Хенти, как уже говорилось, был человеком состоятельным; экспедиция должна была продлиться девять месяцев или год; он мог закрыть свой загородный дом - его жена, как он предполагал, предпочла бы остаться в Лондоне рядом со своим новым возлюбленным - и покрыть больше требуемой суммы. Предстоящая экспедиция обрела романтический ореол, что могло, как он чувствовал, вызвать даже симпатию его жены. Тотчас же, сидя у горящего клубного камина, он решился последовать за профессором Андерсоном.
Когда он в тот день пришел домой, он объявил жене:
- Я решил, что буду делать.
- Да, дорогой?
- Ты уверена, что больше не любишь меня?
- Дорогой, ты знаешь, что я тебя обожаю.
- Но ты уверена, что любишь своего гвардейца Тони - не помню его фамилию - больше?
- О да, намного больше. Это совершенно другое дело.
- Что ж, очень хорошо. Я не собираюсь заниматься разводом в ближайший год. У тебя будет время все обдумать. На следующей неделе я отправляюсь на Урарикуэру.
- Обалдеть. Где это?
- Я и сам точно не знаю. Где-то в Бразилии, мне кажется. Это место совершенно не исследовано. Меня не будет целый год.
- Но, дорогой, как это банально! Так в книгах пишут - добиться высокой цели, я имею в виду, и все такое прочее.
- Ты, очевидно, давно убедилась в том, что я самый обычный человек.
- Ладно, Пол, не спорь… Ой, кажется, телефон. Это, наверное, Тони. Если это он, очень прошу тебя, не мешай мне спокойно поговорить с ним.
Но в последующие десять дней подготовки к путешествию она проявила больше нежности, дважды отставив своего солдата, чтобы сопровождать Хенти в магазины, где он выбирал оборудование, и настояв на покупке шерстяного каммербэнда. В последний вечер она устроила для него званый ужин в посольстве, на который позволила ему пригласить любых его друзей; он догадался пригласить только профессора Андерсона, который был странно одет, танцевал безостановочно и ни с кем не нашел общего языка. На следующий день миссис Хенти пришла проводить мужа на поезд, отправлявшийся к отплытию его парохода, и подарила ему бледно-голубое мягкое одеяло, упакованное в замшевый футляр того же цвета с застежкой-"молнией" и монограммой. Она поцеловала его на прощание и сказала:
- Береги себя, где бы ты ни оказался.
Если бы она проводила его до Саутгемптона, то стала бы свидетельницей двух драматических эпизодов. Мистер Брау добрался только до сходней парохода, где его арестовали за долги - речь шла о сумме в 32 фунта; к этому задержанию привело предшествующее публичное обсуждение трудностей экспедиции. Хенти уладил дело с долгом.
Со второй трудностью так просто не получилось. Мать мистера Некера оказалась на корабле раньше членов экспедиции; у нее был с собой миссионерский журнал, в котором она только что прочитала описание бразильских лесов. Ничто не могло заставить ее разрешить своему сыну отправиться в путь; она останется на борту, пока он не сойдет вместе с ней на берег. Если необходимо, она поплывет с ним, но один он в эти леса не войдет. Никакие аргументы на немолодую решительную даму не действовали, и, в конце концов, за пять минут до отплытия она торжествующе свела своего сына на берег, оставив экспедицию без биолога.
Да и верность мистера Брау испытаний не выдержала. Корабль, на котором они плыли, был обычным круизным лайнером, который в круговом рейсе брал на борт пассажиров. Мистер Брау пробыл на корабле всего неделю и едва освоился с особенностями морского путешествия, как устроил помолвку; когда они пришли в Манаус, он был все еще помолвлен - правда, с другой дамой, - и, несмотря на все уговоры последовать дальше, взял у Хенти денег в долг на обратный путь и вернулся в Саутгемптон помолвленным с первой претенденткой, на которой тут же и женился.
