Медленно поднялись они в гору и прошли по углубленному с мягким наклоном Альплиглетчеру. Миновав круглую вершину этого ледника на высоте 3390 метров, они увидели восточные склоны альпийской горной цепи и у подножия ее долину Урзерен. Спустившись еще ниже, они очутились на главной площадке Ронского ледника, в той его части, которая носит название im Sumpf. Это место с одной стороны замыкали вершины Шнеешток, Ронешток, Галеншток, с другой - вершина Гельмерхорнер. Поверхность ледника омывалась водой и, казалось, Трепетала во мгле. Маленькие ручейки с шумом бежали к трещинам и узким зеленым расселинам и с мелодическим звоном падали в скрытые проходы. В углублениях, отливая всеми цветами, блестели, как стекло, мелкие озерца. По краям ледника высились осыпающиеся утесы, со всех сторон окруженные валами выветрившихся камней. От скалы к скале во всю ширь ледника, словно кривые гряды, тянулись извилистые, застывшие волны. Казалось, вся масса льда стремится вылиться через каждый пролом между скалами и течет, как широкая, бушующая река со множеством притоков. Однако с особенной стремительностью эта ледяная река врывалась в низину между перевалом Фурка и остроконечными грядами скал Нэгелисгретли. Там, сжимаясь и словно задыхаясь в тесной горловине, льды раскалывались, громоздились друг на друга, оскаливали клыки и обрушивались вниз застывшим каскадом.
Солдаты были голодны, как стая волков. В разреженном воздухе, после трудного восхождения, они го товы были грызть собственные башмаки. Командующий и офицеры тоже проголодались и торопили их, чтобы до наступления ночи стать над лагерем неприятеля. Уже вечерело, когда колонна подошла к вершинам Нэгелисгретли. Солнце стояло еще высоко над горизонтом, но на долину Роны, в той части, где ее замыкал перевал Фурка, который увидели солдаты, пала внезапно, без сумерек тьма, тяжелая, как крышка гроба. Горы, огромные белые горы стояли в лучах солнца, сверху донизу залитые пурпуром. Все снежные поля видны были как на ладони, а Финетераархорн, подобно огромным воротам, закрывал путь к противоположной стороне, отбрасывая тень, длинную, как весь горный кряж. Фиолетовые тучи медленно выплывали из бернских долин и тихо ползли по розовеющему небу.
Фанер повернул от ледника направо и пошел в гору к каменистым вершинам. Колонна последовала за ним и остановилась на морене, похожей на крепостной вал. Здесь не было никакой растительности, но было сухо. Гюден поднялся за проводником еще выше; вскарабкавшись на скалу, он добрался до перевала между двумя острыми верхушками гор. Поддерживаемый крепкими руками щвейцарца, Гюден вытянул шею и взглянул на другую сторону. Тотчас же он отскочил и, смеясь, как ребенок, стал звать офицеров:
- Идите сюда! Живее! Смотрите!
Офицеры подбежали и по очереди стали смотреть. Тут же, за этими скалами, был перевал Гримзель. Он лежал метров на пятьдесят ниже и на расстоянии полукилометра от них. Немного дальше обрывалась горная цепь Нэгелисгретли, и пологий склон от подножия последней скалы спускался к середине перевала, где в углублении виднелось мрачное и зловещее озеро - Тодтензее.
Последние, почти горизонтальные лучи солнца уже скользили по гребням его волн, вздуваемых легким вечерним ветерком.
В пропасти чернели два соединенных протоком гримзельских озера, замеченные Гюденом издали еще утром. Там горели костры и золотые столбы огня отражались в черной воде. Весь крутой склон горы со стороны
Хасле был занят частями австрийских войск. По ту сторону Ааре на уровне дороги к Гуттаннену тоже пылали костры, разведенные двумя ротами французов, которые добросовестно искали встречи с неприятелем, стараясь показаться ему большим отрядом. На вершине Гримзель у озера Тодтензее была только горсточка солдат и среди них много стариков.
Гюден, окинув взглядом bcjo позицию, шепотом спросил:
- Что делать? Наступать?
