- По морю? - вскричал Румпф. И стал на своих толстых пальцах перечислять моря, которые он переплывал. - Атлантический, Тихий, Индийский океан, - начал он и долго не мог остановиться. Когда он достиг Желтого моря, ротмистр Мен встал, чтобы произнести тост в честь гауляйтера.
XVIII
Радостно сиявшее лицо графа Доссе омрачилось, снова сделалось серым и усталым. Налет красоты исчез. Осталась лишь легкая улыбка, настолько деланная, что, казалось, он забыл ее на лице. Граф не слышал, что говорил ротмистр Мен, он машинально взял в руки свой бокал, когда все встали, машинально открыл рот, когда все закричали "хайль", но с губ его не сорвалось ни единого звука.
С того момента, как Шарлотта обрела благоволение гауляйтера, ей ни разу даже не пришло в голову посмотреть в сторону графа, хотя бы улыбнуться ему. Словно его больше не существовало.
Куря сигарету за сигаретой, он украдкой наблюдал за ней. Улыбка ее стала живее, искристее, глаза блестели лихорадочно и ярко. Она выпила полный бокал шампанского, а ведь она его не выносила! Он хорошо знал ее! Она стремилась покорить Румпфа, влюбить его в себя. Надо было видеть, как она выставляла напоказ свою грудь изваянную богом. Берегись, Шарлотта! Она любила простых, сильных, здоровых мужчин. Почему бы ей и не любить их? Даже таких невежественных и примитивных, как этот Румпф, бывший кок на грузовом пароходе.
Когда она шутливо погрозила гауляйтеру пальцем, сердце замерло в груди у Доссе. Какая непостижимая наивность! Она ведь не знала этого "простого человека из народа", не знала его безграничного тщеславия, его причуд, которые в одну десятую долю секунды могли обернуться гибельной ненавистью.
Официанты рядами ставили на стол бутылки с шампанским и ликерами. Все было готово для кутежа. Румпф закурил сигарету и громко рассмеялся. Он чувствовал себя в своей стихии. Когда гости, мертвецки пьяные, валились на пол, он бывал доволен. Хорошенькая Клара, уже подвыпившая, разбила бокал и начала смеяться, как звонкий колокольчик, который никак не может замолкнуть. Участь Клары лежала на совести ротмистра Мена, как и участь многих других до нее. Он прокутит ее деньги, а когда у нее ничего не останется, сбежит от нее. Сбежит немедленно!
За столом уже царило шумное веселье. Следующей стадией будут разнузданность, громкие крики.
- Людовик Четырнадцатый, - кричал Румпф голосом, заглушавшим шум, - или это был Людовик Шестнадцатый? Aprés nous… Да подскажите же мне, Мен.
- Aprés nous le deluge,-сказал Мен, единственный из всех хоть немного говоривший по-французски.
- Это неправильно! Он нас не знал, и к нам это не относится! - кричал Румпф. - Мы переделаем это изречение, Мен: после нас хоть рай!
Мен поднялся и умильным голосом произнес:
- Aprés nous le paradies.
Вокруг восторженно зааплодировали.
- Заморозьте две дюжины бутылок божественной влаги вдовы Клико! - крикнул Румпф официантам в черных фраках и чокнулся с Шарлоттой. - Людовик Четырнадцатый или Людовик Шестнадцатый - это в конце концов безразлично, - сказал он. - А все-таки сегодня я жалею, что я не Король Солнце.
Шарлотта покраснела. Она не знала, как ей истолковать его слова, но решила принять их за комплимент.
Тут гауляйтер поднялся, и все общество направилось вслед за ним в соседнюю гостиную, посреди которой стоял большой стол красного дерева. Гостиная была настоящим цветником. Шарлотта, проходя мимо графа Доссе, собралась что-то сказать ему, но в этот момент ее позвал гауляйтер, и она быстро прошла вперед. Граф последовал за ней в гостиную и уселся в углу у самой двери, под лавровым деревцем. Подали кофе и ликеры. Граф Доссе чувствовал себя здесь хорошо, никто не мешал ему, зато он мог свободно наблюдать за всеми сквозь цветы в высоких вазах. Программой было предусмотрено, что после ужина он сыграет соло на скрипке, но никто не напомнил ему об этом; Мен был настолько поглощен своим флиртом с владелицей салона мод в Берлине, что позабыл обо всем.
