Шале улыбается, Брюне с любопытством смотрит на него: интересно, какой способ он изберет, чтобы избавиться от меня? Внезапно Шале встает, берет под мышку шинель и, не проронив ни слова, удаляется. Брюне выходит вслед за ним и сразу ныряет в солнце. СССР будет разгромлен. Брюне всматривается в самого себя и проворачивает эту упрямую мысль, которая возвращается сто раз на дню, он видит вялый, стекловидный шарик, беззащитно приклеенный к полу: его можно раздавить ударом каблука, мысль - это так хрупко, так прозрачно, так растворимо, так сокровенно, так соучастно, похоже, ее на самом деле не существует: и из-за этого я себя гублю! Разве я действительно думаю, что СССР будет разгромлен? Возможно, я просто боюсь этой мысли? А даже если бы я так думал, что из того? Мысль в голове - это ноль, внутреннее кровоизлияние, ни малейшего подобия правды. Правда практична, она проверяется действием; если бы я был прав, это как-то проявилось бы, можно было бы изменить ход событий, повлиять на партию. А я ничего не могу, стало быть, я не прав. Он ускоряет шаг и понемногу успокаивается: все это не так уж серьезно. У него, как и у всех, всегда были непроизвольные мысли, эти оплесневелости, осадки его мозговой деятельности; просто он на них не обращал внимания, он позволял им расти, точно грибам в подвале. Что ж, он снова с ними совладает, и все сразу образуется: он останется с партией, он станет соблюдать дисциплину и будет держать свои мысли при себе, не проронив о них ни слова, он скроет их, как скрывают постыдную болезнь. Это не пойдет дальше, это не может пойти дальше: против партии не думают, мысли - это слова, а все слова принадлежат партии, партия их определяет, партия их предоставляет, Истина и партия - одно целое. Он идет, он доволен, он отрешен: бараки, лица, небо. Небо льется ему в глаза. За ним возникают забытые слова, и они болтают сами по себе: раз это не в счет, раз это не действенно, почему твоя мысль не долота идти до конца? Он резко останавливается; он чувствует, что порядком смешон. Что-то подобное должно происходить с людьми, которые принимают себя за Наполеона: они убеждают себя, они доказывают себе, что они не являются, просто не могут быть императором. Но как только доводы исчерпаны, за их спиной возникает голос: "Привет, Наполеон". Он оборачивается на свою мысль, он хочет ее увидеть воочию: если СССР будет разгромлен…
Он проламывает крышу и ныряет во мрак, и тут же взрывается, партия где-то под ним, как живой студень, покрывающий планету, я никогда ее не видел, я был внутри ее, он кружится над этим бренным студнем: партия смертна. Ему холодно, он кружится: если партия права, я более одинок, чем сумасшедший; если она ошибается, то все люди одиноки и мир обречен. Страх нарастает, Брюне кружится, запыхавшись, останавливается и прислоняется к стене барака: что со мной происходит?
- А я уже сомневался, что ты придешь? Это Викарьос. Брюне говорит:
- Как видишь, я пришел.
Они не подают друг другу руки. Теперь у Викарьоса борода, она седая. Он приковывает лихорадочный взгляд ко лбу Брюне, как раз над бровями. Брюне отворачивается: он испытывает отвращение к больным, его взгляд блуждает между бараками и вдруг он замечает вдалеке вспышку света из-под полуприкрытых век, потом убегающую спину: это Морис. Он за мной шпионит. Сейчас он помчался в санчасть предупредить Шале. Брюне выпрямляется, это его забавляет, даже веселит. Он поворачивается к Викарьосу:
- Зачем я тебе понадобился?
- Я хочу бежать.
Брюне вздрагивает: он неизбежно погибнет где-то в снегу.
- В разгар зимы? Но почему тебе не подождать до весны?
Викарьос улыбается, Брюне видит эту улыбку и отводит взгляд.
- Я тороплюсь.
- Что ж, - говорит Брюне. - Беги.
Тяжелый мрачный голос скользит вдоль его затылка:
- Мне нужна гражданская одежда.
