- Превосходно, - сухо ответила домоправительница. - Насколько я разбираюсь, с ней все в порядке. Она сегодня ест за двоих. Мне бы тоже посиживать в своей комнате и ничего не делать.
Мадам, когда я вошла, сидела, или скорее полулежала, в низком кресле у камина, по своему обыкновению вытянув ноги к самой решетке и поместив рядом с собой небольшой кофейный набор. Она торопливо сунула книжку под складки юбки и притворилась настолько слабой, что, не услышав утешительных вестей относительно ее самочувствия от миссис Раск, я бы, наверное, испугалась.
- Надеюсь, вам лучше, мадам? - сказала, приблизившись, я.
- Лючше, чем я заслюживаю, моя дорогая дьетка, пресносно. Люди все так добры, для меня всякую мелочь деляют. Вот café - випиля глоточек, чтобы порядовать бедни миссис Раск.
- Ваша простуда проходит?
Она слабо покачала головой, склоненной на руку, - она поддерживала голову кончиками трех пальцев, упершись локтем в кресло. Потом вздохнула и томно опустила глаза, всем своим видом изображая крайнюю удрученность.
- Je sens des lassitudes во всех мои членах, но я просто счастлива, ведь, хотя страдаю, я утешена… и признательна за des bontés, ma chère, que vous avez tout pour moi. - С этими словами она подняла на меня благодарный взгляд и вновь опустила долу.
- Леди Ноуллз очень бы хотела на несколько минут увидеться с вами, если бы вы позволили.
- Vous savez, les maladesникогда не принимают гостей, - ответила она с внезапной резкостью и силой в голосе. - Кроме того, я не могу поддержать беседу, je sens de temps en temps des douleurs de tête… в голове и в ухе, в правом ухе… это абсолютни parfois мука… вот опьять…
И она поморщилась, застонала, закрыла глаза, прижав руку к правому уху.
При всем моем простодушии я почувствовала, что мадам притворяется. Она переигрывала - слишком порывисто лишалась сил, к тому же я знала, как хорошо она может говорить по-английски, а злоупотребляет иноязычными выражениями, чтобы внушить, будто крайне угнетена болезнью. И тогда я, с выручавшей меня изредка смелостью, проговорила:
- О мадам, неужели же вас так затруднит встреча с леди Ноуллз - всего на две-три минутки?
- Жестокосердная дьетка! Видите, какой чьюдовищни страдание мне причиняет боль в ухе, и требуете, чтобы я веля разговор с незнакомыми. Не думаля, что ви, Мод, будете такая бесчьювственная. Это невозможно, ви дольжны понимать… просто невозможно. Я никогда, ви знаете, затрюднений не избегаю, если есть силы… никогда… никогда. - Мадам уронила с десяток слезинок, всегда бывших у нее наготове, прижала руку к уху и едва слышно вымолвила: - Будьте добры, сообщите вашей гостье, в какое состояние ви меня нашли… как я страдаю, и, Мод, оставьте меня, я хочу прилечь, пока боль не отпустит.
Я произнесла несколько слов утешения, требуемых случаем, но выдававших, наверное, мое сомнение в мере страданий мадам, и вернулась в гостиную.
- Заходил капитан Оукли, моя дорогая, и, решив, вероятно, что вы сегодня вечером уже не появитесь, отправился в бильярдную, - обратилась ко мне леди Ноуллз.
Вот, оказывается, почему я слышала грохот и щелканье шаров за дверью бильярдной, когда проходила мимо.
- Я объяснила Мод, до чего гадок ее наряд.
- Вы очень внимательны, Моника! - сказал мой отец.
- Остин, право, вы поступите разумно, если женитесь, необходимо, чтобы кто-то вывозил девушку в свет, заботился о ней. И кто еще это сделает? Она же образчик безвкусицы - неужели не видите? Убожество! И так жаль - ведь она прехорошенькая, а в руках умелой женщины стала бы очаровательной!
