Покинув квартиру генерала, оба офицера, предложившие новый план наступления, прошли сквозь толпу солдат и направились к большому деревенскому дому, неподалеку от кирки. Там сидел задержанный Фанер; несколько солдат стерегли его пуще глаза. Оба офицера снова стали задавать Фанеру вопросы, на которые он отвечал на ломаном французском языке. Едва им удалось понять все, что он говорил, и отметить на карте названные им пункты, как раздались громкие, возгласы, возвестившие, что командующий уже вышел. Офицеры прервали допрос, и Фанера под конвоем солдат, впереди которых шел Ле - Гра, вывели на улицу. Гюден стоял на вымощенной площадке у входа на постоялый двор. Перья и широкие галуны на его треуголке, шитье на высоком, отогнутом воротнике и широких отворотах мундира, несмотря на полумрак, блестели так ослепительно, что Фанер сразу узнал в нем командующего и снял шляпу. Удивила его только молодость начальника. Гюдену было двадцать девять лет.
Длинные, черные, как вороново крыло, волосы, падали кольцами на его плечи. Красивые черные глаза приветливо улыбались храбрецам, в его лице приветствовавшим Францию. Офицеры строили солдат в ше ренги, выводя на дорогу роты, уже готовые к маршу. Второй, четвертый и пятый батальоны стояли еще на лугах. Часть первого еще только умывалась на берегу Ааре. Солдаты расчесывали длинные, покрытые пылью и спутанные волосы, собирали их на затылке в косу и связывали друг дружке шнурками, стирали рубахи и торопясь надевали их мокрыми, чинили обувь и чистили карабины.
Две длинные шеренги уже одетых гренадеров вытянулись вдоль изгороди по обе стороны улицы. Красные помпоны и трехцветные кокарды на больших черных шляпах образовали длинную яркую кайму; белые кожаные портупеи и ремни патронташей, перекрещивавшиеся на груди солдат, отчетливо выделялись на фоне черных платков и синих мундиров. Но вся колонна имела ободранный и жалкий вид. Почти у всех солдат обувь была дырявая, гамаши без пуговиц, истрепанные, как мокасины, штаны разного цвета и происхождения. Из‑за отворотов мундира, вырезанных на груди полукругом, выглядывали вместо жилетов грязные рубахи. Но пуговицы на жабо и сзади на фалдах, к которым пристегивались полы мундира, были начищены у всех кирпичом до блеска.
Гюден в сопровождении нескольких офицеров прошел вдоль строя и затем повернул к дому, в дверях которого стоял Ле - Гра с Фанером.
- Вот проводник, генерал, - сказал капитан, раздвигая солдат.
Командующий увидел перед собой мужчину высокого роста с огромными руками и ногами. Лицо его чуть не до самых глаз заросло рыжеватой бородой, давно не стриженные волосы копной торчали на большой голове. Большие и ласковые серые глаза смотрели на начальника с любопытством, глаза потомка норманнов, которые, как рассказывает легенда, пришли из Скандинавии, поселились в долине Хасле и выстроили здесь поселки. На Фанере была рваная короткая куртка, грязная рубаха, короткие дерюжные штаны. Обут он был в деревянные башмаки без передков, подбитые гвоздями с огромными шляпками и подвязанные веревочками.
- Есть ли отсюда дорога на Гримзель, кроме тон, что идет по дну долины? - спросил Гюден.
- Дорога?.. Нет, дороги нету.
- Но ты же говорил, что можно пройти?
- Пройти можно, - ответил Фанер. - Да, пройти можно.
- Где же этот проход?
- Там, - ответил крестьянин, шагнув вперед и показав на ближайшую вершину слева от Гуттаннена. Чтобы увидеть этот проход, всем пришлось задрать головы.
- Ты думаешь, что там может пройти вся наша колонна?
- Может ли пройти?.. Вся колонна?.. Отчего же не пройти? Конечно, может… Там пройдет всякий, кто знает дорогу. А кто не знает и кто послабее, тот должен идти низом, а потом вдоль азер. Кому спешно нужно в Реальп, Хоспенталь или в Андерматт, тот идет верхней дорогой. Понятно, кто знает местность. Ну, а если у кого слабые руки или ноги…
- А ты, гражданин, знаешь эту дорогу?
