* * *
Перерыв после третьей пары. Мы сидим у кинотеатра "Мечта" - я, Миха и Садилов. Они оба пьют новое пиво "Т", я - "Балтику-тройку".
- Как праздники? - спрашивает меня Садилов.
- Так, нормально. В общем, обычно.
- Все ясно. У нас - тоже обычно. Да, Миха?
Миха кивает, спрашивает меня:
- Хочешь с нами поехать на девятое в Питер?
- А что там делать?
- Ничего такого. Просто затусить. Москва уже задрала. А Питер - город красивый…
- Знаю. Мы же концерт там играли месяц назад…
- Да, помню, ты говорил. Че, все еще - гитара "брынь-брынь"?
- Ага.
- Не, я в такую музыку не врубаюсь. Все это умерло лет пятнадцать назад. Одна электронщина развивается. Постоянно появляется что-то новое - то трип-хоп, то электроклэш.
- А меня как раз электронщина не вставляет.
- Я и не говорю, что должна вставить. О вкусах не спорят. Вон, есть люди, которые только Моцарта слушают. Или, там, джаз. Просто это уже все застыло, движения нет никакого. А электронщина двигается вперед.
- Не, реально - поехали с нами в Питер, - говорит Миха. - Там как раз три дня праздников на девятое. Или ты - на дачу: "хуячим, хуячим"?
- Ты же знаешь - у нас нету дачи. А где остановиться в Питере?
- Это не проблема. Поднимем друзей, знакомых, найдем какой-нибудь вариант. В крайнем случае - квартиру на сутки. Только не гостиницу - это дорого.
- Нет, спасибо, конечно, но я не поеду.
- Как хочешь. Наше дело предложить. - Миха поворачивается к Садилову. - Видел рекламу этой фигни? - Он стучит пальцем по этикетке пива. - "Теперь уж точно до свида-а-а-анья". Прикольно, да?
- Тупо немного, но, в общем, прикольно.
- Ни фига не тупо. Это такой замес специальный.
* * *
Метро Лубянка. Я стою в центре зала, жду Машу, девушку из троллейбуса. Через несколько дней мы опять с ней ехали в семьдесят первом, и я подошел познакомиться. Она живет в моем доме, в первом подъезде - снимает комнату у старухи. Учится в медуниверситете.
Подъезжает состав, двери открываются, на платформу высыпаются пассажиры. Я замечаю Машу. Она улыбается, машет мне рукой. Я иду навстречу.
Поднимаемся по эскалатору, проходим мимо двух ментов, хмуро глядящих на толпу.
- Не люблю их, - говорит Маша. - Такие сволочи. Раз прошла я в метро по разовому проездному - свой студенческий дома забыла - и выбросила сразу. Подходит милиционер - а где ваш проездной? Отвечаю, что выбросила. А он: а как вы это докажете? Повел меня в обезьянник и продержал там до вечера. Видно, думал, что я взятку дам, а у меня рублей пятьдесят всего было с собой.
- И что потом?
- Отпустил. Понял, что поживиться не светит. Жалко только, что долго это до него доходило.
- Менты - уроды. Я вообще не понимаю, как туда можно идти работать. Платят им мало, приходится заниматься вымогательством. Почему не пойти и честно не заработать? Тем более, и престижа здесь никакого.
- Наверно, в менты идут те, кого больше никуда не берут. Или те, кто не хочет вкалывать. Думает, ничего не надо делать, только денежки будут сыпаться. Давай свернем в переулок, хорошо? Здесь слишком шумно.
- Давай.
В начале переулка идет ремонт здания. В будке охранник громко слушает радио, песню "Переулки таганские". Рядом с будкой лежат на асфальте три бродячих собаки. Дома в переулке - ветхие, с осыпавшейся штукатуркой. Людей и машин нет вообще.
- Никогда не подумаешь, что это - Москва, - говорит Маша. - Я второй год здесь живу и все время удивляюсь контрастам: какие-то шикарные новые здания - а рядом вообще трущобы.
- Тебе Волгоград или Москва больше нравится?