Отец воспринял выходку кузины Моники с удивительным добродушием. Она всегда, думаю, пользовалась особыми привилегиями, и мой отец, перед которым мы все трепетали от страха, относился к ее веселым выпадам, как, наверное, в старину какой-нибудь мрачный барон Фрон-де-Беф - к дерзкой болтовне шута.
- Я должен принять сказанное за нащупывание почвы? - обратился отец к говорливой кузине.
- Да, именно, но речь не обо мне, Остин… не о моей недостойной особе. Вы помните крошку Китти Уиден, на которой я вам советовала жениться двадцать восемь лет назад, - за ней было сто двадцать тысяч фунтов? Теперь ее состояние значительно возросло, а сама она - приятнейшая старушка, и, хотя вы тогда не пожелали сделать ее женой, она, как я знаю, похоронила уже второго мужа.
- Рад, что не стал все-таки ее первым… - вставил отец.
- Говорят, состояние просто огромное. Ее последний муж, русский купец, завещал ей все, что имел. У нее родных - ни души. Принадлежит к высшему кругу.
- Вы всегда готовы сватать, Моника, - прервал кузину отец, мягко опустив на ее руки свою. - Но ни к чему это. Нет, нет, Моника, надо позаботиться о малышке Мод как-то иначе.
Я почувствовала облегчение. Обычно мы, женский пол, инстинктивно страшимся повторных браков и считаем, что любого вдовца подстерегает эта опасность. Помню, всякий раз, когда отец уезжал в город или с каким-нибудь визитом - что случалось крайне редко, - миссис Раск говорила мне: "Не удивлюсь - да и вы, моя дорогая, не удивляйтесь попусту, - если он привезет с собой молодую жену".
Отец, поглядев с добродушием на кузину и очень ласково на меня, отправился, как это было у него заведено в вечерние часы, в библиотеку.
Я не могла не вознегодовать на леди Ноуллз - за то, что она вмешивалась в нашу жизнь с матримониальными планами. Больше всего на свете я боялась мачехи в доме. Добрая миссис Раск и Мэри Куинс, каждая по-своему, случайно рассказанными историями и часто повторяемыми рассуждениями внушили мне, что это была бы ужасная катастрофа. Я думаю, они не желали революции со всеми ее последствиями в Ноуле и считали, что мне не повредит бдительность.
Но на кузину Монику было невозможно долго сердиться.
- Вы же знаете, моя дорогая, ваш отец - чудак, - сказала она. - Я его не принимаю всерьез - никогда не принимала. И вам не советую. Помешанный, моя дорогая, помешанный… решительно помешанный!
И она постучала себя по лбу с таким озорным и комичным видом, что я бы непременно расхохоталась, не будь высказывание столь чудовищно непочтительным.
- Хорошо, дорогая, как там наша модистка?
- Мадам так страдает из-за боли в ухе, что, по ее словам, для нее совершенно невозможно удостоиться чести…
- Честь? Вот уж вздор! Я хочу посмотреть, что это за женщина. Боль в ухе, вы говорите? Бедняжка! Думаю, дорогая, я излечу ее в пять минут. У меня самой временами бывает… Идемте в мою комнату, возьмем пузырьки.
В холле она зажгла свою свечу и легким быстрым шагом стала подниматься по ступенькам наверх, я следовала за ней. Найдя лекарства, мы вместе направились к комнате мадам.
Наверное, мадам услышала нас еще в другом конце галереи и догадалась, что мы идем к ней, ведь ее дверь внезапно хлопнула, началась возня с замком, но он был неисправным.
Леди Ноуллз постучала в дверь со словами:
- Простите, мы войдем. У меня лекарства, которые, я уверена, вам помогут.
Ответа не последовало, она отворила дверь, и мы обе вошли. Мадам, завернувшись в голубое одеяло и спрятав лицо в подушку, лежала в кровати.
- Может быть, она спит? - произнесла леди Ноуллз, подошла к лежавшей и склонилась над ней.
Мадам в кровати притаилась как мышь. Кузина Моника поставила свои два пузыречка на столик, опять склонилась над мадам и стала тихонько приподымать край одеяла, скрывавший лицо. Мадам застонала, будто во сне, еще глубже зарылась лицом в подушку и изо всех сил потянула на себя одеяло.
