"Откуда она взялась?" - спрашивает сержант. - "Не знаю, - говорит Брюне. - Может, она была в конюшне". Ламбер приподнимается на локте, он озадаченно следит за собакой и говорит как бы самому себе: "Собачье мясо не такое поганое, как считают". - "А ты его ел?" Ламбер не отвечает: он раздраженно отмахивается, затем с обреченным видом снова ложится на спину: двое игравших у палатки в карты бросают их на стол и с небрежным видом встают, один из них несет под рукой палаточное полотно. "Не догонят", - говорит Ламбер. Собака исчезла за казармой; они, не торопясь, следуют за ней и исчезают из поля зрения. "Поймают? Не поймают?" - спрашивает северянин. Несколько позже оба возвращаются: они обмотали полотном объемистый предмет и несут его за края, как гамак. Когда они проходят мимо Брюне, из полотна падает красная капля и растекается по булыжникам. "Плохое полотно, - замечает сержант. - Оно должно быть непромокаемым". Он качает головой, ворчит: "Все не так, как надо. Как туг выиграть войну?" Двое бросают свой сверток в палатку. Один вползает в нее на четвереньках, другой идет за дровами для костра. Кучерявый вздыхает: "Эти-то выживут". Брюне засыпает, но внезапно просыпается от крика Мулю: "Вот оно! Жратва". Ворота медленно открываются. Человек сто встают: "Грузовик". Въезжает грузовик, замаскированный цветами и листьями, весна, тысяча человек поднимаются, грузовик проезжает между крепостными стенами и шлагбаумом. Брюне встает, его толкают, увлекают, несут до железной проволоки. Грузовик пуст В кузове голый до пояса фриц лениво смотрит, как они подходят. Загорелая кожа, светлые волосы, длинные веретенообразные мышцы, на вид он роскошный парняга, один из тех красавцев, которые полуголыми катаются на лыжах в Сен-Морице. Тысяча пар глаз поднялась к нему, это его забавляет: он с улыбкой смотрит на этих сумрачных голодных животных, которые толпятся у перекладин своей клетки, чтобы лучше его разглядеть. Через некоторое время он наклоняется назад и заговаривает с часовыми на вышке, которые ему, смеясь, что-то отвечают. Толпа ждет, покоренная, она подстерегает движения своего господина, постанывает от нетерпения и предвкушения. Фриц наклоняется, берет со дна грузовика буханку плоского солдатского хлеба, вынимает из кармана нож, открывает его, точит о сапог и отрезает ломоть; позади Брюне кто-то тяжело задышал. Фриц подносит ломоть к носу и притворяется, что с наслаждением его вдыхает, полузакрыв глаза, животные урчат, Брюне чувствует, как его горло стискивает гнев. Немец снова на них смотрит, улыбается, берет ломоть между указательным и большим пальцем плашмя, как метательный диск. Он слишком близко прицелился, скорее всего, нарочно, ломоть падает между грузовиком и колышками. Люди уже наклоняются, чтобы проскользнуть под железную проволоку; часовой с вышки что-то грозно выкрикивает и целится в них из автомата. Люди замирают, прижавшись к шлагбауму, с открытыми ртами и безумными глазами. Мулю, прижатый к Брюне, шепчет: "Это плохо кончится, я хочу уйти". Но напор толпы прижимает его к Брюне, он тщетно старается высвободиться и кричит: "Назад! Назад, идиоты! Разве вы не видите - сейчас снова начнется то, что было ночью". Немец на грузовике отрезает другой ломоть, бросает его, тот вертится в воздухе и падает между поднятых голов; Брюне схвачен огромным водоворотом, он чувствует, что его толкают, пихают, пинают; он видит Мулю, которого затягивает в воронку - тот поднимает вверх руки, как будто тонет. "Мерзавец! - думает Брюне. - Мерзавцы!" Он хотел бы бить кулаками и ногами окружающих его людей. Падает второй ломоть, третий, люди дерутся; один здоровяк вырывается, он зажал ломоть в кулаке, его ловят, окружают, он засовывает весь кусок в рот, подталкивая его тыльной стороной ладони, чтобы засунуть целиком; его отпускают, он медленно уходит, вращая ошалевшими глазами. Фриц забавляется, он бросает ломти направо и налево, он делает обманные движения, чтобы подзадорить толпу. Кусок хлеба падает к