В Бразилии все официальные лица, к которым у них были рекомендательные письма, уже лишились своих постов. Пока Хенти и профессор Андерсон вели переговоры с новой администрацией, доктор Симмонс оправился вверх по реке в Боа-Висту, где и организовал базовый лагерь, в котором поместил большую часть запасов экспедиции. Эти запасы были тотчас же реквизированы революционным гарнизоном, а он сам был заключен под стражу на несколько дней и подвергнут всевозможным унижениям, которые привели его в такую ярость, что, когда его освободили, он сразу же помчался на побережье, остановившись в Манаусе только для того, чтобы проинформировать коллег о своем намерении лично представить свое дело центральным властям в Рио.
Таким образом, хотя со времени начала их путешествия прошел всего лишь месяц, Хенти и профессор Андерсон оказались одни и без большей части своего снаряжения. Позор немедленного возвращения был бы непереносим. Какое-то время они рассматривали возможность спрятаться на полгода где-нибудь на Мадейре или Тенерифе, но даже там их могли обнаружить - до отъезда из Лондона в иллюстрированных газетах было опубликовано слишком много их фотографий. Поэтому в весьма скверном расположении духа они отправились на Урарикуэру вдвоем почти без надежды выполнить что-либо стоящее из задуманного.
Семь недель они плыли на байдарке сквозь зеленые влажные лесные тоннели. Они сделали несколько фотоснимков голых злых индейцев; поместили в бутылки несколько пойманных змей, которых впоследствии, когда их байдарка перевернулась в порогах, потеряли; они перенапрягли свои пищеварительные органы, выпивая тошнотворные напитки на празднествах местных жителей; гвианский старатель украл у них последний сахар. Кончилось все тем, что профессор Андерсон заболел злокачественной малярией, продрожал несколько дней в своем гамаке, впал в кому и умер, оставив Хенти одного с дюжиной гребцов из племени маку, ни один из которых не знал ни слова на знакомых ему языках. Они повернули назад, плывя вниз по реке с минимумом провизии и испытывая взаимное недоверие.
Однажды, около недели спустя после смерти профессора Андерсона, Хенти проснулся и обнаружил, что байдарка и его гребцы исчезли, оставив его только с гамаком и пижамой на расстоянии в две-три сотни миль до ближайшего бразильского поселения. Природа не позволила ему оставаться на месте, хотя в движении особого смысла не было. Он заставил себя идти по течению реки, сначала в надежде найти байдарку. Но вскоре неожиданно весь лес наполнился для него безумными видениями. Он брел с трудом, то в воде, то продираясь через буш.
Почему-то он был уверен, что в джунглях полно пищи. Да, там есть опасность встретить ядовитых змей, дикарей, диких животных, но от голода там не умрешь. Но теперь же он убедился, что это далеко не так. Джунгли представляли собой громадные стволы деревьев, опутанные явно несъедобными зарослями терна и виноградными лианами. В первый день Хенти ужасно страдал от голода. Позднее он, кажется, стал невосприимчив к голоду, его больше беспокоило поведение жителей леса, которые выходили к нему в лакейской ливрее, неся его обед, а затем безответственно исчезали или откидывали салфетки со своих блюд и показывали живых черепах. Появлялись многие, кого он знал в Лондоне, и кружились вокруг него с веселыми криками и задавали вопросы, на которые он никак не мог ответить. Приходила и его жена, он был рад видеть ее, считая, что ей надоел ее гвардеец и она пришла забрать его с собой; но вскоре она исчезала, как и все остальные.
Именно тогда, вспомнив, что для него жизненно важно добраться до Манауса, Хенти удвоил усилия, спотыкаясь о валуны в воде и вырываясь из цепких объятий лиан. "Я должен экономить силы", - думал он. Но затем он забыл и об этом тоже и ничего не помнил до того момента, когда пришел в себя в гамаке в доме мистера Мак-Мастера.
