2
Люка стоит в коридоре, прислонившись к стене. Сегодня ее непременно вызовут по географии. Надо еще раз повторить урок.
За дверью в каморке, где составлены старые парты и доски, слышен шорох. Что там? Крыса? Люка боится крыс, но все-таки любопытно. Ведь не бросится же крыса на нее. Она тихо открывает дверь.
В узкой, пыльной полутемной каморке, прямо на грязном полу… Люка смотрит, сердце тяжело остановилось, глаза открываются широко. Что они делают? Зачем?
Ей хочется захлопнуть дверь, убежать и даже себе не признаться, что видела. И все-таки она стоит на пороге и смотрит не отрываясь.
Красная подвязка на сером чулке, и белая полоска кружев.
Что они делают? Зачем?
- Ах, - томно вздыхает Ивонна.
- Что вы делаете? - вдруг испуганно и громко вскрикивает Люка.
Жанна вскакивает первая, растрепанная, красная.
- Люка, ты видела?
Ивонна неуклюже встает, отряхивает клетчатое платье.
- Ну и видела. Подумаешь.
- Что вы делали? - повторяет Люка испуганно.
- Мы? Мы играли в Поля.
Жанна зажимает Ивонне рот.
- Не смей, не смей.
Но Ивонна отталкивает ее.
- Что тут такого?
- В Поля? - переспрашивает Люка. - Как? Я не понимаю.
- Очень просто. Ведь теперь Жанна приходит ко мне по воскресеньям. И Поль ее тоже целует. И теперь гораздо удобнее. Никто не мешает. Мы сидим в кабинете. Там диван. Только на полу твердо. Теперь я буду Полем. Перестань ломаться, Жанна. Хочешь играть с нами, Люка?
Но Люка, красная от стыда и отвращения, трясет головой.
- Это гадость. Свинство. Как вы можете?
- Ну, ты, пожалуйста, без морали. Не хочешь играть, твое дело. А другим не мешай. Убирайся!
Ивонна выталкивает Люку за дверь.
Люка бежит по коридору, сжимая кулаки. Навстречу идет круглая классная дама по прозванию Шар.
- Почему вы здесь? Уже урок начался.
Люка приседает.
- Извините. Я сейчас.
- А где Ивонна и Жанна? Их тоже нет.
- Они, должно быть, не вернулись еще с завтрака.
- Нет, я их видела. Может, там?
Шар протягивает короткую руку к каморке.
- Нет, нет, - Люка трясет головой. - Их там нет. Там никого нет. Честное слово.
Только бы она не пошла туда, не увидела бы их. Если найдет - скандал. Из лицея их выгонят.
- Я пойду поищу внизу.
- Идите в класс. Вам бы только бегать.
Классная дама поворачивает обратно. Люка вздыхает. Слава Богу. Пронесло…
Жанна и Ивонна входят в середине урока. У Жанны томный и усталый вид и платье помято.
- Где вы были? - спрашивает Шар.
Ивонна краснеет и молчит.
- Мы гуляли, - говорит Жанна.
- Хорошо. Вы останетесь на час после занятий.
Ивонна садится на свое место рядом с Люкой.
- Это ты, дрянь, донесла.
Люка презрительно пожимает плечами.
- После урока, - говорит она, показывая кулак.
Звонок. Все вскакивают с мест. Парты шумно хлопают.
- Господа, - кричит Люка, стоя на скамейке, - я вызываю Ивонну на бокс.
- Принимаю, - флегматично кивает Ивонна. - Напрасно только связываешься со мной. Я тебя в котлету…
Все становятся кругом. Выбирают жюри. Борцы снимают передники, закатывают рукава. Люка первая входит в круг.
- Чемпион России, - представляет арбитр Жанна.
Люка кланяется.
- Чемпион Франции, - Ивонна тоже кланяется.
Борцы подают друг другу руки. Публика хлопает и волнуется.
- Ивонна на пять кило тяжелей.
- Но Люка ловчей.
- Ивонна сильней. Я за Ивонну. Ставлю один против пяти.
- Я за Люку.