- Мадам, здесь Мод и леди Ноуллз. Мы пришли, чтобы лечить ваше ухо. Позвольте взглянуть… Она не спит - она так крепко уцепилась за одеяло… О, позвольте же я взгляну!
Глава XI
Леди Ноуллз видит лицо
Возможно, скажи мадам: "Прекрасно - дайте, прошу, поспать", - она вышла бы из затруднения. Но, играя расслабленность до дремоты, она не могла говорить связно; впрочем, не годилось и силой удерживать одеяло на голове. Присутствие духа покинуло мадам - и кузина Моника сорвала покров. Едва кузина разглядела профиль страдалицы, как добродушное лицо ее вытянулось и потемнело от изумления, даже потрясения. Выпрямившись у кровати - уголки ее плотно сжатых губ, выражая омерзение и возмущение, опустились, - она неотрывно смотрела на больную.
- Значит, это мадам де Ларужьер? - наконец воскликнула леди Ноуллз с высокомерным презрением.
Кажется, никогда я не видела, чтобы кто-то был настолько шокирован.
Мадам села, совершенно пунцовая. Ничего удивительного - так плотно закутаться в одеяло! Она не смотрела на леди Ноуллз, но устремила взгляд прямо перед собой и в пол - чудовищно мрачный взгляд.
Я очень испугалась, я чувствовала, что вот-вот расплачусь.
- Значит, мадемуазель стала замужней женщиной с тех пор, как я в последний раз имела честь видеть ее? Поэтому-то новое имя мадемуазель мне ни о чем не сказало.
- Да, я замужем, леди Ноуллз, все, кто меня знает, я думаля, слишали… Очень достойный брак, принимая во внимание мое положение. Нет необходимости далее слюжить в гувернантках. В этом ничего плохого, надеюсь?
- Надеюсь, нет, - сухо произнесла чуть побледневшая леди Ноуллз, все еще глядя с брезгливым изумлением на красное, до края парика на лбу, лицо гувернантки, которая по-прежнему, в замешательстве, мрачно высматривала что-то перед собой на полу.
- Я полагаю, вы все убедительно объяснили мистеру Руфину, в чьем доме я вас нахожу? - спросила кузина Моника.
- Да, разюмееться… все, что его интересовало… хотя, в сущности, нечего объяснять. Я готова ответить на любой вопрос. Пускай мистер Руфин спрашивает.
- Прекрасно, мадемуазель.
- Мадам - с вашего позволения.
- Забыла. Мадам… Я осведомлю его обо всем.
Мадам устремила на леди Ноуллз злобный взгляд и криво усмехнулась - с затаенным презрением.
- Мне нечего скривать. Я всегда испольняля свои обязанности. О, какая сцена неизвестно из-за чего! Прекрасное лекарство для больной… ma foi! Очень признательна за вашу заботу.
- Насколько я вижу, мадемуазель… мадам, я хочу сказать… в лекарствах вы не нуждаетесь. Ваши ухо и голова, кажется, не беспокоят вас в настоящее время. Я думаю, ссылку на боли нужно отбросить.
Леди Ноуллз говорила теперь на французском.
- Миледи отвлекля меня на миг, но я страдаю чьюдовищно. Конечно, я всего лишь бедная гувернантка, а таким болеть не полягается, по крайней мере, не полягается обнаруживать свои страдания. Нам позволено умереть, но - не болеть.
- Пойдемте, Мод, дорогая, дадим больной покой и предоставим действовать природе. Я думаю, больная сейчас не нуждается в моем хлороформе и опии.
- Миледи сама способна поднять с постели и сильнейшим образом воздействует на ухо. Но я тем не менее желяю и смогля бы уснуть в тишине - с позволения миледи.
- Пойдемте, дорогая, - сказала леди Ноуллз, больше не глядя в мрачно ухмылявшееся лицо. - Оставим вашу учительницу исцеляться привычными ей средствами. - Несколько резко прикрыв за нами обеими дверь, леди Ноуллз обратилась ко мне: - Дорогая, у нее ужасно пахнет бренди… Она пьет?
