На дворе, под щедрыми лучами утреннего солнца, Герберт огляделся вокруг, с удовольствием принюхиваясь к знакомым запахам. В нем осталось довольно от фермера, чтобы без объяснений понять, что дела на ферме "Четыре вяза" идут очень даже неплохо. На всем лежала печать процветания. И было почти слышно, как растут из земли овощи и злаки.
Во двор вышел скотник Старый Чарли, который был работником на ферме, сколько Герберт себя помнил. Теперь он казался совсем дряхлым, ушел в почву, как древний дух земли, со сморщенным личиком, похожим на перележалое яблоко.
- Отличное утро, а? - сказал Старому Чарли Герберт и протянул раскрытую пачку сигарет. - Дела идут неплохо?
- Да вроде бы, - прошамкал Старый Чарли. - Стадо у нас сейчас собралось богатое, правда, вот пастбищной земли не хватает.
- Ну, вы вечно ворчите, старина Чарли. А ведь вы и сами не внакладе, по-моему, верно? Небось за всю жизнь такого жалованья не получали, как теперь?
Старый Чарли покачал головой.
- Деньги - это еще не все. Важно, что на деньги можешь взять, мастер Герберт, я так смотрю. Бывает, у человека полон карман монет и бумажек, а ему с того никакого проку. Ну что нынче купишь-то? Попробуйте ответить, мастер Герберт. Пиво жиже воды, а цены - жуть одна, жуть, говорю я вам. А об капле спиртного по холодной погоде и вовсе даже мечтать не приходится. Табаку унция - плати два шиллинга с гаком. Одной рукой тебе дают, другой назад забирают. Ловкий грабеж, и более ничего.
Он устремил на Герберта негодующий взгляд и презрительно пососал беззубые десны.
- Я думал, вы в гору пошли, Чарли.
Чарли напоследок сглотнул и громко прокашлялся.
- Заработки-то у всех возросли. Но и цены, ежели придет к чему охота, тоже подскочили дай Боже. Опять же и товаров нет. Вот и вся игра, мастер Герберт. Я, когда начал работать, еще до вашего рождения, то был я молодой Чарли Шатл, последний, можно сказать, в очереди, держал свои пенсы в горсти, чтобы купить себе мяса, пива да табаку. Да. Так оно и было. Ну, а теперь я - Старый Чарли, и опять же последний в очереди, и хотя в горсти теперь держу шиллинги, не пенсы, но хватает мне опять-таки только на мясо, пиво да табак. Да и того не вволю. Сельскохозяйственный рабочий, вот я кто такой, мастер Герберт, и нет у меня ничего своего. Ясно я говорю?
- Да-да, Чарли, что же дальше? Или это все?
Старик настороженно оглянулся через плечо, подошел на шаг ближе и понизил голос:
- Вот ежели бы такой сделался порядок, чтобы у меня было чуток собственной землицы и немного своей скотины, или, может, иначе: чтобы были неоглядные поля и тысячные стада и я бы мог сказать: "Они принадлежат тебе, Чарли, как и любому другому", - вот тогда бы, мастер Герберт, и впрямь можно бы считать, что я пошел в гору, как вы говорите. Это уж была бы не игра, а настоящий прогресс.
- Ай да Чарли, - засмеялся Герберт. - Кто бы подумал, что у вас такие мысли в голове!
- Так что ж, - самодовольно проговорил Старый Чарли, - у нас тут по соседству, сами увидите, за время войны всякие перемены с людьми произошли. Я, к примеру, за военные годы научился мозгами шевелить, думать стал, и глубоко забираю.
- Вижу, Чарли. У вас с этим делом серьезно.
- Позднее, - не без высокомерия произнес Чарли, - будет случай и время, я вам все подробнее растолкую, мастер Герберт. Ну, а пока, - заключил он опять в полный голос, - с прибытием, и желаю вам здоровья и счастья!
