- Оставаясь с ней, вам надо следить за своей речью и мыслями, владеть собой - каждым жестом, даже выражением лица. Трудно скрытничать, но вы должны… должны быть сдержанной, а также бдительной. Внешне старайтесь вести себя как прежде… Не ссорьтесь с ней… Не говорите ей ничего о делах отца, если случайно что-то и знаете… Всегда держитесь настороже и не спускайте с нее глаз. Все подмечайте, ничем себя не обнаруживайте. Вам ясно?
- Да, - опять прошептала я.
- Вас окружают добрые, честные слуги, и они, благодарение Богу, не любят ее. Но вы ни словечка из того, что слышите от меня, не должны им повторять! Слуги обожают делать намеки - отсюда тайное становится явным. В своих ссорах с ней они скомпрометируют вас. Вы меня поняли?
- Да, - выдохнула я, дико тараща глаза на кузину.
- И… и не допускайте, Мод, чтобы она прикасалась к вашей еде и питью.
Кузина слабым кивком головы подтвердила важность сказанного и отвела взгляд.
Я только таращилась на нее, из моего горла вырвался сдавленный стон ужаса.
- Не пугайтесь так… Будьте умницей. Я просто хочу внушить вам, чтобы вы остерегались. У меня есть подозрения, хотя я могу ошибаться. Ваш отец считает меня глупой женщиной, возможно, я глупа, а возможно, и нет; может статься, ваш отец примет мой взгляд на вещи. Однако вам не следует говорить с ним на эту тему, он человек с причудами, он никогда не поступал и не поступит разумно, если задеты его пристрастия и предрассудки.
- Она совершила какое-то преступление? - спросила я кузину, опасаясь, что вот-вот лишусь чувств.
- Нет, дорогая Мод, я этого не говорила, не пугайтесь так. Я только сказала, что на основании некоторых фактов у меня сложилось о ней плохое мнение, особа же без моральных устоев способна, во власти искушения, многое преступить. Но какой бы злодейкой она ни была, вы можете устоять благодаря тому, что знаете о ее наклонностях и держитесь с осторожностью. Эта женщина хитра и корыстолюбива, ничего не сделает без выгоды. Я бы не предоставляла ей благоприятного случая.
- О Боже! Кузина Моника, не покидайте меня!
- Моя дорогая, я не могу остаться, ваш папа и я… мы поссорились. Я знаю, что я права, а он заблуждается, он скоро это поймет, если дать ему время поразмыслить, и тогда все наладится. Но сейчас он не видит моей правоты… и мы надерзили друг другу. Я и думать не могу о том, чтобы остаться, он же не отпустит вас погостить у меня, как мне бы хотелось. Впрочем, скоро все образуется. Уверяю вас, моя дорогая Мод, я очень довольна тем, что теперь вы будете настороже. Зная, что эта особа способна ко всякому вероломству, держитесь с ней соответственно, но не обнаруживайте своей неприязни и недоверия - таким образом вы оградите себя и лишите ее возможности вам навредить. Пишите мне, когда захотите получить совет, а я, если смогу оказать настоящую помощь, несмотря ни на что, приеду. Итак, маленькая мудрая леди, поступайте как я вам говорю, и все будет в порядке. Я же позабочусь, чтобы это отвратительное существо поскорее исчезло из вашего дома.
Утром мне достался лишь поцелуй и несколько торопливых слов от кузины Моники - перед ее отъездом. Папе она оставила прощальную записку. И какое-то время мы не получали от нее никаких известий.
Ноул опять сделался темен - темнее прежнего. Отец, всегда ласковый со мной, возможно, растратив силы на вспышку едва ли не светского веселья при леди Ноуллз, стал еще молчаливее, печальнее, замкнутее. Что касается мадам де Ларужьер, первое время мне не приходилось отмечать ничего особенного. Но если книгу эту читает юная, чувствительная девушка, я прошу ее вообразить мои опасения и догадки, точившее меня страдание, тяжесть которого даже мне самой сейчас трудно представить. Я постоянно пребывала под гнетом тревоги и страха. С этим страхом я ложилась и вставала утром, страх будоражил и омрачал мой сон, превращал дневное бодрствование в кошмар. Сейчас я удивляюсь тому, что пережила выпавшее испытание. Мука была тайной и непрерывной, она вынуждала мозг работать без передышки.