Мой вид, несомненно, выражал крайнее изумление, ведь я никак не могла поверить в приписываемое мадам пьянство.
- О маленькая простушка! - воскликнула кузина Моника, с улыбкой взглянув на меня и быстро поцеловав в щеку. - Пьющей леди не было места в вашем представлении о мироздании! Но с возрастом мы многое узнаем. Давайте выпьем по чашке чая в моей комнате, джентльмены, наверное, уже удалились, каждый к себе.
Я конечно же согласилась, и мы пили чай, уютно расположившись в ее спальне возле камина.
- Как давно у вас эта женщина? - неожиданно спросила кузина Моника, выдержав, по ее мнению, должную паузу.
- С начала февраля… уже почти десять месяцев.
- И кто прислал ее?
- Я не знаю. Папа так мало говорит мне, он сам, наверное, все устроил.
Кузина Моника звучно сомкнула губы и кивнула, переведя хмурый взгляд на каминную решетку.
- Очень странно! - сказала она. - И как люди могут быть такими глупцами! - Кузина помолчала. - А эта женщина - она вам нравится?
- Да… то есть я к ней привыкла… Вы не скажете? Вообще-то я боюсь ее. У нее нет умысла пугать меня, я уверена, но я ее очень боюсь.
- Она не бьет вас? - спросила кузина Моника. Лицо ее выдавало закипавшую в ней ярость, что меня еще больше расположило к кузине.
- О нет!
- Не обращается с вами жестоко?
- Нет.
- Можете поклясться, Мод?
- Да.
- Что бы вы ни открыли мне, я ей не передам, я только хочу все знать, чтобы пресечь непозволительное.
- Я вам очень благодарна, кузина Моника, но это действительно так - она не обращается со мною жестоко.
- Дитя, она не угрожает вам?
- Нет… не угрожает.
- Но как же - право слово, не понимаю - как она вас пугает?
- Ну… мне стыдно говорить вам, вы посмеетесь… и я не могу утверждать, что она намеренно пугает меня… однако в ней - не правда ли - есть что-то от привидения?
- От привидения!.. Не знаю, но что-то дьявольское в ней точно есть - я хочу сказать, что-то жуликоватое. И я убеждена, что простуда и боли - выдумка; она притворилась больной, чтобы со мной не встречаться.
Мне было ясно, что нелестное мнение кузины Моники о мадам связано с какими-то относившимися к прошлому событиями, о которых кузина не собиралась рассказывать.
- Вы знали мадам прежде? - спросила я. - Кто она?
- Она утверждает, что она мадам де Ларужьер, и французским оборотом сама себя характеризует, - ответила леди Ноуллз со смехом, впрочем, скрывая, как мне показалось, некоторое замешательство.
- О дорогая кузина Моника, скажите, она… она очень скверная? Я так боюсь ее!
- Откуда я знаю, Мод? Но мне памятно ее лицо, и она мне не нравится. Можете рассчитывать - я непременно поговорю о ней с вашим отцом завтра утром, но, дорогая, не задавайте больше вопросов, мне особенно сказать нечего, и я о ней говорить не желаю - вот так!
Кузина Моника рассмеялась, потрепала меня по щеке, а потом поцеловала.
- Ну скажите об одном только…
- Ну не скажу… ни об одном, ни о другом - ни о чем, маленькая любопытная леди. Дело в том, что рассказывать почти нечего, и я намерена вести разговор с вашим отцом, а он, думаю, поступит надлежащим образом. Поэтому больше не спрашивайте меня о ней, давайте поговорим о приятном!
Какое-то непередаваемое обаяние было в кузине. Несмотря на годы, она казалась мне удивительно молодой в сравнении с медлительными, безупречно воспитанными юными леди, с которыми я знакомилась, изредка отправляясь в гости к соседям. Я уже не смущалась и доверяла ей полностью.
- Вы многое знаете о мадам, кузина Моника, но не хотите открыть.
- Открыла бы с превеликим удовольствием, будь я вправе, маленькая вы плутишка. Но, в конце концов, я ведь не говорила, знаю я о ней или нет и что знаю. А вот вы уверяете, будто в ней есть что-то от привидения, - разъясните!