Радостно было Герберту шагать через поля, обводить взглядом выпуклости и впадины жирной, разогретой нивы, любоваться нежными зеленями, голубыми и желтыми первоцветами по краям переполненных канав, слушать звонкие птичьи голоса. Но ему хотелось рассказать кому-нибудь про свой разговор со Старым Чарли. Да только - кому? Отец и брат Артур, уж конечно, не пожелают слышать мнения своего старого скотника. Матери это неинтересно, к тому же она всегда недолюбливала Чарли. Алан Стриг, вот он бы понял, но Алан Стрит скрылся у себя в Суонсфорд-Мэноре и, возможно, теперь с головой погрузился в тамошнюю таинственную жизнь, забыв обо всем прочем, хотя это, Герберт считает, все-таки навряд ли. Почему-то на ум ему опять пришла девушка Дорис в желтом платочке, вот кому бы рассказать про Старого Чарли. Он одернул себя и с презрением отбросил эту дурацкую мысль - но она к нему вернулась еще и еще раз, породив в душе смущение и досаду. А вокруг, поздравляя его с возвращением, зеленели поля, на живых изгородях распускались почки, пестрели цветы, пели птицы, - все такое знакомое и все исполнено волшебства, и сквозь смущение и досаду в душе проступали смутные, беспокойные желания, принося с собой непонятно откуда взявшееся чувство утраты.
Когда он шагал обратно на ферму по обсаженной деревьями проселочной дороге, его перегнали два всадника. Мужчина остановил лошадь и обернулся, остановилась и его спутница. Герберт узнал полковника Саутхема и его дочь Бетти. Девушка бросила на него один вопрошающий взгляд и тут же с полным равнодушием отвернулась, задумавшись о чем-то постороннем. Герберт был о себе не слишком высокого мнения, он не считал, что способен вызвать к себе интерес у такой прелестной утонченной особы, но все-таки ее высокомерие задело его за живое. Поэтому он чуть ли не с вызовом посмотрел в лицо ее отцу. Полковник Саутхем выглядел по-прежнему подобранным, лощеным - те же выдубленные щеки, красные прожилки в глазах, - однако он заметно постарел. И голос его звучал еще сиплее, чем раньше.
- Постойте-ка, постойте, - произнес он. - По-моему, вы молодой Кенфорд, что записался в Бэнфордширский полк.
- Да. Я вернулся домой. Демобилизован.
- Молодчина! Мне тут надо кое-что сказать вашему отцу, - продолжал полковник. - Он, надеюсь, дома?
- Нет, с утра уехал в Лэмбери.
- Хм! В таком случае, попрошу вас ему передать. Скажете, что капитан Спайрс-Вуд может приехать пятнадцатого, поэтому митинг назначаем на это число, и я хотел бы, чтобы председательствовал ваш отец - местный фермер, и все такое. Вы меня поняли?
Герберт не без иронии дословно повторил слова полковника.
- Верно, - кивнул полковник Саутхем. - И сами тоже приезжайте на митинг. Как насчет того, чтобы выступить перед публикой? Есть охота?
- Нет, - ответил Герберт.
- Что так? Страшно?
- Да нет вроде бы. Хотя, может, и это. Но я не хочу выступать перед публикой, пока у меня не будет что ей сказать.
Полковник мрачно усмехнулся.
- Об этом не беспокойтесь, Кенфорд. Мы вам найдем, что сказать.
- Это - да. Но я хочу найти сам. А я только что вернулся.
- Понятно. Но вы спросите у вашего отца. Он вам скажет. - Полковник оглянулся на дочь, которая выказывала признаки нетерпения. - Минуточку, Бетти, я сейчас. Не натягивай так поводья. - И снова перевел взгляд на Герберта. - Вы - сын фермера, у вас тут отличное хозяйство, не так ли? И вы воевали за свою страну.
- Старался, - ответил Герберт. - И что с того?
- Как это: что с того? Глупое выражение. Так говорят в американских фильмах. И моя дочь вон его употребляет. Теперь ваш долг - позаботиться, чтобы страной управляли, как надо.
- Я всей душой - за, - сказал Герберт.
- Тут сейчас вредного народа развелось, знаете ли, - воинственно продолжал полковник. - Идеи всякие вредные распространяются. Посмотрите на Европу.
- Я посмотрел.
