В последнюю нашу неделю в Лондоне я снова зашел в контору Джо Бознби, на этот раз вместе с дядей Ником, который, не объясняя причин, накануне попросил меня быть там. В первой комнате опять сидели люди, и мне показалось, что те же самые, что и в прошлый раз. Дядя Ник прошел мимо дракона, даже не повернув головы в ее сторону, а я, стараясь не отставать, проскочил вместе с ним прямо в кабинет Джо Бознби, забитый мебелью красного дерева, подписанными фотографиями, глубокими креслами и густым запахом сигар, смешанным с ароматом виски и бренди.
- Привет, Ник, и вам привет, юноша! Угощайтесь сигарами. По-моему, старик Питтер их всех уже собрал, я сейчас проверю. - Он позвонил. - И скажу откровенно, Ник, старина, сомневаюсь, что какое-нибудь другое лондонское агентство могло предоставить такой выбор. Должен признаться, поскольку я сижу на этом деле, что сам я бы никогда не справился. Это все старик Питтер.
- Это не ново, Джо, - сухо ответил дядя Ник. - О старике Питтере мне все известно. Непонятно только одно: как ему это удается. Сколько ты ему платишь - триста бобов в неделю?
- Конечно нет, - сказал Бознби чуть ли не с гордостью. - Два фунта.
- А как здоровье его жены?
- Держится, но очень плоха. Потому я и прибавил ему жалованье.
- Полагаю, что тебя это не разорит, Джо, - заметил дядя Ник, бросив на него один из своих мрачно-сардонических взглядов, - как-то трудно себе представить, чтобы ты бросал деньги на ветер.
В боковую дверь кто-то непривычно робко постучал, и в комнату вошел Питтер - старый, сгорбленный, в потрепанном платье. В те времена еще не перевелись старые забитые клерки, последние обломки исчезнувшего диккенсовского мира: они целыми днями работали не разгибаясь за жалкие гроши и вечно боялись увольнения. Питтер явно принадлежал к их числу. Он задрожал от звука громкого, хотя и глухого голоса Бознби.
- Ну, Питтер, все готово для мистера Оллантона?
- Абсолютно все, мистер Бознби.
- Как вам удается их утихомирить, мистер Питтер? - спросил дядя Ник куда более дружелюбным тоном.
- Стараюсь, мистер Оллантон, но вы представляете, что они творят, когда видят, что их так много. Нелегко с ними, мистер Оллантон, очень нелегко. Смею спросить, как вы поживаете, сэр?
- Не могу пожаловаться, мистер Питтер. Да, это мой племянник, Ричард Хернкасл, выступает вместе со мной.
- Очень рад, мистер Хернкасл. Я не раз имел честь…
- Без сомнения, Питтер, - грубо оборвал его Бознби, - но займемся делом! Наше время дорого, даже если вы свое не цените.
- Конечно. Извините, мистер Бознби. Сюда, пожалуйста, джентльмены.
Мы вышли в темный, грязный коридор. Слева за закрытой дверью барабанили на фортепиано: кто-то, видно, репетировал каскадный танцевальный номер. Мы прошли дальше. Питтер открыл какую-то дверь, придержал ее и с робкой улыбкой пропустил нас вперед. Он вел себя как скромный хозяин на вечеринке диккенсовских клерков. Но когда мы вошли, мы словно попали в сказку братьев Гримм. Комната была небольшая, но довольно высокая, оклеенная драными желтыми обоями, на стене красовалась огромная, потемневшая от времени картина с изображением какой-то дурацкой лошади. Комната была полна карликов.
- Нет, с меня довольно! - визгливо выкрикнул Бознби. - Просто мурашки по коже бегают. Ник, старина, ты теперь сам справишься. Выбирай кого хочешь. Мы еще увидимся.
