Но она не верила, не хотела верить.
- Еще немного пудры. Губы подмазать, щеки надо ярче нарумянить.
Лицо в зеркале становилось все страшнее, все отвратительнее.
От белил щеки покрылись, как у покойника, голубоватыми подтеками, по ним грязными багровыми пятнами расплылись румяна, длинный ярко набеленный нос заострился.
- Что это? Не может быть. Это не я, не я.
Она постаралась улыбнуться.
- Жюльетта, - прошептала она.
Страшное, намазанное, безобразное лицо вдруг исказилось судорогой, две длинные морщины прорезали щеки, и огромный кровавый рот оскалился желтыми лошадиными зубами.
Mademoiselle Марьяж вскрикнула и уронила голову на стол, флакон духов со звоном полетел на пол и разбился. Едкий, приторно-сладкий запах наполнил комнату, и от этого приторно-сладкого запаха стало еще безнадежнее, еще тоскливее, еще страшнее.
Она громко заплакала, закрыв лицо руками, размазывая белила и румяна по своему старому уродливому лицу.
VI
Мария играла в саду под яблонями.
Таубе вышел из дому.
- Мурочка, - позвал он. - Где ты?
Она побежала к нему навстречу.
- Папа, пожалуйста, поедем на лодке.
Он покачал головой.
- После, после. Мне надо сказать тебе…
- Сказку? - весело перебила она.
- Нет, деточка, не сказку, - он взял ее на руки. - Прости меня, Мурочка. Прости меня.
Она взмахнула ногами.
- Выше, выше. Покачай меня <!>
Но он уже спустил ее на землю.
- Погоди, Мурочка. Не прыгай. Ты еще маленькая, но постарайся понять, - он помолчал немного. - Я женюсь, - сказал он медленно.
Она рассмеялась.
Он прижал ее к себе.
- Мурочка, не смейся. Я правда женюсь. Я женюсь, и у тебя будет новая, - он остановился, подыскивая слово, - у тебя будет новая мама.
Мария смотрела на отца, стараясь понять. Какая новая мама? Откуда? На помощь из памяти вдруг вынырнули сказки.
- Мачеха! - крикнула Мария. - Мачеха. Не хочу.
- Она будет тебя очень любить. Ты увидишь, как весело будет.
Но Мария продолжала кричать.
- Не хочу, не хочу мачехи.
Она вырвалась из рук отца и топнула ногой.
- Не хочу, и этого не будет, - крикнула она и побежала в дом.
В кухне никого не было. Она подошла к шкафу.
- Карлики, - позвала она. - Карлики.
Под шкафом что-то завозилось, и несколько голов в красных остроконечных колпаках выглянули из-за него.
- Что прикажешь? Почистить? Помыть?
Мария протянула к ним руки.
- Помогите мне, карлички. Папа хочет жениться на мачехе. Я не хочу. Не надо. Помешайте.
Карлики совсем вылезли из-под шкафа и уселись на пол вокруг Марии.
- Жениться на мачехе? Это плохо.
- Помогите, - просила она.
Карлики грустно качали головами в красных колпачках.
- Как помочь? Они злые, мачехи. Они ведьмы. С ними трудно бороться.
- Ах, пожалуйста, - всхлипнула Мария. - Я - сиротка.
Карлики глубоко и горестно вздыхали, совсем как ветер, шелестящий старыми газетами на чердаке.
- Мы попробуем. Ты не плачь, - утешали они.
- Можно горох на полу у нее рассыпать, она ногу сломает, - предложил один карлик.
- Не годится, - перебил другой. - Хромоножкой только злее станет.
- Можно было бы ее в ворону превратить или лучше в кофейную мельницу.
- Не поддастся. Она ведьма.
Мария громко плакала.
- Неужели ничего нельзя?
- Подожди. Мы придумаем, - карлики потерли лбы. - Придумаем. Изведем ее.
- Обещаете? Честное слово?
Карлики как по команде сняли свои колпачки и наклонили головы.
- Обещаем. Честное слово. Или мы, или она.
Мария забила в ладоши.
- Ах, какие вы милые, карлички. Спасибо, спасибо.
- А ты иди играть. И не думай об этом.
Но Мария все еще не совсем верила.
- Так не будет мачехи?
- Не будет, - хором ответили карлики и быстро шмыгнули обратно за шкаф.
В кухню входила Жанна. Глаза ее были красны.
- Бедная маленькая барышня.
Мария рассмеялась.
- И совсем не бедная.
- Разве папа не сказал вам?
- Сказал, но мачехи не будет.