- Знаю ли я эту дорогу? Как не знать, знаю. Я хожу по ней, как и все у нас в Хасле. Снег уже сошел, лавин в этих местах не бывает. Отчего же? Если знаешь дорогу и сила есть, пройти можно. От водопада нужно идти налево до Гельмерзее…
- А с Гримзеля нас не заметят, если мы пойдем по этой дороге?
- Заметят ли с Гримзеля?.. Да разве можно заметить того, кто идет в горах? Нет, с Гримзеля не заметят…
Генерал задумался и, не глядя больше на Фанера, ушел к себе в квартиру. Вскоре он приказал подать ему лошадь.
В это время отряды войск уже пробирались между изгородями, направляясь на юг от Гуттаннена вверх по Ааре. Два батальона в беспорядке шли от реки к дороге, прямо по лугу, топча кормовые травы и полоски ржи, которая в этот день-14 августа - еще стояла неспелая.
Над лугами и в тени гор нависал глубокий, но уже синеющий мрак. Выше простиралась чудная воздушная синева, пронизанная косыми лучами солнца, падавшими от вершин громадных утесов Нэгелисгретли до северного края широкой долины. Эти трепетные, едва заметные полосы света походили на струны гигантской лиры. Самые макушки нагих утесов уже пламенели, залитые солнцем. Едва видные во мраке леса у подножия гор, белые нити водопадов, низвергающихся между скал, дивные краски, свежий воздух студеного утра - все взволновало и наполнило отвагой сердца солдат, офицеров и командующего.
Роты шли как один человек, ровно, упруго и твердо печатая шаг, оставляя за собой опустошенную деревеньку с серыми крышами домов и сараев. Сразу же за деревней колонна вошла в еловый лес. Из темной его чащи повеяло пронизывающим холодом. Слышался громкий гул.
Вскоре конь Гюдена остановился у горного уступа, высокой ступенью поднимавшегося над долиной. Отсюда был виден водопад, пенящийся между стенами косматых и черных, как ночь, елей. Молодой генерал дал шпору коню и рысью подъехал к берегу реки. Он остановился у главного русла Ааре, где изжелта - бурые воды его внезапно низвергаются в пропасть глубиной в семьдесят метров. В эту же пропасть, сбоку, с такой стремительной яростью, словно он взрывом выброшен из земли, несется Эрленбах, серебристый поток, рожденный во льдах и еще не загрязненный илом, тот, что "падает струей лазури". С ревом, словно в рукопашном бою, сшибаются в глубине обе реки, ударяясь о гранит. Вечно вздымается бездна, облачком встают над нею брызги, куполом нависает чуть приметный туман, колышется и блуждает вокруг, сея мелкий дождик и стекая по скалам, как слеза, длинными тонкими струйками. Ниже в кипящей пене вздуваются чудовищные валы, подобные нагим телам, извивающимся в мучительной предсмертной судороге.
Гюден рывком осадил коня и устремил взор в чудную бездну. Заглядевшись на битву бушующих волн, он позабыл о действительности. На мгновение ему показалось, что в брызгах мелькнуло ненавистное худое и бледное лицо с длинными космами, как у нечесаной бабы, и волчьими глазами, костлявое лицо Бонапарта с гравюры Худжеса или портрета Герена. Вновь он ощутил в себе муки зависти и восторга, ненависти и обожания. Слава, венчавшая подвиги тощего корсиканца, не давала ему ни минуты покоя. Каждый бюллетень с фронта итальянской войны каплей яда отравлял ему пищу и питье. Когда Наполеон отплыл в Египет, Гюден в глубине души с сердечным трепетом ждал вести о том, что погиб, наконец, убит этот тигр, уже начавший клыками и когтями раздирать загнивающий мир. Но вот в начале августа этого 1799 года до Гюдена дошла весть, что корсиканец возвращается. Тотчас же этот слух, как гром военной трубы, разнесся по армиям…
Серый красавец конь Гюдена, почуяв шпору, вскачь вынесся из леса на большой луг, раскинувшийся у подножия горной цепи и совсем похожий на то место, где расположен Гуттаннен. Здесь кончалась широкая долина. Отсюда между отвесными скалами поднималось в гору узкое ущелье, и в конце его виднелась горная седловина Г римзель.