Доссе радовался, что сегодня вечером Шарлотта услышит его. Он хотел играть для нее, для нее одной, но теперь был доволен, что Мен позабыл о программе.
"Не буду я играть, - злобно думал он. - Пусть Румпф ей играет на телячьем хвосте". В эту минуту он был зол и твердо убежден, что лишает общество первейшего удовольствия, но общество нисколько не тревожилось по этому поводу. Гости вели себя теперь еще более развязно и разговаривали громче, чем в столовой, временами стоял такой шум, что нельзя было разобрать ни единого слова. Пробки от шампанского стреляли в потолок.
- Молодым людям следует приучаться к пороху, - смеялся Румпф и все настойчивее ухаживал за Шарлоттой.
Но у Шарлотты появилась соперница - невеста Фогельсбергера, белокурая майорша Зильбершмид. Она сидела в более чем непринужденной позе на ручке кресла, предоставляя обществу любоваться ее красивыми ногами. Граф Доссе иронически смеялся, сидя в своем углу. "Вы просто смешны, моя милая, - думал он, - извозчичья кляча не может соревноваться с рысаком". Лицо белокурой майорши от выпитого вина разрумянилось, глаза помутнели, искусная прическа растрепалась на затылке. Но что это она говорит? Доссе прислушался. Она говорила с гауляйтером по-английски.
Гауляйтер, казалось, слушал с интересом и живо отвечал ей. Он тоже говорил по-английски, и так громко, что все могли его слышать: он очень гордился своим знанием языка.
В гостиной раздался взрыв смеха, и граф Доссе перестал слышать то, что говорилось, а когда шум замолк, Румпф уже говорил по-немецки и рассказывал что-то, видимо, очень занимательное. В комнате на минуту стало тише.
- Двести свиней в день! - кричал ггуляйтер.
- Двести свиней? - спросило несколько голосов.
- В те времена в Чикаго закалывали по тысяче свиней ежедневно, - продолжал Румпф. - Я зашибал тогда немалую деньгу!
"Ах, это опять все та же история о чикагских бойнях! - подумал Доссе. - И как ему не надоест!"
Румпф подробно описывал, как они забивали по двести свиней в день. Так вот стояло большое колесо, и свиньи висели головой вниз; удар ножом по шее - и уже льется кровь.
Женщины вскрикнули.
- Но, сударыня, свиней, согласно предписанию, оглушали по правилам науки и техники.
Кровь, само собой разумеется, аккуратно сливалась, и вот уже звонит звонок, свинья исчезает в люке и поступает в цех, где ее обваривают кипятком. А сверху уже ползет другая свинья, визжит и бьется на крюке, удар ножом по горлу - и снова кровь брызжет струей. К концу дня наши белые халаты были насквозь мокры от крови. Опять звонок - и новая свинья ползет сверху вниз. Да, тогда он, Румпф, был молод и хотел зарабатывать много денег.
Женщины притихли и с ужасом смотрели на него.
- Нервы, конечно, нужны были крепкие, стальные! - воскликнул он. - У американцев, если они не умирают молодыми, именно стальные нервы. Это крепкая порода, такую мы должны выращивать здесь в Германии, люди с проволочными канатами вместо нервов. Долго ли, спрашиваете вы? Полгода я выдержал на чикагских бойнях, а больше - нет! Но вы ничего не пьете, господа! Надо уметь пить и слушать одновременно.
Вновь зазвенели бокалы и забегали официанты. Гауляйтер пил только красное вино, изредка перемежая его рюмкой ликера. Он даже не раскраснелся, лишь сквозь коротко остриженные волосы просвечивала теперь очень розовая кожа на голове. Его ржаво-красный пробор был так же безукоризнен, как и утром.