Жанна покачала головой.
- Будет. Уже день свадьбы назначен. Если бы не вы, я сегодня же отказалась бы от места. Стыдно служить у такой.
- А я говорю, не будет мачехи. Не плачь, Жанна. Не будет, увидишь.
Каждый вечер Мария совещалась с карликами. И карлики говорили:
- Все устраивается. Мачехи не будет.
VII
Наконец настал день свадьбы.
Мария проснулась рано. В открытое окно светило солнце и заглядывали зеленые ветки лип.
- Не может быть, чтобы в такой веселый, солнечный день пришла мачеха. Нет, это невозможно. Карлики устроят. Ведь они обещали.
Жанна принесла ей молоко.
- Вставайте, маленькая барышня, - сказала она грустно.
Мария спрыгнула с постели.
- Папа велел вам белое платье надеть. Все-таки праздник.
- Конечно, праздник, - согласилась Мария. - Достань мои белые туфельки и голубой пояс.
Она сбежала вниз. Отец уже сидел в столовой. Он был очень бледен.
- Хочешь поехать в церковь, Мурочка?
- Конечно, хочу.
Ведь надо посмотреть, как карлики будут расправляться с ведьмой.
Отец погладил ее по голове.
- Спасибо тебе, Мурочка, ты умница и не мучаешь меня. Мне и так тяжело.
Церковь была совсем пуста. Сквозь высокие пестрые окна пыльными лучами падало солнце. Торжественное и непонятное пение улетало под своды потолка. Желтое пламя свечей таинственно колыхалось.
Мария сидела на первой скамье.
Таубе и Розина стояли перед алтарем и за ними четыре шафера - работники Таубе. На Розине было белое платье и длинная белая вуаль. Она выглядела очень молодой и совсем не похожей на ведьму. Скорее на фею. Но Мария знала: она прикидывается.
Служба тянулась долго. Мария ждала. Когда же, наконец, покажутся карлики? Но их все не было, и Мария начала потихоньку плакать. Карлики обманули.
Венчанье кончилось. Таубе и Розина пошли к выходу. Мария тихо плакала, прижимаясь щекой к спинке скамьи.
Один из работников подошел к ней.
- Что же вы, маленькая барышня? - он поднял ее на воздух. - Пойдем поздравим папу и маму.
Но Мария забилась на его руках.
- Не хочу, не хочу.
- Мурочка, - позвал отец.
Розина посмотрела на нее.
- Какая капризная девочка, - сказала она равнодушно.
Мария обхватила руками шею работника и затихла. Карлики обманули, ведьма победила. Кричи не кричи, не поможет теперь.
В церковь доносился глухой гул, будто шум моря. Они вышли на паперть. Вся деревня столпилась в церковном саду и ждала их.
- Вот они! Вот они! - со всех сторон тянулись гримасничающие лица. Широко открытые рты кричали: - Невеста! Видели вы такую невесту? А жених, жених!
И вдруг грянула оглушительная дикая музыка. Почтальон бил в барабан, Троншар, вспотевший и красный, изо всех сил дул в игрушечную трубу, рядом аптекарь стучал разливательной ложкой в медную кастрюлю. Женщины визжали, собаки лаяли. Кто- то привел козла, и козел отчаянно блеял. Все трещало, гремело, звенело.
- Невеста! Вот так невеста! - хохотала толпа.
Мария прижалась к груди работника и зажмурилась.
И вдруг из-под самых ног Троншара выскочил карлик в красном колпачке.
- А? Что? Надули? - торжествующе пискнул он. - Это мы устроили! - и побежал дальше.
К нему подбежал второй карлик, потом третий. Они о чем-то пошептались и разбежались в разные стороны. Красных колпачков становилось все больше и больше, они мелькали в толпе, как зажженные красные фонарики.
- Карлички! - прошептала Мария.
Розина смотрела на толпу широко открытыми, непонимающими глазами.
- Что это? - вскрикнула она и метнулась обратно в церковь. - Я боюсь. Ай, я боюсь.
Таубе взял ее за руку.
- Идем.
- Нет, нет, - отбивалась она. - Я боюсь.
Но он почти потащил ее.
- Идем.
Они спустились по ступенькам.
- Пропустите, - приказал Таубе задыхающимся от злобы голосом, и толпа медленно раздалась.
Таубе подошел к автомобилю.
- Садись скорее, Розина.
Он захлопнул дверцу и пустил мотор.
Толпа еще сильнее захохотала и заревела.
- В свадебное путешествие поехали! Далеко не уедут.