- Конечно, Москва. Нечего сравнивать. Мы - провинция. Сколько бы ни говорили, что область благополучная, но по сравнению с Москвой - деревня. Я совсем не жалею, что не осталась там. Хотя одноклассники многие поступили учиться у нас. И мои родители были против. Они - люди простые, мало что видели. Папа - инженер на заводе, мама преподает в институте.
- А моя мама раньше в школе работала.
- В общем, они меня не понимали. Говорили: зачем тебе Москва? Там так сложно, жить будет не на что, умрешь с голоду и всякое такое. С голоду, как видишь, не умерла. Зарабатываю по мелочи: флаеры раздаю у метро, иногда на презентациях работаю. Я никогда не хотела сидеть на шее у родителей. Вот и не сижу. - Маша улыбается. - Они мне только за квартиру платят, на остальное сама зарабатываю.
- Политикой интересуешься?
- Почему ты спросил?
- Любопытно. Не хочешь - не отвечай.
- Да нет, отвечу, что здесь такого? Мне до политики дела нет. Голосовать я никогда не ходила и не пойду. Политикам не верю, вообще никаким. В моей жизни ничего не изменится от того, за кого я проголосую. Разве не так? Я вообще стараюсь не заморачиваться на этом, просто жить.
* * *
В центре сквера - памятник Ленину. Справа - уродливое серое здание с двумя антеннами на крыше. Слева шумит фонтан. Над ним - зеленая крыша летнего кафе.
- Ну что, как идет процесс поиска сторонников? - спрашивает Курт у Руди.
Мы втроем сидим на лавке, пьем пиво.
- Трудно идет, очень трудно.
- Фанатов футбольных не пробовали вербовать? Они ведь настоящие реальные патриоты, по крайней мере, так себя заявляют.
- Пробовали. На самом деле они - на редкость аполитичные люди. Большинству, кроме своей команды, ни до чего дела нет. Вообще, все субкультуры - игрушка. Даже те, в которых, вроде бы, идеология. Все - или это не всерьез, или просто разводка. Дебильно все получается. Антифашики ненавидят коммунистов, энбэпэшников. Это, получается, фашисты, то есть самое главное зло.
- Нет, самое главное зло для них - это скины.
- Ну да, в общем. Но и эти тоже.
- Но и скинов не надо всех под одну гребенку. Есть скины-антирасисты, "шарпы" называются, есть "трады" - они в эту байду насчет расового превосходства играть не хотят.
- Ладно, при любых раскладах - это не те, на кого можно опереться. Они играют в свои игры, в свою атрибутику, но за всем этим нет ничего. Пустота.
С соседней скамейки встают парень с девушкой. У него в руках фотоаппарат. Девушка становится на фоне Ленина, он фотографирует.
- Интересно, она - коммунистка, или ей просто сфоткаться, лишь бы был фон? - спрашиваю я.
- Скорее всего - просто любит пофоткаться, - говорит Руди. - Молодежь сейчас, в основном, несознательная. Мозги забиты всяким говном - им не до политики.
- Да, только за деньги, наверно, и можно привлечь кого-то сейчас на свою сторону. - Курт делает глоток пива. - Ищи какого-нибудь олигарха…
- У олигарха брать деньги западло.
- Почему - западло? - спрашиваю я. - Если ты считаешь, что на правое дело? Разве для этого не все средства хороши? Ленин и то брал деньги у немцев…
- Нет, не все средства хороши. Принцип важнее. У этих - не брать никогда и ни при каких обстоятельствах.
- А по мне, - говорит Курт, - олигархи все-таки симпатичней, чем все эти уроды в правительстве. Тоже крадут у народа деньги, только не так открыто и явно. Кроме того, если у нас на сегодня общие враги…
У другого конца нашей лавки стоят две женщины и трое мужчин. Все они пьют пиво и разговаривают нетрезвыми голосами.
- А я говорю вам, что наш отдел придушат, - говорит невысокая тетка с короткой стрижкой. - Рано или поздно, но придушат.
- Ладно, чему быть, того не миновать, - отвечает мужик в пиджаке.
