- Конечно, мистеру Голспи еще многому не мешает поучиться, - беззаботно добавил мистер Дэрсингем. - Он не знаком ни с нашим делом, ни с Сити. Но он, видимо, в свое время исколесил вдоль и поперек всю Англию, и, кроме того, знаете, он человек в высшей степени изобретательный и напористый. Прелюбопытный тип, доложу я вам! - Тут мистер Дэрсингем перешел опять на деловой тон: - Вот что, Смит, я хочу как можно скорее провернуть это дело, потому что мне нужны деньги - или хотя бы часть их - к завтрашнему дню. Попросите мисс Мэтфилд поторопиться с письмами, чтобы я успел до отъезда их подписать, и присмотрите за тем, чтобы циркуляры сегодня же были разосланы. Хорошо?
- Слушаю, мистер Дэрсингем. - Мистер Смит шагнул было уже к двери, но остановился. - Разрешите вам сказать, сэр: я очень рад, что дела приняли такой оборот. Они уже начинали меня тревожить, сильно тревожить, сэр.
- Спасибо, Смит, голубчик. - Сейчас всякий узнал бы в мистере "Дэрсингеме старого уоррелца". - Увидите, скоро у нас тут закипит работа. Этот человек для нас находка. Да, кстати, он должен сейчас прийти.
Мистер Голспи действительно пришел в контору, но уже после ухода мистера Дэрсингема и только на полчаса, чтобы кое о чем расспросить мистера Смита. На другое утро он опять пришел, и мистера Смита пригласили в кабинет на небольшое совещание. Потом мистер Голспи ушел и воротился около половины пятого, продиктовал несколько писем, успел сунуть нос во все уголки конторы, осмотрел комнату для образцов, потом вел какие-то разговоры по телефону мистера Дэрсингема, когда тот уехал в контору "Никмен и сыновья". Все служащие уже ушли, а мистер Смит убирал свои книги в шкаф, когда мистер Голспи вышел из кабинета и опять начал его расспрашивать - главным образом о состоянии счетов. Оба оставались в конторе еще минут двадцать пять, и в заключение мистер Голспи предложил зайти по дороге чего-нибудь выпить.
Когда они уже сошли с лестницы, мистер Смит вспомнил, что у него кончается табак (он выкуривал каждую неделю два с половиной унца "особой смеси" Т. Бенендена), и сказал, что забежит в лавку за новой порцией. Мистер Голспи зашел туда вместе с ним, и Т. Бененден был так удивлен вторичным появлением грузного и пышноусого незнакомца, и притом на сей раз в обществе мистера Смита, что за все время, пока отвешивал табак и всыпал его в кисет, не произнес ни единого слова.
- Есть у вас хорошие сигары, хорошие, понимаете? - осведомился мистер Голспи своим звучным басом, глядя на лавочника еще пристальнее, чем тот глядел на него.
- Разумеется, есть, - с достоинством ответил Т. Бененден. И поставил на прилавок два-три ящика.
Мистер Голспи выбрал две сигары, обрезал их, одну сунул себе в рот, другую в рот мистеру Смиту и зажег обе - все это молча. И только затем уже, пустив струю дыма в лицо Бенендену, спросил:
- Сколько?
- Три шиллинга за пару.
Мистер Голспи бросил на прилавок две полукроны. Теперь для Бенендена наступил удобный момент начать разговор.
- Что вы скажете насчет страшного кризиса с цементом, джентльмены? - сказал он. - Куда он нас приведет?
- Меня он никуда не приведет, - ответил мистер Голспи. - А вас?
Т. Бененден был, видимо, озадачен. Он все еще держал в руке сдачу - два шиллинга.
- Я хотел сказать вот что… Это большой концерн, не правда ли? Еще в прошлом году он процветал, как почти все большие концерны. Хорошо. А что мы видим в этом году? Крах. А почему?