С первого взгляда казалось, что карликов целая толпа, но после ухода Бознби я понял, что на самом деле их не больше десяти. Вначале было шумно, так как они переговаривались и смеялись, но теперь сразу смолкли и стояли тихо, не спуская с нас глаз. Все они были того же типа, что и наш Барни, - большеголовые, с маленьким туловищем, на коротких ножках; двое или трое были похожи на Барни как две капли воды. Некоторые имели вид преуспевающих, хорошо одетых кукол, другие выглядели обтрепанными и не то нервничали, не то сердились; один - с огромным нависшим лбом, бегающими глазами и слюнявым ртом - был явно ненормален. Я хоть и подмечал эти различия между ними, но все происходящее казалось мне каким-то кошмаром. (Еще много лет спустя они продолжали являться мне в сновидениях.) Я обходил их, спрашивал имена, что-то записывал, но соображал довольно плохо. Я и с Барни-то порой чувствовал себя не в своей тарелке, а здесь мне чудилось, что их не десять, а десять сотен. Правда, я искренне жалел их и даже испытывал странное чувство стыда за то, что я не такой; и все-таки именно эти бедные человечки вносили что-то жуткое и в атмосферу комнаты, и в сумерки, и в нашу с дядей Ником сценическую жизнь. Именно здесь, задолго до того, как началась новая глава этой жизни, прозвучала особая нота, словно отдаленный звук трубы, предвещавший будущее, и звук этот был зловещим. В тот день я, конечно, не подозревал, что во время новых гастролей с дядей Ником воспоминания вновь донесут до меня этот зловещий звук. В своем месте я расскажу, как это произошло. Тем временем дядя Ник был занят делом: его в любом обществе сочли бы человеком высокого роста, здесь же, расхаживая среди карликов, пристально разглядывая их и задавая вопросы, дядя выглядел сгорбившимся великаном; рядом неизменно держался Питтер, который при случае сообщал нужные сведения. Наконец они остановили свой выбор на одном карлике; он был очень похож на Барни, но не такой егозливый и глупый. Звали его Филипп Тьюби. Некоторые из карликов подняли шум, разразились упреками и от огорчения начали громко ссориться друг с другом.
- Достаточно, мистер Питтер, - сказал дядя Ник. - Пора кончать. Скажите им, что они могут расходиться. - Мы вышли, сопровождаемые сердитыми возгласами. - Я записал его имя - Филипп Тьюби.
- Думаю, на этого паренька можно положиться, мистер Оллантон, - сказал Питтер. - В балхэмской пантомиме им были довольны. Вы еще не знаете, когда он вам понадобится?
- Пока нет, мистер Питтер. Как только станет ясно, я дам телеграмму. Очень обязан вам за то, что вы предоставили такой большой выбор. Хотите сигару, мистер Питтер?
- Весьма благодарен, мистер Оллантон. - Он даже покраснел от удовольствия. - Это чрезвычайно любезно с вашей стороны. Благодарю.
Он проводил нас обратно в приемную, где мы могли лицезреть Джо Бознби, что-то выкрикивавшего в телефонную трубку.
- Я нашел одного, который может пригодиться, - сказал дядя Ник, когда Бознби кончил. - Питтер знает о нем. И обо всем позаботится, как только я телеграфирую. А теперь, Джо, как выглядит наша новая гастрольная афиша? Какие новости?
- Приглашены "Три-Рэгтайм-Три". Рады, что попали в середину программы, хотя имеют большой успех. Теперь насчет Лили Фэррис, Ник. Ее надо сделать гвоздем программы, старина. Они там в Ланкашире без ума от нее. И на первенстве настаивает не столько сама Лили, сколько ее аккомпаниатор и импресарио - Мерген, а он с виду хоть и мягок, на самом деле кремень.
- И я тоже, Джо.
- Знаю, Ник, - ты еще жестче. Но ты получаешь те же деньги, что и она… так чего тебе тревожиться? Для тебя зритель еще долго будет сбегаться, а она уже на краю скамьи. Уступи дамочке, старина, а? Договорились? Все!
Довольный своим успехом, зная, что главная контора одобрит его, Бознби подарил меня улыбкой, которая сразу же превратилась в хитрую ухмылку.
- Лили Фэррис, - слышите, молодой человек? Есть о ком помечтать, если, конечно, вам удастся угодить ей, а это не так-то просто. Видели ее?
- Да. Скучный номер.
- Молодец, - сказал дядя Ник. - Я тоже не вижу в ней ничего особенного. Ну ладно, нам пора.
- Одну минуточку, простите, дядя. - Я взглянул на Бознби. - Я к вам как-то заходил узнать насчет Нэнси Эллис, но старуха там ничего не знала и не желала слушать.