ногам Брюне, старший капрал видит его, он ныряет, толкая Брюне; Брюне хватает его за плечи и прижимает к себе. Свора уже кидается на хлеб, валяющийся в пыли. Брюне ставит ногу на хлеб и припечатывает его к земле подошвой. Но десять рук хватают ногу, отодвигают ее, подбирают перемазанные землей крошки. Старший капрал яростно отбивается: у его башмака упал другой кусок. "Отпусти меня, мудило! Отпусти!" Брюне держит его крепко, капрал пытается его ударить, Брюне отражает удар локтем и сжимает капрала изо всех сил: он удовлетворен. "Ты меня душишь…" - беззвучно хрипит тот. Брюне продолжает его стискивать, он видит над своей головой белый полет ломтей хлеба, он доволен, чувствуя, как капрал слабеет в его руках. "Все", - говорит кто-то. Брюне выпрямляется: немец закрывает нож, Брюне разжимает руки: капрал шатается, делает два шага в сторону, чтобы обрести равновесие, и кашляет, в злобном недоумении глядя на Брюне. Брюне улыбается; капрал смотрит на его плечи, колеблется, потом бормочет: "Мудило…" и отворачивается. Толпа медленно расходится, разочарованная, недовольная. Несколько счастливчиков еще стыдливо жуют, прикрывая рот рукой и по-детски озираясь. Старший капрал стоит у колышка; кусок хлеба валяется в угольно-черной пыли между грузовиком и шлагбаумом; он смотрит на него. Немец спрыгивает с грузовика, идет вдоль стены, открывает дверь будки. Глаза капрала блестят: он подстерегает. Часовые отвернулись, он становится на четвереньки, проскальзывает под железную проволоку, вытягивает руку; раздается крик: часовой прицеливается в него. Он хочет отступить назад, но другой часовой делает ему знак оставаться на месте. Капрал ждет, бледный, задом кверху, с вытянутой рукой. Немец из грузовика вернулся, он, не торопясь, подходит, поднимает капрала одной рукой, а другой бьет наотмашь по лицу. Брюне хохочет до слез. Кто-то сзади него говорит: "А ты нас не очень-то любишь". Брюне вздрагивает и оборачивается. Это Шнейдер. Молчание; Брюне следит глазами за старшим капралом, которого фриц сильными пинками подгоняет к лачуге, потом Шнейдер говорит безразличным тоном: "Мы хотим есть". Брюне пожимает плечами: "Почему ты говоришь "мы"? Ты кидался на эти куски хлеба?" - "Естественно, - отвечает Шнейдер, - как и все". - "Неправда. Я тебя видел", - говорит Брюне. Шнейдер качает головой: "Кидался я или нет, неважно". Брюне, опустив глаза, трет землю подошвой, чтобы затоптать крошки в пыль; какое-то странное чувство заставляет его поспешно поднять голову; в этот самый миг что-то гаснет в глазах Шнейдера, остается только слабый отсвет ненависти, утяжеляющий его лицо. Шнейдер говорит: "Да, мы обжоры! Да, мы трусливы и раболепны! Но разве это наша вина? У нас все отняли: работу, семьи, обязанности. Чтобы быть мужественным, нужно быть чем-то занятым, иначе это не жизнь, а сон. Нам нечего делать, мы не можем даже зарабатывать на еду, но тебе на нас наплевать. Мы живем в полусне; если мы и трусливы, то только в этом полусне. Дай нам работу, и ты увидишь, чего мы стоим". Фриц вышел из будки; он курит; старший капрал, хромая, выходит следом: он несет лопату и кирку. "У меня нет для вас работы, - говорит Брюне. - Но даже без работы можно держать себя достойно". Верхняя губа Шнейдера дергается в нервном тике. Он улыбается. "Я тебя считал большим реалистом. Конечно, ты можешь держать себя достойно. Но что это меняет? Ты никому не поможешь, это лишь потешит твое самолюбие. Разве что, - иронично добавляет он, - ты рассчитываешь на притягательность примера". Брюне холодно смотрит на Шнейдера. Он его спрашивает: "Похоже, ты меня узнал?" - "Да, - признается Шнейдер, - ты - Брюне из "Юманите". Я не раз видел там твою физиономию". - "Ты читаешь "Юманите"?" - "Случается". - "Ты из наших?" - "Нет, но я и не из ваших врагов". Брюне хмурится. Он медленно возвращается к крыльцу, перешагивая через тела; изнуренные голодом и раздражением, люди снова легли; они мертвенно бледны, их глаза блестят. Около своей палатки два