Брюне заставляет себя поднять голову и с досадой отвечает:
- В лагере есть организация, которая помогает людям бежать. Обратись туда.
- А ты кого-нибудь из этой организации знаешь? - спрашивает Викарьос.
- Нет, я о ней только слышал.
- Все о ней только слышали, но никто толком ничего не знает. А истина в том, что такой организации не существует.
Он снова обращает чернильный взгляд на брови Брюне, у него вид слепца, его грубоватый, вялый голос как бы нехотя вытекает изо рта.
- К сожалению, только вы можете мне помочь. У вас повсюду свои люди. Маноэль работает на складе, а там тысячи костюмов.
Брюне спрашивает:
- Но почему ты хочешь бежать?
Викарьос поднимает ладонь и улыбается, глядя на свои ногти. Он отвечает, разговаривая как бы с самим собой:
- Я хочу защитить себя.
- От кого? Перед чем? - устало спрашивает Брюне. - Партия существенно изменилась.
Викарьос глуховато и жестко смеется.
- Посмотрим! - говорит он. - Посмотрим! Брюне устал и настроен миролюбиво: он погибнет где-то в снегу, для меня спокойнее узнать эту новость в лагере.
- А какая тебе разница, что мы о тебе думаем? Ты от нас ушел больше года назад: оставь же нас в покое.
- Моя жена еще у вас, - говорит Викарьос. Брюне опускает голову и не отвечает. Через минуту Викарьос добавляет:
- Моему старшему десять лет: для него партия - Бог. Уверен, что уже нашелся кто-то, кто сказал ему, что он - сын предателя.
Викарьос тихо усмехается, глядя на свои пальцы.
- Увы, это отнюдь не то, чего бы я желал ему в начале жизни.
- Почему ты обратился ко мне? - раздраженно спрашивает Брюне.
- А к кому, по-твоему, мог я еще обратиться? Брюне вскидывает голову и сует руки в карманы,
- На меня не рассчитывай.
Викарьос не отвечает: он ждет. Брюне тоже ждет, потом теряет терпение и погружает взгляд в эти незрячие глаза.
- Ты против нас, - говорит он.
- Нет, ни за, ни против. Просто я хочу защитить себя, только и всего.
- Что бы ты ни делал, ты против нас Ответа нет, Брюне продолжает:
- И потом, сейчас не время пересматривать твой случай. Ты дал веские доводы врагу, ты сам на себя наклеил ярлык: ярый коммунист, которому партия в конце концов опротивела. Никогда товарищи не будут полностью тебе доверять: даже если ты частично невиновен, им нужно, чтобы ты был виновен полностью. Но вернемся к этому попозже.
- Попозже!
Викарьос слегка опускает глаза, потом говорит напрямик:
- Нет, Брюне, только не ты!
Они смотрят друг на друга. Ни тот, ни другой не отводят взгляда.
- Только не ты. Ты - единственный, кто не имеет права меня обвинять.
- Почему?
- Потому что ты прекрасно знаешь, что я не предатель: если ты мне откажешь в помощи, то сознательно помешаешь товарищам узнать правду.
Но Правда - это то, что решила партия. Правда и партия - одно целое. Если партия ошибается - все люди одиноки. Все люди одиноки, если выяснится, что ты не предатель.
- Ты нас бросил, когда мы были в дерьме, - сурово говорит Брюне, - ты попытался очернить партию в своей газете. Это так же преступно, как если бы ты продался губернатору.
- Это, может быть, так же преступно, - тихо говорит Викарьос, - но это разные преступления.
- У меня нет времени обращать внимание на оттенки.
Они смотрят друг на друга. Внезапно в голове Брюне снова завертелось: СССР будет разгромлен. Он смотрит на бледное лицо Викарьоса: он видит свое собственное лицо. Он тоже будет разгромлен, все люди одиноки, Викарьос и Брюне одиноки и похожи друг на друга. В конце концов, если он хочет погибнуть, это его дело.
- Ладно, будет у тебя одежда.