Едва закончив первую историю, он принялся рассказывать вторую, тоже из своей жизни в Америке.
- Я тогда зарабатывал пятьдесят долларов в день, - начал он. - Неплохо, а? Но это была очень опасная job. Дело происходило на нефтяных промыслах в Мексике, и работа моя состояла в том, чтобы перевозить динамит с участка на участок. Автомобили были снабжены первоклассными рессорами, но, несмотря на это, каждый год несколько машин взлетало на воздух.
Эту job он тоже бросил через четыре месяца.
Гауляйтер мог часами рассказывать о своих путешествиях, особенно когда бывал, как сегодня, в хорошем настроении. Граф Доссе знал почти все эти истории, и чем чаще он их слышал, тем больше сомневался в их достоверности.
Но тут случилось маленькое происшествие: не в меру разрезвившаяся Клара опять разбила бокал; на этот раз это было не легкое опьянение, а какая-то одержимость. Вне себя она хватала со стола бокалы с шампанским и бросала их об стену. После третьего бокала ее стали держать за руки, и она, пытаясь вырваться, упала на пол. Клара сидела на полу и смеялась так звонко и неудержимо, что все стали вторить ей. Веселее всех смеялся Румпф. Мен поднял ее и поставил на ноги. Она покачнулась, но все же сделала попытку пройти по комнате. Стараясь обойти лавровое деревце, она пошатнулась и рухнула прямо на горку с посудой. Раздался звон, и осколки чашек и вазочек покатились по полу. Гости кричали, смеялись, а гауляйтер захлопал в ладоши.
Это была ценнейшая коллекция редкостного китайского фарфора белого цвета, которую Румпф, по его словам, привез с Востока.
Мен вывел Клару из комнаты, но за дверью тотчас же послышался ее веселый и звонкий смех, снова заразительно подействовавший на остальных. Это, разумеется, послужило предлогом выпить за здоровье веселой Клары.
Фогельсбергер решил, что пора провозгласить тост в честь гауляйтера. Нельзя было не признать, что он говорил очень хорошо и красиво, чего никто от него не ожидал. Белокурая Зильбершмид глядела ему прямо в рот изумленными глазами и первая громко зааплодировала своими маленькими ручками.
Довольный гауляйтер сразу же выступил с ответным тостом. Короткая речь его была великолепна.
- Благодарю вас, дорогой мой Фогельсбергер, - начал он, и все насторожились: гауляйтер редко произносил тосты. - Вы правы, я, так же, как и вы, верю в то, что мы обретем нашу былую мощь! Будем надеяться, что вскоре мы снова, как и прежде, будем плавать по морям на наших быстрых челнах! - И он указал на фриз в гостиной, на который до сих пор никто не обращал внимания. Узкие челны с высокими носами неслись по волнам, а на корме, подняв щиты, толпились воинственные викинги. - И мы, - вдохновенно вскричал гауляйтер, - как эти там, наверху, будем бряцать мечами о щиты. Наконец придет и наш черед; мы получим то, на что имеем право уже в течение столетий, а этим толстосумам, на острове, придется потесниться. Дорогу - мы идем!
Мен воспользовался тем, что в комнате после ответной речи Румпфа наступило шумное ликование, и приказал распахнуть двери в зал. Квартет на эстраде заиграл танцевальную музыку, женщины радостно взвизгнули.
Мен первым ввел свою даму, берлинку, в мягко освещенный зал, за ними последовали другие пары: Шарлотта танцевать отказалась под предлогом, что еще не оправилась от путешествия. Она предпочитала общество гауляйтера, который никогда не танцевал. Он любовался ее руками и даже попросил разрешения прочитать линии на ее ладони.
- Мне сейчас откроется ваша судьба, - предупредил он Шарлотту.
Лакеи опять внесли кофе и ликеры, а также вино, содовую воду и огромные подносы со сладостями и фруктами - на случай, если кто-нибудь еще недостаточно насытился. Когда они открывали двери, из кухни доносились смех и песни, а из погреба - крики и пение охраны, которая тоже шумно праздновала день рождения гауляйтера.