- Вот именно. И что вы видели? Повсюду рыщут красные. Мы не можем допустить такого здесь, вы согласны?
- Не знаю, - спокойно ответил Герберт.
Полковник Саутхем прямо взвился.
- То есть как это не знаете?
- А вот так, - ровным голосом отозвался Герберт, он вдруг принял решение не щадить чувства полковника. - Во многих местах, где я побывал, красные, как вы их называете, теперь распоряжаются, потому что они одни последовательно выступали против нацизма. Вам это известно? А другие, которые боялись красных, шли на сотрудничество с нацистами и поэтому теперь утратили власть. Вот как обстоит дело там, в Европе. Каков расклад здесь, - этого не могу сказать, потому что еще не знаю, я только что приехал.
- Нацисты тут ни при чем! - закричал на него полковник. - С нацистами покончено. Надо теперь позаботиться о своей стране. Если вы, молодежь, не отнесетесь к этому со всей серьезностью, страна угодит в лапы бюрократов, долгогривых агитаторов и подонков индустриального общества. И кончится тем, что они уведут эту ферму у вас из-под носа, если будете зевать. Поговорите с вашим отцом, поговорите. Он понимает положение. И не забудьте передать ему насчет митинга.
Тут, к изумлению Герберта, дочь полковника Бетти громко рассмеялась. Отец сердито оглянулся на нее.
- Иду, иду! - крикнул он и тронул лошадь, даже не посмотрев больше на Герберта.
Девушка ускакала, смеясь, а Герберту стало как-то не по себе от ее смеха. В нем не было смысла. Что она, сумасшедшая? Этот смех был еще неприятнее, чем внезапная ярость полковника, срывающийся голос, побагровевшее лицо. Что это с ними? - подумал Герберт, недоуменно глядя им вслед.
Поручение полковника Саутхема Герберт смог передать отцу только вечером, перед самым ужином. Они сидели в гостиной, и здесь же находился его брат Артур. Жена Артура Филлис и ее двоюродная сестра Эдна помогали матери на кухне. Ужин обещал быть торжественным. Чувствовалось, что у отца и Артура есть какой-то потрясающий секрет, который они готовятся ему открыть в свой срок и ни минутой раньше. Артур, раздобревший за последние года два, так что красная шея прямо распирала воротник сорочки, хитро улыбался и подмигивал. У отца, рослого и сухощавого пожилого человека, всегда такого хмурого и озабоченного, было сегодня на лице чуть ли не игривое выражение, и оно так же мало пристало ему, как и выходной костюм, надетый по случаю поездки в Лэмбери. Герберту он сейчас напоминал те времена, когда был попечителем воскресной школы и в Духов день перед родителями изо всех сил старался держаться бодро и приветливо. Мистер Кенфорд принадлежал к методистам старого закала и подозрительно, даже враждебно относился ко всякой человеческой деятельности, кроме круглогодичной работы на ферме, купли-продажи, прибыли-экономии, морального осуждения и принятия пищи. Сейчас он выступал в несвойственной ему роли и явно тяготился ею. Вид отца и брата раздражал Герберта, но в то же время ему было стыдно своей холодности и отстраненности - ведь праздник-то, он отлично понимал, был затеян в его честь - так что он следил за тем, чтобы не выказывать своей досады.
Все трое вздохнули с облегчением, когда наконец из-за двери выглянула разрумянившаяся Филлис и позвала к столу. Большой стол ломился - Герберт уж и забыл, когда видел такое изобилие. Можно было бы взвод накормить. Целый окорок и свиное филе, это только на закуску. Словно собрали, скопили весь тук земли и вытряхнули перед ним на праздничные блюда. Войны, революции, голод - ничего этого больше не существовало. Три женщины-хозяйки сияли и словно воплощали эту тучную щедрость земли. Эдна была моложе, чем Филлис, совсем еще юная, не заматеревшая, но и она выглядела плотной - этакий полновесный ломоть бело-розовой женской плоти, спелый, налившийся плод, двойная порция фруктово-кремового торта. Эдна была вполне недурна собой, она то и дело приветливо и даже с восхищением взглядывала на Герберта блестящими голубыми глазами, и он ничего против не имел. Но сегодня она как-то была ему ни к чему, как ни к чему был, если по-честному, и весь этот торжественный ужин. Слишком все это, на его вкус, получилось обильно.