Несколько недель жизнь в Ноуле внешне текла заведенным порядком. Мадам, при всех ее ужасных привычках, меньше прежнего изводила меня, но то и дело напоминала про "наш маленьки сговор дрюжить"; часто, встав рядом со мной у окна, обхватывала меня за талию своей костлявой рукой, а мою насильно тянула вокруг себя - так она, бывало, стояла, глядела в окно, улыбалась и болтала беззаботно, даже игриво. Временами она обращалась в простушку, во весь рот улыбалась, обнажая страшно большие испорченные зубы, и принималась щебетать о "поклённиках", насмешничала, хвастала любовниками, что мне было отвратительно слушать.
Она также постоянно вспоминала о нашей "восхитительной прогульке" к церкви Скарздейл и предлагала повторить "чарёвательную экскюрсию", чему я, разумеется, противилась, боясь возвращаться туда даже в мыслях.
Однажды, когда я собиралась гулять, добрая миссис Раск, домоправительница, вошла в мою комнату.
- Мисс Мод, дорогая, не слишком ли это утомительно для вас? К церкви Скарздейл путь не близок, а ведь вы такая слабенькая, как я вижу.
- К церкви Скарздейл? - изумилась я. - Я не собираюсь к церкви Скарздейл. Кто сказал, что я иду туда? Меньше всего на свете я хотела бы отправиться к церкви Скарздейл.
- Боже милостивый! - воскликнула домоправительница. - Но внизу мадам требует от меня фруктов и сандвичей и уверяет, что вы горите желанием отправиться к церкви Скарздейл.
- Не может быть! - перебила я ее. - Мадам знает, как мне не хочется идти туда.
- Знает? - спокойно переспросила миссис Раск. - И вы ничего не говорили ей про корзинку с провизией? Ну не история ли! Что же она замышляет, что же… что у нее на уме?
- Мне неизвестно. Но я туда не пойду.
- Нет, дорогая, конечно, вы не пойдете! Но будьте уверены, в своей старой голове она вынашивает какой-то план. Том Фоукс говорит, она два-три раза наведывалась к "Фермеру Грею", попивала в трактире чай, может, задумала женить Грея на себе? - Миссис Раск присела и добродушно рассмеялась, а напоследок презрительно фыркнула: - И ведь такой молодой еще… а жена, бедняжка, и года нет, как умерла… Может, мадам при деньгах?
- Мне неизвестно… Мне это безразлично. Возможно, миссис Раск, вы заблуждаетесь в отношении мадам. Но я спускаюсь, я иду на прогулку.
Мадам держала корзинку - отставив руку далеко в сторону над пышной юбкой - но даже вскользь не упомянула о своих замыслах, о цели прогулки; беспечно и мило болтая, она зашагала рядом со мной.
Мы шли овечьим выгоном, а когда добрались до изгороди, я остановилась.
- Мадам, не довольно ли мы прошлись в эту сторону? Может, теперь отправимся к голубятне в парке?
- Вот глюпость! Моя дорогая Мод, вам же не по силам этаки расстояние!
- Хорошо, тогда идемте домой.
- А почему нам не пойти дальше в эту сторона? Ми еще не прошли сколько нужно, мистер Руфин будет недоволен, если ви не вигуляете полёженное. Пойдемте по тропе, остановимся, где захотите.
- А куда вы намерены идти, мадам?
- Никуда, в особенность. Идемте, не будьте глюпышкой, Мод!
- Но эта тропа ведет к церкви Скарздейл.
- И верно! Что за прелестни место! Впрочем, нам не надо так далеко забираться.
- Но я сегодня не расположена покидать пределы нашего парка, мадам.
- Пойдемте, Мод, не говорите глюпостей!.. Какие у вас помысли, мадемуазель? - приступила ко мне суровая гувернантка, вдруг позеленев и перейдя на резкий тон.
- Мне не хочется перебираться через изгородь, мадам. Благодарю, но я остаюсь здесь.