Тяжелое лицо Викарьоса по-прежнему ничего не выражает. Он просто говорит:
- Мне нужны также галеты.
- Они у тебя будут, - Брюне раздумывает. - Я попытаюсь достать тебе компас.
Глаза Викарьоса в первый раз зажигаются:
- Компас? Это было бы здорово!
- Твердо ничего не обещаю, - говорит Брюне.
Они одновременно отворачиваются. Брюне глубоко дышит. Ему остается только уйти. Он не уходит, он пытается понять, почему не уходит Викарьос. Вдруг он слышит смущенный печальный голос:
- А ты постарел.
Брюне смотрит на седую бороду Викарьоса и не отвечает.
- У тебя все в порядке? - спрашивает Викарьос. - Да.
- А товарищи? Что вы им сказали обо мне?
- Что ты был болен, и что я перевел тебя к Тибо, потому что там не так холодно.
- Очень хорошо.
Он качает головой и бесстрастно замечает:
- Никто ко мне не пришел…
- Это тоже хорошо.
- Да, естественно.
- Тебе больше нечего мне сказать?
- Нечего.
- Ну, ладно.
Брюне уходит, он вышагивает по снегу, лихорадочные глаза Викарьоса сопровождают его и движутся вместе с его глазами. Он делает над собой усилие, глаза гаснут: погибнет он или нет, в любом случае он пропал, наборщик тоже пропал, в партии бывают отщепенцы, это нормально. Он сжимает кулаки, делает крутой поворот: никто не сделает меня отщепенцем. Он идет дальше: дружеская дискуссия, Шале сердечно станет меня укорять, тогда я встану перед всеми… На пороге барака Мулю с наслаждением курит сигарету с позолоченным фильтром. Брюне останавливается:
- Что это такое?
- Сигарета.
- С позолоченным фильтром? В столовой таких не продают.
Мулю багровеет.
- Это окурок. Я его подобрал у комендатуры.
- Как вы мне надоели с вашей привычкой подбирать окурки, - ворчит Брюне. - В конце концов, вы все подхватите сифилис.
Мулю, весь красный, полузакрыв глаза и втянув голову в плечи, поспешно затягивается. Брюне думает: раньше он сразу же выбросил бы сигарету.
- Ребята на работе?
- Нет еще: они в комнате с Шале.
- Сходи за Маноэлем, - говорит Брюне. - Быстренько. И постарайся, чтобы никто этого не видел.
- Понятно, - важно произносит Мулю.
Он убегает. В другом конце коридора открывается дверь, быстро выходят Сенак и Раек. Они замечают Брюне, их глаза гаснут, они останавливаются, засовывают руки в карманы и снова вдут небрежной походкой. Они приближаются к Брюне, он им улыбается, они ненатурально кивают в ответ. Они удаляются, Брюне рассеянно провожает их взглядом и думает: Сенака я выделял. Его тянут за рукав, он оборачивается: это Туссю.
- Опять ты! - раздражается Брюне. - Что тебе надо? У Туссю странный вид. Он спрашивает:
- Правда, что Шнейдера на самом деле зовут Викарьос?
- Кто тебе сказал? - спрашивает Брюне.
- Шале.
- Когда?
- Только что.
Он недоверчиво смотрит на. Брюне и повторяет:
- Так это правда? - Да.
- Правда, что он вышел из партии в тридцать девятом году?
- Да.
- Правда, что он был связан с губернатором Алжира? - Нет.
- Значит, Шале ошибается? - Да.
- Я думал, он никогда не ошибается.
- В данном случае он ошибается.
- Он говорит, что партия разослала предупреждения относительно Викарьоса. А это правда?
- Да.
- Значит, партия тоже ошибается?
- Товарищи были плохо информированы, - говорит Брюне. - Все это не очень серьезно.
Туссю качает головой:
- Для Викарьоса это серьезно. Брюне не отвечает. Туссю констатирует:
- Ты же очень любил Викарьоса. Раньше он был твоим другом.
- Да, - говорит Брюне. - Раньше.