- Прекрасные руки! - воскликнул гауляйтер и внимательно, точно хиромант, стал всматриваться в линии на ладони Шарлотты. Он сгибал ее послушные пальцы. - Но что это? - Гауляйтер отпрянул в испуге и с удивлением заглянул в лицо Шарлотты.
Шарлотта непринужденно засмеялась.
- Вы опасная женщина, "мадам Австрия", - заключил Румпф. - Вам это известно? Вы принесете несчастье многим мужчинам.
Шарлотта фыркнула, и это не понравилось графу Доссе. Сердце у него сжалось.
- Но, надеюсь, и счастье тоже, - ответила Шарлотта, сопровождая свой находчивый ответ торжествующим взглядом.
Гауляйтер так сжал ей руку, что ее лицо искривилось от боли.
- Вам лучше знать, - отвечал он, - прав я или нет.
Но тут квартет заиграл вальс, который, как электрический ток, пронизал Шарлотту. Она вскочила с места. Да, теперь она хочет танцевать!
- Покажите нам свое искусство, "мадам Австрия", - смеясь, подбодрил ее гауляйтер.
Шарлотта кивнула головой и приняла очаровательную позу. Глаза ее загорелись.
- Сейчас я буду танцевать! - воскликнула она. - Но только не в зале, а вот на этом столе. На этом столе, - как одержимая повторяла она и танцевальным шагом стала приближаться к столу.
Гауляйтер велел убрать бокалы, но Шарлотта воспротивилась.
- Я буду танцевать между бокалами и не уроню ни одного, ни одного! - кричала она.
Граф Доссе встал с места.
- Шарлотта, - вполголоса произнес он. Он хорошо ее знал. От шампанского она становилась невменяемой.
Но Шарлотта его не видела. Неукротимое желание блистать во что бы то ни стало овладело ею. Она сделала несколько па, но когда повернула свою прекрасную голову, то пошатнулась и расхохоталась.
Все гости пришли в гостиную полюбоваться на танцы прекрасной Шарлотты и столпились у большого стола красного дерева. Шарлотта встала на кресло, и множество рук услужливо поднялось, чтобы помочь ей взобраться на стол. Но она отклонила всякую помощь.
- Я и одна сумею! - воскликнула она и засмеялась так громко и весело, что не смогла уже двинуться с места.
- Прошу тебя, Шарлотта, - молил подбежавший к ней граф Доссе, - не забывай, что ты устала с дороги.
- Он ревнует, - сказала Шарлотта с презрительным смехом, и взгляд ее красивых, лихорадочно блестевших глаз скользнул по его лицу.
- Настоящий мужчина постыдился бы высказывать свою ревность во время такого торжества! - крикнул Румпф и зловеще засмеялся.
- Ревность - вздор, - пояснила Шарлотта и топнула ножкой, обутой в золотую туфельку. - Я все равно буду танцевать, черт возьми! Да, да, я буду танцевать на столе, - упрямо твердила Шарлотта, - на накрытом столе, между всеми этими бокалами, и не опрокину ни единого, даже вот того, посередке.
Наконец она решилась поднять ножку в золотой туфельке и влезла на стол.
Все зашумели и захлопали в ладоши. Шарлотта озиралась вокруг с ребяческим торжеством. Божественно красивая и победоносная, стояла она на столе. Никогда еще граф Доссе не видел ее столь прекрасной. Сердце его было полно печали, которая, казалось, пригибала его к земле. Он не выдержал и отвернулся.
Но вот Шарлотта протянула руки, как бы стараясь кончиками пальцев ухватиться за что-нибудь.
- Как здесь все-таки высоко наверху, - боязливо проговорила она.
- Разрешите мне удалиться, - с поклоном обратился граф Доссе к гауляйтеру.
- Пожалуйста. Мы рады избавиться от тех, кто портит нам праздник.
- Он рассердился! - хихикнула Шарлотта, стоя на столе.
- Не обращайте внимания, прекрасная Шарлотта, - сказал гауляйтер. - Он не сердится и скоро вернется.