игрока в карты начали партию в манилыо; под столом видны кости и пепел. Брюне краем глаза смотрит на Шнейдера; он пытается обнаружить на этом лице непринужденность, поразившую его накануне. Но он уже слишком присмотрелся к этому крупному носу, к этим щекам: его первое впечатление исчезло. Он говорит сквозь зубы: "Ты знаешь, что значит быть коммунистом, когда попадешь в лапы нацистов?" Шнейдер, не отвечая, улыбается. Брюне добавляет: "С болтунами мы будем беспощадны". Шнейдер, продолжая улыбаться, говорит: "Я не из болтунов". Брюне останавливается, Шнейдер тоже останавливается. Брюне спрашивает: "Хочешь работать с нами?" - "А что вы собираетесь делать?" - "Скажу позже. Сначала ответь". - "Попробовать можно?" Брюне пытается разгадать это большое, гладкое, немного вялое лицо, он говорит, не спуская глаз со Шнейдера: "Это не всегда весело". - "Мне нечего терять, - отвечает Шнейдер. - И потом, я буду хоть чем-то занят". Они садятся, затем Шнейдер ложится, положив руки под затылок; он говорит, закрывая глаза: "Но дело не в этом. К сожалению, ты нас не любишь, вот что мне не по душе". Брюне тоже ложится. "Что это за субъект? Сочувствующий? Гм! Но ты сам так сказал, - думает он. - Ты сам сказал. И теперь я тебя уже не выпущу". Он засыпает, просыпается, вечер, он снова засыпает, ночь, солнце; он встает, смотрит вокруг, пытается вспомнить, где он, вспоминает и чувствует, что голова его опустела. Блондинчик сидит, у него отупевший и зловещий вид, его руки висят между раздвинутых ног. "Плохи дела?" - спрашивает Брюне. - "Плохи, чувствуешь себя как в дерьме. Как по-твоему, дадут нам сегодня утром поесть?" - "Не знаю". - "Или они хотят уморить нас голодом?" - "Не думаю". - "Мне скучно! - вздыхает блондинчик. - Я не привык ничего не делать!" - "Тогда пойди помойся". Блондинчик без восторга смотрит в сторону шланга: "Будет холодно". - "Иди же".
Они встают, Шнейдер спит, Мулю спит, сержант лежит на спине, широко открыв глаза, он покусывает усы; на земле тысячи глаз, просто открытых и таких, которые вытаращены от жары и солнца; блондинчик пошатывается: "Черт, я уже еле держусь на ногах, я сейчас взлечу в воздух". Брюне разворачивает поливальный шланг, укрепляет его на водопроводном кране, поворачивает кран. Движения даются ему с трудом. Блондинчик раздевается догола; он весь твердый и волосатый, с большими шарообразными мышцами. Под холодной струей его кожа розовеет и сжимается, но лицо остается серым. "Теперь меня", - говорит Брюне. Блондинчик берет шланг и говорит: "Какой он тяжелый!" Он роняет его и снова ловит. Потом направляет струю на Брюне, ноги его дрожат, внезапно он выпускает шланг. Он говорит: "Нет, уже сил не хватает". Они одеваются. Блондинчик долго сидит на земле с обмоткой в руке, он смотрит на воду, текущую между булыжниками, он следит за мутными канавками и говорит: "Мы теряем силы". Брюне закрывает кран, помогает ему встать и ведет к крыльцу. Ламбер проснулся, он, смеясь, смотрит на них: "Вы шатаетесь, как пьянчуги!" Блондинчик падает на палатку, он ворчит: "Меня вконец вымотало, больше ты меня в это не втравишь". Он смотрит на свои большие волосатые дрожащие руки: "Вот видишь". - "Пойди погуляй", - говорит Брюне. - "Как бы не так!" Блондинчик заворачивается в одеяло и закрывает глаза. Брюне уходит на задний двор; он пуст; тридцать кругов по двору спортивным шагом. На втором круге у него начинает кружиться голова; на девятнадцатом он вынужден прислониться к стене; но он держится, он хочет укротить свое тело, он шагает до конца и наконец, запыхавшись, останавливается. Удары сердца отдают в голову, но он счастлив: "Тело создано, чтобы повиноваться; я буду это делать каждый день, доведу круги до пятидесяти". Он не чувствует голода, и он счастлив, что его не чувствует: "Сегодня мой пятый день голодовки, я держусь вполне прилично". Он возвращается в передний двор. Шнейдер все еще спит с открытым ртом; пленные лежат неподвижно и безмолвно, они кажутся мертвецами. Брюне хотел бы