- А сейчас тебе наплевать, что ему набьют морду? Брюне хватает его за руку:
- Кто хочет набить ему морду?
- Ты видел Раска и Сенака? Они пошли к нему.
- Это Шале им приказал?
- Он не приказывал. Он пришел с Морисом, а потом кое-что им рассказал.
- Что рассказал?
- Что Викарьос предатель, что он тебя обвел вокруг пальца, что ты с ним не расставался, что это опасно и что в один прекрасный день всех нас заложат.
- Что сказали товарищи?
- Они ничего не сказали, они слушали. Потом Сенак и Раек встали и ушли, это все.
- И Шале им ничего не сказал?
- Он даже не подал вида, что видит их.
- Хорошо, - говорит Брюне. - Спасибо. Туссю задерживает его.
- Хочешь, я пойду с тобой?
- Ни в коем случае, - говорит Брюне. - Это ловушка, и ее расставили исключительно для меня.
Он бежит, за бараком № 18 никого нет, он останавливается, переводит дыхание и снова бросается бежать. Он бежит к своей погибели, никогда он не бежал так быстро. У барака Тибо он видит Викарьоса с Сенаком и Раском. Они стоят на солнце, совсем черные, посреди пустынной дороги, Раек что-то говорит, Викарьос молчит. Потом Сенак и Раек сближаются и говорят одновременно, Викарьос засунул руки в карманы, он не отвечает. Брюне ускоряет бег. Раек поднимает руку и бьет Викарьоса по зубам. Викарьос вынимает руку из кармана и утирает разбитые губы, Раек хочет ударить еще раз, Викарьос перехватывает его кулак, Сенак, в свою очередь, бросается вперед и наносит удар. Викарьос отклоняет голову, и кулак Сенака касается его где-то за ухом. Это драка, как в китайском театре теней, беззвучная и безобъемная: в нее не веришь. Брюне стремительно подбегает и ударом кулака отбрасывает Сенака к стене барака. У Викарьоса идет кровь, глаза Раска сверкают. Брюне видит кровь и ненависть, западня сработала, его окружает ненависть, в этом он твердо убежден.
- Что вы делаете, болваны?
Викарьос отпускает руку Раска. Раек поворачивается к Брюне и озирает его:
- Мы ему объясняем наш образ мыслей.
- Да. А вы его объясните фрицам, если они припрутся? И в подтверждение покажете свои партийные билеты, да? Давайте-ка, валите отсюда поживей!
Раек не шевелится, он неприязненно и мрачно смотрит на Брюне. Сенак медленно идет на них, кажется, он нисколько не оробел:
- Скажи-ка, Брюне, разве этот малый не предатель?
- Возвращайтесь к себе, - говорит Брюне. Сенак краснеет, он повышает голос:
- Так он не предатель? Говори! Не предателя ли ты защищаешь?
Брюне смотрит ему в глаза и спокойно повторяет:
- Возвращайтесь. Это приказ. Сенак ухмыляется:
- Этот номер больше не пройдет.
- С твоими приказами покончено, папаша, - цедит Раек. - Теперь скорее мы должны тебе приказывать.
- Вот как?
Раек понимает: назревает драка. Одно движение - и парализующая его паутина разорвется сверху донизу.
- Вот так, Брюне, - спокойно и твердо говорит Раек, - нет у тебя больше права нами командовать, это решено.
- Очень может быть, - отвечает Брюне. - Но я с легкостью могу отправить тебя на пару недель в госпиталь. Это я еще в силах сделать.
Они колеблются. Брюне смотрит на них, смеясь от нетерпения: они знают, что не одержат верх, но кто из них решит не позориться и произнесет непоправимые слова? Сенак кривит губы и бледнеет, он сам пугается того, что сейчас скажет. Ага, значит, Сенак, тем лучше: как раз тот, кого я предпочитал другим. Силки расставлены умело.
- Так вы сговорились… - начинает Сенак.