- Не знаю и держу пари, что вы тоже не знаете, - сказал мистер Голспи благодушно и вдруг захохотал смехом, похожим на отрывистый лай. - Ах, черт, возьми! - прокричал он. - Я вот уже пять минут ломаю себе голову и не могу догадаться, что такое у вас неладно?
- У меня? - переспросил пораженный Т. Бененден.
- Ну да. Разве вы не заметили, что я все время на вас смотрю? - Он повернулся к мистеру Смиту: - Понимаете, чувствую, что у него что-то не в порядке, но что именно - никак не могу сообразить. А вы заметили? - Он ткнул в Бенендена толстым грязным пальцем. - Боже мой, дружище, да вы забыли надеть галстук! Посмотрите на себя. А я стою и думаю: в чем же дело?.. Это моя сдача? Так, верно, два шиллинга.
Мистер Смит только рот разинул и поспешно вышел вслед за Голспи на улицу. Он заходил в лавку Бенендена в течение многих лет два-три раза в неделю и ни разу не решился произнести слово "галстук". А этот малый приходит и сразу как ни в чем не бывало выпаливает: "Вы забыли надеть галстук". Мистер Смит тихонько засмеялся.
Мистер Голспи повел его через улицу в "Белую лошадь".
- Что будете пить? - спросил он.
- Спасибо, мистер Голспи. Гм… гм… пожалуй, выпью стаканчик пива, - скромно сказал мистер Смит, занятый своей толстой сигарой.
- Не советую. Сегодня слишком холодный вечер, чтобы пить пиво, да еще после тяжелого трудового дня. Выпейте виски. Согласны? Вот и отлично… Две двойные порции виски и содовой!
В "Белой лошади" было тихо и уютно. Мистер Смит давно здесь не бывал и теперь наслаждался этим уютом. За решеткой камина весело мигал огонь. Ряды ликерных бутылок искрились и сверкали на прилавке, слабо блестели стаканы. В зале стояло мирное жужжание голосов. Сигара погружала в праздничную атмосферу роскоши, ароматов, блаженной лени. Виски было превосходное, оно уничтожало привкус тумана, дыма, этот запах железнодорожного туннеля, которым была пропитана улица Ангела. А мистер Голспи, все еще загадочный и властный, казался уже добрее и проще и явно старался наладить дружеские отношения.
- У вас, кажется, есть коммивояжер, который работает в центральном и северном районе? - спросил мистер Голспи после того, как оба отхлебнули из своих стаканов. - Что он за человек?
- Добсон? Он славный молодой человек, и в тех районах у него обширные знакомства. В последнее время он, правда, собирал мало заказов, но это не его вина.
- Мы это скоро проверим, - сказал мистер Голспи. - Если он не сумеет продать новые сорта фанеры, так лучше пускай отправляется на все четыре стороны. Товар ходкий. Заказы так и сыплются, просто дождем сыплются на нас. Но понимаете, Смит, это еще не все, нам надо двинуть дело. Наберем сейчас целую кучу заказов, - куй железо, пока горячо. Надо как можно скорее подыскать еще одного человека для работы в Лондоне и районе. И человека живого, не то что этот угрюмый старый хрен, которого я вышиб отсюда в первый же день. Посылать его добывать заказы - все равно что послать за этим первый попавшийся мусорный ящик. Три человека - я, Дэрсингем и тот, кого мы наймем, - должны в какие-нибудь два-три месяца обработать весь Лондон и его окрестности. Взять их штурмом! Вот как надо действовать! Верно?
Мистер Смит вынул изо рта сигару и, силясь придать своему лицу энергичное и суровое выражение, подтвердил, что верно.
- Хотите знать мой девиз? - продолжал мистер Голспи, ничуть не умеряя голоса, так как он и без того говорил достаточно тихо. - Человек должен работать как дьявол и наслаждаться вовсю. Работать - так работать, а хочешь жить в свое удовольствие, так живи и не зевай.