Я подробно пересказала все случаи, а кузина Моника не только не посмеялась надо мной, но слушала с необыкновенной серьезностью.
- Она часто получает и отправляет письма?
Я замечала, как она писала письма, и предполагала, что и ей приходит достаточно, хотя могла точно припомнить всего два-три.
- А вы - Мэри Куинс? - обратилась леди Ноуллз к Мэри, которая, войдя в спальню гостьи, опускала шторы.
Горничная повернулась и присела в реверансе.
- Вы служите моей маленькой кузине, мисс Руфин, - так ведь?
- Да, мэм, - ответила самым вежливым тоном Мэри.
- Кто-нибудь спит в ее комнате?
- Да, я, мэм, если вам будет угодно.
- И больше никто?
- Нет, мэм, если вам будет угодно.
- А гувернантка - иногда?..
- Нет, мэм, если вам будет угодно.
- Никогда? Это так, моя дорогая? - Леди Ноуллз переадресовала вопрос мне.
- О нет, никогда, - ответила я.
Кузина с серьезным видом размышляла, не отводя встревоженного взгляда от каминной решетки. Потом помешала, чай и отпила, все еще глядя на веселое пламя.
- Мне нравится ваше лицо, Мэри Куинс, я уверена, вы добрая натура, - сказала она, вдруг обернувшись к горничной и приятно улыбнувшись ей. - Счастье, что она служит вам, моя дорогая. И, интересно, Остин уже улегся в постель?
- Я думаю, нет. Я уверена, что папа в библиотеке или в своей комнате… Он часто читает, молится в уединении, ночью, и… и не любит, чтобы его беспокоили.
- Нет, нет, конечно… Подождем до утра!
Леди Ноуллз, как мне показалось, что-то обдумывала.
- Значит, вы боитесь призраков, моя дорогая, - наконец промолвила она с мимолетной улыбкой, обернувшись ко мне. - Но я бы… я бы знала, что делать. Я бы, оставшись в спальне с доброй Мэри Куинс и готовясь ко сну, расшевелила дрова в камине, чтобы огонь был ярок, и заперла бы дверь. Вам ясно, Мэри Куинс? Заперла бы дверь и держала бы свечу всю ночь зажженной. Вы будете к ней очень внимательны, Мэри Куинс, - да? Она не слишком крепкого здоровья, ей следует беречь нервы. Поэтому рано отправляйтесь в постель и не оставляйте ее одну - вам ясно? И… и запирайте дверь, Мэри Куинс. Я буду присылать маленькие рождественские посылочки моей кузине и не забуду о вас. Спокойной ночи!
Поблагодарив леди Ноуллз учтивым реверансом, Мэри быстро покинула комнату.
Глава XII
Любопытный разговор
Мы выпили еще по чашке чаю, немного помолчали.
- Нам не следует говорить сейчас о привидениях. Вы - суеверная маленькая леди, и пугаться вам ни к чему.
Кузина Моника опять замолчала, взгляд ее между тем быстро обежал комнату и задержался на маленьком овальном портрете, прелестном, колоритном, во французском стиле, - портрете, изображавшем хорошенького мальчика с роскошными золотистыми волосами, большими нежными глазами, тонкими чертами и с каким-то необыкновенно робким выражением лица.
- Удивительно, я помню этот чудесный портрет издавна. Кажется, с самого детства. Но платье, прическа настолько старомодные, что я нигде подобных не видела. Мне сейчас сорок девять. О да, конечно, его писали задолго до того, как я появилась на свет. Какой странный прехорошенький мальчик… таинственный незнакомец. Интересно, был ли правдив портрет? Какие роскошные золотистые волосы! Прекрасная работа… Французский мастер, наверное. И кто же он, этот мальчик?
- Я не знаю. Наверное, кто-то из прошлого столетия. Но внизу есть портрет, о котором я очень хотела бы вас расспросить.
- Да? - пробормотала леди Ноуллз, все еще задумчиво глядя на изображение.