- Да, те, кто у меня не числятся, для нее вообще перестают существовать. А они от нас ушли. Конечно, крошка Нэнси тут ни при чем. Это все сестрица и ее дурак муж. Я постараюсь узнать, где они и что делают. - Он сделал пометку в блокноте. - А вы, юноша, в следующий раз не позволяйте Вайолет отпихивать вас. Спросите меня и не слушайте никаких "нет". Постойте-ка. Если я что-нибудь узнаю, куда вам сообщить? Где вы будете во время двухнедельного отпуска?
- Давайте я вам напишу.
Дядя Ник заглянул через мое плечо.
- Ты собираешься с кем-нибудь спать в Кеттлуэлле, малыш?
- Нет, я еду туда рисовать.
- Это что-то новое! - Но я видел, что он доволен. Дядя Ник всегда поддерживал мои мечты о живописи, и в конце концов через много лет я именно благодаря ему сумел стать профессиональным художником-акварелистом.
Джо Бознби взглянул на адрес, который я ему написал.
- Кеттлуэлл? Никогда не слыхал.
- О тебе там тоже никогда не слыхали, Джо, - заметил дядя Ник. - Ты для них как зулус для Лондона.
10
Джо Бознби любил меня не больше, чем я его, но дядя Ник был одним из самых популярных артистов, поэтому можно было из-за меня чуть-чуть побеспокоиться, хотя, наверно, адрес Нэнси в Хемстеде нашел Питтер. Я получил его уже в Кеттлуэлле и спустя некоторое время написал ей еще раз. Это опять было длинное письмо, где я прежде всего упомянул о ее странном поведении в Плимуте, а потом подробно описал свое времяпрепровождение: длинные прогулки, этюды и нечто лучшее, чем этюды, - обильные ужины в кабачке, куда я возвращался, когда смеркалось, и где встречал занятных людей. А в конце добавил, что, по моему разумению, все это радовало бы и ее и что я всегда думаю о ней. Не берусь судить, хорошее ли получилось письмо; но мне хотелось, чтобы оно было хорошее.
Непосвященным, недостойным и неведающим должен сообщить, что Кеттлуэлл находится в Верхнем Уорфдейле и что окрестности его неслыханно красивы. В 1914 году, когда болотные тропинки еще не стали автомобильными дорогами, места эти казались глухими и нетронутыми. Я приехал, пожалуй, слишком рано, кроме того у меня сильно мерзли руки, и день-другой было темно и слякотно. Но мой приезд сюда на свободные две недели был самым разумным и бодрящим поступком за все время, что я работал с дядей Ником. Он окрылил меня и подбодрил. Острей, чем когда-либо, я почувствовал, что я - художник, пусть не талантливый, но способный; я ходил на этюды в любую погоду, кроме проливного дождя, и возвращался усталый, но счастливый, чтобы насладиться ароматом яичницы с салом и курить, подремывая, в мирном свете керосиновой лампы. Все варьете и "Эмпайры" казались далекими и почти неправдоподобными. Я словно жил в иной стране и дышал иным воздухом. И если я лишь мимоходом рассказываю об этой передышке, то не потому, что забыл о ней, ибо многое от нее вошло в самую плоть и кровь моего существования, но потому, что она не имела никакого отношения к жизни на сцене варьете, оттого и нет ей места в моем рассказе.
Но когда мне пришлось покинуть эти места, я знал, что здесь, среди высоких гор и болот, я обрел поддержку, очищение и душевную ясность. Только тогда я еще не подозревал, как скоро мне понадобятся накопленные там силы.
Книга третья
1
Наше турне начиналось в Ливерпуле, и в воскресенье вечером я присоединился там к дяде Нику и Сисси. Они были недовольны прежними ливерпульскими берлогами, поэтому мы все втроем остановились в маленькой старомодной гостинице ("постель и завтрак - пять шиллингов") неподалеку от вокзала. Дядя Ник и Сисси только что провели неделю в Борнмуте, но там им не понравилось. И Ливерпуль дяде Нику был не по душе, о чем он мне заявил, как только я пришел к ним в гостиницу. И объяснил почему.