Брюне выбрасывает кулак и с удовольствием обрушивает его на правый глаз Сенака; Сенак мягко валится на руки покачнувшегося Раска. Брюне с интересом смотрит на них, потом еще раз бьет в то же самое место, чтобы хорошенько отделать Сенака. Бровь Сенака рассечена - из нее обильно течет кровь. Брюне разводит руками и смеется: стопка тарелок на земле, все разбито, все кончено. Раек и Сенак уходят мелкими шажками, поддерживая друг друга; они обо всем доложат Шале, и температура в комнате поднимается, ловушка прекрасно сработала, Брюне потирает руки. Викарьос утирает рот, его губы дрожат, струйка крови сбегает по его седой бороде. Брюне ошеломленно смотрит на него: я так поступил ради него.
- Тебе больно?
- Пустяки.
Он утирается платком, борода поскрипывает. Викарьос говорит:
- Ты ведь обещал ничего не сообщать товарищам. Брюне пожимает плечами, Викарьос обращает к нему
большие пустые глаза и озабоченно спрашивает:
- Они меня не любили, да?
- Кто?
- Все.
- Да, - подтверждает Брюне, - они тебя не любили.
Викарьос качает головой:
- Теперь они мне устроят веселую жизнь.
- Вряд ли. Ведь ты скоро уйдешь.
Викарьос полуотвернулся, он провожает взглядом Сенака и Раска.
Брюне видит кончик его носа и покатую небритую щеку.
- Дружба, - говорит Викарьос, - все-таки возможна.
- Она возможна, - говорит Брюне, - между двумя партийцами.
- При условии, что оба остаются на ортодоксальных позициях.
Он, не оборачиваясь, говорит каким-то отстраненным голосом:
- В прошлом году в Оране три товарища пришли к моей жене и сунули ей под нос какую-то бумагу: они хотели, чтобы она ее подписала; в бумаге говорилось, что я сволочь и что она от меня отрекается. Она, естественно, отказалась, тогда они обозвали ее шлюхой и стали угрожать. Это были мои лучшие друзья.
Брюне молчит: он осторожно растирает пальцы правой руки, ему пока не совсем понятно, что именно он сделал.
- Однако, - продолжает Викарьос, - если мы столько боролись, если мы и сейчас боремся, разве это в том числе не ради дружбы?
Брюне думает: раз я ударил Сенака, раз я слепо бросился в западню Шале, то я сделал это, вероятно, ради дружбы? Ему хочется коснуться плеча Викарьоса или стиснуть ему руку, ему хочется ему улыбнуться, чтобы его поступок не был как бы напрасным. Но он не улыбается и не протягивает руки: между ними никогда больше не будет настоящей дружбы.
- Что ж, - говорит он. - Возможно, она когда-нибудь и будет, но уже после нас.
- После нас, но почему? Почему не сегодня? Брюне вдруг взрывается:
- Сегодня? С миллиардом рабов и всемирным пожаром? Ты хочешь дружбы? Ты хочешь любви? Ты непременно хочешь быть человеком? Рядом со всем этим? Мы нелюди, старина, пока еще нет. Мы недоноски, недомерки, полуживотные. Единственное, что мы можем сделать, - работать для того, чтобы те, кто придет после нас, не были похожи на нас.
Викарьос как бы пробуждается, он внимательно смотрит на Брюне, он мягко замечает:
- Правильно: я вижу, ты тоже через это прошел. Брюне смеется.
- Я? - спрашивает он. - Нет. Я говорил вообще.
- Ну да! - весело говорит Викарьос, - я в курсе твоих дел. Тибо сказал мне, что тебя больше не видно, что ты заставил их разобрать приемник, что ты позволяешь Шале держать себя взаперти…
Брюне не отвечает; большие глаза Викарьоса искрятся, но тут же гаснут, он удивленно смотрит прямо перед собой, затем вяло говорит:
- Я думал, это доставит мне удовольствие…
- Удовольствие? - переспрашивает Брюне. Викарьос ухмыляется:
- Ты не представляешь себе, как я вас ненавидел! Он резко оборачивается, глаза его темнеют.