* * *
Навстречу нам с Куртом идут три чувака лет по семнадцать, в одинаковых черных майках с надписью "Наши". Они пьют из бутылок пиво.
- Ребята, а не подскажете, что это значит? - спрашивает Курт. - На майках у вас… Вы с "Нашего радио"?
- Не, не оттуда, - говорит один. - Мы вообще не местные. Мы с Нижнего. Приехали сюда на акцию.
- А что за акция?
- Хуй его знает. Сказали, что бесплатно везут в Москву, чтобы постояли где-то там… И потом еще по пятихатке выпишут и пожрать дадут в "Макдоналдсе". Но мы съебались с акции.
- Что, деньги уже выдали? - спрашиваю я.
- Не, выдадут позже, когда ехать домой. Как раз пора к автобусам двигать. Ленинский проспект в какой стороне?
- В той, - показываю я. - И все-таки, что за движение такое? Насчет чего оно? Вам что, не сказали?
- Не, сказали, но я забыл. Серый, ты помнишь?
- Что-то насчет того, что Америка на нас залупается… - говорит невысокий прыщавый чувак. - И фашисты всякие… Ну, и надо фашистам стучать по ебальнику… И против Америки тоже готовиться, чтобы, если чего… Ну ладно, мы пошли, короче.
- Давайте, - говорит Курт.
Прыщавый протягивает ему руку. Курт делает вид, что не видит. Чуваки уходят.
- Слышал я про это движение, - говорит Курт. - Цель - под видом фашистов давить неформалов, чтобы, не дай бог, не случилось "оранжевой революции". Свезли такое вот урло в Москву - за "Макдоналдс", за бабки…
- Если они против Америки, то в "Макдоналдсе" жрать им западло должно быть, - говорю я.
- В том то и дело, что все это профанация. Нет, меня другое гнобит. На пенсии старикам у правительства денег нет. А финансировать такую вот пиздобратию деньги находятся. Надо же их привезти, накормить, плюс еще по пятихатке на каждого.
* * *
Я и Маша идем вдоль зеленого забора. Забор кончается, мы выходим к оврагу. На бетонной плите - зеленые осколки пивной бутылки.
- Что там, за лесом? - спрашивает Маша.
- Бирюлево.
- А вон там что за дома?
- Это, наверно, Царицыно. Да, скорее всего. Здесь до парка Царицыно недалеко. Давай как-нибудь сходим.
- Хорошо.
Небо серое, все в тучах. На склоне оврага зеленеют огороды. Там выращивают картошку люди из окрестных домов. Участки разделены ржавыми кусками железа.
- Пойдем, - говорю я. - А то сейчас пойдет дождь. Намокнем.
- Давай постоим еще немного. Мне здесь нравится. Такая панорама…
- Я здесь в детстве постоянно тусовался. И по трубам теплотрассы лазил. Да, вон по этим, которые на опорах. Потом, позже, гонял на велике по лесу.
- И я тоже жила на окраине. Только пейзаж был немного другой… Капля! Дождь начинается…
- Побежали домой!
- Хорошо, побежали.
Льет дождь. За домами гремит гром. Мы бежим прямо по лужам - все равно, ноги уже намокли.
- Побежали ко мне! - говорю я.
- Хорошо.
Мы забегаем в подъезд, я механически набираю код, открываю дверь.
Мы целуемся, стоя посреди комнаты, одновременно стаскиваем мокрую одежду. Из-за дождя шум машин на Каширке громче, чем всегда.
Дождь продолжается. В комнате сумрачно. Мы лежим на диване.
- Так странно, - говорит Маша. - Живут себе два человека: один в одном городе, а другой - в другом. И у каждого - своя жизнь. Ты жил вот в этом доме, а я в почти таком же, с почти такими же подъездами. И квартира, в которой я жила, чем-то похожа на эту… И по телевизору мы смотрели, наверно, одни и те же передачи, когда были маленькими. И так мы жили и ничего не знали друг о друге и никогда бы не узнали, если б не встретились…
- А раз мы все-таки встретились, начинается наша совместная биография…
- Биография - слишком громкое слово. На самом деле, у меня в жизни не было ничего интересного. Чего-то такого, о чем я могла бы рассказать. Ну, очень мало. У меня была обычная, благополучная жизнь. Я не резала вены из-за несчастной любви, не сидела на героине, не делала абортов… Да, у меня были парни, я пробовала курить траву, пила пиво, иногда - водку. Но практически все сейчас так живут, разве нет?