- Проиграешь. Ивонна…
- Начинайте.
Люка зажмуривается и, размахивая кулаками, как ветряная мельница, кидается на Ивонну. Ивонна ударяет ее в грудь. Люка с трудом удерживается на ногах.
- Браво, Ивонна, так ее, так.
Люка снова бросается на Ивонну. Она не чувствует ударов. Она ничего не слышит, ничего не видит. Только одно - победить.
Ивонна отступает. Она тяжело дышит и уже устала. Глаза у нее испуганные. Люка продолжает наступать.
- Держись, Ивонна. Браво, Люка, так, еще, еще. Браво, Люка.
На минуту борцы сцепляются.
- Царапается, - вскрикивает Люка.
Свист. Долой, долой Ивонну. Позор. Люка наступает, из ее расцарапанной щеки течет кровь.
- Браво, браво, Люка!
Ивонна уже только увертывается от ударов, защищает руками лицо. Она оглядывается - нельзя ли удрать. Но публика стоит сплошным кольцом, плечом к плечу.
- Врешь, не уйдешь! - уже по-русски кричит Люка.
- Довольно, - вдруг всхлипывает Ивонна. - Я больше не могу.
- Признаешь ли себя побежденной?
- Признаю, - всхлипывает Ивонна.
Жанна звонит в колокольчик.
- Чемпион России, в один раунд… - борцы снова пожимают друг другу руку. Публика качает Люку.
- Тише, тише, уроните, убьете ее.
Люка, не совсем еще придя в себя, смотрит кругом счастливыми, ошалевшими глазами.
- Вот видите, победила.
Снова аплодисменты. Кто-то промывает ее расцарапанную щеку.
Кто-то толкает ее.
- Я на тебе десять франков сделала. Завтра пирожными угощаю.
Люка возвращается домой счастливая и гордая. Левое плечо ноет, и на щеке царапина. Но это пустяки. Будет ее помнить Ивонна. А прохожие спешат мимо, толкают ее, и никто не знает, что она победила.
Уже темно. Фонари зажжены. Воздух холодный и влажный. Люка проходит сквозь Трокадеро, на минуту останавливается, смотрит с лестницы на Париж. Эйфелева башня тает в белом тумане, внизу под высоким пролетом огни и деревья Марсова поля. Люка спускается по лестнице, медленно идет мимо чугунного носорога, мимо пустого цветника с небьющими фонтанами.
Она нагибается, поднимает с земли бурый, сморщенный лист, кладет его на ладонь. Лист слабо шуршит. "Как записка, - думает Люка. - Записка. Откуда? С неба?.."
Голые деревья тревожно шумят над головой. Сквозь тонкие ветки огни фонарей кажутся звездами. От влажной черной земли сладко и обморочно пахнет тлением. И вдруг порыв ветра и между деревьями черные, огромные крылья.
- Азраил…
Но уже ничего нет. Только вечер. Только фонари и шуршащие ветки.
Люка идет дальше испуганная, смущенная. Что это было?.. Нет, ничего не было. Но разве она еще помнит? Не совсем забыла?..
Люке грустно, и как она устала. Она еле передвигает ноги. Вот, наконец, их улица. Под фонарем перед самым подъездом стоит кто-то. Она видит его синее пальто, его шляпу. Он стоит спиной к ней, верно ждет. Но какое ей дело? Сердце еще трепещет от шума черных крыльев. Что это было?.. Неужели опять Азраил?
- Здравствуйте, Люка.
Люка кладет холодную руку в его ладонь. "Нет, это только кажется, - успокаивает она себя. - Только кажется…"
И все-таки она говорит:
- Здравствуйте, Арсений Николаевич…
- Как поживаете, Люка?
- Хорошо, спасибо… - лучше прислониться к фонарю, чтобы не упасть.
Она неясно видит его лицо. И голос его доносится будто издали… Это от тумана. Это от волнения.
- Какая вы бледная. Вы были больны?..
- Нет…
- Как поживает Екатерина Львовна? Вера Алексеевна?
- Вера вышла замуж. Она в Ницце.
- Скоро приедет? - отрывисто спрашивает он.