Тут мистер Смит вздрогнул и отшатнулся, так как между ним и мистером Голспи внезапно вынырнула чья-то голова, большая голова в засаленной кепке, не достигавшая, однако, его плеча.
- Все это прекрасно, джентльмены, - произнесла голова развязно и вместе жалобно, - но если не можешь достать работу, как тут жить в свое удовольствие? Что тогда делать, а?
- Одно вы можете сделать, - отозвался мистер Голспи.
- Что именно?
- Вы можете не вмешиваться в чужой разговор и не совать своего грязного носа куда не следует, - пояснил мистер Голспи, самым неприятным и угрожающим образом вытянув вперед голову. Человек в кепке шарахнулся назад. - Вот возьмите, - добавил мистер Голспи уже мягче, но пренебрежительно, - возьмите три пенса и ступайте, купите себе чего-нибудь.
- Спасибо, мистер. - И голова исчезла.
- Всякий раз, как я сюда приезжаю, я замечаю в городе все больше и больше таких крыс, как эта.
- Безработица, знаете ли, - сказал мистер Смит серьезно. - Я не говорю, что все такие, как этот, хотят работать, но если бы и хотели, работы нет. Скажу вам откровенно, мистер Голспи, иной раз жутко становится, когда подумаешь, сколько людей ищет работы. Если нам придется нанять несколько новых служащих и мы дадим объявление, вы сами увидите: они начнут ходить толпами и все готовы работать за гроши, чуть не даром. Как поговоришь с ними, душа разрывается.
- Так-то оно так, - возразил мистер Голспи тоном человека, душу которого не так-то легко надорвать. - Но я знаю одно: человек, который готов работать за гроши, - ничего не стоит. Мне его и даром не надо. А кстати, Смит, сколько вам платит Дэрсингем?
Мистер Смит минуту колебался, но потом ответил.
- И вы находите, что этого достаточно?
Мистер Смит опять замялся:
- Видите ли, я думал, если все пойдет хорошо, с Рождества попросить прибавки. Но вы же знаете, что дела у нас плохи.
- Ну, теперь они пойдут хорошо, можете не сомневаться, - воскликнул мистер Голспи. - Пойдут так, как никогда и не снилось Твиггу и Дэрсингему! Кстати, кто был Твигг? Впрочем, черт с ним, это не важно… Скажу вам напрямик: я считаю, что вам платят недостаточно. Стоящего человека я с первого взгляда узнаю, и, если кто старается для меня, я, знаете, что делаю? Я стараюсь для него. Так-то, Смит! Можете на меня рассчитывать.
- Очень любезно с вашей стороны, мистер Голспи, - в смущении пробормотал Смит.
- Как только те заказы, что поступят к нам сейчас, будут оформлены (между прочим, имейте в виду, что вам и работы прибавится и ответственность будет больше), вы немедленно получите прибавку, солидную прибавку, сотню-другую в год, - это так же верно, как то, что я Джимми Голспи. Вот вам моя рука!
Взволнованный мистер Смит почувствовал, что ему жмут руку.
- А теперь, - заключил мистер Голспи тоном, не допускающим возражения, - мы скрепим наш уговор, выпив еще по маленькой.
- Хорошо. Но… э… э… на этот раз моя очередь платить.
- Ни-ни! Не сегодня. Сегодня вам еще не разрешается. Подождите до большой прибавки. Две маленькие, пожалуйста! Вы женаты, Смит, не так ли?
- Да, мистер Голспи. Жена и двое детей. Сыну только что исполнилось двадцать, а дочке минет восемнадцать.
- А у меня только одна дочь. Жду ее со дня на день. Что, ваша почитает вас?
- Не очень-то. Нынешние дети, как я замечаю, все таковы.