Все невольно взглянули на Лабрюйера и Ле - Гра, подлинных руководителей похода.
- По - моему, - с обычной холодностью сказал Лабрюйер, - сегодня не следует наступать по двум причинам. Во - первых, австрийцы находятся сейчас у Хасле, значит, нападая, мы отбросим их к гримзельским озерам. Это вынудит нас ночью преследовать их в том направлении, куда нам совсем не нужно идти. Мы ведь должны взять Урзерен и, вероятно, помочь Тюрро в Валлисе, оттеснив австрийцев с верхнего конца долины Роны. Во - вторых, наши солдаты падают от усталости, они должны отдохнуть и поесть. Они ничего не ели…
- Тем лучше! Они охотнее пойдут поесть в лагерь немчуры. А что мы им дадим?
- Осмелюсь присоединиться к мнению подполковника, - тихо сказал седеющий капитан Моттэ, - еще и потому, что начать бой в такое время - значит погубить наши роты, оставшиеся там, в долине. Не зная в чем дело, они решат дать отпор всей массе нападающих австрийцев и погибнут или, отступая под натиском противника, свалятся ночью в пропасть. А ведь мы можем их спасти! Рано утром…
- Ах, утром! Утром ведь будет та же история! - оборвал его Гюден.
- Не думаю, - сказал Моттэ. - Мы можем заманить всех австрийцев на перевал, показываясь небольшими группами со стороны перевала Фурка, а когда они выступят против нас, бросить на них все силы и погнать их к Роне…
- Нет надобности заманивать их, Моттэ, они сами уже лезут на вершину… - радостно проговорил Ле - Гра, который все время стоял у пролома и вел наблюдения. Все подбежали к нему и, толкая друг друга, стали смотреть на Гримзель.
Действительно, австрийские части поднимались в гору и в образцовом порядке занимали свои места в лагере. Они сразу стали. разжигать потухшие костры, бросая в них кучи сухого мха. Внизу, у подножия горы, на берегу озер и Ааре зажгли еще больше костров. Там остался усиленный отряд для наблюдения и одна рота, занявшая по горному склону все изломы тропы. Остальные части в составе около двух тысяч человек, расположились вокруг озера Тодтензее. Белые мундиры как снегом покрыли низкий берег озера со стороны Хасле и обломки камней на высоком берегу со стороны Валлиса над скалами Мейенванда.
По направлению к Фурка озерцо вытягивалось узкой горловиной, в конце которой виднелись офицерские палатки; там горели костры и готовился изысканный ужин. Сзади, с западной стороны, высились остроконечные пики, отбрасывая на воду свои клиновидные тени. Быстро скользя, эти тени одевали трауром золотое сияние и вскоре распростерлись над всем перевалом. Г юден молчал, признав тем самым, что его советчики правы. Солдаты в ожидании дальнейших распоряжений вынимали из ранцев куски хлеба, вытряхивали из карманов крошки, смешанные в табаком, и, стоя, подкреплялись. Они совсем не знали, что неприятель так близко, но, увидев, что офицеры засуетились и стали совещаться, догадались, что недалек конец похода. Ноги их, обмотанные мокрыми портянками, совершенно закоченели, особенно с наступлением темноты, когда от ледника повеяло пронизывающим холодом. Ручейки и лужи, разлившиеся на поверхности ледника, застыли от мороза.
Клубы серого тумана, как призраки, наползали со всех сторон и оседали над горами. В глубокой и все же прозрачной тьме виднелись лишь потрескавшиеся плиты и глыбы льда, их ребра и зазубренные края в узком каскаде под перевалом Фурка. Порой оттуда доносился шум Роны.
- Ну что ж, заночуем здесь? - очнувшись, спросил Гюден.
- Как прикажете, гражданин… - сказал кто‑то из офицеров.
- Велите солдатам сесть и греться кто как может, огня разводить нельзя.
- О, об этом не может быть и речи! - сказал Лабрюйер.