- На будущей неделе. Она вчера прислала цветы.
Он снимает шляпу.
- Ну, всего хорошего, Люка. Кланяйтесь Вере Алексеевне. Не забудете?
- Нет.
- А вы большая стали. Много учитесь? Так не забудьте передать привет Вере Алексеевне. До свиданья.
Он быстро уходит. Люка растерянно смотрит ему вслед.
"Неужели это на самом деле был он? Улица пуста, и даже представить себе нельзя, что он только что стоял здесь под фонарем и говорил с ней…" Люка тихо входит в дом, поднимается по лестнице и в прихожей бросается на шею матери.
- Мама, мама… - и нельзя понять, всхлипывает она или смеется.
Екатерина Львовна отстраняет ее от себя.
- Да скажешь ли ты наконец, что с тобой? - и видит длинную красную царапину на Люкиной щеке.
- Господи, ты упала?
- Нет, нет, я ранена, - уже громко хохочет Люка. - Я дралась с Ивонной, и я победила.
Люка со всех ног бежит в столовую.
- Как не стыдно драться…
- Я победила, - кричит Люка, - победила. Подумай, она на пять кило тяжелей, а я победила.
От возбуждения Люка не может устоять на месте и бегает из комнаты в комнату, оглушительно хлопая дверьми.
- Люка, перестань. У меня голова разболится.
Но Люке необходимо как можно больше шума, грохота и крика. Она ложится на спину на диван, взмахивает ногами и, перекувырнувшись через себя, падает на пол.
- Люка, сумасшедшая. Спину сломаешь.
Но Люка уже прыгает со стула на стул.
- Не мешай, мама. Я не могу, не могу иначе. Я бы хотела, как Чаплин в "Ла рюе вэр л-ор", пух из всех подушек выпустить и вокруг палки на потолке крутиться. Ах, мама…
Люка бежит к себе. Минут пять слышно, как она шумит там. Потом все стихает…
Екатерина Львовна накрыла на стол. Принесла из кухни миску с супом.
- Люка, иди обедать.
Но Люка не ответила, она даже не слышала. Она сидела на кровати, крепко обхватив колени, и глядела в угол, бессмысленно и блаженно улыбаясь. Желтый круг от фонаря на тротуаре. Арсений. На нем было синее пальто и серая шляпа. Это она хорошо заметила. И воротник поднят. "Какая вы стали большая", - сказал он и улыбнулся. А палка?.. Была палка? Она наморщила лоб. Да, палка камышовая висела на руке. И перчатки серые. И волосы блестели, когда он снял шляпу.
Люка, что же ты? Иди обедать.
- Сейчас. Подожди. Я готовлю уроки.
Она снова попробовала себе представить Арсения. Но теперь вместо него она видела себя. Растрепанная, на щеке царапина, в старом берете - урод. И руки в черниле. А что туфли у нее на белой подметке, он вряд ли и заметил. Ведь было темно. И она так глупо держалась, ничего не сумела сказать. Только да и нет. Как глухонемая. Слово "глухонемая" показалось самым унизительным и подходящим.
- Как глухонемая, - со злобой повторила она, подошла к зеркалу и показала себе язык. - У, несчастный урод…
- Люка, суп остынет.
- Иду, иду. Не дашь даже задачи решить.
Люка села за стол, разложила салфетку на коленях.
- И что за выдумка девочкам драться? У нас в институте…
- Вы были куклы шелковые в твоем институте.
- Девочкам стыдно драться. И как вы деретесь? Расскажи.
Люка пожала плечами.
- Неинтересно.
- Разве мне может быть неинтересно?
- Просто деремся кулаками, боксируем, стараемся друг другу в зубы побольней заехать. Или под ложечку, хотя это и запрещено.
- Господи, Люка. Неужели серьезно? Как пьяные извозчики.
Люка опять пожала плечами.
- Я же говорила, что тебе неинтересно. Ты не спортивна. Не понимаешь…
После обеда Люка снова в своей комнате. Надо все вспомнить, все подробно.