- Это верно. Моя меня ни в грош не ставит. Этакий своевольный, хитрый бесенок! Ее всегда баловали и будут баловать. Очень уж она собой хороша, - в этом вся беда. Она не в отца. - Тут мистер Голспи всполошил весь бар неожиданным залпом густого смеха. - Что ж, тем лучше для нее… А знаете, Смит, если вдуматься, то мы с вами занимаемся чертовски странным делом. Я перепробовал все виды торговли и нахожу, что эта чуточку почтеннее, чем некоторые другие. Но как подумаешь, все же чертовски забавно - продавать тонкие кусочки дерева для наклейки или вклейки их в другие куски дерева. А?
- Мне это не раз приходило в голову, - подхватил мистер Смит. В эту минуту в нем проснулся философ. - Я часто думал… как бы вам это объяснить… В нашем деле все так же, как в жизни человеческой… Наборка… Вы подумайте, мистер Голспи… Она служит для того, чтобы мебель выглядела лучше, чем она есть на самом деле. Это своего рода подделка. Но все об этом знают, здесь нет обмана. И в жизни то же самое. Мне это часто приходит на ум, когда я бываю в обществе. Знаете, каждый старается уверить других, что он весь из настоящего красного дерева или ореха…
- А большинство - просто хлам под фанерой! - весело воскликнул мистер Голспи. - Ну, да нам все равно, постараемся всучить им весь наш запас фанеры для их деревянных кресел, гардеробов и буфетов, будем загребать деньги и жить весело. Вот это настоящая жизнь!
Оба выплыли, покачиваясь, во мрак улицы Ангела, и бас мистера Голспи снова прогремел, что "это настоящая жизнь". Мистер Смит еще ощущал в ноздрях густой запах гаванской сигары, золотистый нектар долин волшебным Гольфстримом разливался по его жилам, обещания мистера Голспи еще звенели в ушах сладкой песней, и он чувствовал в эту минуту, что, пожалуй, действительно начинается "настоящая жизнь".
В ожидании трамвая он купил не одну, а две вечерние газеты и не прочел ни одной.
Глава третья
Дэрсингемы у себя дома
1
В середине следующей недели в конторе "Твигг и Дэрсингем" произошел ряд перемен. Больше всего изменилась атмосфера этого учреждения. Достаточно было открыть наружную дверь, чтобы сразу, не заходя за стеклянную перегородку, почувствовать перемену. Как прежде, стучали машинки, дзинькая сигнальными звонками, трещал телефон, доносились голоса, но теперь все звучало как-то по-новому, бодро и оптимистично. Даже со стула, на который вас приглашали сесть, пока вы дожидались за перегородкой, была стерта пыль: миссис Кросс не осталась нечувствительной к новым веяниям и произвела в конторе основательную уборку. Теперь уже не могло быть и речи о том, что для кого-либо из служащих не хватает работы. Стэнли по-прежнему исполнял обязанности рассыльного и еще чаще прежнего отлучался из конторы, но вынужден был перейти к ускоренному методу "выслеживания" и избирать для своих опытов лишь тех прохожих, которые ужасно спешили. Мистер Смит сидел над колонками крохотных цифр, был всегда страшно занят - и счастлив, как монах над своей летописью. Тарджис, которому было поручено следить за своевременной отправкой и поступлением товаров, явно заважничал и охрип от телефонных разговоров со всякими отправителями и агентами. Он кричал на железнодорожных чиновников, как кричат на какого-нибудь чужого приблудного пса. Мисс Мэтфилд выстукивала письма на машинке с несколько меньшим презрением и возмущением - ее мина как бы говорила, что если раньше это был настоящий бред сумасшедших, то сейчас это - только излияния деревенского простофили. У мисс Мэтфилд теперь была помощница. Штат конторы "Твигг и Дэрсингем" на этой неделе увеличился на одну машинистку. Появилась мисс Поппи Селлерс.