Солдат повели на морену и разрешили рсположиться лагерем. Приказ о запрещении разводить огонь был встречен глухим ропотом. Люди тотчас же сели, кое‑как обмотали ноги сухими тряпками и сбились плотной кучей. Они прижимались друг к другу, сдвигались все ближе и тесней. Офицеры впервые испытали большое удовольствие, ночуя вместе с солдатами. Им не были противны ни тяжелый дух, ни соседство мужицких тел. Только Гюден остался наблюдать на своем месте у пролома. Он трясся от холода и поэтому быстро ходил по маленькой площадке, то и дело раня стертые в кровь босые ноги об острые камни и скальную пыль. Когда он проходил мимо пролома и в глаза ему бросался яркий свет костров, он испытывал страстное желание согреться, такую острую тоску по теплу, что на глазах у него выступали слезы. В его уме проносились обрывки мыслей, планы атаки, в сердце то вспыхивала радость от уверенности в том, что сражение будет выиграно, то пробуждалась смертельная ненависть к Ле - Гра и Лабрюйеру, и все эти мысли и чувства заставляли его нервно расхаживать по площадке.
Потом Гюден спросил кого‑то в темноте, где проводник, и, когда в куче спящих солдат ему показали то место, откуда доносился богатырский храп, снова забегал по своей площадке. Поздно ночью, замерзший, измученный сонной одурью, он оперся грудью на скалу и смотрел на неприятельский лагерь. На горе едва тлели костры. Над каждым из них трепетал кружок света. Зато внизу, у озер, все время поддерживали огонь. Видя, как в глубине, которая казалась Гюдену тесной ямой, за плотной завесой тумана пылают в непроницаемой тьме живые огоньки, он безотчетно протягивал к ним свои окоченелые руки… По временам он вскаки вал, судорожно сжимал кулаки и так яростно потрясал ими, как будто хотел ударами высечь из ночи свет. Минутами ему мерещилось в лихорадочном бреду, что над горами уже брезжит заря. Но когда иллюзия рассеивалась и он вновь ощущал на себе гнет мрака, он хватался за рукоять шпаги, чтобы, вынув ее, разбудить войска, броситься в атаку и почувствовать, наконец, желанный жар огня. Иногда ему чудились шаги наступающих вражеских толп, и он прислушивался с бьющимся сердцем…
Колонна французов дремала. Солдаты просыпались от холода, но от усталости снова погружались в сон. Они спали, прижавшись друг к другу, как стая птиц, залетевших на эту вершину, чтобы отдохнуть до наступления рассвета. Ле - Г ра не мог уснуть. Он сидел, сгорбившись, к спине его привалился крепко спавший рослый провансалец, а ноги придавил своим телом другой солдат.
Ночь была темная. В неизведанном просторе долины, которые днем ему удалось охватить только беглым взглядом, казались еще более глубокими, ледник длиной в десять километров представлялся застывшим мертвым морем. Ночной ветерок приносил шум и рев Роны. Время от времени слышалось, как где‑то поблизости в глубину ледника беспрестанно падают капли. Этот звук, среди глубокого молчания пустыни отмерявший с невыразимой меланхолией время, минутами затихал, приглушенный другим, тревожным и необычным шумом. Кроме храпа солдат и шагов Гюдена, раздавался как будто подземный невнятный гул, глухой лязг, словно кто‑то бесконечно далеко время от времени бил молотом по железной полосе. Ле - Г ра размышлял об этих суровых звуках, о тайной жизни ледника. Ему представлялось, как там, в бездонной глубине, кристаллы льда, будто алмазы, режут твердые камни, как целыми столетиями они с изумительным трудолюбием шлифуют гранит, сверлят отверстия, долбят рвы и как движется целые столетия весь этот ледник. Сопротивление шероховатого гранита и работа льдов пробудили в нем чувство странной жалости. Вековечный труд неизвестных существ и материи, неумолимый закон крови и железа - все это вставало перед его взором, являя странное и скорбное зрелище…
Нить его размышлений прервал взволнованный голос Г юдена:
- Моттэ! Гарсия - Пиль! Лантеннак! Ле - Гра!
Капитан пробрался между спящими солдатами и подошел к генералу.