- Да, практически все. Но это ведь классно, что у тебя все нормально, что не было какого-то говна, которое тебя мучило бы или ломало. Это же классно…
- Да, классно.
Я встаю, подхожу к окну. Дождь все еще идет. Шумят машины. Шелестят свежие листья деревьев. Маша тоже встает с дивана, подходит, встает рядом со мной. Мы смотрим на дождь. Нас ничего не волнует - ни политика, ни деньги, ни президенты, ни менты, ни даже собственные родители. Сейчас нам не нужен никто.
* * *
Половина десятого. Маша ушла домой. Мамы нет - она в командировке на Кипре: организует поездку российских делегаций на какую-то выставку. Я беру телефон, набираю номер Анта.
Трубку снимает мать.
- Здравствуйте. Это - Саша Маркин. Я хотел спросить, как у Антона дела. Есть какие-нибудь новости?
- Здравствуй, Саша. Какие могут быть новости? Пока никаких. Следствие идет, он все еще в КПЗ, в Бутырке. Три человека в камере. Говорит - нормальные люди. А может, и нет. Может, он просто так говорит, чтобы меня не расстраивать. Он не любит меня расстраивать. Он всегда старался чего-то такого не делать, чтобы меня не расстраивать… Во всем виновата я. Может, это он из-за меня… Из-за того, что я его ругала, требовала, чтобы пошел работать или учиться… А он, может быть, для этого и не годится. Может, это его задача такая - писать свои песни. Если бы его оставили в покое, писал себе спокойно, может, и наркотики не были бы нужны. Или музыка без наркотиков не бывает?
- Бывает. По-всякому бывает. Я могу вам чем-нибудь помочь?
- Спасибо, Сашуля. Но чем ты мне поможешь? Никто сейчас не поможет, ни мне, ни ему. Ты же знаешь этих людей. Раз подложили ему эту гадость, то ты теперь никак не докажешь… Если б хоть договориться с ними. Пусть бы сказали, чего хотят. Я бы квартиру продала…
- Давайте надеяться, что все будет нормально.
- Да, давай надеяться. Надежда умирает последней… Пока, Саша.
- До свидания.
Она кладет трубку. Начинаются противные гудки.
* * *
Года четыре назад Ант затащил меня с собой в "Свалку" на концерт-трибьют "Нирване". Это было в день рождения Кобейна, в конце февраля. Тогда мне "Нирвана" не нравилась вообще, и я пошел просто так, за компанию. Группы, про которые я никогда не слышал, играли песни "Нирваны" и свои. Меня удивило, что большинство людей на концерте - чуваки и девчонки от четырнадцати до восемнадцати, в кофтах и майках с портретом Кобейна - знали наизусть на английском все тексты "Нирваны" и подпевали.
Мы вышли их клуба чуть раньше основной толпы - мне на следующий день надо было рано вставать. По улице Профсоюзной катились машины, а тротуар был совершенно пустой. Мы были почти что трезвые - все бабки ушли на входные билеты, хватило только на два пива.
Почти у самого метро к нам подошли два парня рабоче-крестьянского вида. Один сказал Анту:
- Слушай, извини, а можно тебя на минутку?
Мы остановились.
- А это что, сейчас модно так, да? - спросил парень.
У Анта в обоих ушах были серьги, и вообще весь прикид соответствовал концерту - рваные во многих местах джинсы, надетые на трико, длинноватые волосы, крашенные временной краской в сиреневый цвет, расстегнутая поношенная косуха, под ней - кофта "Нирвана". На кофте было написано - "I Hate Myself and Want to Die": "Я ненавижу себя и хочу умереть".
Парни, судя по одежде, были не москвичи. Да и москвичи не доколупались бы до внешнего вида, сказали бы открытым текстом: давайте бабки. Наверно, ребята из области, а то и вообще гастарбайтеры.