Выздоровление Хенти шло медленно. Сначала дни просветления чередовались с бредом, потом температура снизилась и он был в сознании, даже когда болел. Дни лихорадки становились все реже, пока не достигли нормального для тропиков баланса, случаясь только после долгих периодов относительного здоровья. Мистер Мак-Мастер регулярно давал ему травяные снадобья.
- Они очень противные, - жаловался Хенти, - но действительно помогают.
- В лесу можно отыскать любые растения, - сказал мистер Мак-Мастер, - чтобы вылечить тебя и чтобы загубить. Моя мать была из индейского племени и научила меня многому. Есть растения, чтобы вылечить тебя и вызвать лихорадку, убить или свести с ума, отпугнуть змей, так отравить рыбу, чтобы ее было можно спокойно вынимать руками из воды, словно снимать плод с дерева. Есть даже такие лекарства, которые я не знаю. Говорят, что с их помощью можно воскресить человека, труп которого начал уже смердеть; правда, сам я этого никогда не видел.
- Но вы ведь точно англичанин?
- Мой отец был им. Во всяком случае, барбадосцем. Он приплыл в Британскую Гвиану как миссионер. Был женат на белой женщине, но оставил ее в Гвиане, а сам отправился искать золото. Затем взял мою мать. Женщины племени шириана уродливы, но очень верны. У меня их было много. Большинство мужчин и женщин в этой саванне - мои дети. Вот почему они мне подчиняются, а еще потому, что у меня есть ружье. Мой отец дожил до глубокой старости. Еще и двадцати лет не прошло, как он умер. Он был человек образованный. А вы умеете читать?
- Да, разумеется.
- Не каждому так повезло. Я вот не умею.
Хенти рассмеялся сконфуженно:
- Мне кажется, здесь у вас не было возможностей.
- О да, это точно. У меня очень много книг. Я покажу вам, когда поправитесь. Пять лет назад здесь был англичанин - правда, черный, но он получил хорошее образование в Джорджтауне. Он умер. Читал мне каждый день до своей смерти. Вы тоже будете читать мне, когда поправитесь.
- С большим удовольствием.
- Да, вы мне будете читать, - повторил мистер Мак-Мастер и кивнул, не отрываясь от тыквы-горлянки.
Когда Хенти начал выздоравливать, он редко говорил с хозяином дома; он лежал в гамаке, уставившись на крышу из пальмовых листьев и думая о своей жене, снова и снова вспоминая различные эпизоды их совместной жизни, включая ее увлечения профессиональным теннисистом и солдатом. Дни, равные двенадцати часам, проходили, ничем не запомнившись. Мистер Мак-Мастер ложился спать с заходом солнца, оставляя гореть маленькую лампу - самодельный фитиль, свисавший из горшка говяжьего жира, - для отпугивания летучих мышей-вампиров.
Впервые Хенти покинул дом мистера Мак-Мастера, когда тот вывел его на небольшую прогулку вокруг фермы.
- Я покажу вам могилу черного человека, - сказал он, ведя его на холм между мангровыми деревьями. - Он был очень добр ко мне. Каждый день до своей смерти он два часа читал мне. Думаю, я поставлю здесь крест - в память о его смерти и вашем прибытии, - согласитесь, хорошая идея. Вы верите в Бога?
- Я никогда не думал об этом серьезно.
- Вы совершенно правы. Я очень много об этом думал, и я тоже не знаю… Диккенс знал.
- Думаю, что знал.
- О да, это видно в его книгах. Вы сами убедитесь.
В тот день мистер Мак-Мастер начал сооружать изголовье для могилы негра. Он работал в лесу большим стругом так, что тот скрежетал и звенел словно металл.
Наконец, когда Хенти не лихорадило шесть-семь дней подряд, мистер Мак-Мастер сказал:
- Теперь, я думаю, вы достаточно поправились, чтобы познакомиться с книгами.