- Не знаете ли, капитан, который час? - спросил Гюден, стуча зубами и, как ребенок, с трудом выговаривая слова.
- Нет, не знаю. Думаю, что уже далеко за полночь.
- Вы спали, гражданин?
- Нет.
- Ведь восток в той стороне?
- Восток? Да, думаю, что в той, - ответил ЛеГра, показывая на Урзерен.
С ледника потянуло таким пронизывающим холодом, что капитан непритворно пожалел об оставленном им тепле солдатских тел. Стоя на открытом месте, он сразу ощутил, как быстро надвигаются на него клубы тумана.
- Ле - Гра! - сказал Гюден. - Вы замечаете горы, вон там, вдалеке, вы видите их?
- Да, вижу.
- Ну вот… А я их раньше совсем не замечал. Пожалуй, это… рассвет… - прошептал он с таким волнением, точно произносил слова молитвы.
Действительно, вдали сквозь мрак стали вырисовываться острые верхушки Гларнских Альп. Не было еще и проблеска света в окружающей темноте, но черные силуэты горных цепей вырисовывались уже под траурным пологом ночи. Солдаты просыпались и кашляли от холода. Ле - Гра и командующий тотчас же подбежали к ним и, грозя суровыми карами, приказали не шуметь. Кашлявшим солдатам просто зажимали рты. Фляга с остатками красного вина переходила из рук в руки и была для солдат чашей нектара. Они вырывали ее друг у друга, действуя кулаками и когтями. В шеренге, разместившейся ниже, около ледника, солдаты стонали от стужи. У них так свело скулы, что они рта не могли раскрыть, от мороза болела грудь и ломило в суставах.
Между тем небо посерело, все яснее стали выделяться очертания гор, и уже можно было рассмотреть туман. У проснувшихся солдат голова закружилась, когда они увидели, как клубы тумана, словно темные, огромные озера, заливают все низины и наполняют до краев каждую пропасть, будто жидкость огромную чашу. Туман клубился в долинах, он то поднимался вверх, то мгновенно опадал, то, подхваченный вдруг сильным порывом ветра, несся над горами.
Г юден вернулся к своему наблюдательному пункту и обозревал неприятельский лагерь. Он увидел там солдата, который бросал сухой мох в костер и грел руки в снопах искр; заметил часового, который, как черный призрак, шагал в кругу света; верхушку и один бок палатки; гладь озера, освещенную искрами… В этом лагере, укрытом за скалами, заслонявшими его с востока, еще царила глубокая ночь. Если бы Гюден мог охватить взором всю позицию и разглядеть дорогу, по которой нужно было пройти, чтобы окружить первую вершину горной цепи Нэгелисгретли, он немедленно пошел бы в наступление.
- Через минуту рассветет, - сказали ему офицеры, щелкая зубами от холода и сжимая от нетерпения рукояти шпаг.
Не успели они оглянуться, как белесый свет разлился по небу. Они увидели зубцы утесов на далеком горизонте. Весь лагерь Гюдена вскочил на ноги, с невыразимой тоской ожидая восхода солнца. Офицеры, насколько это было возможно, построили солдат на осыпи в боевом порядке, и все замерли в ожидании.
Войска рвались в бой, подгоняемые голодом, холодом и ожесточением. Несколько офицеров побежали с Фанерой обследовать проход.
Каждая минута их отсутствия казалась Гюдену и солдатам вечностью. Внутренняя дрожь уже не от холода, а от какой‑то неведомой муки терзала сердца. Туман, колыхавшийся в ущельях, легкий и сухой, расплывался теперь на все четыре стороны света. Плотной завесой он закрыл всё, даже окружающие горы. Только вблизи все отчетливей выделялась черная, влажная от ночного тумана, остроконечная верхушка той скалы Нэгелисгретли, где стоял командующий.