Вдогонку автомобилю полетели зеленые яблоки.
Рабочие с Марией сели в коляску, запряженную лошадью. На них никто не обращал внимания. Все бежали за автомобилем. Но автомобиль уже скрылся за поворотом.
Вдруг из-под колеса коляски высунулась голова в красном колпаке.
- Недалеко уедут, - крикнул карлик Марии и юркнул под копыта лошади.
Автомобиль поехал по главной дороге, коляска свернула в сторону деревни.
- Здесь короче, - рабочий хлестнул лошадь.
Коляска подъехала к усадьбе.
- А мы первые.
Мария спрыгнула на землю. Жанна вышла ее встречать.
- Папы еще нет, - удивленно сказала она.
В гостиной было как-то особенно празднично, нарядно и чопорно. На столе на подносе стояла бутылка шампанского и шесть стаканов.
Мария прижалась к Жанне.
- Не приедет ведьма. Будь спокойна.
- Как не приедет?
- А так. Не приедет. Вот увидишь, - и она запрыгала на одной ноге.
У ворот позвонили.
- Что же это? Ведь ворота отперты, - сказала Жанна и выбежала в сад.
Четверо крестьян несли Розину. Белая фата ее волочилась по земле. Голова свесилась. Изо рта по подбородку текла узкая струйка крови.
Крестьяне внесли Розину в дом и неловко положили ее на диван в гостиной.
- Но как? Как это случилось? - крикнула Жанна, и губы ее задрожали.
- Мы не знаем, - сбивчиво рассказывали крестьяне. - Кто-то протянул на дороге веревку. Автомобиль опрокинулся. Таубе сломал руку, его снесли в аптеку, он в обмороке. А она ударилась виском о камень, и в аптеку нести не стоит…
Мария подошла к дивану и пристально посмотрела на Розину.
- Капут тебе, ведьма.
Жанна громко ахала, голоса рабочих звучали испуганно.
- Это не мы. Не мы…
Мария вышла на террасу. Кто-то сзади дернул ее за платье. Она обернулась.
Перед ней, обмахиваясь красным колпаком, стоял запыхавшийся карлик.
- Ведьме конец, - сказал он, задыхаясь от усталости. - Я так бежал. Это мы веревку протянули.
Мария кивнула ему.
- Я уже знаю.
РОМАНЫ
АНГЕЛ СМЕРТИ
Первая часть
1
Было так жарко, что окна на ночь остались открытыми. По саду носился июльский ветер, поднимал сухой песок, шумел в листьях деревьев, хлопал ставнями. Люке сквозь сон казалось, что это дождь стучит по крыше. Она на минуту открывала глаза. Занавески бились по ветру, как два черных крыла. Люка вздыхала и проваливалась в сон. Влажные волосы прилипли ко лбу. Ей было жарко, томно и душно. Она широко раскидывала руки и снова открывала глаза. Маленькая круглая розовая луна катилась сквозь тучи, как детский мячик. Темные крылья бились у окна. И где-то совсем близко, у самого сада, у самой постели, у самого сердца торжественно и тревожно шумело море.
Море? Откуда? Ведь здесь никакого моря нет. Но волны шумели все нежней, все тревожней…
Как грустно. Как хорошо. Подушка мокра от слез. Никогда еще не было такой странной, такой печальной ночи. Люка протягивает руку, пьет воду. И снова луна, и шумные крылья, и море, и запутанные, душные сны…
…Серый, бледный рассвет. Из открытого окна тянет холодом. Небо почти белое. С листьев бесшумно падает роса. Кусты роз слабо белеют. От земли поднимается туман. В небе летят туманные облака.
Люка ежится, хочет натянуть выше простыню, но трудно шевельнуться. Она лежит тихо, не двигаясь. Как странно, как таинственно все вокруг. И сад и комната. Голубое платье беспомощно свисает со стула. Чулки, как змеи, свернулись на коврике. У соседней стены на кровати спит Вера. Рот полуоткрыт, дыханья не слышно. Она кажется мертвой. Из-под красного одеяла высунулась маленькая нога, и нога тоже кажется мертвой.
Люка лежит не шевелясь. Никогда ей еще не было так грустно. В груди легкая, холодная дрожь и такая пустота, такая слабость…
Листья блестят от росы. Розы тихо колышатся. Калитка скрипит. За белым туманом не видно, кто вошел в сад, только песок шуршит под ногами. Люка вытягивает шею. Вот он уже под елями. Арсений?.. Да, это он. На нем серый костюм. Лицо его печально. Черные глаза смотрят рассеянно. Черный волосы гладко причесаны.