- Ага, это уже кое-что! - проговорил отец, переводя взгляд со стола на Герберта. - А взгляните-ка сюда. - Он указал на бутылки с пивом и сидром. - Вы, ребята, знаете, я в рот этого никогда не брал и не возьму, но ваша мать сказала, что сегодня вы должны пропустить по глотку, так что вот, пожалуйста!
- Гм, неплохо, - с ухмылкой сказал Артур. - Не знаю, как насчет Эдны, но за Филлис с этими бутылками нужен будет глаз да глаз.
- Ладно тебе, Артур! - лениво улыбаясь, отозвалась Филлис. - Не за мной нужен тут глаз да глаз. И не за Эдной.
- Ну, мои милые, не для того, чтобы смотреть, все это на стол выставлено, - пригласила миссис Кенфорд. - Нарезай свинину, отец. А ты, Герберт, садись тут, рядом с Эдной. Прямо не знаю, как бы я без нее управилась.
Герберт чувствовал, что его потчуют ветчиной и Эдной. Хотя ведь она, бедная девочка, не виновата. И он дружелюбно отвечал на ее робкие расспросы, рассказывал о том, где побывал, и даже кое-что из того, что видел. Хотя, конечно, для нее все равно это были только слова. Реальность оставалась где-то за стенами дома.
- Ты не думай, Герберт, - с вызовом произнесла Филлис, - Артур, конечно, был все это время дома, помогал отцу управляться на ферме, но и это тоже не шуточки, сколько работы прибавилось, и ополчение, и много чего еще. Верно ведь, Артур?
Артур сказал, что верно, - поскольку от него ждали ответа, а Герберт поспешил с заверениями, что вовсе не считает это шуточками.
- Но к чему ты об этом, Филлис?
- Просто я подумала. - Она замялась. - Мне показалось, что ты немного свысока на нас поглядываешь, вот и все.
- Выходит, неверно тебе показалось, - улыбнулся Герберт. Он успел забыть эту способность женщин угадывать твои невысказанные мысли, схватывать настроение. Слишком долго жил среди мужчин. Все три женщины за столом небось отлично понимают, что ему не по себе, и напрасно он так старается сохранять беззаботный вид.
- Фермерский труд, - проговорил отец, подняв голову от тарелки, на которой высилась груда еды, ибо он, как нередко случается с худощавыми мужчинами аскетической наружности, обладал невероятным аппетитом, - фермерский труд - труд тяжелый, если выполнять все добросовестно. А у нас тут работают добросовестно. Иначе бы мы не выдюжили на этой войне. Они там, наверху, в конце концов это сообразили. А уж мы теперь постараемся, чтобы и впредь не забывали об этом. Не позволим больше фокусов с сельским хозяйством в нашей стране.
- Правильно, - поддакнул отцу Артур. - Нам в стране нужно увеличивать сельскохозяйственную продукцию, а городские пусть за нее платят хорошую цену.
- Любое правительство, если оно с умом, будет стоять на этом! - подхватил мистер Кенфорд.
- Пожалуйста, не надо сегодня политики! - поспешила с просьбой миссис Кенфорд.
- Ой, я тоже прошу, - подхватила Филлис. - Все спорят, спорят, спорят. Прямо ужасно. Вы бы слышали Сиднея. Правда, Эдна?
- Сидней ну просто жуть что говорит. Я ему тут на днях прямо так и сказала, чтобы он немедленно замолчал, и все. Потом-то даже пожалела, что пришлось его так осадить, да ведь что ж это такое за разговоры?..
Эдна обращалась к обеим женщинам, и те понимающе кивнули.
Но мистер Кенфорд, человек упрямый, еще не высказался до конца.
- Что я думаю о политике, все знают. Со мной спорить незачем. Я просто говорю, что при теперешнем положении вещей всякое разумное правительство, если понимает что к чему, должно поддерживать сельское хозяйство. Тут двух мнений быть не может.