Девушек, зарабатывающих свой хлеб службой в конторах, можно разбить на три группы. Одни, как мисс Мэтфилд, - дочери людей интеллигентных профессий, снисходят до конторы и пишущей машинки. Служба для них то же, что когда-то для девушки - неравный брак по расчету. Другие относятся к службе спокойно и просто, потому что она для них своего рода семейная традиция, как была бы, например, для дочери мистера Смита. И наконец, есть такие, для которых контора и работа машинистки - это высшее достижение. Пусть они зарабатывают не больше, а часто и гораздо меньше, чем их сестры и кузины, работающие на фабриках и во второстепенных магазинах, зато они приобретают право важничать, корчить из себя в своем кругу "аристократок" на том основании, что им удалось стать машинистками. К этой-то третьей категории и принадлежала Поппи. Отец ее работал в метро, и вся семья из четырех человек занимала полдомика неподалеку от Ил-Брук-Коммон в Фулеме, юго-западном районе Лондона, густо застроенном оштукатуренными кирпичными домами, уже исчезающими во всем мире. Служба в конторе "Твигг и Дэрсингем" была не первой службой Поппи (так как этой девице минуло уже двадцать лет, а она с пятнадцати лет трудилась в торговом мире), но, пожалуй, самой значительной. Ее выбрали из большого числа претенденток, назначив сразу два фунта и десять шиллингов в неделю, и мистер Смит (который в глазах Поппи был ужасающе важной особой) конфиденциально сообщил ей, что ее ждет прекрасная будущность, если она подучится и будет усердно работать. И Поппи твердо намеревалась делать то и другое, ибо она, как отмечалось и в ее аттестациях, была девушка добросовестная и старательная. Она была не настолько некрасива, чтобы совершенно избежать приставаний со стороны юнцов, постоянно торчавших у входа в кино "Рэд-Холл" в Валхэм-Грине (а Поппи часто ходила в это кино со своей подругой, Дорой Блэк, потому что любила развлечения), но хорошенькой ее никто не находил. Миниатюрная и хрупкая, кареглазая, темноволосая, она стремилась (довольно безуспешно, впрочем) походить на японку или яванку, вообще придать своей наружности нечто восточное, например, носила челку, но результатом ее отчаянных усилий было только то, что Поппи имела какой-то грязноватый и довольно непривлекательный вид. Когда она особенно старалась, налегая на губную помаду и не жалея пудры, придающей лицу "восточный тон", вздергивая брови так высоко, что это причиняло ей боль, люди осведомлялись, как она себя чувствует, высказывая предположение, что ей нездоровится. Тщетность ее усилий казаться "экзотической красавицей", тогда как и она сама и Дора Блэк полагали, что у нее наружность именно "такого типа", постоянно немного угнетала бедную Поппи, рождала недовольство собой. В первые дни своего появления в конторе "Твигг и Дэрсингем" она была тиха, как мышка. Новизна и внушительность окружающей обстановки будили в ней благоговейный страх. Она видела, что эта важная, величественно снисходительная, невероятно сведущая мисс Мэтфилд никогда с ней не подружится. Но Поппи, как мышь, была постоянно настороже, ничто не ускользало от ее внимания. Деятельный и живой ум девушки из простонародья жадно нанизывал каждую мелочь, все, что ей удавалось услышать и узнать. Через каких-нибудь три дня мисс Доре Блэк в Фулеме уже было известно о служащих конторы "Твигг и Дэрсингем" гораздо больше, чем мистер Дэрсингем успел узнать за три года.
В первые дни Поппи Селлерс поручили переписывать ответы на письма, приходившие в контору по поводу объявления в "Таймс" и "Дейли телеграф": "Твигг и Дэрсингем" искали служащего на место Гоуса. Такого же опытного, но характером как можно менее похожего на Гоуса. Короче говоря, этот новый служащий должен был быть "молодым, энергичным, старательным, иметь знакомства среди мебельных фабрикантов и разбираться в сортах инкрустации и фанеры". И так как благодаря мистеру Голспи обстоятельства изменились, то теперь "Твигг и Дэрсингем" могли обещать, что работа у них "для человека дельного открывает большие возможности".