Люка вздыхает, прижимает руки к груди и видит… Да, действительно видит Арсения. Каждую ресницу, каждую точку на лице, каждый шов на пальто. Он стоит в углу и смотрит на нее блестящими рассеянными глазами, и желтый свет фонаря падает на его серую шляпу…
3
Утром пришло письмо.
Вера писала: "Встречайте в четверг без четверти одиннадцать. Я ужасно рада вернуться в Париж, мамочка, и что медовый месяц кончился. Ах, этот мед".
Четверг - значит завтра.
- Люка, Люка, - кричит Екатерина Львовна, - завтра утром…
Люка вбегает в столовую.
- Верочка приезжает, - с трудом доканчивает Екатерина Львовна, и слезы текут по ее щекам… - Завтра утром…
- Мама, чего ты? Мама.
- Ах, Люка, - всхлипывает Екатерина Львовна, - ты не знаешь. Мне так тяжело без Веры, - она притягивает к себе Люку. - Только ты меня, моя маленькая, и утешала. Без тебя я бы не могла. Спасибо тебе.
- Нет, мама. Не надо… - Люка прячет красное от стыда лицо на груди матери. Утешение?.. Хорошо от нее утешение. Дома как чужая. Молчит, и днем и ночью об Арсении думает… Нечего сказать, утешение. Бедная мама.
Люка тоже плачет, прижимаясь к матери. Екатерина Львовна целует ее мокрую щеку.
- Добрая моя девочка. Какая я счастливая, у меня такие милые дочери…
Шесть часов. Совсем черно, будто ночь. Люка сонно потягивается. Электричество неприятно желтеет под потолком.
- Надень новое платье, Люка.
Екатерина Львовна с беспокойством осматривает себя в зеркале. Хорошо ли так? Понравится ли Вере? Не было бы ей стыдно за них с Люкой. Приколоть цветок к пальто?..
- Мама, скоро ты? Я готова.
Екатерина Львовна поворачивается.
- Опять ты за свой старый берет. Сними сейчас же. Его давно выбросить пора. А перчатки где?
- Я не ношу.
- Нет, уж пожалуйста. Вот, возьми мои.
Люка неловко натягивает белые замшевые перчатки.
- Такие чистые. Я их замажу.
- Подтяни чулки. Шарф спрячь вовнутрь. Нечего Ринальдо Ринальдини изображать. Ведь ты - девочка.
Наконец выбрались. Надо еще заехать к Вере на квартиру, все ли там благополучно.
Заспанная горничная открывает дверь. Прихожая просторная, и все так нарядно и ново. Не то что у них. Люка ходит из комнаты в комнату, трогает вещи, присаживается на стулья. Вот бы и ей так жить. Вот бы и ей так жить с Арсением…
Екатерина Львовна волнуется.
- Я заказала на завтрак курицу. Верочка, наверное, проголодается с дороги. Переставь фиалки на ночной столик да смотри не разбей вазу. А на сладкое взбитые сливки с каштанами. Как ты думаешь?
На вокзал приехали рано. Екатерина Львовна нетерпеливо шагает по перрону.
- Люка, не прижимай цветов, помнешь. И сейчас же отдай Вере. Не забудь. Это на счастье.
Наконец поезд. Вера выходит из вагона улыбающаяся и нарядная.
- Вот, вот она, - кричит Люка и бежит к сестре.
Вера уже увидела их, и, немного отстранив Люку, быстро идет к Екатерине Львовне.
- Мамочка.
Екатерина Львовна обхватывает Верину шею и с почти страдальческой нежностью прижимается губами к Вериной щеке. Верины длинные ресницы дрожат.
Люка смотрит на сестру. Как заговорить с ней? Как заговорить с этой красивой чужой дамой?.. Прежде всего отдать цветы…
Но Вера, оставив Екатерину Львовну, порывисто поворачивается к сестре.
- Люка, - и три раза как-то особенно жадно и крепко целует Люку в губы.
- Ну давай, давай цветы. Спасибо. Какая милая.
Она пристально смотрит на Люку, и смеется.