- Ви сделаете, что хочу я!
- Отпустите, мадам, - вырвался у меня крик, - мне больно!
Она крепко сжала мое запястье своей громадной костлявой рукой и, казалось, собиралась тащить через изгородь силой.
- Отпустите! - повторила я хрипло, потому что боль становилась уже нестерпимой.
- Là! - крикнула она с гримасой ярости и, расхохотавшись, выпустила мою руку, при этом толкнула назад, так что я довольно неудачно упала и пребольно ушиблась.
Я поднялась, несмотря на мой страх перед ней, крайне рассерженная.
- Я поинтересуюсь у папы, допустимо ли так плохо обращаться со мной.
- Что же я сделяля? - вскричала мадам, из ее запавшего рта вырывался омерзительный хохот. - Я же старалясь, помогаль вам через изгородь перебраться! Могля я удержать вас, если ви пожелали рвануться назад и свалились? Так всегда и бывает, когда маленьки мадемуазели не слюшаются, набьют шишьек, а потом у них все крюгом виноваты. Говорите что хотите - думаете, я испугалясь?
- Очень хорошо, мадам.
- Ви идете?
- Нет.
Она не отрывала чудовищно злобного взгляда от меня, я глядела на нее невидящими глазами - наверное, так пташки отвечают на совиный взгляд по ночам. Я не могла двинуться ни вперед, ни назад, только глядела на нее совершенно беспомощно.
- Ви же прелестни воспитаннис, чарёвательни молядой особа! Такой дрюжелюбни, такой вежливи и послюшни! Я направляюсь к церкви Скарздейль, - вдруг прервала она поток похвал в ироничном тоне. И резко обратилась ко мне: - Ви, если посмеете, оставайтесь. Но я велю вам следовать за мной - слишите?
Тверже, чем прежде, противясь ее воле, я осталась на месте и наблюдала, как она яростно зашагала прочь, как взмахнула корзинкой, наверное, воображая, что одним ударом сносит мне голову.
Вскоре, однако, она немного остыла, поглядела через плечо и, увидев, что я по-прежнему за изгородью, остановилась, мрачно, кивком, поманила меня. Я не двинулась ни на шаг, и тогда она обернулась, дернулась как разъяренное животное и, казалось, мгновение не могла решить, что же делать со мной.
Она затопала ногами и снова свирепо поманила меня. Я не шевельнулась. Я очень испугалась, представляя, на что она способна в гневе. С пылающим лицом, злобно вертя головой, она уже шла ко мне. Сердце мое забилось, трепеща, я ждала развязки. Мадам подошла совсем близко, так что нас разделяли только приступки, остановилась и поглядела на меня с ухмылкой, как французский гренадер, который наставил штык, но заколебался - колоть ли.
Глава XVI
Появление доктора Брайерли
Чем же я вызвала такую неудержимую ярость? Прежде у нас с ней часто возникали недолгие споры, но она довольствовалась насмешками, поддразниванием, грубым окриком.
- Значить, впредь ви gouvernante, а я вам дьетка, которой командуют, - да? И ви указываете, куда идти на прогульку? Très bien! Но посмотрим… Мосье Руфин обо всем узнает… Мне никакой разницы… никакой… совершенно. Напротив, я даже буду доволен. Пускай он решает. Если я отвечаю за поведение и здоровье мадемуазель, его дочери, я рюковожу ею… Или она, или я - кто-то один подчиняется… Я только спрошу, котори впредь командует… Voilà tout!
Я была напугана, но не отступила, впрочем, наверное, казалась раздосадованной и смущенной. Она же, вероятно, подумала, что сможет добиться своего лестью, и принялась упрашивать и уговаривать меня, хлопать по щеке и твердить, что я буду "корошая дьетка", не стану огорчать "бедни мадам" и теперь все буду делать, "как она велит".
Она улыбалась своей чудовищно широкой улыбкой, поглаживала мне руку, хлопала по щеке и в пароксизме умиротворения поцеловала бы, но я отпрянула, на что она ответила лишь коротким смешком и словами:
- Глюпая малишка! Но ви сейчас же будете славненький!