В одном конце дома было подобие чердака, образованного высоким необработанным помостом, построенным в карнизе крыши. Мистер Мак-Мастер прислонил к нему лестницу и поднялся по ней. Хенти, все еще неуверенно державшийся на ногах после болезни, последовал за ним. Мистер Мак-Мастер сел на помост, а Хенти поднялся на последнюю ступеньку лестницы и огляделся. Там лежала груда маленьких пакетов, завернутых в тряпки, пальмовые листья и необработанные шкуры.
- Очень тяжело было спастись от гусениц и муравьев. Две книги практически погибли. Но индейцы знают масло, которое может помочь.
Он развернул ближайший пакет и передал вниз переплетенную в телячью кожу книгу. Это было раннее американское издание "Холодного дома".
- Ведь все равно, с чего начинать.
- Вам нравится Диккенс?
- Ну конечно. Больше чем нравится. Намного больше. Видите ли, его книги - единственные, что я слушал. Мой отец любил читать его, потом негр… а теперь вы. Я слышал их уже по нескольку раз, но они мне не надоедают - каждый раз узнаешь и замечаешь что-нибудь новое; так много персонажей, так много разных событий, так много слов… У меня есть все книги Диккенса, кроме тех, что сожрали муравьи. Чтобы прочитать все, требуется много времени - больше двух лет.
- Что ж, - сказал Хенти беспечно, - вполне хватит на мой визит.
- Надеюсь, что нет. Это здорово начать снова. Каждый раз я нахожу новые поводы для радости и наслаждения.
Они взяли с собой первый том "Холодного дома", и в тот день после обеда Хенти читал впервые. Ему всегда нравилось читать вслух, и в первые годы своей семейной жизни он прочитал несколько книг подобным образом вместе с женой, пока однажды в один из ее редких приступов откровенности она не призналась, что это было мучением для нее. Иногда после этого случая он думал о том, что хорошо было бы иметь детей, чтобы читать им вслух. Но мистер Мак-Мастер был уникальным слушателем.
Старик сидел в своем гамаке, выпрямившись, напротив Хенти, неотрывно глядя на него и повторяя слова беззвучно, одним только движением губ. Часто, когда появлялся новый персонаж, он говорил: "Повторите имя, я забыл его" - или: "Да-да, я хорошо ее помню, она умерла, бедняжка". Он часто прерывал чтение вопросами, но не теми, которых ожидал Хенти, не об обстоятельствах повествования - ни процедуры Канцлерского суда, ни нормы общения того времени, о которых он не имел никакого представления, его не интересовали, - а вопросами о персонажах. "Почему она это сказала? Она действительно так думала? Почему она почувствовала слабость - от каминной жары или от чего-то в этих документах?" Он громко смеялся над всеми шутками и над некоторыми местами, которые Хенти смешными не казались, и просил его повторить их два или три раза; а при описании страданий отверженных "Одинокого Тома", слезы у него текли по щекам в бороду. Его комментарии к событиям обычно были просты: "Я думаю, Дедлок - гордый человек". Или: "Миссис Джеллиби недостаточно заботится о детях". Хенти получал от чтения почти такое же удовольствие.
В конце первого дня старик сказал:
- Ты читал прекрасно, твое произношение лучше, чем у черного. И ты объясняешь лучше. Словно мой отец снова здесь. - И всегда в конце чтения он вежливо благодарил своего гостя:
- Я получил от этого большое удовольствие. Глава была очень тревожной. Но если я правильно помню, все закончится хорошо.
Ко времени, когда они прочли уже значительную часть второго тома, новизна стариковского удовольствия стала увядать, и Хенти почувствовал себя достаточно сильным, чтобы выказывать нетерпение. Он не единожды касался проблемы отъезда, спрашивая о байдарках, дождях и возможности найти проводников. Но мистер Мак-Мастер, казалось, ничего не понимал и не обращал никакого внимания на эти намеки.
Однажды, пробегая большим пальцем страницы "Холодного дома", которые предстояло прочитать, Хенти сказал:
- Нам еще долго до конца. Надеюсь, мы закончим его до моего отъезда.