Батальоны французов уже построились на лугу и, застыв, смотрели на расщелину Хасле и нависшие над нею утесы. Справа вилась тропа, ведущая на перевал. Это была крутая горная тропа, вымощенная плоскими камнями и хорошо убитая. Ее проложили еще в XV веке, в период кровавых войн между бернцами и крестьянами из долины Роны, возникавших обычно из‑за "600 овец и 20 лошадей". Тропа сразу круто поднималась в гору, высоко над Ааре, который вырывался на луг из расселины между скалами, как задыхающийся, смертельно раненный зверь.
Фанер, торопливо следовавший за генералом, все показывал рукой налево, где с вершины горы низвергался на самое дно долины водопад Гельмербах. Капитан Ле - Гра подошел к Гюдену и, шпагой указывая направление, заметил:
- Стоит нам зайти за цепь этих вершин, и мы сразу скроемся из глаз австрийцев на целые сутки. Они увидят нас только тогда, когда мы выйдем из - з. а вон той последней вершины…
Лицо его выражало беспокойство. Он боялся, как бы генерал назло ему не решил идти долиной Хасле.
- Две роты первого батальона, - высокомерно произнес Гюден, - немедленно направятся по тропе вверх по Хасле. Они пройдут на виду у неприятеля и, если удастся, завяжут с ним бой.
В глазах капитана блеснули радость и глубокая признательность. Молодой командующий выполнял его план и развивал его удачно.
- Близ озер на Ааре есть разрушенный каменный мост… - робко шепнул Ле - Г ра.
- Совершенно верно… Две роты первого батальона займутся для вида починкой моста, - снова сказал Г юден с такой важностью, как будто очень давно думал об этом разрушенном мосте, починка которого могла послужить прекрасным средством ввести в заблуждение австрийцев и замаскировать подлинные действия.
Через минуту Гюден объявил собравшимся офицерам, что сам он с двумя ротами отправится в долину Ааре. Колонна после отдыха должна около Гельмербаха не торопясь начать подъем на гору по тропам, которые укажет ей проводник. У озера Гельмерзее все должны остановиться и ждать.
- Будете отдыхать там, - продолжал он, - до моего прибытия. Надеюсь, что я успею вернуться, прежде чем все вы дойдете до этого озера.
Две роты построились по двое в ряд и начали взбираться вверх по тропе. Г юден со своими адъютантами въехал в толпу солдат и медленно подвигался вперед. Вскоре полубатальон скрылся в еловом лесу, в последнем лесу, за которым дальше попадались только карликовые ольхи и сосны.
Между верхушками утесов Нэгелисгретли уже пробивались лучи солнца и озаряли макушки противоположных гор. Большие яркие пятна света скользнули на черное поле гранита, на дикие скалы, где лишь местами поблескивал желтый мох. Солнечный свет медленно приближался к реке, охватил еловый лес, нашел в нем и зажег все капли росы, изгнал синие цвета и разлил другие, полные разнообразных тонов и оттенков.
За лесом в лучах солнца показалась быстро марширующая колонна; издали она напоминала длинную пилу, врезающуюся в склон. На шляпе Гюдена поблескивали перья, было прекрасно видно каждое движение его головы. Ле - Гра, стоя перед своей ротой, объяснял солдатам план наступления на немцев. Старые гренадеры, видавшие виды, сразу поняли его и допытывались о самых мелких подробностях. Новички старались узнать обо всем у бывалых солдат и растерянно искали глазами тропу на отвесных стенах горного хребта. Тут собрались люди со всей Франции: из‑под Пиренеев и Арденн, бретонцы и нормандцы, горцы и жители равнин.
- А вы понимаете, о чем идет речь? - спросил Ле - Гра двух солдат, слушавших его с необыкновенным интересом.
- Oui, je comprends!.. Oui! - ответил один из них, указывая рукой на гору. - L’ennemi là-nous là! Après nous l’ennemi… сзади за шиворот и коленом в зад мерзавца! Vous comprenez? - Ряд быстрых, порывистых и четких движений иллюстрировал ответ старого солдата и был отлично понят всеми окружающими.
- Вот, вот, именно так! - со смехом сказал капитан.
- А ты понял, что я говорил? - обратился старый солдат к младшему товарищу, с которым только что разговаривал.
- Кое‑что соображаю, да вот только не пойму, как это будет.