- Мадам, - спросила я, подняв голову и прямо поглядев ей в лицо, - почему вы хотите, чтобы я пошла к церкви Скарздейл именно сегодня?
В ответ на мой упорный взгляд она прищурила глаза и недовольно нахмурилась.
- Разве? Я вас не понимаю. Откуда ви взяли, что сегодня какой-то именно день? Ничего подобного. Вот глюпость! А почему я люблю церковь Скарздейль? Да потому, что это прелестни место. И все тут! Маленьки глюпышка! Ви, наверное, думаете, я хочу вас умертвить и закопать на церковном кладбище? - Она расхохоталась - подходящим для упыря хохотом. - Мод, дорогая моя, не такая ви бестольковая и не скажете: раз велят идти сюда, я пойду туда, а велели бы туда, пошла бы сюда… Ви разумни маленьки девочка. Идемте! Alons donc! Ми так приятненько погуляем. Идете?
Но я не двинулась с места. То было не упрямство и не каприз, мной повелевал страх. Я боялась, да, боялась. Чего? Боялась идти с мадам де Ларужьер в тот день к церкви Скарздейл. И только… Но, думаю, инстинкт меня не подвел.
Она с горечью поглядела в сторону церкви Скарздейл и закусила губу. Мадам поняла, что должна уступить. Чуть злобы во взгляде, чуть издевки… рот, растянутый в фальшивой улыбке - и свинцовая тень надвинулась на это лицо, лучившееся подчеркнутым дружелюбием еще минуту-другую назад, когда мадам через изгородь ворковала и вела сладкие речи.
Злая досада - не что иное - искажала и омрачала теперь лицо мадам, и мое сердце упало, мною овладел ужас. Может, она намеревалась отравить меня? Что в корзинке? Я глядела в ее злобное лицо… На мгновение я утратила разум, в гневе на отца, на кузину Монику, бросившую меня с этой чудовищной обманщицей, я закричала, беспомощно ломая руки:
- Позор… позор… о, какой позор!
Gouvernante смягчилась - наверное, испугалась моего чрезмерного возбуждения. И возможных неприятностей с моим отцом.
- Ну-ну, Мод, вам пора бы научиться владеть собой. Не ходите к церкви Скарздейль, если не хочется, - я лишь приглашаль. Ну будет! Куда вам хочется, чтобы ми пошли? К голюбятне, ви, кажется, говорили? Tout bien! Запомните - я вам во всем уступаю. Идемте!
И мы направились лесом к голубятне. Дети в лесу обычно не умолкая говорят с подозрительным провожатым, но я, перепуганная, молчала. Она тоже молчала: размышляла и время от времени искоса поглядывала на меня - узнать, успокоилась ли я. Сама она уже держалась с невозмутимостью; относясь к жизни философски, она быстро подлаживалась к обстановке. Каких-то четверть часа - и следы уныния исчезли с ее лица, которое обрело привычную живость выражения; она принялась петь со злорадным удовольствием и по мере нашего продвижения вперед, казалось, приходила в изредка свойственное ей игривое настроение. Но веселилась она в таких случаях в одиночку. В чем бы ни заключалась причина ее настоящего веселья, мадам не объявила о ней. Когда мы приблизились к разрушенной кирпичной стене - в прежние дни голубятне, - она так оживилась, что немыслимо размахивала корзинкой и скакала под свой мотив.
Забавляясь, она упала на траву в тени разрушенной стены, увитой плющом, и открыла корзинку. Мадам пригласила меня присоединиться к ней, но я отказалась. Надо отдать ей должное - она мигом рассеяла мои подозрения в отношении отравы, ведь сама проглотила все, что было в корзинке.
Читателю, однако, не следует думать, будто веселье мадам означало, что я прощена. Ничего подобного. Ни разу не обратилась она ко мне ка обратном пути домой. Когда же мы приблизились к террасе, она сказала:
- Будьте любезны, Мод, погуляйте два-три минуты в голландском саду, пока я побеседую с мистером Руфин в его кабинете.