- Тебя это не ебет, - сказал Ант. - Пошел на хуй, урод.
Тут же кулак полетел ему в нос, и он не успел увернуться. Второй парень ударил меня ногой, но я успел отскочить. Вышло несильно.
Ант упал, и тут же получил ногой в живот, но успел схватить урода за ногу, и тот тоже упал. Второй наступал на меня, махая кулаками. Ант поднялся и побежал, парень поспешил за ним, зацепился за что-то, упал. Я получил в нос и побежал за Антом, на ходу вытирая кровь рукавом. Уроды не погнались за нами. Отбежав метров на тридцать, Ант показал им "фак". Мы захохотали, глядя друг на друга, и начали спускаться в метро.
* * *
Кузьмицкий, руководитель моей курсовой, достает пачку "Marlboro", щелкает зажигалкой. Он выпускает дым, смотрит в окно на зелень деревьев, на машины на шоссе и коробки "хрущевок" на другой стороне Каширки.
Мы с ним вдвоем в аудитории. В солнечных лучах крутятся пылинки. На доске - полустертые формулы.
- Все неплохо у вас, Саша, все неплохо, - говорит Кузьмицкий. - Я имею в виду работу. То есть "отлично" я вам не поставлю, но "хорошо" вы вполне заслужили… Да, "хорошо". Правда, у меня такое впечатление, что вам это не слишком интересно…
Я пожимаю плечами, не хочу ничего объяснять.
- Ну, это, конечно, ваше дело, но просто советую подумать о будущем. То есть времени у вас еще много - это с одной стороны. Да, целый курс еще впереди, но, с другой стороны, время летит очень быстро. То есть, я как старший товарищ советую вам подумать о том, чем хотелось бы заниматься, и начать готовиться к этому… ну, не сейчас, но, допустим, с первого сентября. Вы - студент перспективный, и если бы работали посерьезнее, то могли бы рассчитывать… - Кузьмицкий выпускает дым. - Вариантов сейчас много. Один из них - научная карьера. Не у нас, естественно, а за границей. По понятным и мне, и вам причинам. Вы - человек разумный и взрослый, вам я могу откровенно сказать свое мнение: в этой стране ловить нечего. Здесь никогда ничего не изменится к лучшему. Были надежды какие-то, много раз уже были, но не вышло из них ничего. А судя по тому, как все движется, теперь и надежд уже нет. - Он делает затяжку, тушит сигарету о подоконник. - Вы же были на стажировке, язык изучили неплохо. Вам и карты в руки. Так что, подумайте над моими словами.
Я киваю головой. Но я не буду думать над его словами. Мне сейчас это не интересно. Потому что весна, май, зелень, потому что сегодня вечером мы увидимся с Машей. Зачем мне думать над его словами?
* * *
Мама распаковывает сумки. Она только что вернулась с Кипрской выставки.
Я спрашиваю:
- Позагорать возможность была?
- Практически нет. Один только раз. "Випы" знаешь, как достали? И то им не так, и это не так. Один - министр в правительстве Челябинской области - уперся: я не сяду в такси, ищите любую другую машину. Ну, не любую, конечно - в микроавтобус он тем более бы не сел. А еще один, представляешь, что выкинул? Менеджер по маркетингу из Новосибирска. Выезжаем из гостиницы, а у него - телефонный счет. Не очень большой - долларов, может, на двадцать. Но он уперся: не буду платить - и все. Говорит: я никому не звонил. Оказалось, звонил по карточке, и с него за каждое соединение сняли деньги. Первый раз за границей он, что ли? Если нет денег звонить из гостиницы или с мобильного, звонил бы из автомата. А так пришлось заплатить мне самой - он сказал, денег нет.
- Ты из своих денег заплатила за этого идиота?
- А что мне было делать? Опоздали бы в аэропорт.
Мама достает из пакета и разворачивает черную майку с портретом Элвиса Пресли.
- Это тебе. Я знаю, что ты его не любишь. Я, в общем, тоже, но ничего интересного не нашла…
- А знаешь, мне нравится. В этом есть свой прикол. Спасибо.