И за плечами огромные черные крылья… Он медленно идет по саду и, не останавливаясь, не оборачиваясь, поднимается на террасу, входит в дом…
- Арсений Николаевич, - хочет крикнуть Люка, но голоса нет.
Деревья слабо раскачиваются. С листьев бесшумно падает роса. Только сад, только небо, только тишина…
Холодный ветер влетает в комнату, шевелит занавески. Что это было?.. Что?..
Тихо, совсем тихо, и веки уже снова опускаются. Ничего, ничего не было. Только туман… Только сон…
Когда Люка наконец совсем просыпается, за окнами обыкновенное, солнечное утро.
Надо вставать. Люка вскакивает, сбрасывает рубашку на коврик.
- Мама, - вдруг вскрикивает она, - мама.
Дверь открывается. Вбегает Екатерина Львовна.
- Люка, что случилось?..
- Мама, - кричит Люка, - я больна, я страшно больна.
- Что, что с тобой?
- Я больна, я умираю, мама.
Люка показывает дрожащей рукой на простыню.
- Видишь, я умираю.
Екатерина Львовна целует ее мокрые щеки.
- Я умираю. Я умираю.
- Да нет же, нет. Просто ты теперь взрослая, моя маленькая Люка.
Вера просыпается, потягивается, садится на постель.
- Чего ты опять шумишь, Люка? Никогда выспаться не дашь.
Я больна, Вера. Я умираю.
Вера смотрит с недоумением на сестру и на мать, потом громко смеется, качая растрепанной головой.
- Глупая ты, Люка. Ах, какая глупая. И когда ты поумнеешь?..
Екатерина Львовна поправляет подушку, гладит Люку по голове.
- Ну, до свиданья, моя большая дочка. Ты полежи тихо до завтрака. Если можешь, поспи. Я скоро вернусь. Принесу тебе конфет.
Вера пожимает плечами.
- Что же, теперь каждый месяц именины справлять будете?
Вера похожа на самоеда в халате с капюшоном.
- Скоро ли ты, мама? У меня в семь ванна. Мы опоздаем…
Дверь за ними закрывается. Люка одна. Она лежит на спине и смотрит в окно. В окне видны два больших белых куста роз, ели и голубое небо. Старый садовник в соломенной шляпе и длинном полосатом переднике подстригает розы большими ножницами. По дороге пробегает рыжая хозяйская собака. Люка поднимает голову, чтобы увидеть пруд, он там, сейчас за елями. Но пруда не видно, а встать она боится. Она лежит, прислушиваясь к тому новому, что происходит в ней. В груди какая-то особенная легкость. Встать бы, побежать туда за пруд по широкой дороге. Взобраться на самую высокую гору, ту, с водопадом…
Но встать страшно. Такой она чувствует себя хрупкой. Упадет, разобьется, как чайная чашка. Руки неподвижно вытянуты на красном одеяле, не надо даже пальцами шевелить. Колени плотно сдвинуты. Мама сказала: лежи тихо. И еще мама сказала, что Люка взрослая. Взрослая… Значит, кончено детство. Что ж, и слава Богу. Не жалко. Это все выдумки про "золотое детство".
Там, в России, дом был большой и старый. За окнами лежал белый сверкающий снег, от него даже вечером было светло в комнатах. Люка садилась в зале на холодный скользкий пол. Подвески на люстре тихо звенели; темные пустые зеркала поблескивали, а за окном в морозном небе гуляла луна со звездами, как курица с цыплятами. Люке было страшно. Она крепче прижималась к черной холодной ноге рояля. А вдруг и рояль враг и сейчас хлопнет крышкой, откроет рот и оскалит на нее все свои большие зубы. Дверь в столовую отворена. Над столом висит лампа, добрая, уютная. Висит себе и спокойно пьет керосин. Теплый желтый круг ложится на скатерть. За столом мама читает книгу. Так просто встать, побежать туда. Но Люка сидит в темноте, дрожа от страха, и не откликается даже, когда ее зовут.
Люка никому не доверяла. Большие, они хитрые, от них не жди Добра. Да и вещи тоже почти все хитрые и злые. Потом стало легче. Когда она поняла, что ни кофейник, ни часы не могут, даже если очень захотят, сделать ей зла.
А мама говорила: "Люка сорванец, храбрая, веселая. Ей бы мальчиком родиться…"
Люка осторожно вздыхает, осторожно поворачивается на бок.
"Как хорошо быть взрослой… Как хорошо быть влюбленной… Арсений…"