Она высоко держала голову, говорила и усмехалась. Тогда я гордо, хотя с печалью на сердце, повернулась и без рассуждений пошла в указанный ею затейливый маленький садик.
Я была удивлена и очень обрадована, увидев там отца. Я подбежала к нему с криком:
- О папа! - Потом запнулась и только добавила: - Можно с вами поговорить сейчас?
Он улыбнулся мне доброй и грустной улыбкой.
- Ну, выскажись, Мод.
- О сэр, я хочу сказать лишь вот что: я умоляю вас ограничить наши с мадам прогулки парком.
- Почему же?
- Я… я боюсь гулять с ней.
- Боишься? - переспросил он, строго взглянув на меня. - Ты получила недавно письмо от леди Ноуллз?
- Нет, папа, уже больше двух месяцев не получала…
Он помолчал.
- Но почему ты боишься, Мод?
- Однажды она водила меня к церкви Скарздейл - вы знаете, сэр, какое это уединенное место, - и так напугала, что я отказалась идти с ней на кладбище. Но она отправилась и бросила меня одну у ручья, а там проходил какой-то дерзкий мужчина, он остановился и заговорил со мной. Наверное, хотел надо мной посмеяться… Он совсем меня перепугал. И не уходил, пока не вернулась мадам.
- Мужчина был стар или молод?
- Молод. Он мог быть сыном фермера, но держался крайне бесцеремонно: стоял и говорил со мной, не интересуясь, хочу я того или нет. А мадам нисколько не обеспокоилась и потом еще посмеялась над моим страхом. Мне с ней на самом деле очень тревожно.
Отец вновь окинул меня проницательным взглядом, потом, нахмурившись, опустил глаза и задумался.
- Ты утверждаешь, что тебе с ней тревожно. Что же именно тебя тревожит?
- Не знаю, сэр. Она любит пугать меня. Я боюсь ее… Все мы, наверное, ее боимся… слуги и я…
Отец презрительно покачал головой и проворчал:
- Все вы глупы!
- А сегодня она ужасно рассердилась на меня за то, что я не захотела опять идти к церкви Скарздейл. Я так ее боюсь. Я… - Неожиданно я расплакалась.
- Ну-ну, малышка Мод, ты не должна плакать. Она тут только для твоей пользы. Если ты боишься ее - пусть твой страх и нелепый, - будь по-твоему: отныне ваши прогулки ограничиваются парком. Я скажу ей.
Сквозь слезы я горячо поблагодарила отца.
- Однако, Мод, остерегайся предвзятости - женщины склонны к неоправданным и резким суждениям. Из-за предвзятости пострадала наша фамилия. Нам надлежит с крайней осторожностью судить о людях, запомни.
В тот вечер в гостиной отец со своей обычной внезапностью объявил:
- Что касается моего отъезда, Мод… Я получил утром письмо из Лондона и, думаю, отправлюсь раньше, чем предполагал. Какое-то время нам предстоит обходиться друг без друга. Не беспокойся, ты останешься не при мадам де Ларужьер, но под присмотром человека из нашей семьи, хотя все равно малышке Мод, наверное, будет недоставать ее отца-старика.
Он говорил таким ласковым голосом, так ласково глядел на меня - с улыбкой и слезами в глазах. Его нежность была мне непривычна. Изумившись, переполненная восторгом, любовью, я странно разволновалась, вскочила, обвила руками его шею и беззвучно расплакалась. Он плакал, я думаю, вместе со мной.
- Вы говорили, кто-то появится… кто-то, с кем вы уедете. О, вы любите кого-то больше меня!
- Нет, дорогая, нет. Не люблю - боюсь… И мне жаль покидать тебя, Мод, малышка.
- Ненадолго… только ненадолго… - молила я.
- Да, дорогая, - сказал он со вздохом.
Я уже собралась расспросить его обо всем подробно, но, вероятно, он догадался о моем побуждении, потому что сказал:
- Давай больше не будем об этом, но помни, Мод, что я говорил про дубовый шкаф, ключ от которого здесь. - И он вытащил ключ, как в тот раз. - Ты не забыла, что должна сделать в случае, если доктор Брайерли приедет в мое отсутствие?
- Нет, сэр.