- Ясное дело. А городские, если не согласны с этим, - добавил Артур, который все норовил свести счеты с "городскими", - накличут большие неприятности, только и всего.
- Какие еще неприятности? - не удержался Герберт.
Артур взглянул на него, и Герберт был потрясен: на него с подозрением смотрел чужой, настороженный человек. Но в следующую минуту Артур уже весело ухмыльнулся:
- Ладно-ладно, братишка. Знай себе наворачивай да радуйся жизни. С возвращением!
И посмотрел на сидящих за столом, ища поддержки. Его поддержали.
Герберт послушно жевал и старался радоваться жизни. Но ему по-прежнему было среди них как-то неуютно и даже немного грустно. Вокруг сидели его родные, сидели крепко и ели, относясь к делу с полной серьезностью и чуть ли не отирая пот со лба; а он, сам точно такой же, как и они, ничем не лучше, словно завис в воздухе и наполовину отсутствовал. Мать угадала его ощущение и то и дело на него посматривала, не то с вызовом, не то с мольбой. Сделав над собой усилие, Герберт принялся, как и накануне, задавать вопросы о соседях и общих знакомых. Что сталось с тем-то и тем-то? Помогло. Завязался живой разговор - отец и Артур поставляли хозяйственные сведения, а женщины увлеченно выкладывали рождения, женитьбы и похороны. За этими делами одолели фруктовую запеканку со сливками, яблочный пирог и сыр, и оказалось, что больше никому кусок в глотку не лезет, все насытились до отвала. В ход пошли бутылки с пивом и сидром, а мистер Кенфорд принял из рук хозяйки чашку крепкого чая, одновременно выразив надежду, что остальным не придется раскаиваться в допущенных "излишествах".
- Мы останемся здесь, ладно, отец? - сказала миссис Кенфорд. - А посуду перемоем потом, пока вы, мужчины, будете обговаривать подробности.
- Это как ты скажешь, мать, - ответил мистер Кенфорд. Вид у него стал торжественный и многозначительный. - Пойду принесу бумаги.
Что именно за всем этим последует, Герберт не имел представления, но ясно было, что наступил самый главный момент, а весь вечер и даже весь день служил ему подготовкой.
- Может быть, мне лучше уйти? - испуганно спросила Эдна.
- Нет-нет, Эдна, оставайся, - с улыбкой ответила ей миссис Кенфорд. - Ты ведь тут не чужая. Мы считаем, что ты - член семьи.
Да? Это еще почему? Правда, она двоюродная сестра Филлис, напомнил себе Герберт. Но у Филлис, вполне возможно, уйма двоюродных сестер и братьев, теток и дядьев - и, кстати сказать, отец с матерью - с чего же они вдруг удочерили Эдну? Нет, это ему совсем не нравится. Он обернулся, встретил ее робкий, ласковый взгляд и сразу почувствовал себя последним подлецом, когда ласковая робость в ее взгляде вдруг сменилась чуть ли не отчаянием.
- Ты ведь не против, Герберт? - пугливо шепнула она, потянувшись к его уху, вся до того розовая, сияющая и взволнованная, что на мгновение ему захотелось схватить ее и сжать в объятиях.
- Нет, конечно. Да я и вообще не знаю, о чем речь, - ответил он ей довольно сухо, досадуя на себя за такую реакцию.
Отец уже отодвигал тарелки и бережно располагал перед собой большой нотариального вида конверт. Решительный миг настал.
- Герберт! - громко провозгласил мистер Кенфорд, призывая всеобщее внимание. - Мы рады видеть тебя наконец снова под родным кровом.
- Ну, а как же иначе, отец? - вставила словечко мать.
- Ты выполнял свой долг, - продолжал отец, будто не слыша. - А мы здесь выполняли свой. Нам не в чем себя укорить, а пожалуй что и можно погордиться. Теперь так. Ты небось удивился вчера, что я не завожу с тобой серьезного разговора?
- Да нет, - отозвался было Герберт.
Но мистер Кенфорд, раз заговорив, любил довести речь до конца.