- Как видишь, малыш, тут есть несколько красивых зданий, - начал он. - И неплохая картинная галерея. Но когда повидаешь Роттердам и Амстердам, Гамбург и Бремен, Копенгаген и Стокгольм, то при виде этого города невольно задумываешься о том, что нас ждет в будущем. Те города чистые, этот грязный. Те цивилизованные, этот - нет, разве что местами. Здесь полно полицейских и уличных крыс. Там, где кончаются красивые здания, тянутся трущобы, целые мили трущоб. Я бы собаку в них не стал держать. Но выступать здесь хорошо.
- А с кем мы на этот раз, дядя?
- Могу выдать полный список, малыш, и даже по порядку - я сам приложил к нему руку. - Он вынул записную книжку. - Номер первый - "Собачки Даффилда"…
- Такие чудные собачки! - сказала Сисси.
- Вот и целуйся с ними, девочка, а меня уволь. Дальше - Кольмары…
- Нони опять будет на тебе виснуть, Дик.
- Не выйдет, - ответил я. - Но, надеюсь, на этот раз она и Барни оставит в покое.
- Следующий третий номер - братья Лаусон. Знаешь этот номер? Двое парней - амбиции много, а таланта маловато. Отплясывают, кстати, не так уж плохо, но грубияны страшные. Я поставил их перед нами, потому что они не настолько плохи, чтобы публика сбежала в буфет, и не настолько хороши, чтобы испортить нам прием. Так что мы на прежнем месте. Кстати, пока мы были в Лондоне, я отдал переписать оркестровые партии, а мой друг - немец Макс Форстер - просмотрел партитуру и кое-что исправил. Так что я, пожалуй, завтра схожу вместе с тобой на репетицию - только один раз, и все.
Я ответил, что буду ему благодарен.
- А что во втором отделении, дядя?
- Вначале эквилибрист Монтана, швейцарец. Он балансирует на шаре и при этом делает множество никому не нужных вещей. Скучнейший беспроигрышный номер. Дальше Лотти Дин - трико, бедра и идиотские песенки. За ней Лили Фэррис, которая не возражает против такого порядка, потому что контраст ей на руку. И последний номер - "Три-Рэгтайм-Три", они любят выступать в конце, потому что на втором представлении могут бисировать, если позволяет голос. Вот и все. Бывал я в лучших компаниях, но бывал и в худших. Пройдем, думаю, неплохо.
- А кто из них симпатичней? - с интересом спросила Сисси.
- Тебе придется дружить с твоими чудными даффилдовскими собачками, девочка. Все остальные или зануды, или дураки набитые.
- Жалко, что нет Билла Дженнингса и Хэнка Джонсона, - сказал я.
- Мне тоже жаль, малыш. Но Джо ангажировал их в Вест-Энд, и благодаря этому они в сентябре смогут возвратиться в Америку. За последние два-три года это единственные друзья, которых я завел среди коллег. Некоторые из вас… - тут он перевел взгляд с меня на Сисси, словно нас тут была целая толпа, - кажется, считают, что мне друзья не нужны. Конечно, мне не нужны добрые, старые приятели, которые вовсе не добрые, не старые и не приятели, но я люблю, когда рядом со мной есть человека два, с кем можно поговорить, в отличие от дураков и прихлебателей, вроде тех, что толкутся вокруг Томми Бимиша: слетаются к нему, словно мухи на мед.
- А что с Томми Бимишем? - спросил я.
- Он в полном расстройстве после тех неприятностей, - мрачно ответил дядя Ник. - Но Джо сказал мне, что он готовит новый скетч и собирается ехать по центральным графствам, Йоркширу, северо-западу и Шотландии. Рад сообщить, что мы с ним нигде не встречаемся. Да, малыш, пока не забыл. Когда увидишь утром Сэма, Бена и Барни, предупреди их, что после обеда мы прогоним "Исчезающего велосипедиста", - мы уж его порядком забыли.
- А как номер с двумя карликами, дядя?
- Я еще не перешел к чертежам, малыш. Ну, тебе завтра вставать рано, так что иди лучше спать.
Понедельник был дождливый - так бывало почти всегда, когда мне приходилось рано вставать, - и хотя весна уже началась, Ливерпуль казался огромным, хмурым и неприветливым. Все наше имущество было благополучно доставлено; я предупредил Сэма, Бена и Барни о дневном прогоне "Велосипедиста", потом, выпив отвратительного кофе, точно зачерпнутого со дна Мерси, послонялся в ожидании оркестровой репетиции и дяди Ника. Поскольку он опаздывал, я мог поглядеть на всех остальных. Ведь в конце концов нам многие месяцы предстояло выступать вместе.