- А вот как будет. Твои швабы сидят на той горе, что стоит поперек, верно?
- Ну, верно.
- Если бы мы пошли к ним низом, они бы нас огтуда камнями забросали. Так говорил Ле - Гра - и правильно говорил. Видишь ли, братец, этот старый швейцарец из Гутанова, которого вчера поймал Ле - Гра, должен показать нам туда другую дорогу. Понял?
- Да как же там пройдешь? Одурели вы, что ли? - распетушился молодой. - Много вы понимаете, что они болтают! Да кто же влезет на такую стену?
- А это уже не моего ума дело. Говорят, влезем. Когда я смотрел оттуда, так женераль и те две роты шли, как по гладкой стене, все равно как муха по стеклу, а там небось есть дорожка - и неплохая. Понял теперь?
- Ах, какие глупые, глупые люди… Надо же в таких горах жить! Слыхано ли дело!
- Погоди, брат, вот забьет тебе шваб пулю в зубы на таком уступчике, тут‑то покувыркаешься, пока не разобьешься на этих камнях. Э, да что там… Rira bien, qui rira le dernier. Понимаешь, к чему эта поговорка?
- А на что мне сдалась ваша поговорка?.. Тошно мне глядеть на все это…
- На, хлебни‑ка красненького. За горелку оно не сойдет, это верно, а все же маленько отрезвит…
Оба потянули по привычке из фляги и закусили ломтем черствого хлеба.
Старый солдат был стреляный воробей. Немало повидал он на своем веку и не на одной войне подставлял лоб под пули. Из Берлина, куда он попал после окончания первой в его жизни войны, он направился с несколькими товарищами во Францию, услышав, что там лихо дерутся, и соблазнившись обещаниями, что найдет там больше земляков. Товарищи разбрелись по дороге, он один дотащился до французской границы и в поисках земляков записывался то в один, то в другой полк. Меж тем годы шли, а поиски оставались тщетными. Он немного подучился французскому языку, привязался к капитану Ле - Гра, капралам и сержантам своего батальона, которые рассказывали ему на биваках разные разности. Так он у них и остался.
Недавно, в начале войны с Австрией, он встретился с земляком. Это был молодой пехотинец, взятый в плен вместе с другими австрийскими солдатами в стычке под Цюрихом. Старый ветеран приложил все старания, чтобы уговорить пленного вступить в ряды французских войск и убедить начальство зачислить его в батальон. Когда это ему удалось, он стал оказывать новичку чисто братское покровительство. Учил его французскому языку, хотя сам объяснялся с грехом пополам, чистил ему карабин, чинил мундир, заплетал косу, выручал всегда и во всем и отдавал ему лучшие куски. В награду за все это он получил возможность беседовать с ним… И молодой солдат привязался к ветерану так горячо, как это бывает только на войне. За шесть месяцев они так сжились друг с другом, как в живом теле срастаются две половины одной кости.
Едва солдаты успели съесть по краюшке хлеба, как командиры объявили по ротам приказ о начале подъема на гору. Разговоры сразу утихли, и колонна медленно двинулась с места, как чудовищная змея, сверкая чешуей штыков и патронташей. Проводник, шедший впереди/ ввел первый батальон, который следовал за ним, на тропу около водопада Гельмербах. Солдаты все время видели перед собой белую полосу воды, низвергающейся в долину с высоты более ста метров. Вскоре строевой порядок нарушился, каждый, как мог и как умел, карабкался на гору. Тропа терялась в груде обвалившихся камней и деревьев, и только кое - где в глине можно было различить глубокие, скользкие, отвесно поднимающиеся следы. Эта сторона горного хребта все еще находилась в тени. Капли росы белели, как снег, на елях и травах. Мокрые сосны протягивали из чащи длинные ветви, преграждая солдатам путь.
Люди шли бодро, охваченные желанием поскорее узнать, что ждет их за уступом, с которого сбегал водопад; с безотчетным наслаждением они вдыхали чистый разреженный воздух и, как огромная компания веселых туристов, сокращали себе путь, пересекая зигзагообразную тропу. По всему лесу у подножия горы раздавался все нарастающий гул голосов, заглушивший вскоре грохот водопада. Старшие и младшие офицеры не пытались навести порядок, сами увлеченные прелестью подъема на крутой склон в такое чудесное утро.