Когда все застыли в напряженном ожидании, из‑за вершины, поднимавшейся в конце долины Урзерен, выглянул вдруг луч солнца. Как чудовищный бич, он хлестнул по не видимым во мгле ущельям, пронизал их до дна и сразу вынес наверх весь туман. Вырвавшись из ущелий, клубы тумана разорвались на две части и, словно убегая друг от друга, понеслись по воздуху. Но уже через минуту они снова соединились в одно огромное летящее море. Казалось, это море мглы погасит солнце. Колонна стояла в густом клочковатом тумане, то набегавшем, словно волны морского прибоя, на цепь Нэгелисгретли, то медленно отступавшем от нее. Где‑то в вышине туман снова разорвался, и ослепительный столб света ударил по горам.
В облаках, взвившихся в это время из долин прямо на горы, послышались приглушенные, но внятные голоса торопливо возвращавшихся офицеров:
- Марш! Марш!
Роты двинулись вперед, сбрасывая по пути мелкие камешки и скользя по крутому склону. Они быстро прошли по небольшим пластам льда, еще встречавшимся кое - где, и, спускаясь все ниже, окружили вершину горного хребта.
Склон, круто спускавшийся к Роне, соединялся с перевалом Гримзель. Тут уже росли низенькая травка и мох, такие приятные для ног, натруженных на мертвых ледяных полях.
Как только колонна спустилась на перевал, офицеры стали гнать свои подразделения как на пожар. Гюден разделил войска на две части и меньшую тотчас же послал на край перевала, примыкающий к Хасле. В клубах тумана два батальона стремглав побежали по краю пропасти. Мчась с карабинами наперевес, передние увидели перед собой часового. Его прокололи десятком штыков, прежде чем он успел опомниться и выстрелить.
Через несколько шагов встретили второго. Этот медленно шел вперед, спиной к наступающим. Он погиб, даже не заметив, как настигла его смерть. Когда оба французских батальона, добравшись до другого края перевала, вплотную подошли к цепи скал, идущих к Финстераархорну, офицеры стали развертывать роты и закрепляться на занятых позициях, окружая австрийцев полукольцом, как неводом, в котором мотней являлась часть Гюдена. Солнечные лучи все сильней и глубже пронизывали туман, стелившийся над перевалом, так что Гюден сразу увидел первых солдат отступающей цепи. Он выхватил шпагу, и по всей линии забили барабаны.
Жуткий грохот прервал тишину, и французы лавиной обрушились на австрийский лагерь. В долине озера Тодтензее они увидели толпу испуганных, безоружных и полуодетых людей. Лица у австрийцев были белее их мундиров. Некоторые только что проснулись и, пытаясь подняться, принимали смерть из рук врага, свалившегося на них словно с облаков. Солдаты австрийских батальонов, расположенных поодаль, хватались за оружие, но, не будучи в состоянии пробиться сквозь толпу безоружных, задерживали их и тем самым обрекали на гибель. Французы рубили безжалостно. Опрокинув первые ряды неприятеля, они становились среди трупов и с ужасающей ловкостью закалывали людей, которые с воплем защищались голыми руками. Некоторые французы повертывали карабины и, ухватив их за штык или ствол, били по головам австрийцев прикладом или курком, словно палицей. В рядах неприятеля это производило настоящее опустошение. Кровь брызгала на грудь и руки нападавшим, а они, непрерывно нанося удары, кричали:
- Жрали тут! Грелись! Спали тут в тепле!
Безоружная толпа, отступая, сильно напирала на стоявших позади пехотинцев и сталкивала их в озеро. Целые роты австрийцев стояли уже по пояс в воде и не могли угрожать неприятелю. Солнце рассеяло туман, и командиры увидели свою гибель. Дорога на Хасле была закрыта, дорога на Фурка тоже, и войска, как стадо коров, толпой валили в озеро. Отряд, стоявший на берегу близ Бернских Альп, бросился в озеро, и несколько сот человек, бредя почти по шею в воде, вышли на противоположный берег. То же самое хотел сделать офицер, командовавший толпой близ Нэгелисгретли. Зажатый кучкой полуобезумевших солдат, стоя по пояс в воде, он бил бегущих, в бешенстве рубил их. шпагой, хватал за плечи, отталкивал в сторону и непрерывно кричал охрипшим голосом:
- Налево! Налево!