XIX
Шарлотта перевела дыхание и улыбнулась самой очаровательной из своих улыбок.
- Он заставил меня нервничать! - сказала она и засмеялась. - Теперь я чувствую себя свободнее. Ах, как глупы мужчины! Ну, играйте! обратилась она к музыкантам. - Неторопливо, торжественно. Прошу!
Квартет заиграл вальс в медленном темпе, приглушенно. Шарлотта закинула руки, чтобы принять обольстительную позу, но вновь уронила их.
- Нет, слишком много бокалов, ничего не получится, - сказала она не без робости.
Бокалы мгновенно исчезли.
Шарлотта сделала несколько грациозных шажков, дело как будто пошло на лад. Но только она взмахнула руками, откинув широкие рукава, как опять испугалась.
- Не выходит, - сказала она огорченно и покачала головой. - Меня стесняет этот непривычный костюм.
- Устраивайтесь так, чтобы вам было удобно, и танцуйте в чем мать родила! - крикнул Румпф и грубо засмеялся.
- Как? - переспросила Шарлотта.
- Почему бы и нет? Ведь мы не мещане, - подбодрил ее Румпф.
Все с напряженным интересом смотрели на стоявшую на столе Шарлотту и разжигали ее громкими выкриками.
Шарлотта испытующе взглянула на Румпфа сквозь узкую щелочку между ресниц.
- Как? - снова спросила она. - Впрочем, без одежды и правда куда лучше танцевать.
- Смелей, смелей! - воскликнул Румпф. - Плачу двадцать тысяч марок за пять минут танца!
- Двадцать тысяч марок? - недоверчиво переспросила Шарлотта. - Вы это серьезно говорите?
- Даю слово.
Шарлотта раскраснелась от волнения, потом неожиданно побледнела, уши ее стали совсем белыми. В венском театре она получала триста крон жалованья. Потом опять покраснела. Быстрым взглядом измерила ширину и длину стола и снова сделала несколько очаровательных па. Но, подняв руки, она сильно покачнулась, еще сильнее, чем раньше, и безнадежно понурила голову.
- Сегодня у меня вряд ли получится, - удрученно сказала она. - Я слишком много выпила. Но завтра я смогу танцевать. Вы и завтра предложите мне двадцать тысяч марок?
- Да, и завтра. Вам же известны мои условия.
- Хорошо, тогда я буду танцевать завтра! - обрадованно воскликнула Шарлотта и попыталась сделать пируэт, впрочем, неудачно. - Помогите мне сойти, - попросила она. - Завтра я буду хорошо танцевать! На этом столе. И пусть все смотрят! Сегодня я уже устала и не хочу ничего, кроме шампанского.
- Смелая девушка! - засмеялся Румпф. Он снял Шарлотту со стола и отнес в кресло.
- Благодарю! - сказала Шарлотта. И с удивлением, с восторгом крикнула гостям: - Боже мой, какой он сильный!
- А теперь нальем прекрасной Шарлотте шампанского, чтобы она завтра была такой же смелой! - сказал Румпф и хлопнул в ладоши.
Официанты ринулись к нему.
- Я сдержу свое слово! - уверяла Шарлотта. - Еще бокал шампанского, и я почувствую себя как в Вене. Там они прозвали меня Цветущая Жизнь.
- Шампанского, вина, музыки! - распорядился гауляйтер. - Теперь мы повеселимся вовсю. - Он велел принести сигары, сигареты и бутылку своего любимого красного вина. Квартету было приказано играть только самые веселые мелодии.
Но в самый разгар приятной болтовни открылась дверь - и кто же вошел? Звонко смеющаяся резвушка Клара. Вот она снова здесь! Она переоделась, причесалась и, освежившись, была готова к новым приключениям. Ее встретили шумным ликованием.
- Вот это смелость! - воскликнул Румпф. - Такие смелые женщины нужны нам в Германии, таких не одолеешь. Подсаживайтесь ко мне, дитя мое.
Праздник продолжался. Подали икру, дорогие закуски, водку.