поговорить с наборщиком, но тот еще спит. Он собирается сесть; сердце его все еще так же бешено колотится; северянин начинает смеяться. Брюне оборачивается: северянин чему-то смеется, склонив голову над палкой, на которой он что-то вырезает; он уже вырезал дату; сейчас он вырезает острием ножа лепестки цветов. "Чему ты веселишься? - спрашивает Ламбер. - Тебе что, очень смешно?" Северянин продолжает смеяться. Он объясняет, не поднимая глаз: "Я смеюсь, потому что уже три дня не срал". - "Это нормально, - успокаивает его Ламбер. - Чем бы ты срал?" - "А есть такие, что срут, - говорит Мулю. - Сам видел". - "Это счастливчики, - объясняет Ламбер. - Они наверняка пронесли с собой мясные консервы". Сержант выпрямляется. Он смотрит на Мулю и дергает себя за ус: "Ну что? Где же твои грузовики?" - "В дороге, - отвечает Мулю. - Уже неподалеку". Но в его голосе нет былой уверенности. "Могли бы и поторопиться, - говорит сержант. - Иначе они нас в живых не застанут". Мулю не сводит глаз с ворот; слышится жидкое певучее бульканье, Мулю извиняется и поясняет: "Это у меня в брюхе!" Шнейдер проснулся. Он трет глаза, улыбается и бормочет: "Кофе с молоком…" - "И с рогаликами", - добавляет кучерявый. - "А я бы предпочел хороший суп, - мечтает северянин. - И немного красного вина в нем". Сержант спрашивает: "Ни у кого нет сигарет?" Шнейдер протягивает ему пачку, но Брюне раздраженно его останавливает - он не любит индивидуальной щедрости: "Лучше положи ее для общего пользования". - "Как хочешь, - соглашается Шнейдер. - У меня полторы пачки". - "А у меня пачка", - говорит Брюне. Он вынимает ее из кармана и кладет на подстилку. Мулю вынимает из рюкзака коробочку из белой жести и открывает ее: "У меня осталось семнадцать штук". - "Это всё? - спрашивает Брюне. - Ламбер, а у тебя?" - "Ничего нет", - говорит Ламбер. - "Не ври! - протестует Мулю. - Вчера вечером у тебя была полная пачка". - "Я дымил всю ночь". - "Враки! Я слышал, как ты храпел". - "Пошел ты на… - возмущается Ламбер. - Я согласен дать сигарету сержанту, если у него нет, но я не хочу их выкладывать для общего пользования, в конце концов это мое дело". - "Ламбер, - говорит Брюне, - ты можешь забрать свою палатку и мотать отсюда, но если ты хочешь остаться с нами, тебе придется вести себя как члену коллектива и отдать все, что имеешь, в общее пользование. Давай свои сигареты".
Ламбер передергивает плечами и яростно бросает пачку на одеяло Шнейдера. Мулю считает сигареты: "Двадцать четыре. Это по одиннадцать на брата и еще три по жребию. Распределим?" - "Нет, - говорит Брюне. - Если ты их распределишь сейчас, найдутся такие, что выкурят их до вечера. Я их беру на хранение. Вы будете получать по три штуки в течение трех дней; две на четвертый день. Согласны?" Все смотрят на него. Они смутно понимают, что обретают руководителя. Брюне повторяет: "Согласны?" В конце концов им на это начхать, они хотят есть, вот что их интересует сейчас. Мулю пожимает плечами и говорит: "Согласен". Другие одобряют кивком головы. Брюне раздает по три сигареты каждому и остальные кладет в свой рюкзак. Сержант закуривает, делает четыре затяжки, гасит сигарету и кладет за ухо. Северянин берет одну из своих, разрывает бумагу и сует табак в рот. - "Чтобы обмануть голод", - объясняет он, жуя табак. Шнейдер ничего не говорит. Брюне думает: "Из него выйдет толковый новобранец". Он размышляет о Шнейдере, а потом еще о чем-то; он вдруг пытается вспомнить, о чем именно, но это ему так и не удается. Минуту он сидит с остановившимся взглядом, с горстью гальки в руке, потом тяжело встает: проснулся наборщик. "Ну как?" - спрашивает Брюне. - "Не знаю, где они, - отвечает наборщик. - Я трижды обошел двор и не смог их найти". - "Продолжай искать, - говорит Брюне. - Не падай духом". Он снова садится, смотрит на часы, удивляется: "Не может быть. Который час на ваших, ребята?" - "Четыре тридцать пять", - отвечает Мулю. - "Значит, вот оно что, вот оно что. Четыре тридцать пять, а я