- О да! - сказал мистер Мак-Мастер. - Не беспокойся об этом. У тебя будет время закончить его, мой друг.
В первый раз Хенти заметил легкую угрозу в манере хозяина дома. Этим же вечером за ужином, состоявшим из маниоки и сушеного мяса, который съедают перед самым заходом солнца, Хенти вернулся к этому вопросу.
- Понимаете, мистер Мак-Мастер, пришло время мне подумать о возвращении в цивилизацию. Я уже слишком долго злоупотребляю вашим гостеприимством.
Мистер Мак-Мастер склонился над тарелкой, разжевывая куски маниоки, и ничего не ответил.
- Как скоро, по вашему мнению, я могу достать лодку?.. Я спросил, как скоро я смогу достать лодку. Я ценю вашу доброту больше, чем могу выразить словами, но…
- Мой друг, любая доброта, какую я проявил к тебе, с лихвой оплачена твоим чтением Диккенса. Давай больше не возвращаться к этому.
- Я очень рад, что вам понравилось. Мне тоже. Но мне действительно пора подумать о возвращении…
- Да, - произнес мистер Мак-Мастер. - Черный человек был таким же. Он думал об этом все время. Но он умер здесь…
Дважды в течение следующего дня Хенти поднимал этот вопрос, но хозяин дома уклонялся от ответа. Наконец он сказал:
- Простите меня мистер Мак-Мастер, но я настаиваю на этом. Когда я могу достать лодку?
- Здесь нет лодки.
- Но индейцы могут сделать ее.
- Надо подождать дождей. Сейчас воды в реке мало.
- Сколько это займет времени?
- Месяц… Два…
Они закончили читать "Холодный дом" и приближались к концу "Николаса Никлби", когда пришел сезон дождей.
- Ну вот, настало время готовиться к отъезду.
- Нет, это невозможно. Индейцы не будут делать лодку в период дождей - это один из их предрассудков.
- Вы могли бы сказать мне об этом раньше.
- Неужели я об этом не говорил? Значит, забыл.
На следующее утро, пока старик был чем-то занят, Хенти вышел из дому один с самым беспечным видом и пошел по саванне к индейским хижинам. Около одной из дверей сидели четверо или пятеро индейцев шириана. Они не взглянули на него, когда он подошел. Хенти обратился к ним с несколькими словами на языке маку, которые выучил во время путешествия, но они не подали виду, что поняли его. Потом он нарисовал на песке байдарку, изобразил как мог некоторые виды плотницких работ и указал на индейцев, затем изобразил, что дает им что-то, и нацарапал на песке изображения ружья, шляпы и некоторых других узнаваемых предметов торговли. Одна из женщин захихикала, но никто из мужчин не показал, что понял хоть что то, и он ушел от них ни с чем.
За дневной едой мистер Мак-Мастер сказал:
- Мистер Хенти, индейцы рассказали мне, что вы пытались с ними поговорить. С ними проще общаться через меня. Вы понимаете, надеюсь, что они ничего не сделают без моего позволения. Они считают себя, и в большинстве случаев справедливо, моими детьми.
- Я спрашивал их о байдарке.
- Так они мне и дали понять… И если вы уже поели, мы можем взяться за следующую главу. Я очень увлекся книгой.
Они закончили читать "Домби и сын"; со времени, когда Хенти покинул Англию, прошел почти год, и его дурные предчувствия нескончаемой ссылки стали неожиданно очень мучительными - среди страниц "Мартина Чезлвита" он нашел рукописный документ, неровно написанный карандашом.
"Год 1919
Я Джеймс Мак-Мастер из Бразилии клянусь Барнабасу Вашингтону из Джорджтауна что если он закончит читать Мартина Чезлвита я отпущу его как только он закончит".
Далее следовал жирный карандашный крестик и после него:
"Мистер Мак-Мастер поставил этот крестик, подписано Барнабас Вашингтон".