому, что я был молод и полон сил, вел иной образ жизни, и еще потому, что Джули наверняка рассказала ему о моей мечте стать художником, так что для него я не был настоящим артистом. Я не отвечал ему неприязнью, хотя под маской профессиональной веселости он разок-другой давал мне крепкого пинка, и пока еще не ревновал к нему Джули, это пришло чуть позже. Я пользовался впервые представившейся мне возможностью наблюдать его вблизи и пытался понять, что он за человек.