еще ничего не сделал, я думал, что сейчас десять часов утра". Ему кажется, что у него украли время. А тут еще наборщик не нашел своих товарищей… Как все здесь медленно. Медленно, нерешительно, сложно; чтобы поставить дело, понадобятся месяцы. Небо лазурное, солнце палит вовсю. Но мало-помалу оно блекнет, небо розовеет, Брюне смотрит на небо, он думает о чайках, ему хочется спать, голова гудит, ему не хочется есть, он думает: "Я не хотел есть в течение дня", он засыпает, он видит сон, что хочет есть, он просыпается, нет, он не хочет есть, он ощущает скорее легкую тошноту и огненный обруч вокруг головы. Небо голубое и веселое, воздух свеж, очень далеко, в деревне, хрипло кричит петух, солнце спряталось, но его лучи текут золотистым туманом над гребнем стены, по двору еще простираются длинные фиолетовые тени. Петух замолчал, Брюне думает: "Какая тишина", на мгновение ему кажется, что он один в мире. Он с трудом приподнимается и садится; вокруг него люди, тысячи неподвижных лежащих людей. Можно подумать, что это поле брани. Но у всех глаза широко открыты. Вокруг себя Брюне видит запрокинутые лица, растрепанные волосы, выжидающие взгляды. Он поворачивается к Шнейдеру и видит его остановившийся взгляд. Он тихо зовет: "Шнейдер! Эй! Шнейдер!" Тот не отвечает. Брюне видит издалека длинную, мягкую, брызгающую змею: поливальный шланг. Он думает: "Нужно умыться". Его голова тяжела, ему кажется, будто она тянет его назад, он ложится, ему чудится, что он плывет. "Нужно умыться". Он пытается встать, но тело больше ему не подчиняется; руки и ноги обмякли, он их больше не чувствует, они лежат рядом с ним, как посторонние предметы. Солнце показывается над стеной: "Нужно умыться", его бесит, что он валяется, как мертвый среди мертвых, с открытыми глазами, он сжимается, напрягает мышцы, рывок - и вот он стоит, ноги подкашиваются, он потеет, делает несколько шагов, боится упасть. Он подходит к наборщику и говорит: "Привет!" Наборщик со странным видом выпрямляется и смотрит на него. "Привет!" - повторяет Брюне. - "Привет". - "Ты не хочешь сесть? - спрашивает наборщик. - Ты плохо себя чувствуешь?" - "Хорошо, - отвечает Брюне. - Прекрасно. Я предпочитаю стоять". Он не уверен, что сможет подняться, если сядет. Наборщик садится, у него живой свежий вид, ореховые глаза блестят на красивом девичьем лице. "Одного я нашел, - весело говорит он. - Его зовут Перрен. Он железнодорожник из Орлеана. Он потерял своих товарищей, но он их ищет. Если найдет, они в полдень придут втроем". Брюне смотрит на часы: десять часов, он вытирает рукавом потный лоб, он говорит: "Превосходно". Ему кажется, что он хотел сказать другое, но он уже не знает, что именно. С минуту он, покачиваясь, стоит перед наборщиком, повторяя: "Превосходно! Это превосходно!", и потом с пылающей головой медленно уходит, он тяжело падает на палатку и думает: "Я не умылся". Шнейдер привстает на локте и с тревогой смотрит на него: "Тебе плохо?" - "Нет, - раздраженно отвечает Брюне. - Нет, нет. Все в порядке". Он вынимает платок и расправляет его на лице, прикрываясь от солнца. Ему не хочется спать, во всяком случае, не очень. Его голова пуста, и ему кажется, что он стремительно спускается в лифте. Кто-то кашлянул у него над головой. Он срывает платок: это наборщик с тремя другими парнями. Брюне удивленно смотрит на них, он говорит низким голосом: "Уже полдень?" Потом он пытается встать: ему стыдно, что его застали врасплох; он вспоминает, что небрит, что он такой же грязный, как все остальные; он делает неимоверное усилие над собой и встает. - "Привет", - говорит он. Парни с любопытством взирают на него; это как раз такие ребята, каких он любит: сильные и чистые, с жесткими глазами. Отличные инструменты. Они смотрят на него, он думает: "Здесь у них никого нет, кроме меня" и сразу чувствует себя лучше. Он говорит: "Пройдемся немного?" Они следуют за ним. Он поворачивает за угол казармы, идет в глубь другого двора, он оборачивается и улыбается им.