Ни Даффилда, ни его собачек я не видел, из их группы была только усталого вида женщина, как мне сказали потом, сестра Даффилда, которая и делала всю работу. Появилась Нони Кольмар со своим дядюшкой Густавом; он кивнул мне, а она показала язык. Монтана и его жена, подававшая ему инструменты, когда он играл, балансируя на большом металлическом шаре, оказались скучной парой, - им скорей подошло бы держать небольшую гостиницу. Лотти Дин, лет пятидесяти, с рыжими крашеными волосами, была похожа на линкор, а вокруг нее, как эсминец вокруг дредноута, беспокойно кружила маленькая, тощая и бледная женщина, к которой Лотти обращалась всегда одинаково: "Этель! Ради Бога…"
Братья Лаусон, Берт и Тэд, прилизанные и причесанные на прямой пробор, были одеты в зеленые полосатые костюмы, розовые рубашки, оранжевые штиблеты и напоминали парикмахеров. Правда, должен признаться, что в ту минуту, когда мне пришло в голову это сравнение, настроение у меня было кислое. Тут как раз появились дядя Ник и Сисси, и я сказал им, что вся эта компания меня не слишком вдохновляет.
- Обычные середняки, - заметил дядя Ник. - И приехали развлекать зрителей, а не тебя, малыш.
- Дик все мечтает о своей Нэнси, - сказала Сисси. - Или о Джули Блейн. Вот в чем его беда.
- Ладно, хватит болтать. - Дядя Ник, с переписанными ногами под мышкой, собирался уже занять сцену, но с неудовольствием обнаружил, что "Три-Рэгтайм-Три", все втроем, завладели вниманием дирижера и шестнадцати оркестрантов. Дядя отступил, проклиная их.
- И вы здесь, мистер Оллантон? - Подошедший представился мне и Сисси как Отто Мерген, аккомпаниатор и менеджер Лили Фэррис (я слышал о нем от Джо Бознби); дядя Ник только кивнул ему и занялся своей сигарой, несмотря на запретительные надписи. - Мисс Сисси Мейпс? Да, разумеется. Мистер Ричард Хернкасл? Очень приятно. Племянник мистера Оллантона, желающий стать художником, не так ли? Да, он говорил нам о вас. Лили наверху у себя, но сейчас спустится. Как вам нравится Ливерпуль, мисс Мейпс?
- Он ей не правится, Мерген, - ответил дядя Ник, все еще пребывавший в плохом настроении. - И мне тоже. Хотя дела здесь должны идти неплохо.
- Я тоже так думаю. - Он добавил что-то еще, но говорил так тихо, что ничего не было слышно, потому что в этот момент загремел оркестр, и три молодых американца принялись за дело: толстяк играл на рояле, высокий - на саксофоне, а тот, что был среднего роста, начал не то петь, не то кричать.
- Что за вой и грохот! - не сказал, а прокричал дядя Ник. Но именно в эту минуту шум вдруг прекратился, и все услышали его слова. Кое-кто засмеялся, но не на сцене: там вся троица посмотрела в нашу сторону. Пока пианист и саксофонист спорили с дирижером, певец решительно направился к дяде Нику и свирепо прорычал:
- Кто назвал это диким воем?
- Я, - спокойно ответил дядя Ник. - И могу повторить, если желаете: что за дикий вой! - Он перекинул сигару в другой угол рта, слегка наклонил голову и бросил на парня такой взгляд, что у того гонор как рукой сняло. В облике дяди Ника было что-то необыкновенно устрашающее.
- Вы просто староваты для новой музыки, папаша.
- Я вам не папаша! - сердито сказал дядя Ник. - И нечего занимать оркестр на все утро. А что касается вашей новой музыки, то год назад я выступал с братьями Хеджес и Джекобсеном, которые привезли ее сюда. И это тоже был дикий вой и грохот.
- Давай продолжать, Маркус, - позвали со сцены.
- Да поскорее заканчивайте, - добавил дядя Ник и махнул рукой, отгоняя его.