- Да ты что краснеешь? Забыла меня? Отвыкла? А я по тебе скучала, цыпленок…
Здороваться с Владимиром Ивановичем проще.
- Здравствуйте, Володя.
- А вы еще вытянулись, Люка. Скоро выше меня будете…
Домой, к Вере, ехали в такси. Люка сидела напротив сестры и близко смотрела ей в лицо. "Изменилась. Нет, такая же. Только еще немного беспокойнее…"
- А бананов на пальмах нет, Люка, - быстро говорила Вера, блестя серыми глазами. - И пальмы оборванные. Ужасно надоедают. И совсем там уже не так чудно. Море как синька. И скучно, гораздо скучнее, чем здесь.
Дома, сняв пальто, снова долго целовались, и Люка, уже не стесняясь, вешалась на шею сестре.
Потом Вера заперлась в ванной с Екатериной Львовной и шепталась с ней там.
Люка напрасно водила ухом взад и вперед по двери, выискивая, где послышнее, ничего нельзя было разобрать за шумом воды.
Завтракали весело.
- Верочка, у тебя усталый вид, - беспокоился Владимир Иванович, - ты бы прилегла.
Вера пожала плечами.
- Ложись сам, если устал.
- Но ты плохо спала в поезде. Я думал…
- Слишком много ты думаешь…
Вера говорила с мужем резко и недовольно, совсем как с Люкой когда-то, но теперь, поворачиваясь к сестре, она ласково улыбалась.
- Ну как, Люка? Пойдем чемодан распаковывать. Может быть, и для тебя там что-нибудь найдется.
Люка поняла. Времена переменились. Теперь на ее, Люкиной, улице праздник.
Целый день провели вместе, как-то особенно нежно, почти влюбленно.
"А ты счастлива?" - хотела спросить Люка, но "счастлива" показалось неподходящим.
- А ты довольна? - спросила она.
Вера рассеянно кивнула.
- Конечно, конечно…
Но Люка уже ахала над подарками.
- Это все мне? И конфеты, и чулки, и сумка?.. И тебе не жалко?..
Домой собрались поздно и в прихожей долго огорченно прощались, как перед длинной разлукой.
- Ты завтра придешь к нам, Верочка?
- Да, непременно. И все-таки зачем вы уходите? Знаешь что, мама. Оставь мне Люку до завтра. Ведь ты не будешь бояться спать одна?
- Бояться? - удивилась Екатерина Львовна. - Но ведь ей надо в лицей. Она и так сегодня не ходила.
- И завтра не пойдет, велика важность… Хочешь у меня остаться, Люка?
- Еще бы…
- Ну хорошо. Пусть остается.
Люка волчком закружилась по прихожей. Владимир Иванович запер за Екатериной Львовной дверь.
- Где же Люка будет спать?
- Как где? Со мной в спальне.
- А я?
- А ты в кабинете на диване.
Владимир Иванович ничего не возразил.
- Ну, Люка, идем скорее. Я умираю от усталости…
Лиловое одеяло откинуто. Простыни и наволочки с кружевом и на столике фиалки.
Вера снимает платье.
- Нет, нет, позволь, я тебя раздену, Вера.
Люка садится на ковер.
- Дай ногу. Туфли сниму.
И вдруг удивленно поднимает голову.
- Что это? Почему не пахнет духами?
- Так, - отвечает Вера.
- Опять "так". И душишься ты так и не душишься так. Отчего?
- Оттого, что… Незачем.
Люка широко открывает глаза.
- Ну да. Незачем.
Люка уже стянула Верины чулки.
- Не понимаю…
- Не понимаешь? - Вера сидит на кровати, болтая босыми ногами. - Не для кого.
- Как так? Мне казалось, что когда замужем…
- Мало ли что тебе казалось…
Люка трется щекой о Верино гладкое колено.
- Я так люблю, когда ты надушена. Подушись. Ну, для меня, пожалуйста.
Вера, смеясь, встает и, придерживая рубашку на груди, подходит к туалету.
- Скажите, какая требовательная. Может быть, и губы прикажете намазать?
- И губы намажь, чтобы совсем хорошенькая. Ах, какая ты прелесть.